Незначительные

— Ты выглядишь отвратительно, — Накахара выдыхает судорожно, оттягивая края рваной кофты шире. — А ты прям конфетка, — кисло выдыхает Митико, готовясь к самому тяжелому. На ее кухне свет бьет по глазам электрическим белым. Чуя возится сначала с чайником, затем с аптечкой. Исихара же наблюдает, как на ее паркет капает с мерным стуком кровь. — Будешь облизывать, и я сблюю. Снова. Исихара поднимает тяжелую голову, моргая пару раз для ясности. Фигура в дверях мутная, размытая, но затем обретает четкую форму и цвет. Дазай смотрит ровно, губы его кривит судорожная усмешка. — О, очнулся, отлично, — Накахара курсирует из кухни в ванную, задевая Дазая плечом. — Я проспал пару часов, а все как в худшем анекдоте: застаешь своего лучшего друга со своей девушкой, — замирает в проходе Осаму. — Я не твой друг, мумия! — Я не твоя девушка… — Концепцию все поняли, — примирительно поднимает руки Дазай, садясь рядом с Митико. — Почему не в больницу? Исихара хочет что-то сказать, но, кажется, последние силы ушли на возражение. Его девушка, ну как же. Митико бы пофырчать ради приличия, подуться, а желательно влепить отличной такой пощечины, чтобы мозги на место суициднику встали. Но вместо этого она откидывается на спинку стула, вслушиваясь в посторонние голоса на ее кухне. — Захотела домой, — пожимает плечами Чуя. — Я ей не личное такси. — Но отлично с этим справляешься, — подхватывает Дазай, и рука его ложится на шею Митико. — Твоя задача не отключаться, поняла? Девушка пьяно кивает, стараясь держать глаза открытыми. Тяжело, словно она не спала трое суток. Митико слышит сбоку копошение, а затем ее руку жжет, и девушка пытается отодвинуться. Боль кажется лишней сейчас, Исихаре хочется спать и тишины, хочется спокойствия и того, чтобы и ее мозг тоже встал, как надо. — Сиди смирно, — следует приказ. Исихара решительно отказывается подчиняться этому голосу. Но сидит смирно, наблюдая, как вода в тазике становится розовой. На кухне воцаряется молчание, прерываемое тихим женским шипением. — Ты сделаешь хуже, — цыкает Накахара. — Куда уж хуже, Чуя, — доносится смешок. Митико снова открывает глаза, находя зрелище удивительным. Осаму прямо напротив ее лица грустно выдыхает, вдевая нитку в ушко иглы. Он кажется слишком сосредоточенным для человека, который пару часов назад готов был умереть. Но его пальцы не трясутся, голос имеет все те же мягкие издевательские нотки, а сам он эталон безразличия и профессионализма. — Уверен, ты будешь держать в доме алкашку, полиция, — голос раздается откуда-то сверху. Без особых церемоний в рот Митико впихивают сложенный вдвое ремень Накахары. Руки же парня крепко удерживают плечи Исихары и сжимаются еще сильнее, когда Дазай делает первый стежок. Митико бьется на стуле, не пытаясь сдерживать себя. Лучше бы оставили все, как есть. Лучше бы тогда девчонка успела. Или Такаши. Боль была слепящей, хотелось кричать так громко, чтобы все в Йокогаме знали, как ей больно. Это отрезвляет, пробуждает и отключает всё в ней одновременно. Исихара зажмуривается сильнее, чувствуя, как игла снова протыкает кожу, а нитка проходит сквозь отверстия. Вплетается в плоть, а затем натягивает рану, придвигает кожу друг к другу, заставляя соединиться. — Что там случилось? — задает вопрос Дазай, и Митико сквозь боль остро ощущает его голос над ухом. — Засада, многих положили. Хиротсу в тяжелом состоянии, Гин руку сломал. — А страница? — У него, — выдыхает Чуя, убирая руки с женских плеч, жертва перестает вырываться. — Мори будет ждать твоего возвращения, Дазай. Все вышло из-под контроля. — Из-под контроля доктора Мори, а не моего, — Дазай выпрямляется, глядя на ровный, слегка припухший шрам. Самодовольно улыбается, встречаясь взглядом с напарником. Их пациента, кажется, вырубает на пару минут. Дазай не против поговорить с Чуей наедине, потому замирает, не спеша брать