Юстиниан

Из неотправленного письма: «…здесь и запах другой. Ты же знаешь, для меня это важно. Помнишь, кисловатый запах дерева — качели, что были в нашем дворе? Когда я вернусь, я обязательно смастерю новые. Когда я вернусь…» Дорога размокла, колеса то и дело увязали, буксуя. На одном из поворотов машина остановилась. Сержант хлопнул по рулю, процедил что-то сквозь зубы, потом громче. Обернулся к Валентину: — Камарад! — воскликнул он со смесью досады и добродушной насмешки. — Аэроплан! Дальнейшие инструкции содержали в себе большей частью жесты, так как русскую скороговорку Валентин разобрать был не способен — пока что, как он надеялся. Он благодарно кивнул — сержант все равно не понимал ни французского, ни тем более немецкого, а одно лишь «спасибо» явно выглядело чересчур формальным. Покидать такой уютный по сравнению с осенней непогодой автомобиль было сродни пытке. Валентин подхватил вещмешок с нехитрыми пожитками, махнул рукой сержанту и выскочил на дорогу. Каким-то чудом он не угодил в самую грязь, но под сапогами все равно омерзительно хлюпнуло. Он поправил мешок, поднял воротник в тщетной попытке защититься от потоков дождя, колючих порывов ветра и зашагал через поле. Где-то там, впереди, был расквартирован полк, к которому ему отныне предстояло было приписанным. Он добирался в общей сложности уже два месяца. Впрочем, думал, что и дольше придется. Валентин соглашался ехать даже два года — лишь бы начать делать хоть что-то. Дома его ничего не держало. Прежде всего, так как от дома осталось исчезающе мало. При режиме маршала Петена ему ничего хорошего не светило. Сумев удрать в Британию вместе с несколькими знакомыми, он какое-то время перебивался случайными заработками, пока не услышал о новом наборе. Вновь летать. От этой мысли ряска, затянувшая сознание, как-то поредела, всколыхнулось полузабытое предвкушение — подниматься, подниматься, пока не захватит дух окончательно. Ну и, конечно же, шанс действовать нельзя было упустить. Взлетно-посадочную полосу ни с чем не спутаешь. По ее дальнему краю тянулись неказистые строения, замаскированные ветками. Дождь лил все сильнее, поэтому неудивительно, что Валентин не заметил там ни души. И неудивительно, что заметили его. Грозный окрик по-русски из кустов. Валентин остановился, дал себя рассмотреть. — Франция, — ответил он, — авиатор. Часовой вышел навстречу, придирчиво уставился в поданные документы. Второй часовой продолжал держать его на мушке, но Валентин и не собирался шевелиться. Наконец, солдаты махнули ему рукой в сторону домиков и вновь растворились в отвратительно мокрых сумерках. У символической изгороди курил усатый мужчина средних лет. Под шинелью угадывалась форма, но знаков различия видно не было, особенно учитывая стремительно надвигающуюся ночь. Валентин вежливо откозырял. — Добрый вечер. Моя фамилия Придд. Я ищу полковника Ариго. — Это я, — ответил тот, и Валентин облегченно выдохнул, стараясь не слишком меняться в лице. Ему до сих пор плохо верилось, что он сумеет успешно добраться куда-то за линию фронта в далеком Советском Союзе. Докурив, полковник кивнул в сторону ближайшего строения. — Проходите. Рассказывайте. Валентин невольно улыбнулся, наклонил голову, чтобы спрятать неуставное выражение лица. Обычно их так приветствовал врач, поправляя пенсне и добродушно приглаживая бородку. Почему-то сходство показалось ему хорошей приметой. — Лейтенант Валентин Придд прибыл для прохождения службы, — рапортовал он уже по уставу. — Вижу. Где ваши документы? — полковник открыл пустую папку, принялся очинять карандаш. — Виноват, господин полковник. Вот они, — Валентин положил перед ним слегка подмокший конверт. — Да вы садитесь, садитесь. Обсушитесь хоть немного. — полковник пригладил усы совершенно докторским жестом. — Благодарю, господин полковник, — Валентин послушно сел, куда велели. — Летаем мы здесь на «Яках». Покажем вам с утра вашу птичку. Хороший самолет, «Мессерам» почти не уступает. Не спрашиваю, случалось ли вам видеть их раньше. Полагаю, вы освоитесь быстро. — Благодарю, господин полковник, — повторил