Monsters stuck in your head

От автора: Текст не вычитан, но очень хочется, чтобы он был здесь. Все в ваших руках.

I will I'll be there till the stars don't shine Till the heavens burst and The words don't rhyme And I know when I die, you'll be on my mind And I'll love you - always

Виктор слышит звук открывшейся двери, когда выходит из ванной, и торопливые шаги из коридора в комнату. - Куда ты собираешься, ты только пришел? Никифоров смотрит на настенные часы: секундная стрелка замирает на секунду на самом верху и движется дальше. Ровно девять, ровно на час позже, чем Плисецкий должен был вернуться. Стоило бы задать вопрос «Где ты был?» Юра вздрагивает и выпрямляется, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос, молчит и смотрит немного виновато. А затем выпускает из рук спортивную сумку. - Вик… - Если ты будешь звать меня так, я буду называть тебя Юрио. - Не надо… - Плисецкий морщится, а затем улыбается, видимо, передумав ругаться и обижаться - смотри, я на обложке. Он кивает на журнал, лежащий на кофейном столике. С глянцевой страницы улыбается Плисецкий. Никифоров в очередной раз чувствует укол ревности, иногда он ощущает себя диким собственником, а всё потому, что Юру хочется спрятать и не показывать никому. - Интервью? – Виктор листает журнал, отмечая, что на фотографиях Плисецкий выглядит более невинным, чем он есть на самом деле. Почти ангел. - Ага. - Опять рассказывал, что вся твоя жизнь принадлежит спорту, и ты не нашел ту единственную, которая будет с этим мириться? - Ну, а чего ты хочешь? – Юра садится на диван и тянет Виктора к себе за полы халата, - чтобы знали, что я с пятнадцати лет трахаюсь с Виктором Никифоровым? Никифоров хмыкает, перелистывая еще одну страницу, с интересом рассматривая фотографию. Здесь Юра выглядит совсем взрослым, старше своих девятнадцати и глаза совсем серьезные. Как будто это не тот мальчишка, которого порой приходится забирать из ночных клубов, тащить на себе и выслушивать обещания так больше никогда не пить. Как будто это не он начинает махать кулаками по любому поводу и без. - Ты на вопрос не ответил… Юра трется носом о махровый халат, не поднимает глаза, как кот, который напакостил и пытается заслужить прощение. Характер Плисецкого не изменился, он не стал спокойнее, он не перестал материться на чем свет стоит, только научился вертеть Виктором, как самая настоящая стерва. И откуда все только взялось? Никифоров вздыхает, зная ответ на вопрос, который задавал себе сотни раз. Это он его таким сделал… - Мне в Москву надо. Самолет ночью. Никифоров отбрасывает журнал обратно на столик, а Юра, заметив изменения в настроении Виктора, откидывается на спинку дивана и скрещивает руки на груди, тут же надувшись. - Ты взял билеты, не спросив меня? - А что, мне надо тебя предупреждать обо всех своих передвижениях? - А разве нет? Мы, между прочим, живем вместе. - Мы не живем вместе, - еле слышно бормочет Плисецкий и вызывающе смотрит в глаза. - И почему же? – Виктор склоняется над ним, упирается руками, по обе стороны от его головы, - почему мы не живем вместе? Почему ты живешь на две квартиры? И почему мне приходится это делать? Никифоров чувствует, что закипает, опять тема, с которой Плисецкий попытается съехать, очень аккуратно, как только он умеет, увести разговор в другое русло, заговорить, зацеловать, заставить забыть. Оставить проблему нерешенной. - У меня кот, у тебя собака, я же не могу… - Они прекрасно ладят. Ты сам видел… - Вик… - Не называй меня так. - Вить… - Зачем тебе в Москву? Ты был там две недели назад. Хоть на один вопрос, но Виктор ответ получит, а самый первый, на который Юра