Настоящее приключение отличить легко – пока оно происходит, тебе чаще всего совершенно не весело. Ким Стенли Робинсон ©.
Вечер наступил слишком незаметно: несколько часов пролетели быстро и бесполезно, ровно как дома. Чес и не думал, что где-нибудь в гостях не будет отсчитывать минуты до скорейшего ухода к себе, но здесь он не чувствовал себя скованным, поэтому за беспечными занятиями и разговорами они с Джоном и не заметили, что за окном улицы налились синевой и тёплым кашемиром, а маслянистые пятна фонарей расползлись по всему городу. Под конец из их единственного гида была вытащена помятая карта Амстердама, и Джон, выудив из своего арсенала маленький серый шарик, принялся проговаривать нужное заклятие. Чес в это время поджаривал курицу в грибном соусе и с интересом выглядывал за ширму, чтобы понаблюдать за таинством. Наконец, на полу была разостлана пёстрая, разрезанная синими каналами карта города, и Джон, присев на колени, кинул шарик на карту. Покатавшись немного неровными кругами, шарик остановился где-то в районе музея Ван Гога, то есть ближе к югу Амстердама. Чес хмыкнул. — Почти в самом центре. У Флириуса и правда нет мозгов? — Вероятно, что нет, — Джон поднял шарик и отметил место чёрной ручкой. — Говорю же тебе, что в прошлые разы было достаточно этого ритуала, чтобы предотвратить наступление. Посмотрим, сработает ли в этом случае… — А как ты собираешься этот артефакт уничтожать? — для Чеса всё было как будто впервые. Безусловно, он знал пару способов, которыми можно было уничтожать источники мистической силы, но тут-то был целый артефакт, от которого зависел целый мир! Джон кинул в него насмешливый ироничный взгляд и усмехнулся. — С тобой, как с экзорцистом, пусть и мелкого класса, дела вообще плохи. Обычное разрушающее изнутри заклятие. Ты и сам его читал когда-то. Уж не помню, что мы такого разрушали, но один раз минимум ты его произносил. Тут этого будет достаточно более чем. Чес даже опешил, хотел что-то добавить, но решил просто ретироваться к сковородке, потому что в голове всё укладывалось чересчур скудно. То есть для подавления натиска огромной Вселенной требуется разрушить лишь небольшой артефакт, местоположение которого может узнать почти любой дурак? И само заклятие разрушения может пролепетать даже только что научившийся говорить ребёнок, если он обладает мистическими силами? Чес до сих пор не мог поверить. Не то чтобы ему хотелось побольше проблем с этим гниющим цветочным мирком, но заранее обнадёживать себя лёгкой победой не хотелось. Лимит разочарований был исчерпан. Когда они уселись за стол и принялись ужинать, Джон заговорил: — Послушай, я и сам малость удивлён тем, что всё так просто. Но, поверь, бывает и такое. Не факт ещё, что мы найдём этот артефакт или что его будет так легко уничтожить. Я только стараюсь подбодрить нас… — Джон вздохнул. — А то и так один разочарования в твоей жизни в последнее время. — Не только в последнее время, — горько ухмыльнулся Чес, и Джон так искренне и понимающе посмотрел на него, что, кажется, понял весь смысл этой фразы лучше него. Но Чесу было впервые легко и хорошо это осознавать: как будто ему наконец не требовалось нести это всё в одиночку. — Слушай, а мы сможем опознать это артефакт? Или тебе известно, как он выглядит? — решив сменить тему со своей жизни (то есть с полнейшего разочарования), спросил он. Джон кивнул. — Догадки есть. Каждый раз это какой-то разный предмет, конечно же. Но, я думаю, среди всего остального хлама мы его распознаем. Основная суть будет в том, что это будет предмет, связанный с цветами или даже сам цветок или что-то около того. Так что сегодняшний наш план: достичь указанной точки и уничтожить артефакт. Вот ещё что: во время этого путешествия к артефакту может возникнуть много неурядиц и опасностей. Всё-таки не чёрти что, а важная вещь. По дороге могут проявиться какие-то сложности, по крайней мере, опытные люди в этом деле упомянули это. Выполняй все мои приказы и следуй ровно за мной. Мне чертовски не хочется подвергать тебя опасности… — Джон говорил прямо и искренне, и его голос немного дрожал. Джон не привык говорить откровенные вещи вслух, особенно касающиеся его чувств, и Чес с трудом догадывался, какого масштаба переворот устроил в этой вечно статичной, сдержанной душе. Чес ответил, что выполнит всё до единого, и ощутил, как тепло запоздалой змейкой заползло к нему в ледяную душу. Только Джон умел так: и насыщать его душу, и обнулять. Больше Чес не разрешил никому сотворять такие вещи с собой; что-то давно пошло вспять, и оставалось только дождаться финала, когда неровные опасные слова выскользнуть из демонических уголков сознания и убьют их обоих. Впрочем, Чес об этом уже знал. Но с каждой такой мыслью изумлялся и не верил всё больше.***