Валентин, стараясь скрыть замешательство от столь сердечного приема. — Определю я вас в эскадрилью «Шербур». Ваши землянки — две самые северные. Техники большей частью французы, но остальной БАО — местные, советские. Основные слова выучите быстро, к тому же, у нас есть переводчица. К ней можно обращаться с любыми проблемами. Ко мне, разумеется, тоже. — Благодарю, господин полковник, — в третий раз повторять не хотелось, но что еще ответить, Валентин не знал. — Очень хорошо. — полковник принялся переписывать его данные. Почему у офицера такого ранга нет секретаря? Адъютанта? Валентин вежливо промолчал. С инициативой можно выступить и позже, когда он больше поймет, так сказать, внутреннюю кухню этого полка. А до тех пор не стоит лезть не в свое дело. Как-то служили тут до него. — Удачи вам. Отдыхайте пока что, осваивайтесь. — Есть, господин полковник. — видимо, это было вежливым указанием на то, что от своего присутствия можно избавить. Валентин откозырял и вышел. Северные землянки. Дождь поутих, и он не успел продрогнуть заново, пока добрался. Может, еще одно доброе предзнаменование? В небольшом помещении было шумно. Заметили его не сразу. Все сидели вокруг жаровни, смеялись, разговаривали. Валентин огляделся. У стен были лежанки, накрытые брезентом. Он подошел к одной из них, явно свободной, по крайней мере, ничьих вещей там не валялось. — Добрый вечер. Шум моментально стих. Летчики обернулись к нему, кто-то хмыкнул и углубился обратно в свои дела, кто-то поднялся навстречу. Валентин вежливо улыбнулся. С этими людьми ему предстояло близко общаться ближайшие… неизвестно, сколько месяцев, а то и лет. — Добрый, — вперед выступил светловолосый лейтенант с родинкой над губой, — лейтенант Савиньяк. — Очень приятно. Лейтенант Придд. — чуть склонил голову в вежливом приветствии Валентин. — Что такое? — глаза Савиньяка сверкнули злым весельем. — К нам начали присылать бошей? Переметнувшихся фашистов? Валентин титаническим усилием воли подавил закипающую злость. Холодно посмотрел на Савиньяка. — Я — французский офицер. А ваши фантазии — это ваши личные проблемы. — «Фаши фантазии — фаши личные проплемы», — передразнил его Савиньяк, — я за тобой буду приглядывать, учти. Насколько было бы приятным переложить вещмешок в левую руку, а правой быстро и четко ударить в нос, чтобы с этого лейтенанта слетела спесь. Валентин молча снял шинель, аккуратно сложил ее в ногах, достал из вещмешка потрепанную книгу, улегся и принялся читать. Савиньяк гордо хмыкнул и вернулся к жаровне. Надо было предвидеть подобный исход. Но не станешь же каждому метрику показывать. Валентин механически переворачивал страницы, буквы на которых были едва различимы в тусклом свете. Не такой прием он ожидал. Что уж там, он вообще не думал о том, какой прием ему окажут. Посчитал, что люди, сражающиеся за общее дело, должны принимать тех, кто стремится вступить в их ряды. Не придавал значения тому, что его фамилия может показаться кому бы то ни было немецкой. Да к черту. Он внезапно почувствовал себя крайне уставшим, прикрыл глаза. Не детские игры. Война. Боевые вылеты покажут, кто тут чего стоит. И никакие фамилии уже иметь значения не будут. Ни фамилии, ни происхождение, ни другие объективные факты. Он добирался сюда на перекладных не для того, чтобы переживать о мнении почти незнакомого лейтенанта. Усталость не позволила долго размышлять. Валентин сам не заметил, как уснул, и даже разговоры других летчиков ему не мешали. — Смотри, — Юстиниан гордо кивает на старенький биплан, — скоро я научусь им управлять. — Я тоже хочу! — Валентин осторожно трогает шасси, не слыша ворчания инструктора, настолько он заворожен настоящим самолетом на расстоянии вытянутой руки. — Подрастешь — научишься, — Юстиниан смеется, дергает его за нос — шутливо, не обидно. — Ты меня будешь учить? — Валентин счастливо распахивает глаза. — Конечно. Еще успею тебя замучить придирками. Дай только прежде научиться самому. Валентин вздрогнул и открыл глаза. Тихо потрескивал огонь в жаровне. Летчики спали. Ну да, наверное, за полночь уже. Часовые