не может ответить вот уже пару лет, что ж, его придется оставить и добиться правды позже. Почему Плисецкий не хочет жить с Виктором? Почему ему проще разрываться между своей квартирой и его? Почему он не может дать четкого ответа? - Бека приезжает…Ну я только на выходные. Вернусь уже в воскресенье. А тренировки с понедельника. Меня Яков отпустил. - Яков отпустил, а я не отпускаю. - Да ты… Юра щурится, от его показного спокойствия не остается и следа, его, впрочем, как и всегда, хватает ненадолго. Он отталкивает Виктора от себя и подрывается с дивана, но не уходит, стоит близко-близко, судя по потемневшим от бешенства глазам, подбирает самые нужные колючие слова, как бы ответить позлее, как бы уколоть. Плисецкому больше не надо задирать голову. Вытянулся так, что поначалу Виктор думал – перерастет, перегонит. Но не хватает буквально сантиметров пяти, чтобы вровень и еще парочки, чтобы выше. - Может, ты меня запрешь дома? - Хорошая идея. Будешь, как Рапунцель в башне сидеть, - Никифоров усмехается, заводит руку на голову Юры и стаскивает резинку, позволяя волосам густой волной упасть на плечи. - И косу тебе спускать? - Ага… - Не дождешься. Настроение у Юры меняется вновь, в уголках его губ появляется улыбка, он толкает Виктора на диван и залезает сверху, трется носом о щеку, кусает за губу и тут же зализывает свои укусы. - Ты слишком ревнивый. Тебе нужно ко всему относиться проще. - С тобой это невозможно. - А ты постарайся. – Юра развязывает халат, откидывает пояс в сторону. - Ты же знаешь. Я никогда и ни с кем тебе… - Знаю, а вот Отабеку я не доверяю. - Ой, да брось. Бека не станет… Рука Плисецкого скользит по животу Виктора и ниже к паху. - Он влюблен в тебя. Давно. Юра только пожимает плечами: - Ну и что…Все равно не станет. Тонкие пальчики обхватывают член, Никифоров закрывает глаза и слышит усмешку. - Юра… - Ты слишком быстро заводишься. - Так не заводи меня. - А я не могу. Юра сползает с дивана, встает на колени и, перед тем как раздвинуть ноги Виктора в стороны, кидает взгляд на Никифорова. Виктору только остается стиснуть зубы и держать себя в руках, а хочется схватить за волосы и… - Как ты таким стал? – тихо спрашивает Никифоров. Еле слышно, только Юра слышит. Он всегда слышит то, что ему надо. - А я не стал. Это ты меня таким сделал. *** Виктор просыпается ночью и ведет рукой по простыне. Пусто. Он открывает глаза и осматривает комнату. Никого. И свет в квартире не горит. Вряд ли Юра отправился спать в гостиную. Конечно, он не пошел в магазин… И точно не поехал к себе. - Сука… - шипит сквозь зубы Виктор и находит под подушкой телефон, набирает первый номер в списке вызовов и ничуть не удивляется, когда слышит монотонный женский голос, который явно с издевкой сообщает о том, что абонент отключен. Удрал. Удрал в ночи и отключил мобильник, зная, что Виктор может проснуться. Отключил с надеждой на то, что Никифоров чуть позже перебесится, и с ним уже можно будет говорить не на повышенных тонах. Так всегда и бывало. Виктор бесился, злился и прощал. Потому что не мог долго, потому что Юра умел извиняться. Юра много чему научился за эти годы… Только он не учел одного: всему есть свои пределы и если раньше Виктор ждал дома, как послушная собака ждет своего хозяина, то в этот раз он решает поступить совсем по-другому, чтобы Плисецкий, наконец, побывал в чужой шкуре. Чтобы бесился так, как бесится Виктор. Никифоров берет билет на ближайший рейс до Барселоны и отправляет смс старому знакомому о своем приезде. Он кидает самые нужные вещи в сумку и вызывает такси. Выкладывает фотографию крыла в инстаграм и пишет о том, что пора устроить себе