Моя жизнь – самая невероятная и восхитительная штука, какие бы новые главы ни появлялись в списке невосполнимых потерь… «Возвращение Угурбандо» Макс Фрай ©.
***
Проснувшись, Чес подумал, что жизнь устроила ему очень противную и ужасную игру под названием «Сделай следующее утро хуже предыдущего». И пока баллы за выигрыши начислялись только противнику… Чес собрался буквально по инерции и не стал будить Джона, даже приготовил ему завтрак и тихо прикрыл за собой входную дверь, оставив на столике запасные ключи. Всё-таки вчера Джон израсходовал чересчур много энергии и едва не погиб, исполнив ритуал, не удавшийся удачно даже у самого первого человека, который это сделал. Поэтому ему нужно было хорошенько отоспаться. Ну, а Чесу вновь надо было залить в себя кофе и стоически выдержать эти пять часов. Впрочем, работа для него не казалась каторгой, а очень даже наоборот: впервые в жизни ему нравилось, несмотря на печальное совпадение. Цветы напоминали ему о Флириусе, но он старался отгонять подобные мысли и разграничивать для себя эти два мира. Там цветы означали совсем иное, нежели чем в их мире, только недавно всё начало стремительно меняться… Чес уже навряд ли бы смог найти прежнюю прелесть в работе флориста, но, по крайней мере, она не вызывала явной неприязни. Как только Чес переступил порог цветочного магазина, Эверт, радостно поприветствовав его, сразу дал ему задание. «Сегодня курьер отпросился на один час с утра, а заказы уже идут. Можно тебя попросить съездить по двум адресам и довести цветы? Проездной билет и бланки заказов я тебе выдам. А в конце месяца получишь небольшую премию…» — подмигнув, добавил Эверт, и отказаться тут никак нельзя было. Он вручил Чесу всё необходимое, показал места на карте, рассказал, как добраться дотуда — специальной машины для курьеров в этой компании не выделяли. И Чес, держа в руках обёрнутый бумагой букет и маленькую коробку с горшком кактуса астрофитума, вышел из дверей магазина и отправился на ближайшую остановку. Не сказать, что задание нравилось ему, но с учётом премии и дополнительных минут неспешной пешей прогулки оно не показалось обременительным. К тому же, день выдался пасмурным и ветреным, зато на удивление тёплым и не дождливым — Чес услышал в новостях, что жители Амстердама называли эти почти осенние деньки в декабре затишьем перед настоящей бурей, которая обрушится на город уже очень скоро в виде холода, ливней и штормов. Говорили, что в подобные деньки, когда погода почти баловала людей, обязательно должны происходить хорошие вещи, которые к Рождеству должны были стать ещё во много раз лучше и превратиться в подготовку человеческих душ к необъятному счастью. Но Чесу почему-то не верилось в это. Флириус жадно подступал со всех сторон, и необъятное счастье казалось далёким и сумрачным. Но, пожалуй, для Флириуса захват был и впрямь счастьем… особенно если он удастся. Чес думал об этом, сидя в автобусе, проезжавшем мимо площади Дам; дом в конце улицы был явно подпорчен безумной гнилью Флириуса — раскрашенный фасад, увешанные фонариками карнизы, полные цветов и странных фигурок стены, залепленные разноцветной фольгой окна. Спутать с рождественским преображением города трудно — Чес вполне научился отличать красоту настоящую от красоты напыщенной и исступлённой. К тому же, когда автобус подъехал ближе, Чес, хотя и не желал разглядывать этот уродливый дом, пропавший для него в этом мире навсегда, но всё же поднял взгляд и вздрогнул от жути. К остроугольной крыши был подвешен человек с крыльями; его крылья как раз устойчиво протыкали не цветы, конечно, но наверняка цветоподобные гвозди. По белоснежным перьям стекали ручьи крови, а сам ангел был бледен и (почему-то казалось Чесу), вероятно, мёртв. Цветы, пронзившие лишь его крылья, были тоже алого цвета и слишком ужасно и гармонично сочетались с кровью… Чесу хватило вчера сполна жестокого издевательства над крестами и распятиями, а также над людьми, случайно оказавшимися в том дворике, которые теперь навсегда стали заложниками лиан и двигались, повинуясь лишь их глупой воле. Теперь ещё этот ангел… Флириус чувствовал своих настоящих врагов и добивал их, добивал, словно назойливых мух. Чес