в руки нашатырь. — За твою голову объявят награду, — предупреждает Накахара и тянется к шляпе, но вовремя вспоминает, что аксессуар сейчас в чужих руках. — Этого я и жду, — Осаму все же смачивает ватку спиртом и прикладывает к носу полицейского. Чуя лишь хмыкает, вдевая ремень в законное место. На секунду его взгляд падает на Митико, которая начинает приходить в себя. Что-то острыми коготочками скребет грудную клетку Накахары, и тот тяжело вздыхает. — Знаешь, видимо она, правда, влюбилась, раз так жопу подставляет, — Чуя усмехается, но совсем не весело. — Не будь как обычно. — Я уже предлагал двойное самоубийство. Накахара возводит глаза к потолку, чертыхаясь сквозь зубы. Если бы его видел сейчас Томиэ, непременно впал бы в истерику. Столько лет оберегать друга, чтобы потом его окунули в самую помойку… — Тот одаренный, — Дазай садится на соседний стул, впервые за много лет глядя на Чую снизу верх, — что он сказал тебе? — Слово в слово, боюсь, не процитирую, — шипит преступник, сжимая руки в кулаки. — Он очень опасен. Накахара словно видит этого человека перед собой. Там, на складе, всё было предельно просто: либо ты, либо тебя. Его противник обладал не только силой, но и чертовской ловкостью и умом. «Смутная Печаль» часто била мимо, обломки не доставали, изворотливый черт бесил Чую хуже Дазая. — Ты ведь когда-то и сам правил людьми, верно? Как же их… «Агнцы»? Противник Чуи, словно крыса, прятался в темноте и по углам. Накахара его игнорировал, сосредотачиваясь на алых бликах. Управлять гравитацией становится проще, когда видишь, куда бьешь. — Ты знал, Накахара Чуя, что твоих друзей всё же убили? Цель обнаруживается на другом конце склада, и обломок, что несся на него, вдруг тормозит в паре метрах. Накахаре бы засмеяться, но он делает шаг вперед, навстречу к противнику. — Не беспокойся, это была не Портовая Мафия. Двое из двенадцати еще живы, кажется. Один выследил твоего братца, решил отомстить за изгнание из родного города. — Что ты несешь? — Накахара не планировал разговаривать с будущим трупом, но голос… Голос этого парня напротив, его манерность, прическа, стиль, говор… Чую даже передергивает от такой неловкой схожести. — Ширасэ говорил, что ты очень изменился, когда пошел за мафией, но в душе ты все тот же. Агнец, — шепот в наступившей тишине резал слух Накахары. Не поддаваться на провокации. Игнорировать. — Я не убивал твоего брата, Накахара, — последнее, что слышал Чуя. — Это ваш «Двойной черный». И все, что вы наделали. — Так дело в личной мести? — Нет. В справедливости этого мира. Чуя успел призвать свои силы и блокировать атаку, но противник был быстрее, чем мог того ожидать Накахара. Ему пришлось уйти в защиту, парень атаковал своей силой. Нежно-голубые всполохи озарили темную фигуру и вот уже, словно стрелы, к Накахаре понеслись ленты чужой силы. Он успел увернуться, теряя оппонента из виду, и в следующую секунду поплатился своей шляпой. Противник легко крутил ее на кончике указательного пальца. — Не дай ему себя коснуться! — раздался на весь склад звонкий голос Анго. Накахара слышит выстрелы, что делает Сакагучи, а когда открывает глаза, видит перед собой замершего Осаму, с нездоровым интересом слушающим рассказ. — Хм-м, — глубокомысленно изрекает Дазай, и Чуя явно замечает дурашливые нотки в поведении напарника. — Не хочешь ничего рассказать, Дазай? Осаму округляет глаза, становясь похожим на рыбу. Шлепает губами свои речи, пустые и ненужные, как мыльные пузыри. Чуя их еще терпит с минуту, но затем сдается. Дазай невыносим, а сейчас еще и пытается раскрутить свой клубок, построить песочницу. — Он не расскажет, — пришедшая в себя Митико с подозрением оглядывает плечо. — Но потом мы пожалеем. Накахара молча соглашается. Вздыхает мученически, разворачиваясь на пятках, и уже идет к двери, как слышит издевательский голосок. — Чуя-я, скажи-ка мне, когда ты надеваешь свой мотоциклетный шлем, куда ты деваешь шляпу, а? — Тебе какая разница, Дазай? — спичкой вспыхивает Накахара. — Никакой, — отступает суицидник. — Но все же? Или чтобы поразить девушку, ты отдал ей шлем, а сам катался в той уродской шляпке? — А ну замолкни… — Говорил же, что хотел на тебя впечатление произвести, — уже склоняется к уху Исихары Осаму. — А сейчас будет вести себя, как принцесска. — Встречу тебя в следующий раз, придушу! — Не так…