небольшой отдых. Через несколько минут Плисецкий постит фотографию из клуба. В отместку. И даже не ставит лайк. - Вот же сука, - думает Виктор, а перед тем как заснуть в самолете, обещает себе не звонить. Пусть Юра звонит и ищет, а Никифоров еще подумает взять ли трубку, сообщить ли, где он. Только ничего не может с собой поделать и, просыпаясь на объявлении посадки, неосознанно проверяет мобильник на наличии смс или пропущенных звонков на виброрежиме. Ни-че-го… Только несколько новых фотографий у Юры и парочка у Отабека: клубы, рассвет над Москвой, чашка кофе с густой пенкой. Виктор догадывается, что за пределами фотографии, возможно, стоит пепельница. Как бы Никифоров не ругался, Плисецкий все равно иногда баловался. Крайне редко, потому что знал, за «чаще» ему точно не поздоровится. Из самолета Виктор выходит в прескверном настроении и мелкий дождь, которым встречает Барселона, только его усугубляет. Остается надеяться на старого приятеля, который обещал в ответном смс, что встретит в аэропорту. Он всегда поднимал настроение, независимо от того, сколько лет они могли не встречаться, бывает такая дружба, которая однажды и навсегда. Виктор осматривается в зале прилета и понимает, что и здесь что-то идет не так, когда навстречу ему бежит не старый добрый друг, а его жена и тащит за руку не успевающего за ней ребенка. - Виктор! Мужа вызвали на работу, он просил тебя забрать. Обещал вернуться раньше! – Она останавливается рядом и переводит дыхание, - Меня зовут Натали. Виктор только кивает. - Очень приятно. Приятно и немного стыдно, что Виктор так и не смог побывать на свадьбе, из-за очередных отборочных, потому что друг из России переехал в Барселону и здесь же нашел себе жену, стыдно, что не приезжал на рождение сына, хотя его звали. Каждый год звали. - Подержи Мишеля, я сейчас! Так долго Вас ждали…Мне в уборную надо. Я сейчас. Никифоров не успевает ничего ответить, когда мальчишку вручают ему в руки. Мишель похож на папу, те же светлые глаза и волосы. А папа так похож на Виктора, что порой малознакомые люди называли братьями. Виктор усмехается мысли о том, что их с Мишелем могли бы принять за отца и сына, если бы вдруг кто увидел. Никифоров не успевает до конца обдумать эту мысль, как слышит знакомый щелчок. Щелчок затвора. А затем еще один, Виктор на автомате прижимает ребенка к себе и смотрит по сторонам, замечает человека с фотоаппаратом, который даже не пытается скрываться. Пресса, чтоб их, везде пролезут, как крысы. - Уберите камеру, будьте добры. - Где мама? – спрашивает Мишель на русском, озираясь по сторонам, а Виктор начинает нервничать. Вряд ли Натали понравится излишнее внимание к ее семье… - Скоро вернется. Никифоров отходит чуть в сторону, пытаясь скрыться от журналиста, и вздыхает с облегчением, когда видит спешащую к ним Натали. - Я не успела, как следует поздороваться! – Она опускает сына на пол и обнимает Виктора, - Майкл говорил, что у вас так принято! Виктор слышит еще один щелчок и понимает, что все это может обернуться чем-то очень нехорошим. *** Смс приходит на следующий день, разбудив Виктора, лишь несколько слов, в которых явно чувствуется злость: «Выйди в скайп. Немедленно» Что-то нехорошее точно произошло, только Никифоров пока не может понять что и строит догадки, пока достает планшет из сумки, пока подключается к скайпу. Что-то очень нехорошее произошло, раз Плисецкий изъявил желание поговорить лицом к лицу, насколько это возможно на таком расстоянии. Вызов не заставляет себя ждать. Виктор нажимает на кнопку ответа, явно чувствуя волнение. - Ты охуел?! Никифоров косится на будильник. Шесть утра, если охуел, то