Было одиннадцать вечера, Флириус уже властно занял своё место в их реальности, небрежно набросав на всё и вся отпечаток безумия и тупой радости. Как только Джон и Чес вышли, зарядил дождь, и от этого чужой мир стал ещё более неуютным. Лужи рябили разноцветными огнями и искрами, капли пригибали лепестки цветов, в небе больше не распускались салюты. Впрочем, так было даже лучше: казалось, что кто-то слишком сильный слегка приструнил Флириуса, как нашкодившего ребёнка, и тот временно приуныл, смыв с себя привычную личину безрассудства. Чес держался рядом с Джоном, ощущал его надёжное плечо рядом и уже сомневался, что какая-нибудь опасность может угрожать им всерьёз — ощущение безопасности порой такое странное и противоречивое! Но это помогло Чесу спастись от наваждения, обычно нападавшего на него во время ночных прогулок, — о подобном эффекте так нигде и не было написано, кстати, и Джон говорил, что все про такое слыхали впервые. Одна из причин, по которой Флириус всё меньше напоминал Флириус, но не самая главная, конечно же. И Чес знал не понаслышке, что подобные различия значили куда более серьёзные вещи, чем казалось изначально. Но в их случае оставалось ничто иное, как надеяться. Они прошли по Халлстраат и Чес с нервозностью оглянулся на свой дом, подумав, меняется ли декорация в его квартире или нет. Только потом с запозданием вспомнил, что забыл Джону напомнить о том, чтобы тот поставил блок на его квартиру, и ему вновь придётся ночевать у него. Перспектива казалась чересчур хорошенькой, способной скрасить любую горечь, которую бы им доставил Флириус. Чес улыбнулся, и по его душе так резко резануло счастье, что на секунду ему перекрыло дыхание — вот уж когда бы он смог себе вообразить, что будет иметь возможность ночевать так запросто у Джона Константина! Фантастика, и только. Впрочем, Чес вполне себе научился с лёгкостью воспринимать такую реальность, потому что знал: от них прошлых с Джоном не осталось уже ничего — так, слабые остатки. Они уже перетерпели чересчур много, поломались почти до основания и сейчас учились жить буквально на растерзанных осколках. Тут уж было совершенно не до внутренних войн с гордыней и самооценкой — друг друга понять хотя бы сейчас, раз не поняли в прошлом! Они пересекли через мост первый канал и, дойдя до второго, направились вдоль него вниз, на юг, к музею Ван Гога. Рядом плескались серебристо-зелёные воды Сингелграхт, а на той стороне были разбиты разноцветные шатры — наверное, что-то типа рынка, по которому гуляли люди. Оттуда пахло специями и порохом, и Чес постарался, чтобы они с Джоном шли как можно дальше от воды, по которым изредка плавали белоснежные катера, убранные богатыми тяжёлыми тканями, за которыми при свете массивных фонарей танцевали разодетые в перья люди. Всё это вызывало не более чем раздражение; Чес видел всё это сквозь чёрные стволы деревьев и прижимался к Джону, когда из очередной лодки слышались взбудораженные крики. Ближе центру воздух накалялся запахом приторной карамели и жёг лёгкие изнутри; Чесу казалось: он опять немного терял себя, его разум начинал расправлять радужные крылья в стороны, чтобы легко вспорхнуть. При этом набережная и не думала заканчиваться, изредка извиваясь змейкой, перекрываясь ажурными мостами и пестря сотнями цветов. Дождь не переставал лить, и холодок резво подбирался под кофты, заставляя тело дрожать. Чес глядел в размытую, заплаканную даль, по которой были размазаны сотни оттенков, и ожидал, что в любую секунду из-за ближайшего угла может выскочить какая-нибудь дриада или огромный дуб с цветами и забрызгать их смертельным ядом. Джон, конечно, спасёт его, но сам эффект неожиданности и отчаяния немного пугал. — Ты что, замёрз? — вдруг спросил Джон, и этот негромкий голос чуть не заставил Чеса подпрыгнуть от неожиданности, потому что среди глубокой, разбавляемой отдалённым шумом тишины это показалось роковым выстрелом. Посмотрев на Джона изумлённо, он ответил: — Нет, а что? — Стук твоих зубов доходит даже до меня. Надо было одеться теплее, кто ж знал, что польёт