и сам не заметил, как пересел на другую сторону автобуса: теперь из окна, по крайней мере, был виден канал и церковь Святого Николаса. И, слава Богу, никакой лишней мишуры на домах. Чес, вздохнув, глянул на собор, на его две одинаковые башенки спереди фасада, на огромное, обрамлённое золотым светом окно-розетку, на зеленоватый купол и ощутил то умиротворение, которое испытал, когда был внутри собора, в окружении золочёной отделки, пёстрых фресок, солнечно-аметистовых витражей и мягкого, очищающего пения. Автобус свернул, и церковь исчезла из виду. Чес хмыкнул и подумал про себя, что собор ему очень понравился, хотя он и был там всего один раз. «Надо будет дойти до него ещё раз», — подумал и решил: сделает это прямо сегодня после работы. Пускай потратится лишний час, зато Чес проведёт его интересно и даже в каком-то смысле богемно: словно начинающий писатель или художник, он отправится в готический собор за вдохновением, а затем найдёт недорогое уютное кафе, где попробует чего-нибудь вкусненького, ну, или в крайнем случае закажет необъятную порцию кофе с собой и неспешно выпьет его, сидя на площади Дам. И тут его озарило давно забытое воспоминание. «Церковь Святого Николаса… Конечно же!». Сегодня с Джоном они так и не смогли добиться вразумительного ответа от Флириуса на заданный вопрос, что бы он хотел получить взамен захвата. Пьеса сорвалась, стало быть, Флириус вновь ответил игнорированием, то есть хотел сказать, что ничего ему не надо было взамен и никто его остановить не мог. Ну, последнее Чес, конечно, от себя добавил, пересмотрев пафосных фильмов про героев. А вообще, за точность интерпретации он не ручался: надо было ещё обязательно посоветоваться с Джоном. Но внутреннее чувство отчего-то подсказывало ему: они в полной безызвестности, и даже от Джона исходила аура неуверенности и сомнения в дальнейших действиях. Именно поэтому Чесу на ум пришло лихорадочное воспоминание; это произошло ещё в самом начале их приключения, тогда Чес впервые вёл Джона по изуродованным улочкам Амстердама, они подходили к его центру обходным путём, хотя, как оказалось, прямая дорога была вполне безопасна, за исключением некоторых кварталов… В ту ночь они сворачивали на улицу Дам после фешенебельного отеля Виктория, и Чес, одолеваемый каким-то странным, но остро ощущаемым влиянием со стороны цветочного мира, бросил беглый взгляд на фасад виднеющегося собора и облегчённо выдохнул, сказав про себя «Ну хоть на святое не посягнули!», и так скоропостижно об этом забыл. Собор Святого Николаса был чист и строг, как и сейчас, и ни одного цветочка не виднелось на его стенах. Тогда они с Джоном ещё плохо понимали правила игры, придуманной Флириусом, поэтому Чес почти не уделил внимание этому факту… Но ведь по сути: собор оказался единственным среди всех зданий, куда не прикасалась убийственная рука Флириуса. Это значило, что там могли быть какие-то ответы и разгадки к спасению — Чес не верил, что одно лишь наличие религиозных предметов заставило враждебный мир отступить. Он уже видел, как были беспощадны «там» к религии… «В соборе есть нечто, что удерживает его в нашем мире! Он — связь между Флириусом и нами. Как и… я?» — Чес изумился, и по его телу прошла вызванная неожиданным открытием дрожь. Всё это идеально хорошо, тут же остепенил он себя, если собор не захвачен и по сей день. С той самой ночи прошло несколько недель, и поменялось слишком многое, чтобы возлагать на это массивное, мрачное снаружи, но тёплое внутри сооружение всю надежду. Тут возникала куча за и против: Чес мог ошибиться в ту ночь, не увидеть полностью ужасно разрисованного фасада, но меж тем интуиция почти кричала внутри него, что его память и зрение тогда обострились до пределов и ошибки не было никакой. Даже если тогда он не ошибся, то на сегодня собор уже давно мог быть захвачен чем угодно. Но в случае самой идеальной раскладки возникали десятки причин, по которым они с Джоном навряд ли смогли бы найти ключ к спасению в соборе и одна из них — они попросту были не в силах обшарить каждый сантиметр громадного здания, и даже если бы нашли, то сумели бы понять, что это и есть необходимое им? Такой груз сомнений мог развеять лишь