точно не он, но озвучивать свои догадки он не спешит. - Привет. Как Москва? Стоит? Виктор смотрит на Юру, который как бешеный зверь мечется по комнате. Кажется, отельной. А на заднем плане в кресле, уткнувшись в мобильник и явно желая слиться со стенами, сидит Отабек. - Привет, Бека! Отабек в ответ кивает, не отрываясь от телефона, явно заметив в приветствии сарказм. Ну конечно, а как без него. Утро в Москве, и парень, хрен знает сколько лет влюбленный в Юру, у того в номере. Как здесь без сарказма. - И что он здесь делает? – уточняет Виктор, переводя взгляд на мельтешащего Юру. - Это что ты там делаешь?! Ублюдок! Точнее, что ты, блядь, уже сделал! - Не понимаю причину твоего негодования, объяснись? – как можно спокойнее отвечает Никифоров, а Плисецкий подлетает ближе к камере, склоняется, чем-то шуршит на столе, а в это время Виктор рассматривает глубокий угловой вырез в кофте, ключицы и бледную кожу. Юрой можно любоваться вечно… И как тут можно доверять казахам? - Я об этом! Камеру заслоняет что-то серое, судя по шорохам, газета. - Не вижу, Юра. - Ах, ты, блядь, не видишь! Плисецкий отходит на пару шагов и разворачивает страницы. Виктор отчетливо видит, что у него трясутся руки, он уже хочет спросить «В чем дело?», только Юра начинает читать: - Как стало известно нашему корреспонденту, который находился по работе в Барселоне, звезда российского фигурного катания скрывает в Испании своего сына! Юра замолкает, а Виктор узнает на фотографии на главной странице себя с Мишелем на руках. - Он же точная копия ты, Витя… – уже тихо продолжает Юра, отбрасывая газету на стол, - и что ты мне скажешь? Виктор не говорит ничего, не понимая, смеяться ему или плакать. Как Юра мог поверить в эту полнейшую чушь? Да о нем столько всего за эти годы писали, с кем только романов не приписывали, даже пару раз пытались выставить жертвой катастрофы. - А знаешь, что, Виктор.... Можешь ничего не говорить, а просто пойти на хуй! Я от тебя ухожу. И катись ты ко всем чертям вместе с детьми и бабами! Виктор мысленно считает до пяти, зная, что пора объяснить тихо и без скандалов. Юра уже несколько раз уходил с обещанием никогда больше не вернуться. - Твой друг не мог бы нас оставить? Нам надо поговорить наедине. Отабек поднимается, но Юра буквально припечатывает его взглядом обратно к креслу. - Бека, останься. - Юра… - У меня нет секретов от друзей. У меня вообще нет секретов. - Они у всех есть, даже у тебя. Если бы Юра был более спокойным, то, скорее всего он бы понял, о чем говорит Никифоров, но Плисецкий слишком взбешен, чтобы слышать хоть что-то. - О, ну не такие, как у тебя! Знаешь, что Виктор, - он склоняется к камере, - этого следовало от тебя ожидать. Только ты играл дольше, чем я думал. Ну ты и мразь. Когда только? Сколько ему лет? - Мишелю два с половиной, - зачем-то говорит Виктор и понимает, что злится и не меньше Юры. - Мишель, значит… Заебись устроился, Витя. Там баба ноги раздвигает, тут я. Только прости, детей я тебе рожать не могу, извини уж. Поздравляю с потомством, будь счастлив. Я уж точно без тебя буду… - Это с кем же? - Да это уже не твое дело с кем! - Уж не с Бекой ли? - А чего бы и нет! Он хотя бы меня не предаст! Буду безумно счастлив! Виктор понимает, что точка кипения достигнута. - Замечательно. Я рад, что мы друг друга поняли и счастливы оба. Пусть и не вместе. Виктор сбрасывает вызов, отключает планшет и вырубает телефон. В голове шумит, а внутреннее чутье подсказывает, что он сказал лишнего… Но, видимо, пришел тот момент, когда Плисецкого пришлось поставить на место. Он потом с ним поговорит, пусть пройдет несколько дней. Чтобы Виктору не