дождь… Жаль, я не могу снять с себя пальто, иначе читать заклинание будет некому, — в тени лицо Джона казалось мягким и понимающим. Чес смутился и пожал плечами. — Всё в порядке… Я не столько замёрз. Мне мерзко и боязно от этого всего, — Чес теперь и сам слышал стук своих зубов. Джон мягко тронул его за плечо и прижал к себе; со стороны, конечно, убого, странно, и Джон бы наверняка такое не сделал, разве что через собственную смерть, но Чесу понравилось, как гулко затрепетало его сердце и как по телу разлился приятный, клокочущий жар. «И всё вновь, до чёртиков правильно», — проносилось в голове привычным огненным вихрем. До самого здания Рейксмузея они шли так, не расцепляясь и не давая редкому теплу выскальзывать из их потрепавшихся сердец. Чес больше не хотел думать над тем, как это произошло, Чес хотел ощущать все оттенки мягко кружащегося пепла вокруг них. Казалось, где-то вдалеке едва слышный голос начал обратный отсчёт; отсчёт до чего? Чес догадывался, да и Джон не был дураком. Только всё это ещё не укладывалось в противоречивом разуме и сердце… Они добрались до широкого перекрёстка перед Рейксмузеем; Чес почти согрелся, поэтому они разъединились, но ощущение властной, тёплой руки Джона до сих пор оставалось на плече. Мощное, украшенное шпилями и рыжеватым кирпичом здание Рейксмузея с горделивым видом взирало на центральный Амстердам; днём там хранились произведения Гойи, Ван Гога и прочих, а вот что там хранилось сейчас, когда Рейксмузей проецировался на Флириус, страшно было подумать. Да и внешне такое здание хотелось обходить, потому что вместо привычных окон были вставлены вычурные витражи, белая облицовка заменилась пёстрой — то зелёной, то оранжевой, то красной, а какие-то стены были вообще завешаны узорчатой тканью, расшитой цветами. В небольшом садике перед зданием росли яркие цветы всех видов и размеров, что казалось абсурдом для первого месяца зимы. Подобная феерия наверняка творилась и за фасадом, где располагалась подстриженная лужайка, небольшой водоём и где туристы делали шикарные фотографии на фоне изящных шпилей Рейксмузея. Впрочем, сегодня Джон и Чес направлялись не туда, а свернули в извилистый переулок прямо перед музеем. Тут начинались хорошенькие, рыжевато-коричневые и кремовые особняки с башенками и ажурными балконами, украшенные узорными аннелетами и наличниками. При каждом таком особняке был собственный сад за тонкой чёрной оградой, где на ухоженных клумбах пестрили цветы и садовые фигурки. Чесу помнилось, что тут находились какие-то мелкие музеи и уютные гостиницы. На первом же повороте они свернули в узкий переулок и, пройдя два дома, остановились рядом с одним особняком, внешне мало отличающимся от остальных. Джон осторожно открыл кованую дверцу и показал Чесу, что надо было идти в сад. Чес не колебался, потому что, во-первых, верил Джону, а во-вторых, нигде в этом доме не горел свет, что, впрочем, не гарантировало отсутствие хозяев. В саду росли низкие кусты жасмина и были разбиты овальные клумбы с розами. На этом разнообразие почему-то заканчивалось, хотя в другом конце сада виднелись молодые тонкие деревья. Джон шёпотом сказал, что им нужно к фонтану, который Чес не заметил сразу: по правую руку в глубине ароматных кустов действительно вырисовывались бледно-серебристые линии небольшого фонтанчика, навряд ли работающего. Осторожно ступая по хрустящему гравию, которым были засыпаны дорожки, они подбирались к некоему предмету рядом с этим фонтаном, который мог стать роковой точкой в захвате Флириусом их мира. Было чересчур тихо, возбуждённые голоса доносились откуда-то издалека и так скудно, что казались лишь неровными созвучиями в голове. Чесу сдавливало сознание эта твёрдая, тяжкая тишина; любой резкий хруст или крик мог стать ударом под дых для него. Влажность с привкусом ледяного одиночества и кислой травы забиралась под пальто и немного в душу, чтобы коснуться своим липким язычком и так разодранного на куски хаоса внутри и напомнить о тех днях, когда Чес был одинок и подобное пламя жадно сжигало его, обернувшись вокруг него плотным болезненным жгутом. Чес не хотел вспоминать, отгонял обрывки, пропитанные алкоголем, но они возвращались, как бумеранг, и хлестали с двойной силой. Он знал: всё это из-за Флириуса, игравшегося с сознаниями своих обитателей и гостей как с красивыми нелепыми игрушками, но не мог убедить себя не дрожать и не задерживать дыхание, жалобно кусая