дежурят снаружи, в землянке можно относительно спокойно отдохнуть. Неприятное чувство не давало просто лежать, а сон как рукой сняло. Юстиниана они последний раз видели три года назад. Мать не верила, что он погиб. Валентин тоже старался не верить, редкую почту пролистывал с жадной надеждой на весточку о брате. А потом и почте стало некуда приходить. Валентин тихо, стараясь никого не разбудить, поднялся, надел шинель и выбрался из землянки. Может, там снова идет дождь? Простые физические неудобства помешали бы сосредоточиться на переживаниях. Нельзя сейчас поддаться унынию. Его долг — сделать столько, сколько он может ради победы. А летчик, заранее уверенный, что все закончится плохо, много не навоюет. Ливня не случилось, но ветер был как на заказ: злой, колючий. Его резкие порывы никак не позволяли стоящему у штаба полковнику Ариго зажечь спичку и закурить. Он-то почему не спит? Часовой делал вид, что все в порядке, и Валентин решил подойти. Вежливо откозырял. — Добрый вечер, господин полковник. — Здравствуйте, здравствуйте, — кивнул тот, предпринял очередную попытку раскурить трубку, на сей раз успешную. Затянулся, щурясь в сторону взлетно-посадочной полосы. Валентин молчал, и полковник тоже не спешил продолжать разговор. Тишина, перемежаемая только далекими гулкими взрывами, казалась вполне уместной. Ему бы понравился Юстиниан. О, Юстиниан понравился бы всем. И фамилия не помешала бы. Валентин вздохнул, украдкой пряча озябшие пальцы в рукавах. — Кто из них? — Простите, господин полковник? — не понял Валентин. — Кто из них так плохо вас принял, что вы теперь мерзнете вместо спокойного отдыха? Валентин не нашелся, что ответить. Покачал головой, хоть это и было совсем не по уставу. — Проходите, — полковник посторонился, пропуская его в уютное тепло. Закрыл дверь, принялся возиться с закопченным чайником, — садитесь же. — Спасибо, господин полковник, — Валентин едва удержался от потирания зудящих пальцев. Надо раздобыть непромокаемые рукавицы. Наверняка у техников можно будет достать. — Держите, — полковник щедро бросил в кружку три кусочка сахара, — вы не ужинали сегодня, ваш командир эскадрильи сказал, что вы спите. Полагаю, за время пути вы также не слишком хорошо питались. — Я в порядке, господин полковник, — отчеканил Валентин, не зная, как реагировать. — Не сомневаюсь, не сомневаюсь. Держите, — он добавил к угощению галеты, банку тушенки и — Валентин не мог поверить своим глазам — настоящую шоколадку. Маленькую, но все же… Шоколад? На фронте? — Я не могу… — Можете, — полковник пригладил усы, наполнил чаем и свою кружку, — угощайтесь, не стоит стесняться. На войне не обязательно превозмогать лишения и героически страдать двадцать четыре часа в сутки. Должны быть и приятные моменты. — Спасибо, господин полковник, — тушенка пахла просто потрясающе. Валентин зачерпнул немного мяса ложкой, отправил в рот. Он попал в рай. Полковник одобрительно наблюдал за ним, грея руки о кружку. Все это настолько контрастировало с приемом эскадрильи… Как ни старался он есть медленно и чинно, угощение исчезло в считанные минуты. Как давно он не ел мяса… Как давно вообще не ужинал вот так, спокойно, в помещении, когда тело наливается приятной истомой от жаровни рядом, и ветер не норовит забраться под одежду… — Расскажете, что у вас там произошло? — Ничего не произошло, господин полковник, — твердо ответил Валентин. Еще не хватало жаловаться. Не младшая школа, как-никак, где воспитатель строго расспрашивает обоих участников конфликта, а потом заставляет помириться и дальше вместе играть в мячик в рекреации. — Конечно, конечно, — полковник сам прибрал со стола, — когда я был в вашем возрасте, лейтенант, тоже придавал очень много значения тому, что могут подумать обо мне сослуживцы. Если бы дуэли не казались нам старомодными, я мог бы прослыть бретером. Но после нескольких совместных боевых заданий страсти изрядно поулеглись. С некоторыми из этих достойных сынов Франции я переписываюсь до сих пор — насколько позволяет военное время. Я вижу, что вы — сдержанный молодой человек, не