Джон, поэтому Чес решил как можно скорее поделиться с ним своей идеей, как только вернётся домой. «И ради интереса надо будет посмотреть на другие церкви — сохранили они своё обличие или нет», — решил Чес, потому что вспомнил, что, кроме этого собора, они с Джоном больше не проходили мимо церквей и храмов, коих было не так много лишь в самом центре. Новая идея настолько взбудоражила Чеса, что его руки немного тряслись, а мысли отказывались переключаться на что-то иное, хотя он и понимал, что сейчас не сможет даже примерно предположить ход развития событий. Его здравым смыслом был Джон, и нужно было дождаться прихода домой. Так как до его остановки было ещё ехать и ехать, Чес решил отвлечься и достал телефон. Страницей по умолчанию в браузере он поставил новостной сайт Амстердама — сделал это ещё очень давно, как только прибыл в аэропорт Схипхол. И сейчас на телефоне открылся именно он; второй по значимости новостью (после напоминания о наступающем Рождестве и установленной ёлке на площади Дам) было тревожное сообщение об усиливающихся мерах безопасности в городе. В последние пару недель участились преступления: более двух десятков убийств (часто оканчивающихся тем, что убийца в конце решал покончить с собой), около тридцати случаев нападения с применением насильственных действий, и примерно столько же прецедентов, официально подтверждённых в психбольницах города, когда люди сходили с ума и были в шаге от какого-нибудь преступления. Вся это чёрствая, сухая статистика заставила Чеса нахмуриться; неприятная, скользкая мысль говорила ему, что всё это связано с Флириусом. И отчего-то совсем точно верилось в это. Внизу статьи высветились похожие темы, и их заголовки почти копировали друг друга «Зимняя хандра в Амстердаме: как избавиться от хронической усталости», «Депрессия близко! Несколько советов по её излечению». Чес нажал на одну из ссылок и начал читать. Ссылаясь на возросшую криминогенную ситуацию в городе и наступление зимы, когда солнечных дней становилось всё меньше, а на смену им приходили бесконечные английские ливни, авторы статьи убеждали людей побольше гулять, отдыхать на свежем воздухе, выезжать за город, хвалить себя десертом или чем-нибудь приятным даже за небольшие достижения. В общем, все те набившие оскомину советы, передававшиеся из уст в уста ещё наверняка со времён Средневековья. Чеса возмутило равнодушие и недалёкость людей, решивших, что обострившаяся обстановка в городе — дело рук одной лишь погоды и времени года. Впрочем, заблокировав телефон и спокойно выдохнув, он подумал: это, по крайней мере, не поспособствует панике и массовой боязни. Полиция Амстердама не могла отыскать иную причину, кроме как приближения праздника, общего волнения и зимней хандры, ведь преступления не были никак связаны между собой; ну, разве только одним — они происходили ночью либо ранним утром. Чес глянул в окно и увидел, что его остановка будет уже через одну. Автобус ехал по улице рядом с железной дорогой, и этот путь был Чесу до боли знаком. Второй клиент жил на Винкенстраат, и остановка рядом с полукруглым памятником, где в ином мире, Флириусе, какие-то дети танцевали, а затем превратились в фейерверк из лепестков, была самой близкой к его дому. Чес до сих пор нервно вздрагивал и ёжился, когда вспоминал об этом, но, пожалуй, это оказалось ещё самым невинным воспоминанием у него в памяти — существовали вещи похуже исчезнувших в небытии детей. И сегодняшняя ночь доказала это сполна… Глядя на пролетающие мимо железнодорожные пути, Чес буквально нутром внезапно ощутил неладное. Он повернул голову и оглядел салон автобуса; спустя пару секунд до него дошло, и его волосы встали дыбом. Внутри автобус был обит ярко-оранжевой тканью, вместо обычных сидений — покрытые бархатом стулья, поручни отливали золочёным блеском, информационный стенд был заменён на пожелтевшие потрёпанные свитки с рукописным текстом, обрамлённые пышной ажурной рамкой из бронзы. Самые обыкновенные пассажиры — туристы и горожане — пропали, и теперь автобус наполняли люди (люди ли на самом деле?), одетые броско и безвкусно: у одного был костюм из узорной, цветочной ткани и фетровая лиловая шляпа, у другого было рыжее