губы и стараясь проглотить острую горечь. «Скоро всё закончится», — стало его новым вечно крутящимся в голове девизом. Скоро всё закончится, и он был уверен в этом, хотя никто не обещал стопроцентного результата, даже Джон, даже он сам минут двадцать назад с трудом верил в хороший исход. Но сейчас, в этом тёмном, полном сумрачно-зелёных теней саду хотелось поскорее закончить с внушающим страх миром и, проснувшись среди ночи, обнаружить за окном не охапку пахучих цветков, а пустую, засыпанную пожухшими листьями улицу. Они стояли рядом с мертвенным неработающим фонтаном, Джон минуту внимательно смотрел на него, обошёл раз вокруг, наконец хмыкнул. — Артефакт… на фонтане. На верхушке. — Чес пригляделся и действительно увидел, что не более чем полутораметровую верхушку украшал белый каменный цветок розы, искусно вырезанный вместе со всеми натуральными изгибами и колкими шипами. Не творение Микеланджело, конечно, но сделано довольно хорошо и аккуратно; в любое другое время Чес бы прошёл мимо такого фонтана — видал и получше, но сегодня он буквально впился взглядом в этот предмет. Ему с трудом верилось, что от этого мелкого фонтанчика в чьём-то саду частного особняка заключается вся сила Флириуса. И что почти любой человек может уничтожить то, что достигалось с долгим временем. Ну, допустим, чтобы совершить это, надо знать местоположение и вообще всю идею с этими артефактами, но достаточно заинтересованному человеку сделать это не составит труда. Джон находился напротив него, за фонтаном, и, уперевшись одним коленом в бортик, притронулся рукой к каменной розе и, хмыкнув, принялся шептать заклятие. Чес беспокойно оглядывался вокруг себя, реагируя на каждый шелест ветерка или гулкую капель по листьям жасмина позади него, ожидал подвоха и тучу дион, в его сознании просто обязанных выползти отовсюду и напасть на них. Но впервые в жизни всё шло до приторности хорошо: никто не вылез, сад оставался почти таким же неподвижным, лишь изредка ветер качал тонкие ветки его кустов и деревьев, а кроме глухих хаотичных капель дождя и отдалённого людского гула не было слышно ничего. Спустя полминуты Джон отошёл от фонтана и послышался тихий, сдавленный треск внутри самого камня. На глазах высеченная роза развалилась на кучу мелких хрупких осколков, звонко усыпавших дно фонтана; после этого тревожно завибрировал и сам фонтан — наконец, от его верхушки, и так покоцанной, отломился кусочек, затем ещё несколько. Вскоре фонтан дребезжал, как будто земля под ним сотрясалась от землетрясения, но Чес с Джоном уверенно стояли на ногах. Джон быстро обогнул фонтан, схватил Чеса за руку и потянул его в сторону, призвав сделать хотя бы пару шагов от разваливающегося сооружения. Вскоре, теряя себя по кусочкам, фонтан гулко рухнул, буквально рассыпавшись даже не на мелкие камешки, а превратившись в пыль, которая быстро развеялась ветром и впиталась в землю. Всё это произошло меньше, чем за минуту, и Чес стоял, разинув рот, потому что ожидал увидеть нечто более грандиозное. Джон же оказался куда более сообразительным, и, прежде чем Чес успел хоть о чём-то подумать, он потянул его в сторону выхода — разрушение артефакта могло разозлить Флириус или разбудить жителей особняка, в конце концов: и тут уж сложно сказать, что было хуже. Они бежали, не останавливаясь, до самого угла Рейксмузея; дождь усилился и безжалостно хлестал по лицу, а разноцветные огоньки города растеклись, как чудесный макияж юной девицы, которой разбили сердце. Лиловые облака грузно скопились над непокорным, сумасшедшим Амстердамом, и Чесу казалось, что сейчас должно произойти событие не менее грандиозное, чем Страшный Суд. На углу, перед широким перекрёстком, рядом с чёрной филигранной калиткой в сад Рейксмузея, они остановились и перевели дыхание. Только потом, убедившись, что за ними никто не гнался, сверкая разъярённым взглядом, они судорожно обратили внимание на улицы вокруг и затаили дыхание. Однако ж ничего не изменилось: в окне дома напротив порхали гигантские, в рост человека, изумрудно-сиреневые бабочки, невдалеке около подъезда, ведущего на шумную вечеринку, одиноко курила девушка с ивовыми ниспадающими ветвями с листьями вместо волос, а в воду с мимо проплывающего по каналу катера насильно скинули человека, после которого на поверхности осталась жемчужная кувшинка с розоватой каймой. Всё было как прежде. Чес в надежде посмотрел на Джона и задал логичный