станете горячиться зазря. Верю, что в вашем случае рассудительность победит. — Спасибо, — что еще он мог сказать? Полковник Ариго удовлетворенно кивнул. Понимал, что иначе тут и не ответишь. — Теперь, когда вы насытились, возможно, вам будет легче уснуть. — Так точно, — Валентин поднялся, — спокойной ночи, господин полковник. *** Так как о порядках в Советской армии Валентин прежде знал лишь по слухам, реальность весьма его удивила. Казалось бы, жили летчики в землянках, с минимумом удобств. Тем не менее, завтрак для военных времен был подан богатый. Три длинных стола — по одному для каждой эскадрильи — были накрыты скатертями, в которых Валентин опознал бывшие парашюты. На завтрак предлагалась довольно большая порция вкусной каши с мясом — маленькими, но ощутимыми кусочками! Более того, и идти куда-то с миской не пришлось — каждый стол обслуживала официантка! Бедные девушки. Вынуждены жить в таких условиях, их работа незаметна. Валентин улыбнулся русоволосой худенькой официантке, которая поставила рядом с ним кружку с чаем. — Спасибо. Она улыбнулась в ответ, пробормотала что-то по-русски. Некоторые летчики засмеялись, видимо, те, которые были здесь давно и успели выучить язык. Официантка озорно хихикнула, подхватила пустой поднос и скрылась за занавеской, на кухне. После завтрака он сам нашел техника, с которым предстояло работать вместе. Это был мужчина лет сорока, плотный, коренастый, с въевшимся в кожу машинным маслом. — Зовите меня Дидье, господин лейтенант, — радушно предложил он, увлекая Валентина за собой к взлетно-посадочной полосе, — сами понимаете, нам тут редко присылают пополнение, как людей, так и технику. Но ничего, вам птичка понравится! Вот этими руками перебрал все, смазал, любо-дорого посмотреть! Может, не стоит даже думать о неприязни Савиньяка? Технику было безразлично происхождение его фамилии, главное — что новенький лейтенант умеет управлять самолетом. Очень быстро между ними завязался разговор о характеристиках различных истребителей. Дидье отлично разбирался в особенностях как советской техники, так и немецкой, даром, что сам не летал. За оживленной беседой неблизкая дорога до ангаров показалась парой шагов. — Вот наша птичка! — гордо объявил Дидье, махнув рукой в сторону лоснящегося свежей покраской самолета. — Пушечка! А маневренный какой! Не пожалеете! — Дидье? — в ангар заглянул незнакомый техник, спросил что-то по-русски. Дидье кивнул ему и обернулся. — Виноват, господин лейтенант, срочно помощь нужна, разрешите отлучиться? — Да-да, конечно! — поспешил отпустить его Валентин. Еще успеют вместе самолет обсудить. Дежурит сейчас другая эскадрилья, надобности задерживать его нет. Дидье откозырял и бросился за вторым техником. Валентин переступил с ноги на ногу, огляделся. В скудно освещенном ангаре истребитель действительно казался древней диковинной птицей. Как же они тут работают? Наверное, приносят фонари, чтобы подсветить себе. А сейчас — зачем устраивать иллюминацию зазря. Он коснулся шасси рукой в перчатке. В гулкой тесноте ангара были лишь они двое — самолет и человек. Валентин скептически воспринимал истории о том, как летчикам их машины кажутся живыми. Но было что-то в этом истребителе… Это не могла быть индивидуальность предыдущего хозяина: тот лейтенант, на замену которому прибыл Валентин, погиб вместе с самолетом, и «Як», стоявший перед ним, был совершенно новым. Я буду звать тебя Юстинианом. Ты ведь никому не скажешь? В любом случае, о своих ощущениях лучше никому не обмолвиться ни словом. — Товарищ лейтенант? — мягкие шаги. Валентин обернулся. Рядом стояла девушка в советской военной форме, высокая, но тонкая настолько, что, казалось, в этом климате она должна была постоянно мерзнуть. — Сержант Тихонова, — она отдала честь, — я переводчица. — Да, господин полковник говорил о вас. Приятно познакомиться, — Валентин замешкался. Первой для пожатия должна была протянуть руку девушка, но она не собиралась этого делать, ей и в голову, видимо не пришло, связанной рамками устава. — Мне поручено показать вам санчасть и маленький красный