пальто и маска крокодила на лице; у всех дам были богатые пышные платья, как будто они сошли с картин эпохи Ренессанса. Чес едва не выронил телефон и вжался в своё сиденье, как будто хотел пропасть в бархатных складках навечно. Он, конечно, знал, что в их мире даже днём уже можно было увидеть фрагменты Флириуса, но не думал, что такое произойдёт с целым автобусом, когда он будет ехать внутри него. Паника сдавила ему горло, окунула мысли в вязкую чёрную краску. Автобус разогнался, и Чес заметил в стеклянной витрине магазина, мимо которого они проехали, что снаружи транспортное средство было похоже на дракона. Он ехал в том самом ужасном автобусе, которые видел лишь издалека и которых они с Джоном опасались, хотя по сути в них не было ничего страшного. Люди странно косились на него, и Чес, поскорее встав с места, подошёл к двери и ожидал скорейшей остановки. Благо, что она появилась почти сразу, и автобус, к счастью, остановился на ней и открыл свои двери. Чес вылетел пулей, а перед этим заметил, что в автобус зашёл совершенно обычный человек, но пропал сразу, как только его ноги коснулись ступенек. В этом кусочке Флириуса не существовало такого человека, точнее, он не удостоился чести видеть этот мир — вероятно, их будущий дом. Чес одёрнул себя за такие мысли, хотя при подобном раскладе, когда отчаивался Джон, положение казалось безвыходным и горестным. Люди на остановке отнеслись совершенно спокойно к проехавшему мимо «дракону»; конечно, они не видели того, что видел Чес, и ему понадобилось пару минут посидеть на скамейке, чтобы привести мысли в порядок. Его руки немного подрагивали, а сознание было готово сорваться в бездну паники — шатаясь, оно неровно ступало по её краю. Слишком неприятно оказалось осознать, что буквально любая вещь, к которой ты притрагиваешься, и любое место, в которое ты входишь, может сию секунду поменять свою сущность на иную. Садился Чес в совсем обычный автобус, а доехал (точнее, не доехал) уже на какой-то нелепости. Это расстроило его, но, всё же собравшись с силами, он поднялся и решил уже дойти пешком — тут было близко до дома клиента.***
Чес обрадовался, когда подходил к цветочному магазину — его задание закончено, и видеть постепенно преображающийся город ему не придётся. Но радость оказалась короткой: дом буквально напротив их лавки был полностью облеплен шелковистыми разноцветными лентами и цветочными композициями, а вместо окон висели золочёные плотные двустворчатые дверцы; одно из них было приоткрыто, и оттуда виднелся клочок алой розги… Чес уныло взвыл и устало вздохнул: не то чтобы собственная неудачливость удивляла, но до сих пор вводила в печаль. Надо бы ему уже привыкать: теперь на каждой улице (по крайней мере, такой вывод сделал сегодня Чес) стоял хотя бы один пёстрый, неуместный и отчаянно безвкусный дом. Настало время и этой улицы; и этому дому надо было появиться именно перед цветочной лавкой! Хотя кто знает — во Флириусе тут могла находиться какая-то важная точка, средоточие некой энергии и прочего… Чесу ничего не оставалось делать, кроме как открыть стеклянную дверь и войти внутрь, где пахло свежей землёй, ароматами цветов и молочным капучино. За стойкой кассы особо не было видно этого изуродованного здания, что уже радовало и позволило Чесу спокойно продолжить работу; Эверт ожидал, что он скоро придёт, и уже готовил ему кофе. После чашечки пряного напитка настроение заметно улучшилось, и Чес на время забыл про все неприятности. Неоновые часы на духовке показывали половину первого дня; в квартире было тихо и довольно одиноко, вместо ключа на столике лежала наскоро накарябанная записка от Джона «Верну вечером. Спасибо за завтрак». Ни одного смайлика или чего-то похожего на то, но Чес нутром ощутил улыбку, возникшую на лице Джона, когда тот писал эти строки. Не разувшись, Чес стоял посреди своей пустой, погрязшей в сумраке и тишине квартиры и, усмехаясь, держал в руках листок с неровными буквами Джона. Затем он снял пальто, раздёрнул шторы и неохотно стянул ботинки с ног. Ему отчаянно не хотелось оставаться здесь — собственная квартира давила на него своей пустотой и холодностью, которую удавалось в последнее время заполнять лишь