вопрос: — Может, он пропадает не сразу? И надо подождать до завтра? — Джон угрюмо помотал головой, несколько секунд ещё всматривался в улицы вокруг них и наконец сухо выдал вердикт: — Ничего не вышло… — впервые в жизни Чес услышал нотку тревожности и отчаяния в этом голосе, когда внезапно сильная слабость перекрывала связки и мешала говорить. Джон усиленно скрывал это, принимая сосредоточенный, спокойный вид, но в его взгляде росла паника. После этого и Чес совершенно покорно принял простую, но резанувшую как наточенный кинжал истину: и впрямь ничего не вышло, бесполезно надеяться, что это произойдёт минутой позже. — Ты же и сам понимаешь, что артефакт — это своего рода важный орган мира. При уничтожении этого органа всё должно было пропасть в ту же секунду. Есть два варианта: либо мы ошиблись в поиске артефакта, хотя лично я, прикоснувшись, ощутил довольно мощный поток энергии, исходивший от каменного цветка и фонтана в целом, либо… — …либо Флириус больше не зависит от каких бы то ни было артефактов, — заключил Чес и сам поразился холодности своего голоса, как будто он трактовал смертный приговор. — И мы должны отыскать теперь нечто более серьёзное, что сможет заставить Флириус прекратить наступление. — Но… Чес, — Джон развернулся к нему, оказавшись близко, и схватил его за плечи, — Я не знаю, что делать теперь… Честно. Не знаю, — он выглядел так, будто его застали врасплох, и глядел полубеспомощно, полурасстроено. Чес покачал головой и мягко заглянул ему в глаза. — Мы придумаем, Джон. Это просто отчаяние. Надо пересилить его, не сдаться. Мне кажется, тот сад был непрост… Там не было ужасных чудовищ и ядовитых триффидов, зато там было то, что с лёгкостью могло убить нас не меньше, чем когти и яд: отчаяние и разочарование. Артефакт вместе с Флириусом ждали нас. Теперь ты и сам это понимаешь, Джон. Мир опережает нас на шаг… — Чес вполне осознавал то, что говорил, только в процессе; был и сам шокирован количеством умных мыслей, которые произнёс, зато это было ровно тем, что он ощутил, стоя в тёмном загадочном саду. Джон глядел на него теперь уже серьёзно и внимательно, кивнул и, стиснув ткань его пальто в своих пальцах сильнее, ответил: — Ты прав… Ты… сильнее, чем кажешься себе. Поверь мне. Даже я попал под влияние чего-то, что там было, хотя и знал об этом, но счёл ерундой. Да, может быть, Флириус нас опережает и играется с нами, как с игрушками. Тогда нужно вновь продумать все стратегии и решить что-нибудь, — Джон отпустил его, откашлялся, будто старался и сам забыть своё помрачение глубокими, вселяющими апатию тенями, и легко покачал головой. — Ты мог бы стать очень хорошим экзорцистом, но экзорцистом немного иного рода, чем я или кто-либо ещё. Но это всё равно не твоё. Просто… ну, знай, что ты способный. Чес улыбнулся и махнул рукой, отвернув голову; вот уж об этой больной теме он не хотел бы говорить, ведь даже сейчас считал себя обыкновенным, ни на что не способным мальчишкой. Но признание Джона жарко и болезненно скользнуло по его телу острой спицей от грудной клетки вниз; может, и не столько признание, сколько сама обстановка, когда вновь обнажались чужие слабости и свои страхи. И когда никто из них уже не боялся и не сопротивлялся, позволяя какой-то сумбурной силе подталкивать их к краю бездонного, рубиново-смоляного обрыва. Впрочем, текущих проблем это не отменяло. Теперь надо было добираться до дома с вполне разбитым настроением, высушивать одежду, а Чесу ещё дополнительно вставать завтра с утра на работу и Джону — придумывать следующий план. Едва они успели сделать шаг, как услыхали сквозь шелест дождя протяжное уханье сов, летающих где-то явно неподалёку. Ужасно редкое дело — совы в таком крупном городе, но, пожалуй, чего только не бывало. Чес повернул голову направо и увидал рядом с собой, буквально в паре метров, усевшихся на калитку двух бурых сов. Их глаза странным образом сияли в темноте фиолетовым блеском, и это первое, что заставило Чеса усомниться в том, что это были обычные совы. Одна из них громко и протяжно ухнула, вторая встряхнулась; они смотрели ровно на них, почти не моргая, и это было одно из самых зловещих ощущений в мире, когда на тебя смотрело подобное существо. Джон тоже это заметил и прошептал Чесу: «Надо уходить… Настораживает меня это». Он сделал пару шагов назад, не поворачиваясь к совам спиной, и Чес следовал его примеру, но, ощутив вибрирующую неприязнь, схватил