пришлось уговаривать его вернуться, чтобы Юра понял, что не только Никифорову плохо без него. Что это работает в обе стороны. Виктор точно знает, что это так, по-другому и быть не может. Он отправляет смс Якову, предупреждая о своем долгом отсутствие, просит приглядеть за Юрой, оставляет телефон дома и не включает целую неделю, не выходит на связь и все семь дней не может выкинуть Плисецкого из головы. В понедельник на экране несколько десятков вызовов от Якова, чуть меньше с незнакомых номеров. Виктор звонит Фельцману, и голос с той стороны слишком напряжен, только тренер не кричит и не рассыпается в проклятьях, как он обычно это делает, и Никифоров чувствует, что сердце отчего-то стучит быстрее. - Витя, где ты? - В Барселоне, разве Юра тебе не сказал? Виктор подходит к окну и видит, как небо вновь затягивают тучи. Погода в Испании не радует всю неделю. - Почему ты там? Почему ты не здесь? - Да а что случилось-то? Затянувшееся молчание с той стороны напрягает все больше и больше с каждой секундой. - Яков? - Николай умер. Похороны вчера были. А ты… Виктор оседает на кресло: - Юра где? - Не знаю. *** Виктор не помнит, как покупал билет, не помнит, как добирался до аэропорта и садился в самолет. Он смутно припоминает, как вызывал такси и ехал домой. Все больше и больше становится похоже на дурной сон, и обязательно кто-нибудь должен толкнуть в бок и сказать «Проснись!» Только не будит никто и это не сон, так действительно бывает, только никто не знает когда случится. В голове только сухой упрекающий голос Фельцмана: «Почему тебя не было, Витя? Почему тебя не было рядом с ним?» Все прошлые недомолвки отходят на второй план, все ссоры, упреки кажутся незначительными, каплей в море. «Как он?» «Держался, не плакал» «Куда он потом?» «Пропал, найти не можем. Дома у Николая не было. Я вернулся в Питер, у себя его тоже нет» Абонент все еще отключен. Виктор листает диалоги в соцсети долго и упорно, вспомнив о том, что когда-то давно Плисецкий присылал номер Отабека, на тот случай, если его самого найти не получится. Никифоров облегченно вздыхает, когда слышит с той стороны гудки, а не ненавистный и опостылевший голос робота. - Да. - Он с тобой? Зачем размениваться на приветствия, когда они им обоим не нужны. - Он не со мной. - Ты ведь мне не врешь? Отабек вздыхает в трубку и медлит с ответом. - Мне бы очень хотелось, чтобы он был со мной. Только я не тот, кто ему был нужен. Он попросил оставить его в покое. - Ты не должен был его… - Давай не будем говорить о том, кто, что кому должен. Теперь настает очередь вздыхать Виктора. - Извини. Где Юра? - Я бы тоже очень хотел знать, где он, Виктор. Только я не могу его найти. - Приехали, - говорит таксист, останавливаясь около дома Никифорова, а Виктор выглядывает из окна. - Зато я знаю… Он вешает трубку, не вслушиваясь в то, что говорит Отабек. Сейчас уже ничего не имеет значения, кроме того, что Плисецкий здесь. Стоит, прижавшись спиной к стене дома. Живой, настоящий. - Юра… «Прости меня Только прости меня…. За все прости За то, что сделал и за то, что не сделал…» Виктору столько надо всего сказать, а он только цепляется в плечи Плисецкого и не может произнести ни слова. - Я ключи потерял. Вместе с сумкой. Там все было… телефон тоже. Может, украли. Не помню. У Плисецкого севший голос и ладони холоднее самого льда. На улице февраль и морозы такие, что кожу щиплет. - Ты давно тут? Юра качает головой, а затем пожимает плечами. - Не помню. Ничего не помню. Виктор открывает подъездную дверь и, обнимая за плечи Юру ведет его в дом, вызывает лифт и ждет когда Плисецкий заговорит. Только тот молчит, опустив голову, а