Джону. Чес думал, не сильно ли рано звонить, не помешает ли он напарнику отдыхать, но в итоге не выдержал и очнулся в тот момент, когда из телефона гулко доносились гудки. Голос Джона не показался заспанным, но чуткий слух Чеса уловил в нём нотки усталости. — Привет, Чес. — Чес спорил на что угодно, что в этот момент Джон улыбнулся — пускай на секунду и одним лишь краем губ, но он позволил таки себе эту глупейшую слабость. — Привет, как ты? Как твоё самочувствие? — Мне было неплохо уже вчера, — уверил его Джон, усмехнувшись. — А сегодня ещё лучше. Не беспокойся. Ты и так волнуешься обо мне гораздо больше, чем… нужно. Чес ощутил, как его щёки покрыл горячий румянец; чересчур глупо и стыдно, но в словах Джона была какая-то тёплая, нежная интонация, что Чес начинал чувствовать себя особенным и очень нужным. — Слушай, у меня возникла идея… я думаю, что у нас ещё есть надежда на спасение. Есть во Флириусе (по крайней мере, было) место, в котором ещё теплятся остатки нашего мира, — Чес уловил тревогу в собственном голосе и изумился; Джон задумчиво хмыкнул и тут же ответил: — Тогда нужно срочно встретиться. Ты уже освободился? — услыхав «да», Джон продолжил: — Знаешь, это может показаться дико странным, но я готов был придумать пару минут назад что угодно, лишь бы встретиться с тобой. Это и впрямь безумно, но я хотел сказать, что даже если бы у тебя не было никаких мыслей и обсуждать вчерашнее не было бы смысла, я всё равно нашёл бы чертовски нелогичную причину, чтобы прийти, — Джон умолк, ожидая его реакции, а Чес, прижавшись к стене, мелко подрагивал от тихого смеха и слишком необъятного для его души облегчения. Кое-как успокоив свою ликующую душу, он ответил: — Это… я полагаю, всё же божественная частичка так повлияла, м? — Джон рассмеялся. — Но, кроме шуток, я сделал бы то же самое. Моя квартира… — Чес выдохнул, не хотел говорить такое, но дело шло и так давно по наклонной — и им с Джоном скрывать было уже нечего, да и не за чем. — Она стала очень пустой и неприглядной, хотя вчера всё было иначе. Джон, послушай, — его сердце стучало громко и затруднённо, а дыхание сдавила прежняя робость, — я бы никогда и не подумал, что ты скажешь то, что сказал. Всё давно идёт вспять. И… мне это даже нравится. — Чес уже не ощущал — он просто знал, что у абонента по другую сторону экрана внутри грудной клетки взрывались сотни фейерверков, а разум оплели соблазнительные, опасные мысли. Чес вспоминал вчерашнее и не вчерашнее, вспоминал каждую мелочь из их разговоров, и жар внутри его лёгких усиливался, а по телу прошёлся приятный импульс. Мысли, словно лейтмотив сегодняшнего дня, горели пламенным: «Ещё можно спастись и не пропасть целиком в бездне чьей-то тёмной души!». А Чес упорно и самоубийственно шёл вперёд, постепенно теряя себя и растворяясь. Нет, спастись нельзя было уже с самого начала. — Я приду к тебе. Жди, — Чес не успел оспорить его решение, потому что считал Джона ещё не слишком отдохнувшим и здоровым человеком, учитывая его серьёзную рану на спине. Но — поздно, в телефоне уже слышались гудки. Чес только усмехнулся и пошёл заваривать чай — есть не особо хотелось, но что-то горяченькое сейчас бы очень хорошо зашло… Джон появился на пороге даже раньше, чем Чес успел сделать глоток чая. Выглядел он не так бледно, как вчера, но усталость лёгкой тенью покрывала его лицо. Чес уже приготовил чашку и, увидав одобрение в глазах, стал наливать заварку. Когда они уселись на высокие стулья рядом друг с другом и сделали по глотку чая, Чес тут же начал свой рассказ — тянуть было бессмысленно, да и невозможно уже: — Мне кажется, это случилось в первый раз, когда мы отправились в центр города ночью. Мы проходили мимо вокзала, и ты, вроде, не заметил этого. А я заметил, но вскоре забыл, и вспомнил лишь сегодня, случайно, когда Эверт отправил меня вместо курьера отвезти два заказа. Собор Святого Николаса. Во Флириусе на нём не было ни цветочка, ни рисунка, ни лент. Он был точной копией себя самого в нашем мире, Джон, — Чес глядел на него сосредоточенно и серьёзно. — Думается мне, это наша единственная надежда. Если, конечно, я ничего не перепутал тогда, и на сегодня собор не сдался под натиском Флириуса. Джон