угол. — Маленький красный угол? — переспросил Валентин, лихорадочно соображая, что могло иметься в виду. Переводчица смутилась. Может, неправильно слово подобрала? — Клуб. Библиотека. Место для отдыха. У нас есть несколько книг, которые можно там читать, а еще мы вешаем там стенгазету. — А. Благодарю вас, с удовольствием. Она повеселела, отступила, пропуская его к выходу первым. Библиотека… Французских книг там вряд ли много. Кто везет с собой на фронт литературу в больших количествах? Наверняка, там с летчика по книге, подобно тому, как он сам с собой всего одну привез. Если его собьют, библиотека ею пополнится. Валентин улыбнулся переводчице, которая продолжала говорить, тщательно подбирая слова: — Медсестра по-французски не говорит. Но она очень-очень добрая. И все говорят, что у нее золотые руки, и швы она не так больно накладывает, как другие. Ее зовут сержант Полоцкая, но все называют ее просто Катя. — Ка-тиа? — Катрин. — А, — Валентин кивнул. Описание звучало весьма… домашне. Реальность не подвела. Катрин оказалась девушкой чуть постарше переводчицы, в аккуратной белой косынке, невысокой, голубоглазой. Разговор шел не напрямую, но Катрин все равно производила очень уютное впечатление. Наверное, она будет хорошей матерью, подумал Валентин, слушая нежный щебет на незнакомом языке. По дороге в "маленький красный угол" он все же решил спросить: — К медсестре вы обращаетесь по имени. А вы? Вас все зовут по званию? Переводчица чуть смущенно улыбнулась. — Нет, тоже по имени. Меня зовут Натальей, но вам, наверное, будет удобнее говорить "Натали". Какие-то странные здесь закономерности соблюдения устава, решил Валентин, но кивнул с улыбкой. Натали. Ей подходит это имя. — Тогда вы можете звать меня просто Валентином. — Вы офицер, лейтенант, — смутилась она. Очень странные закономерности соблюдения устава. Впрочем, об этом можно подумать и позже. *** На собрании эскадрильи Валентина приняли равнодушно, как ни в чем не бывало. К лучшему, пожалуй. Ведомым его поставили к старшему лейтенанту Шарли, опытному летчику. Тот сразу предупредил: — Это твой первый вылет здесь. Даже не думай проявлять инициативу. Держись строго за мной, как приклеенный, если хочешь выжить. Понял? Надо просто держаться за мной. Погеройствовать ты еще успеешь. — Есть, господин старший лейтенант, — коротко кивнул Валентин. Было немного обидно, что его собираются держать за спиной. Конечно, Шарли был прав. Они здесь еще совершенно не знают его навыков. Он, в свою очередь, незнаком с местной техникой, боевыми условиями, не понимает русский, в конце концов. Желание показать Савиньяку, что тот несправедливо к нему отнесся, было совершенно ребяческим, и Валентин поспешил его подавить. Полковник Ариго собрал комэсков для разъяснения заданий, тем уже предстояло передать инструкции эскадрильям. — Итак, — начал капитан Эпинэ, убедившись, что его слушают, — нам следует сопровождать бомбардировщики. Во время следования идем в обычном порядке. На месте звено Лорана прикрывает точку захода на бомбежку, звено Шарли присматривает за «Пешками» на выходе, мое звено патрулирует сверху на случай приближения противника. Вот карта. Отметьте себе маршрут. Вопросы? — Никак нет, господин капитан, — нестройным хором отозвались летчики. Эпинэ удовлетворенно кивнул и перевел взгляд на Валентина. — Свободны. Идите готовиться. Лейтенант Придд, останьтесь. — Слушаюсь, господин капитан. Эпинэ поправил планшет на коленях, устало посмотрел на него. Наверное, сомневается, как справится новичок. Валентин едва заметно дернул краем губ. Все когда-то были новичками. Что ж теперь, в бой не пускать? Зачем он здесь тогда? — Лейтенант Придд, я полагаю, старший лейтенант Шарли проинструктировал вас касательно поведения в полете? — Так точно, господин капитан. — Будьте внимательны. Если благополучно совершите три вылета — считайте, вы научились необходимому, чтобы в случае надобности проявлять инициативу самому. Но пока — держитесь за Шарли. — Слушаюсь, господин капитан. Разрешите идти? — Идите, — со вздохом ответил Эпинэ, — удачи нам всем. «Як» действительно