***

В его комнате всегда царит свет. На высоком потолке неуклюже прикреплена объемная люстра, и все восемь лампочек источают свечение. Честное слово, было бы больше времени, он установил бы люминесцентную лампу, выкрасил стены в идеально-белый и избавился от сырости. Ему приходится терпеть эту бесконечную муку, эти вонь, мрак и звуки. На звуках он заостряет внимание. Возле двери шаги замирают, короткий стук, и вот Ширасэ входит бодрой походкой. Мальчишка нагло улыбается, кидая листок на крепкий дубовый стол. — Я достал, господин, — улыбается, словно достал не страницу, а Луну. — Я вижу, Ширасэ, — собственный голос кажется слишком легким и сладким. — И благодарен. Скоро город будет твой, мне же будет принадлежать Япония. — А почему не целый мир? — нагло скалится Ширасэ. Ответом ему служит молчание. Страница из заветной книги больше похожа на обычный лист, слегка пожелтевший из-за времени, но обычный. Он не обманывается, вытаскивает и трогает бархатную бумагу, вдыхает закоренелый аромат пыли и химикатов. В его руках то, чего так хотят все эти эсперы. Жалкие, слабые, они серьезно думали, что страницу можно так запросто получить? Мори бы пришел за ней сам, а там, в доках, было забавное представление. Только вот полиция была лишней, и тот рыжий парень, мишень Ширасэ. Узнал бы это мальчишка, захлебнулся бы ядом. — Достать его было тяжело, — продолжает Ширасэ. — Этот богач хранил реликвию, как зеницу ока. — Ты переобщался с нашим русским другом? — Он дал нам наводку через этого… Фёдора? Молчание затягивается. Глаза мальчишки светятся лихорадочным блеском: алчностью вперемешку с жаждой мести. — Вы напишете там сейчас, господин Цусима? — Ширасэ делает шаг к странице. Его влечет могущество. Возможности. Господин Цусима поднимается, обходит стол, не сводя глаз со страницы. Она ему, в общем-то, и не нужна. Но иметь такую реликвию в руках, стравить все группировки друг с другом, уничтожить Йокогаму, а вместе с ней и всех, кто живет тут… — Ты молодец, Ширасэ, — ладонь его горяча, чувствуется даже сквозь одежду. Ширасэ улыбается широко, даже хочет колено преклонить, но затем голубые ленты медленно начинает его оплетать. Руки, ноги, шея, голова… синие руки сползают ему под кожу, выдавливают жизнь, способности, Ширасэ из самого себя. Парень хрипит и пытается высвободиться, но сколько раз он сам видел, как босс спокойно убивает? Как удав, душит жертв легко и грациозно. Поглощает все без остатка, смакуя каждый момент. Тело падает с глухим стуком у ног мужчины. Тот брезгливо вытирает ладонь и успевает сложить лист в карман своего черного пальто прежде, чем к нему входят ровной уверенной походкой. Замирают в дверях на добрую секунду прежде, чем глубоко вздохнуть. — Ты скоро останешься совсем без людей. — Тебе его жаль? — Ты не умеешь манипулировать пешками, — снисходительно обороняют ему в ответ. — Нас не этому учили. — Тебя учили манипулировать, Фёдор, — он снова садится за стол, складывая руки на столе. — Меня же — действовать. Достоевский напротив чуть наклоняется, бережно забирая со стола шляпу. Ему достаточно прикосновения, а затем уголек интереса снова тает в его глазах. — Страница, — глухой вопрос зависает в комнате. — Ичиро, страница у тебя? Ичиро Цусима растягивает рот в улыбке, становясь поразительно похожим на своего младшего брата. — Конечно, нет, мой дорогой друг. Страница — лишь миф. Нас ведь предупреждали.