лицо скрывает капюшон. Он так и не отделался от детской привычки прятаться в нем от всех и вся. - Я наберу тебе ванну или в душ? Заболеешь еще… - Я только вещи заберу. И запасные ключи от своей квартиры. - Да о чем ты говоришь, никуда ты не … Виктор сдергивает капюшон с головы Плисецкого и замолкает, не договорив. Волосы Юры выше плеч, словно кто-то отхватил их одним неловким движением, и Никифоров догадывается, кто это мог быть. Но судя по бледному лицу Юры он не жалеет о том, что сделал, либо не до конца понимает. - Иди в душ, я пока чай сделаю. - Мне домой надо. - Здесь твой дом. Виктор заталкивает Плисецкого в ванную, закрывает дверь, а сам сползает по стенке. Наверно давным-давно Фельцман был прав, когда говорил, что нужно заканчивать, пока все не зашло слишком далеко… И Виктор не тот человек, который должен быть с Юрой. Зачем он ему, зачем ему Виктор, который не был рядом, когда был так нужен? Который повел себя, как самая последняя мразь. Виктор не должен был… Дверь открывается с тихим скрипом, Юра кутается в халат и опускается на колени рядом. - Ты почему не в душе? Лечить тебя потом, - Никифоров берет руку Юры в свою, сжимает крепко, целует в запястье и прижимается щекой к ледяной ладони. Сейчас столько всего нужно сказать, а слов не хватает. - Юра, скажи что-нибудь. У Юры каменное лицо и ни одной эмоции… - Там все в цветах утонуло, Вить, так много, - говорит он хриплым голосом, опускает голову и рвано вздыхает. Виктор видит, как на пол капают слезы, одна за другой, все больше и больше. Яков говорил, что Плисецкий даже ни разу не заплакал, только стоял, сжав губы, впрочем, Никифоров вообще не помнит, когда Юра плакал в последний раз Все старался казаться сильнее, чем есть на самом деле. Только не в этот раз, все внутренние силы на исходе, и внешние маски разлетелись на осколки. - У меня никого больше не осталось. Никого больше нет… Слова тонут во всхлипах, Виктор тянет Юру, прижимает к себе так крепко, как только может и думает о том, что у него тоже никого нет кроме Юры. Никого, настолько близкого и родного, от одной мысли, что он мог бы его лишится становится по-настоящему страшно. - Ну что ты такое говоришь. А как же я? И Яков. И Лилия. Бека тоже переживает… Юра мотает головой, от его слез рубашка уже намокла. Всё выходит, что сдерживал за эти дни. Пусть выходит, так легче будет. - Не бросай меня, - еле слышно шепчет Юра, - Вить, не бросай меня, пожалуйста… Виктор гладит по голове, целует в висок и внезапно понимает, что Плисецкий затихает, обмякает в его руках. Никифоров не успевает сказать, что никогда и ни за что не бросит. Он поднимает его на руки и относит в спальню, укрывает одеялом, ложась рядом. Завтра скажет, обязательно. *** Виктор просыпается, видит перед собой пустую кровать и стонет мысленно. Только бы не сбежал, только бы не опять, где Плисецкого искать тогда, ведь если тот захочет потеряться, то скроется так, что ни одна живая душа не найдет. Никифоров вслушивается в звуки в квартире и облегченно вздыхает, услышав посторонний шум. Он бредет на кухню и останавливается в дверном проеме, морщится от запаха чего-то явно сгоревшего и наблюдает, как Юра распахивает окно настежь, разгоняя полотенцем поднявшийся дымок. Плисецкий словно спиной чувствует чужое присутствие и резко оборачивается, а Виктор замирает и не может отвести глаз, потому что внезапно видит перед собой пятнадцатилетнего подростка в той же самой растянутой футболке, которая как была велика тогда, так велика и сейчас, и волосы той же длины, только глаза совсем взрослые. В груди разливается тепло, а потом и по всему телу, и от февральского ветра ни