выглядел изумлённым и задумчиво смотрел на свой чай, пытаясь взвесить все за и против. Чес понимал его расстроенные и обманутые чувства: не хотелось лишний раз тешить себя бесполезными иллюзиями, потому что душа была уже отравлена ими. А рассказанное Чесом вполне походило на нехилую такую перспективу выиграть в этом неравном сражении. — По крайней мере, мы навряд ли что-то потеряем, если сходим сегодня глянуть на эту церковь ночью… — выдал наконец Джон, покачав головой. — Даже не знаю, что и думать, ты меня сильно изумил этой новостью. Если следовать логике — которая у Флириуса всё же есть, хоть и кажется это абсурдом, то с самого начала, как только мир начал постепенный захват, мы могли видеть полную картину преображения… то есть, как бы это сказать получше… — Джон нахмурился и сжал губы. — С самого первого момента, когда Флириус проявился у нас, в нём ничего не поменялось. Только интервал его появления стал больше, вот и всё. Я хочу сказать, — подытожил он, — что внутренне устройство мира никак не могло измениться: какие-то дома не стали более плотно украшены цветами, а дьявольское колесо на площади Дам не обросло ещё больше лианами. Если во Флириусе церковь действительно была нетронута, — говорил Джон задумчиво, ещё сам пытаясь принять информацию, — то с ней ничего не случится и в дальнейшем. По крайней мере, люди, знакомые с Флириусом, рассказывают так; конечно, они ни разу не упомянули места, которые бы оставались нетронутыми просто так, но что точно: Флириус захватывает сразу всё, превращая каждое здание в образчик современного искусства. — Но ты же знаешь, что может возникнуть много неожиданностей, — горько добавил Чес, сделав глоток чая. — Не будем шибко надеяться на это. Просто очень интересно увидать сооружение, не поддавшееся захвату. Не думаю, что дело в религии и прочем: мы сегодня убедились, что распятия и кресты оказались бесполезны. И, кстати, я думаю, нам будет полезно пройтись по центру рядом с другими церквями: посмотрим, есть ли у нас запасные варианты. — Однако… даже если собор окажется действительно нетронутым, я даже представить себе не могу, что мы должны найти в нём или сделать, — Джон выглядел растерянным и озадаченным. — Понятное дело, что какое-то связующее звено между Флириусом и нашим миром, какой-то предмет — или даже не предмет, что защитил церковь от захвата. Но будет трудно отыскать в огромном соборе со множеством выходов, лазеек, лестниц, заброшенных келий и подземных ходов нечто подобное, да ещё и за одну ночь. Впрочем, у нас нет выбора. Ты молодец, что вспомнил об этом. Я совсем опустил руки, если честно… — Чес дотронулся до его плеча и понимающе улыбнулся: Джон и впрямь выглядел неважно в последние дни, но это было вполне понятно — он слишком много думал о катастрофе, могущей случиться в любую секунду. Джон усмехнулся ему в ответ и тяжко вздохнул. — Слушай, я же правильно понял, что ночью Флириус ответил нам жестоким игнорированием, при этом решил чуть ли не убить нас, так? — спросил, горько улыбаясь, Чес. — Я бы даже сказал не «чуть ли», а «конкретно». Он со всей серьёзностью пытался нас прикончить. Точнее, пытается уже какой-то промежуток времени, — Джон допил чай и поставил пустую кружку — глаза его блестели невесело. — Нам надо быть осторожными сегодня-завтра, когда пойдём на нашу традиционную прогулку. Потому что ещё раз повторить ритуал с частичкой Бога я уже навряд ли сумею… — они оба одновременно усмехнулись, и тут Чес вспомнил про автобус, в котором ехал сегодня с утра, и тут же его улыбка сошла на нет. Пришлось рассказать Джону и это, хотя скрывать было, впрочем, довольно бесполезно и невыносимо. Джон выслушал, не задавая никаких вопросов, и даже не глядел на него, а когда он закончил, то, коснувшись его ладони, спросил только: — Расстроило, да? — Немного… — выпалил Чес, прикрыв глаза; затем, посмотрев прямо Джону в глаза, добавил: — Точнее, очень. — Пальцы крепко сжали его ладонь и пусть не были тёплыми, зато вызвали внутренне душевный спазм, зябкой волной прошедший по телу. Чес вдруг вспомнил недавний телефонный разговор и полубезумную интонацию Джона, который говорил всерьёз и слишком откровенно. Что-то грозное и тяжкое