слушался чудесно, Дидье постарался на славу! Валентин в очередной раз перепроверил, что идет в точности по указанному курсу и не сместился ни на дюйм относительно Шарли. Бомбардировщики шли чуть ниже их эскадрильи. В их самолетах хоть было радио. Говорят, во многих полках до сих пор эскадрильи были вынуждены держать максимально плотный строй, чтобы командир в случае надобности мог отдавать приказы жестами. Что ж, Валентин сам помнил условия, в которых, например, летчикам не давали парашют. Куда более необходимая принадлежность, чем радио. Чего только не бывает в боевых условиях. На их частоте реплики звучали большей частью по-русски: бомбардировщики переговаривались с Эпинэ, остальные истребители отзывались лишь изредка. Валентин поглядывал вниз. Определенная торжественность момента вполне ощущалась: он впервые летит в составе этого полка. Это первый его по-настоящему боевой вылет. Он действует. Сейчас он будет, хоть и не напрямую, участвовать в атаке на немецкие позиции. Судя по карте, они приближались к намеченному квадрату. То, что Эпинэ занял эфир командами по-французски, также сулило действие. Скоро, скоро. Валентин невольно улыбнулся. Юстиниан, ты бы сказал, что я веду себя как мальчишка. Надо успокоиться. — Внимательнее, смотрим по сторонам, не отстаем, — голос Шарли. Валентин кивнул, хотя командир и не мог его видеть. Четко, словно на занятии, последовал за ним, соблюдая расстояние. Бомбардировщики один за другим сбрасывали снаряды, снизу плевались зенитки, было очень трудно отвлечься от вспышек и столбов дыма. Валентин бросил быстрый взгляд по сторонам. Немецкие истребители пока не появились. Валентин вздрогнул, когда зенитке удалось подбить бомбардировщик. Тот задымился, но падать вроде как не собирался. Скороговорка на общей частоте — и самолет повернул обратно, неровно, но упрямо возвращаясь к линии фронта. Еще один заход — и остальные также принялись набирать высоту и менять курс. Эпинэ включился в переговоры, командуя перестраиваться. Судя по всему, ни один истребитель не пострадал. — Господин лейтенант! — техник бросился к нему, едва фонарь кабины открылся. — Как вы? Валентин снял шлемофон, улыбнулся краем губ. Скорее всего, техник переживал о самолете, а не о нем лично. Но все равно было приятно. Он вылез на крыло и осторожно спустился на землю. Уже открыл рот, чтобы вежливо поблагодарить за беспокойство и за проделанную до вылета работу, но его успели перебить. — О да, лейтенант Придд! — насмешливо воскликнул из-за спины Савиньяк. — Расскажите, как вы. Возможно, героически вышли в бой один на один против «Мессера». Или, дайте-ка подумать, поразили всех летным искусством, совершали бочки и полупетли. Хммм, кажется, вы не делали ровным счетом ничего. Потраченное зря топливо. — О, лейтенант Савиньяк. Ваша вера в то, что я способен извлекать из кармана «Мессеры», все крепчает. Благодарю за кредит доверия, — прохладно отозвался Валентин. Такие люди бесили его еще со школьной скамьи. Что ни сделай — не так. Не дрался — трус и заучка. Подрался — задира. Поддержал другого — собезьянничал. Возразил — только и знаешь, что против товарищей идти. Правильного поведения с такими людьми просто не существовало. Поэтому Валентин приучил себя выкидывать из головы придирки. Техникам было явно неловко присутствовать при ссоре офицеров. Впрочем, Валентин ссориться не собирался. Не дожидаясь реплики Савиньяка, утащил своего техника и принялся обсуждать с ним самолет, старательно не обращая внимания на насмешки. Натали уже дожидалась его у землянок. Валентин не мог представить, как при своей загруженности — единственная переводчица на полк — она успевает с кем-то общаться. — Товарищ лейтенант! — просияла она, счастливо откозыряв. — Здравствуйте, — он невольно улыбнулся. Натали загадочным образом одним своим появлением умела разряжать атмосферу. Как она ухитряется оставаться такой же доброй, отзывчивой и светлой в этих условиях? А как полковник Ариго ухитряется обо всех заботиться? — Я так рада, что вы живы! — Никакой опасности не было, — почти не покривил душой