Джона за руку. Прохладные, мокрые от дождя пальцы крепко и приятно обвили его ладонь, и шершавая влажная ткань пальто коснулась его запястья. Куда-то в волосы Джон прошептал ему: «Бежим!», и они развернулись, рванув по набережной и не отпуская друг друга. Чес умолял вселенную не посылать им вслед сов, но всё во Флириусе работало с точностью до наоборот: почти в ту же секунду, как они сорвались с места, две совы с ужасным уханьем взлетели ввысь и, хлопая крыльями, направились в их сторону. Чес не оборачивался, пока они бежали по набережной, но чувствовал впервые столь явно, как неестественного цвета взгляд прожигал его спину, забираясь под ткань пальто и высекая ужасающие символы. Образно, конечно, но тогда всё это казалось обезумевшей явью. Мимо мелькали скрюченные ветки деревьев, сияющая река, неоновые огни; капли пытались удушить и ослепить, не иначе, заливая рот и глаза, а слух обострился до такой степени, что без проблем улавливал в общем шуме приближающееся хлопанье крыльев. Останавливаться не хотелось ни на секунду, хотя бегун из Чеса был слабый и непродолжительный, но совы всё же нагнали их и летели рядом, по каждой с двух сторон. Одна из них протяжно заухала, и её крик отдался вибрирующим эхом внутри грудной клетки. Чес тут же поскользнулся и едва не упал — его придержал Джон, но, мелко взглянув на асфальт, он ужаснулся: прежняя набережная была сплошь покрыта склизкими толстыми лианами. Чес готов был поклясться, что по пути туда ничего подобного не было. Они выросли буквально за несколько минут? Или их создал кто-то прямо сейчас?.. Они пытались с Джоном обходить лианы, но ноги то и дело скользили по ним, существенно замедляя бег. Вскоре лиановая часть набережной закончилась (всего полоса препятствий длилась около десяти метров), и Чес с Джоном вновь смогли ускориться; впрочем, и совы не отставали. Джон негромко сказал ему сиплым голосом: «Эти лианы… из-за сов». Чес и сам спустя некоторое мгновение догадался, что уханье совы и появившиеся лианы были вполне себе связаны. Они бежали уже минуты две, и дыхание сбилось ко всем чертям, сердце истошно колотилось, норовясь выпрыгнуть за пределы грудной клетки. Совы неспешно планировали сзади них, давая им, словно уже давно загнанным жертвам, немного опережать себя, но преследовали с хладнокровной точностью. Неожиданно вторая сова часто захлопала крыльями перед собой, остановившись на пару секунд; это Чес понял, полуобернувшись назад, и почему-то не сомневался, что сейчас что-то произойдёт. И действительно, от ближайшего здания перед ними отлетела горсть огненных искр и рассыпалась в метрах пяти от них, превратившись в высокий, на всю набережную, столп пламени. Джон едва успел потянуть его в сторону моста, чтобы перейти на другую набережную, и ещё бы одна жалкая секунда, и они бы не успели сделать поворот. Совы оценили их манёвр и с протяжным заносом свернули за ними. Бег по ночной набережной, усыпанной огнями, превратился в адское плутание по соседним узким улочкам; то и дело они с Джоном поскальзывались на лианах или отпрыгивали в сторону от сильного пламени, горевшего буквально на пустом месте. Благо, что на этом умения сов с лиловым взглядом заканчивались, иначе бы Чес, пожалуй, услыхал тихий скрип своего остановившегося сердца. То скольжение, то жаркий воздух, обдававший щёки; земля и огонь смешались в своей убийственной стихии в этом мире и пытались всеми способами задушить и выжечь нерадивых путников, решивших пошатнуть покой. Чес судорожно пытался осознать ситуацию, хватал ртом воздух, но мог лишь слепо следовать за Джоном, который властно тянул его за собой по дождливому, растёкшемуся Амстердаму. Каким-то диким, обходным путём они добрались до знакомой Халлстраат; Чес узнал знакомые домики, пусть и обезображенные цветочной оспой. Джон воспользовался моментом, пока совы их не нагнали, и сдавленно проговорил ему: — У нас будет всего лишь минута, чтобы добежать от железной дороги до моего дома… Надо будет ускориться. Я их остановлю, но они, твари, довольно сильные… — Чес кивнул, прикинув, что им придётся стать настоящими спринтерами, когда они выйдут из-под сводов подземного перехода. А пока — очередные лианы и пламя, уже давно смешавшиеся перед глазами. Чес задыхался, но страх, скользящий аккуратной змейкой по спине, и ощущение горячей руки в своей ладони заставляли его не сдаваться и, превозмогая тягучую боль в боку, бежать. Несколько раз