нависло над ними, как лилово-бурая туча в майский день; Чес был готов считать мгновения вслух до окончательной их гибели — близость этого читалась в глазах Джона, глубоких и опасных. — Понимаю… — проговорил он, не отпуская его руку; холодные пальцы сплелись с другими холодными пальцами, и обе руки потеплели; почти то же самое случилось с их окоченевшими душами — в этот и другие моменты они сплетались меж собой, и сейчас Чес ощущал, как умиротворяющее тепло скользило по его телу, иногда заставляя вздрагивать от головокружительного осознания происходящего. Джон вытворял с ним изумительные вещи — сейчас и всегда — и смотрел на него пронзительно и мягко. В этой сумрачной квартире, в полдень, Чес думал, что погибнет и растворится, превратится в хрупкую пыль навсегда, но Джон ничего не делал, позволяя мгновениям убивать их обоих, пока они глупо прикасались друг к другу. Между ними расстояние было и ближе, но Чес чувствовал Джона чересчур близко как-то по-иному: каждым атомом своей проданной на распродаже души. — А то, что ты говорил по телефону… — начал Чес, дабы прервать молчание, потихоньку сводившее его с ума, — это… не шутка? — Нет, — Джон сжал его руку сильнее, а пальцами свободной руки приподнял его подбородок; Чес любил эти моменты и стыдился их, потому что тогда казался сам себе уязвимым, а его мысли становились читаемой книгой с крупным шрифтом. Он заглянул в серо-карие глаза и почувствовал… впервые, чтобы так: впервые его хроническое одиночество отделилось от него чёрным вороном и улетело куда подальше, впервые им овладело ощущение, что он… пусть банально и смешно, но принадлежит кому-то, кто готов забрать его страхи и вернуть ему бесконечное тепло, впервые он знал чьи-то слабости лучше своих и был на грани срыва в беззвёздную грешную лагуну. Всё это было и больно, и хорошо. — Я понимаю, что тебе не сильно хочется вновь верить мне. Но… ты ведь и сам всё видишь… — уже шептал, а в глазах виднелось отчаяние. — Я приехал сюда и понял, что ты не пропал для меня. Ещё есть второй шанс. Шанс исправить. Мы изваляли в дерьме наше прошлое — в дерьме собственных мыслей и страхов. И сейчас… — Джон выдохнул и отпустил его, — ты тоже чувствуешь это. Мы будто бьёмся в предсмертной агонии. Но всё это ещё слишком далеко… Чес задохнулся собственными словами и мыслями и не смог произнести ничего, но желание высказать уже наболевшее было велико. Он просто устал. Ему уже хотелось выдернуть из своей груди оставшийся клок души и вручить его Джону, сказав: «Делай, что хочешь». Чесу больше не хотелось недомолвок и игр в напыщенное равнодушие; впрочем, сейчас ничего такого не было, но и прояснилось лишь немногое. От всё более новых эмоций кружилась голова и истошно колотилось сердце, а по нервам пробегали сладостные разряды — именно поэтому Чес не был готов ко всему сразу. Доверие — шаг за шагом; так они начали и так должны были завершить. Чес верил Джону, верил прямо сейчас и всегда. Джон был всегда недостающим фрагментом в его жизни — покоцанным, угрюмым, но нужным, словно воздух. И вот совсем недавно Чес обнаружил, что их значения в жизнях друг друга совершенно пропорциональны. Это оказалось невыносимо и приятно. И это чертовски отравляло разум. — Я рад… что слышу это. Никто в любом случае не видел меня насквозь так, как это делал ты. — Джон улыбнулся и мягко прикоснулся к его волосам, проведя пальцами по шевелюре и убрав со лба прядь. Чес судорожно выдохнул и прочитал в этих глазах (а может, в своих мыслях, которые почему-то звучали голосом Джона?): «Мы настолько близки к падению, что пути назад уже нет. Вес тела полностью перенесён в пустоту. Остались жалкие, уже ничего не значащие секунды». Чес изумлялся тому, что за ужас они произносили с Джоном вслух. Однако ничего изменить было нельзя — да и не хотелось, если уж честно. — Слушай, а не хочешь куда-нибудь сходить развеяться? Конечно, некоторые дома будут напоминать нам о Флириусе, но это лучше, чем сидеть дома. К тому же, нет совсем никакого желания готовить, зато кушать хочется, так? — Джон спросил и усмехнулся; Чес согласно кивнул — чай удивительным образом только усилил аппетит. — Если, конечно, ты не устал и готов идти, — добавил