Валентин. — Разве что зенитки. Но «Пешки» быстро управились, по нам не успели попасть. А немецкие истребители не прилетали. — Странно, разве это был какой-то не очень важный объект? Почему его так плохо охраняли от атак с воздуха? То есть, я рада, господин лейтенант, что оно так. Просто обычно ведь не так. Простите, я совсем в словах запуталась, — посетовала Натали. — Вы отлично говорите по-французски. Где вы его так выучили? У вас кто-то из родственников француз? — Нет, моя бабушка — учительница французского. И я никогда не думала о другой карьере. У нас в городе есть очень хороший институт. Я там училась. Очень хорошо обучают. Полковник Ариго тоже хвалит мой французский. — Натали покраснела, взмахнула ресницами. — Полковник Ариго всех хвалит. Поэтому ваши слова мне более ценны. Спускаться в землянку вместе с эскадрильей не хотелось. Опять выслушивать насмешки Савиньяка? Успеется. Валентин ненавязчиво увлек ее в сторону, к изгороди. — Спасибо. Мне приятно, что я смог вас порадовать. — Если хотите, я могу немного поучить вас русскому. Я всех заинтересованных обучаю. — поспешила добавить Натали. — Конечно, у вас не очень много времени… и есть более важные дела… — С удовольствием, — заверил Валентин. Почему бы и нет? — А вы мне расскажете еще о вашем городе? — Если хотите, — она обрадовалась еще больше, — он очень красивый. То есть… был красивый. После оккупации я там не была. Я не знаю, что там сейчас. — уже куда менее воодушевленно добавила Натали. — Я тоже не знаю, что сейчас творится в моем городе, — признался Валентин, решив, что правильные слова для сочувствия найти не сможет, хоть и сопереживает искренне. — Я читала, что творится во Франции, — кивнула Натали, — у нас мало пишут о других странах, но все равно. — У нас тоже было красиво. Люди думают: «а, провинция, что там может быть интересного». Зря. Я бы хотел верить, что мы всё восстановим. «Мы» — не имею в виду «лично я». Просто люди. Возможно, я слишком рано думаю о том, что будет после войны. Но о чем тогда думать? — Вы правы. Натали явно хотела добавить что-то еще, но ее окликнули из другой землянки. Виновато улыбнувшись, она откозыряла и сбежала. Из неотправленного письма: «…в этой библиотеке на удивление хорошие книги. Я даже нашел одну по русской истории. Представляешь, русская история на французском языке. Не думал, что подобное вообще существует. Да еще и здесь. После таких книг меня тянет писать глупые стихи. Сто лет назад здесь гнались за оленем, Он несся сквозь чащу, легкий и гордый. Сегодня же мы на костях поколений Преследуем завоевателей орды. Лет двести назад здесь костры разгорались, И девушки прыгали в искрах и бликах, Сегодня прожекторы светят и шарят, В лучах мы мелькаем, в разрывах зениток. Полтысячелетья назад мчались люди, Потрясая мечами, и стрелы свистели. Мы атаку врага примем собственной грудью, Мы отбросим их прочь, чтоб в тылу — уцелели. Уж тысяча лет, как прошли здесь славяне, Их князь щит прибил на вратах Цареграда. Мы щит свой прибьем, и поднимем мы знамя Над столицей врага, вдаль, в историю глядя. Натали могла бы оценить их, но как она воспримет чтение стихов с моей стороны? Я не хотел бы внушать ей ложные надежды…» *** Летчики играли в карты, поглядывая в окошко под потолком землянки. Метель все не утихала. Вылетать в такую погоду не было решительно никакой возможности. Валентин лежал на одеяле, укрывшись шинелью, тоже задумчиво следил за опускающейся на землю белой пеленой. Дороги наверняка завалило. Хотя если бы он командовал каким-нибудь наземным подразделением, то рискнул бы. Под прикрытием снега, при затрудненной видимости, можно при должном уровне маскировки тихо перебросить к фронту какой-нибудь резерв. Внезапно атаковать. Хотя военная обувь не приспособлена к таким снегам. Ни немецкая, ни даже советская, что странно — они ведь должны учитывать собственные погодные условия. Почему их уютные войлочные сапоги, о которых рассказывала Натали, не входят в комплект формы? Дома он видел такой снегопад считанные разы. Однажды им повезло, и улицы завалило сугробами как раз под