они сворачивали в боковые улочки; протяжное уханье сов превратило их грудные клетки в покрытые ледышками сосуды, а хлопанье тяжёлых крыльев почти физически стучало мигренью в голове. Они оба уже едва держались на ногах, Чесу не хватало воздуха, и он ощущал усталость Джона, подтачиваемую ещё и усталостью другого рода — моральной, когда все его силы сосредотачивались в одном действии или заклинании. Джон сильно ушиб колено, споткнувшись о лиану, Чес готов был упасть в любой момент от усталости, и его щёки горели от жаркого воздуха, когда он оказался рядом с пламенем почти вплотную. Когда они достигли парка, то сумели вздохнуть даже спокойно и немного замедлиться: совы не стали разжигать пламя или заставлять жуткие тёмно-зелёные лианы появляться из-под земли. Вместо этого они, словно стервятники над умирающим животным, кружили над ними, поднявшись высоко-высоко в небе, но ни в коем случае не отставали, понемногу пробираясь вперёд. Джон и Чес воспользовались этим, чтобы перейти почти на шаг и сделать несколько жадных глотков, при этом уговаривая сердце не заходиться в таком ужасающем темпе. Но конец парка показался слишком быстро, поэтому пришлось заставить наполовину ватные ноги вновь побежать. Арка под железной дорогой, внутри которой стены были разрисованы в обоих реальностях цветочной долиной, и Джон, напрягшись, как только они выбежали из-под арки, выкрикнул какой-то набор слов и махнул рукой в сторону крупных птиц, уже поджидавших их невдалеке. На секунду блеснула вспышка молнии, и хлопанье крыльев сошло на нет; Джон буквально ринулся вперёд, крепко держа Чеса за руку и практически утаскивая его за собой. Всё переплелось перед глазами: алые деревья, огромные цветы, серебристый фальшивый дождь, голубое свечение чьего-то окна, мокрые полотна на стенах зданий, призраки фонарей. Минута — довольно мало для такого расстояния, и Чес был уверен, что перед юрким рывком в спасительный подъезд он услыхал где-то вдалеке зловещее, раздосадованное и протяжное уханье, больше похожее разъярённый вой зверя. — Они нас не найдут здесь… К тому же, у моей квартиры стоит блок, им ни за что нас не отыскать… — хрипло, кашляя, уверял Джон, но сам заставил Чеса пройти хотя бы пролёт, прежде чем грохнуться на пыльный пол и, задыхаясь, глотать воздух открытым ртом. Они соскользнули по стене почти синхронно, дышали в унисон, а перед глазами расплывались блёклые очертания подъезда и светильник в виде тюльпана над ними. Чес думал, что умрёт там же, но, спустя минуту, он ощутил себя лучше и вопросительно глянул на Джона, раскрасневшегося и усталого. Тот слабо кивнул и кивком головы показал встать, чтобы таки дойти до квартиры. Когда собственное дыхание перестало заглушать остальные звуки, Чесу стало казаться, будто где-то на соседней улице пронзительно кричали совы, пытаясь найти своих жертв. Только сейчас он осознал всю опасность, и по его коже прошли ледяные мурашки. Они неспешно направились к самому верхнему этажу. Как только вошли в мансарду, Чес хотел было включить свет, но Джон мягко остановил его руку и сказал: — Это может быть заметно с улицы. Совы где-то поблизости. Лучше не показываться особо. — Чес его сразу понял и виновато улыбнулся. Джон даже задёрнул штору поплотнее, правда, по пути к ней чуть не уронил ширму. Чес добрёл до ванной и почти шёпотом сказал, что примет душ. В ответ Джон посмеялся над ним и заметил, что можно говорить любым тоном — стены в этом доме были что надо, снаружи навряд ли кто-то мог услышать что-нибудь, даже если прислушиваться в непосредственной близости к их окнам. Главное — не включать свет во всей мансарде, потому что их окна и так могли быть самыми настораживающими во Флириусе. В ванной комнате Джон, правда, разрешил включить лампочку; Чес стоял под горячей, приятной струёй и, смотря в светлый потолок, пытался осознать, что только что произошло. Но белёсый, влажный пар развевал его мысли, поэтому сосредоточиться на чём-либо не удалось. Однако впервые за последние полчаса он смог выдохнуть спокойно и ощутить себя в безопасности; жуткие совы с горящими глазами, вероятно, будут сниться ему в кошмарных снах, но, возможно, это было меньшее из двух зол. Когда он вышел из ванной, Джон включил фонарик на телефоне, чтобы хоть немного ориентироваться в комнате. Он уже заправил свою кровать и вытащил из шкафа простыни и подушку, которые теперь были выделены только для Чеса — уже и думать страшно, что