Джон, вставая со стула, и направился к своему пальто. Чес только цокнул, изобразив недовольство, улыбнулся и последовал за ним. В любом случае он всегда был за то, чтобы куда-нибудь сбежать от скуки и обязательств — будь то иная страна или соседняя улица — зависело от причин. И Джону без труда удалось отгадать его желания — вероятно, он и сам был таким же. Под «развеяться» Чес понимал неспешную прогулку по Амстердаму и обед в какой-нибудь кофейне, но вовсе не то, что произошло на самом деле. Наикратчайшим путём через узкие улицы и дворики Джон вывел Чеса на улицу Дам, а затем прямиком отправился к рыжему, словно зимнее солнце, зданию вокзала. Всё это мало напоминало обыкновенную прогулку по красивому историческому городу, но Чес послушно следовал за Джоном и тихо улыбался, потому что знал: тот что-то придумал. И чем безумнее была идея, тем более сильный трепет она вызывала у Чеса. Его догадки начинали оправдываться, когда они вошли в сверкающий, большой вестибюль вокзала; Чес бывал тут два раза, один из которых не считался, потому что произошёл в другом мире. И рассмотреть в подробностях это помещение ему тогда не удалось (а может, и не хотелось). Рыжие колонны, образующие полукруглые арки и галереи, мозаичный пёстрый потолок, свисающие с каждой арки блестящие гирлянды, каменный светлый пол, множество неоновых информационных табло и вечно спешащие люди — вот что представлял собой Центральный вокзал Амстердама почти в любое время суток. Гирлянды, конечно, были временным событием, но всё остальное было ровно таким. Здесь Чес чувствовал себя на удивление хорошо и уютно, хотя вокзал наполнял суетливый шум и ощущение полнейшего одиночества среди всей этой толпы. Из местных маленьких забегаловок пахло сосисками, картошкой фри и кофе, и Чес ощутил голод. Джон же глянул на информационное табло с расписанием поездов и хмыкнул. Затем обернулся к Чесу и проговорил: — Назови любую цифру от одного до десяти. — Чес удивился и назвал «четыре»; Джон повернулся к табло, и Чес, проследив за его взглядом, понял его задумку сразу же. Четвёртым в постоянно обновляющемся расписании виднелся рейс до… Гааги. Отправление через десять минут с третьей платформы. Чес довольно улыбнулся и ощутил трепет перед предстоящим приключением. — Прогулка обещает изрядно затянуться, так? — спросил у Джона, когда тот повернулся к нему, и подмигнул. Тот лишь схватил его за руку и потащил в сторону кассы, а сам при этом улыбался и даже не думал скрывать этого. Чес буквально на ходу отсчитывал деньги, потому что медлить было нельзя: до платформы нужно ещё добраться и не заблудиться тут, ведь Чес впервые отъезжал куда-то от Амстердама. Спустя пару минут у них на руках были небольшие белые билеты со штрихкодом и совсем немного времени для того, чтобы найти платформы. Пролетев через турникеты, они спустились в длинный широкий коридор, по бокам которого находились подъёмы на платформы и различные магазинчики. Многозначительно переглянувшись, они буквально побежали до первой попавшейся на глаза кафешки; из плюсов — там было мало народу, а меню дразнило аппетитными сэндвичами и бургерами. Наконец, за три минуты до отправления своей электрички, они, держа бумажные пакеты с едой и пластиковые стаканчики с горячим капучино, неслись до третьей платформы, спешно поднялись по лестнице и запрыгнули в готовый к отправлению поезд. В светлом опрятном тамбуре они отдышались, при этом смеясь, и решили единодушно, что смысла в салон вагона идти не было: все места на удивление были заняты в обоих вагонах, спереди и сзади. Ходить через весь поезд туда-обратно и искать свободные сидения тоже как-то не особо хотелось, поэтому они уселись прямо там, в тамбуре, а вместо мягких сидений у них были лишь разостланные на полу салфетки. В тот момент поезд качнулся и двинулся по рельсам вперёд, выезжая из-под покатой крыши платформы. «Приключение только начинается», — с предвкушением подумал Чес и усмехнулся, увидев зажжённые интересом, такие живые и довольные глаза Джона. Тот наверняка впервые ощущал подобное… подобную смесь из почти детского восторга, неподдельного изумления и желания проживать каждую чёртову секунду этой насыщенной, бьющей ключом жизни.