капельки ни холодно. Виктор много чего хочет сказать. - Привет. Разбудил? Извини, у меня тут… ничего не получилось, - Плисецкий разводит руками и бросает полотенце поверх сковородки с чем-то явно не пригодным для употребления, - отвернулся на секунду, и все уже сгорело. - Тебя до плиты допускать нельзя. А то проснусь однажды, а все в огне горит… Юра закрывает окно и остается стоять, не поворачиваясь. - Дедушка говорил, что мужчина все уметь должен. И готовить тоже. Пытался чему-то научить. А ему ответил тогда, что столько кафе вокруг, зачем готовить, только время тратить…Не успел научить. - Юр… - Это ведь я виноват. Надо было настоять на своем. Надо было заставить лечь в больницу. Видел же что что-то не так. - Никто не виноват. И ты тем более… Юра неохотно кивает, вряд ли так просто вина отпустит, может со временем, только точно не сейчас. - Извини. Извини за вчера. Я смутно помню, как добрался и что говорил тебе, надеюсь, ничего лишнего… - Что с твоими волосами? - Я их для тебя растил. Тебе ведь нравилось. А потом эта статья, Бека говорил, чтобы не верил. А у меня не получалось. А потом… Словно разом все случилось, чего я боялся… Плисецкий поворачивается и, наконец, поднимает взгляд. - В тот момент, когда мне позвонили из больницы… - Плисецкий замолкает и глубоко вздыхает, - я тогда внезапно понял, что у меня было все и внезапно не осталось ничего. А затем все как в тумане, столько людей вокруг, чего-то хотели и говорили. И Яков и Бека были рядом, только… «Только это были не те люди…» - Прости, что меня не было рядом. - Про тебя столько всего писали за эти годы, но в тот раз как будто знали, куда бить. Я столько раз себя спрашивал, почему ты все еще со мной и столько раз думал о том, что ты однажды захочешь то, чего я не смогу тебе дать. У нас никогда не будет детей и семьи не будет настоящей. И эта фотография, я ее когда увидел, у меня словно земля из под ног ушла. Виктор протягивает руку вперед: - Иди сюда… Плисецкий не колеблется ни секунды, словно только и ждал, что его позовут, как будто сам боялся сделать первый шаг. Он подходит совсем близко, и Виктор обнимает за талию, прижимается щекой к его животу, чувствуя, как пальцы Юры ложатся ему на голову и перебирают волосы. - Я боялся, что однажды мне придется уйти. А уходить будет некуда. Мне нужна была моя квартира, чтобы сбежать… И тут этот мальчик так похож.. А я тебя отталкивал, сам не понимая, что делаю. Отталкивал и боялся, что уйдешь, думал: уйду первым, как только замечу что что-то не так. Не так больно будет… - У меня есть один ребенок… - говорит Виктор и прижимает Юру к себе сильнее, только почувствовав, как Плисецкий напрягается в его руках., - и больше мне пожалуй не надо, еле вырастил до девятнадцати… - Не смешно, - бормочет Юра и расслабляется, позволяя усадить себя на колени. - А никто тут и не шутит. Я давно выбрал то, что важнее. Того, кто важнее всего остального. Только как доказать, понятия не имею. Это тебе выбирать надо. И, наверно, я пойму, если ты захочешь уйти однажды, а до тех пор позволь мне… - Не захочу. - Тогда не пытайся больше меня отталкивать. Я тебя все равно не отпущу, даже если попытаешься сбежать. Из-под земли достану и верну обратно. - Обещаешь? - Клянусь. Виктор знает, этих слов ничтожно мало, нужно будет доказывать раз за разом поступками и действиями, день за днем, а может и год за годом, потому что Юра из тех, с кем очень сложно, а без него попросту невозможно. Только Виктор выбрал давным-давно и уже не собирается отступать. - Завтра заберем твоего кота, - говорит он и качает головой, когда Юра вроде собирается что-то ответить, - и никаких возражений.