Рождество. Он тогда еще был совсем маленький, брат придвинул ему к окну стул, стоял рядом, страхуя, пока Валентин восторженно любовался синеватым в сумерках снегом. Мама варила глинтвейн для старших, пахло корицей. Лучше пусть снег ассоциируется с корицей, чем с бомбежкой. Еще несколько дней назад небо, хоть и было затянуто тучами, все же позволяло вылеты. Эскадрилья вылетала на перехват бомбардировщиков, блестяще провела бой. Радости хватило ненадолго, назавтра другую эскадрилью потрепали во время задания вражеские истребители, два летчика не вернулись. Настроение в полку воцарилось не лучшее, а тут еще и снегопад. Уж лучше бы задание, проще отвлечься. Натали, похожая на снеговика, торопливо растирала руки. Вместе с ней в землянку ворвался поток холодного воздуха. Летчики отвлеклись от карт, Валентин сел на одеяле, в надежде, что она принесла новости. — Товарищ полковник объявил построение. — В такую-то погоду, — проворчал кто-то. Натали, не слушая ответов, побежала к землянке второй эскадрильи. Валентин оделся, натянул сапоги и вышел следом, не обращая внимания на смешки за спиной. Вероятно, у полковника появились идеи. Ну, или идеи появились у командования, что тоже неплохо. Пусть на улице и холодно, в небе и того холоднее, но бездействовать сил не было. Ветки деревьев нависли крышей, под ними Ариго и построил полк. Прохаживаясь вдоль строя, он угрюмо потирал руки. Валентин следил за ним, не отрываясь. Еще минуту — и он вызовется добровольцем, не зная задания. Заметно же, что приказ, который полковник собирается отдать, самому ему не по душе. — Не буду ходить вокруг да около, — наконец, заговорил он, — поступил приказ провести разведку. Есть добровольцы? — Я, — Валентин с готовностью шагнул вперед. За спиной неопределенно хмыкнул Савиньяк. Полковник не обратил внимания. Машинально поправляя усы, посмотрел на Валентина. — Все свободны, Придд — за мной. — Есть, господин полковник. Приятно, что командование разделяет его мнение — подобной погодой нельзя не воспользоваться. Валентин поспешил за полковником след в след. Сейчас он не завидовал батальону аэродромно-технического обеспечения. Разгрести сугробы, вывести самолет из ангара, в лютый холод все проверить… — За линией фронта проходит железная дорога, — принялся объяснять по дороге полковник, не желая тратить время зря. — Посмотрите, нет ли движения. А также нельзя ли, пользуясь погодой, привести бомбардировщики и это движение немцам затруднить. — Да, господин полковник, — отозвался Валентин. — И вообще оцените обстановку. Так, как вы умеете. — Слушаюсь, господин полковник. — А, черт возьми, — выругался тот себе под нос, пропустил Валентина в землянку. Что именно рассердило полковника, осталось загадкой. Небрежно сбросив шинель на край лежанки, он расправил на столе карту. — Смотрите, Придд. Вот линия фронта. Вы пролетите вот здесь, а вот отсюда вернетесь. — Слушаюсь, господин полковник, — Валентин с любопытством прикинул, что и где в этом рельефе можно спрятать в снежную погоду, — разрешите выполнять? — Выполняйте, — со вздохом кивнул полковник. — Товарищ лейтенант? Валентин, на ходу натягивающий перчатки, остановился и обернулся. Сугроб с мягким скрипом соскользнул с ветки и шлепнулся прямо перед Натали. Она не обратила внимания, раскрасневшаяся, с выбившимися из-под платка волосами. — Вы даже не сможете взлететь! — Смогу, — ровным тоном ответил Валентин, глядя в сторону, — взлетно-посадочную полосу расчистили. — Но какой смысл в разведке! Вы же не увидите ничего, все же будет белое. — Я выполняю приказ. Натали опустила голову, теребя уголок платка. Она, конечно же, права, ничего не будет видно — если лететь на привычной высоте. А вот если рискнуть и спуститься пониже… Только не стоит уточнять свои планы вслух. Не то, чтобы Валентин не доверял ей. Натали уже зарекомендовала себя как всецело лояльная. Однако она не преминет вспомнить про зенитки, всполошится еще больше. — Простите, — она, наконец, шагнула в сторону, — удачи вам. — Спасибо, — он постарался улыбнуться, чувствуя, что губы немеют от непривычного усилия.