выходило так по-свойски и совершенно естественно. Чес завалился на диван и поставил будильник на своём телефоне — работу никто не отменял, ровно как и начало недели, потому что был всего лишь вторник, хотя отчаянно хотелось выходных — после таких-то приключений! Кровать Джона находилась за диваном Чеса, но довольно близко, поэтому, расположившись каждый на своём месте, они могли болтать без всяких преград. По окну яростно хлестали капли, шторки нервно подёргивались от ветра из небольших щелей между окнами, а где-то наверняка в подсознании ещё голосили две совы, летающие сейчас по городу в поисках их. Чес не видел лица Джона, даже его очертаний, но знал, что тот сейчас был задумчив и печален, ведь его идея с треском провалилась, а это значило, что всё куда серьёзнее… Наконец, Чес решился спросить: — Что ты думаешь… по этому поводу? — Джон помолчал немного, вздохнул и явно покачал головой в полном недоразумении. — Я думаю, что всё намного хуже, чем кажется. Артефакт был либо ложным, либо… от его уничтожения захватническая деятельность Флириуса никак уже не зависит. Я обдумываю эти два варианта и пока не могу сказать, что из них более верно. Проверить можно одним лишь способом: попробовать завтра вновь отыскать артефакт по карте. Если не отыщется, значит, Флириус уже не зависит, а если отыщется, то у нас не остаётся выбора: придётся идти и вновь уничтожать его. Вообще, мне надо подумать, сейчас все мысли сбились в кучу, голова раскалывается. Что-то здесь не так… — Чес хорошо понимал Джона, потому что и его собственные мысли были эфемерной бессмысленной кучей. — Ты говорил, что Флириус должен был исчезнуть почти сразу же, как только мы разрушим артефакт. Но он мало того, что не исчез — ещё и погоню за нами устроил. Теперь эти совы… будут всё время нас преследовать? — Чес хотел сказать спокойно, но его голос дрогнул слишком явно; захотелось сразу укорить себя за излишнюю слабость, но потом он вспомнил с усмешкой, что и так все слабости вручил Джону одной ужасной, пропахшей сигаретами ночью. Скрывать что-либо было уже так смешно и забавно, хотя они до сих пор скрывали нечто более существенное, и точно знали об этом прямо сейчас, глядя в синевато-чёрные покатый потолок. Это было похоже на скользкую шёлковую ленту, потрёпанную по краям и утратившую свой блеск; она неслась разноцветным безвольным змеем в небе, и её хотелось поймать, чего бы это ни стоило. Но, едва коснувшись её мягкой структуры, в следующий момент её легко можно было потерять вновь, потому что она была невесомой и свободной, неуловимой и заставляющей бежать за ней хоть на смертельный обрыв. Ровно такое же испытывал лично сам Чес — гнался и гнался за лёгкой и ускальзывающей мыслью, но никак не мог понять, а в отчаянные минуты соприкосновения с ней ощущал типичный ужас и страх, потому и отпускал, однако вскоре был вновь готов поймать её. И Джон, казалось ему, тоже был в этом деле, правда, ловил небрежно и очень удачно, почти брал её в руки, но отпускал по собственному желанию — навряд ли был готов к тому, чтобы осознать эту мысль, что уж говорить про Чеса… Так глупо и выходило. Но Чес знал: нужно совершенно мизерное количество времени, чтобы они наконец поймали эту ленту, взглянули друг другу в глаза и рассыпались на тысячи таких же пёстрых лент, которые бы напомнили таким же отчаявшимся и надломленным слегка и сильно душам, что им стоит держаться вместе. Иначе можно совсем растерять и так маленькую часть себя… Джон помолчал немного, словно тоже ушёл мыслями глубоко в себя, и наконец ответил: — Нет, совы — кстати говоря, это не совсем совы — проблема только на сегодня. Они временны, как и всё в этом мире. Исключая, конечно, странного вида колесо обозрения… О чём-то подобном не сказал ни один из экзорцистов, с которыми я говорил. Впрочем, давай об этом завтра. С сегодняшней задачей мы справились — хотя бы выжили. Разбираться с Флириусом, который и не Флириус, известный нам по описаниям, будем следующим вечером. Пожелав друг другу спокойной ночи, они улеглись поудобнее и заснули. Чес вырубился впервые настолько быстро, но во сне где-то на далёком плане эхом звучало уханье не меньше сотни сов и пару раз снились фиолетовые дикие глаза, вытаскивающие понемногу из человека его душу — по кусочкам, медленно, не соединяя фрагментов, превращая в ничто или во что-то слишком другое. Но это не перешло в кошмар — и Чес думал, что вновь благодаря Джону.