Ракушка

Уилл Тернер не хотел умирать. И еще меньше того он хотел жить вечно. Но команда "Голландца" не спросила его об этом ни когда вырезала сердце, ни когда запирала его в сундуке. Если бы Уильям был поэтом, как его знаменитый, но все же неизвестный Тернеру, тезка, он нашел бы горькую метафору в том, что поворот обоюдоострого ключа в замке словно бы запер его, Уилла, между жизнью и смертью. Но он был только простым кузнецом. И вопросы его были просты. Что осталось у него после расставания с молодой женой и освобождения отца? "Вечная жизнь", – сказал Прихлоп, сжимая плечо сына. И отвел глаза, скрывая под тонкими веками совестливую горечь. "Вечная жизнь", – сказала Элизабет, пытаясь улыбнуться. И отвела глаза, уткнувшись припухшим от слез лицом в грудь возлюбленного. "Вечная жизнь", – сказал Джек. И подмигнул. Но разве не Уилл безрассудно и многажды рисковал своей тогда еще конечной жизнью ради других? Тех, от кого теперь с ним рядом лишь Прихлоп Билл, с которым ему давно уже не о чем говорить. – А что... Там, за горизонтом? – голова Элизабет покоится на груди Уилла, женщина легко проводит пальцами по его животу, хотя заметно, что она напряжена. Она почти не изменилась за десять лет. Все такая же любопытная до вещей, которых лучше никогда не знать. И вместо ответа Тернер лишь крепче прижимает ее к себе. Не стоит раньше времени пугать ее пустотой. «Летучий Голландец» всегда самостоятельно отыскивал потерпевшие крушение суда торговцев или разгромленные, но неизменно до последнего матроса гордые корабли Британии, Испании и многих, многих других. К нему на борт поднимались и морские разбойники, с некоторыми из которых Уилл когда-то был шапочно знаком, и жадные купцы, пытавшиеся прихватить с собой свои бесценные сундуки, доверху набитые купчими, золотом, и бог знает, чем еще. Эти среди всех мертвецов были наименее приятны. Осознав свое положение, они донимали команду попытками сторговаться, кто обещая все свои богатства, кто потрясая кулаками и кляня призрачных матросов на чем свет стоит, кто с мольбами бросаясь в ноги и мешая работать. Но тяжелее всего было не с ними. Дети разбивали Уиллу сердце, пусть оно и хранилось надежнее, чем жизнь короля, вверенное заботам любимой жены. Дети не боялись смерти, просто не понимая, что произошло. Почему родители, которые здесь же, на расстоянии вытянутой руки, уцепившись за кусок деревянной обшивки, отчаянно трясли неузнаваемые бездыханные тельца, истошно крича и орошая слезами маленькие, спокойные, навсегда безразличные лица? И дети кричали в отчаянии, напрасно стараясь привлечь внимание безутешных, но, в отличие от них, живых и все понимавших родителей. И со временем Уилл возненавидел себя за то, что стал искать рыданий и нечеловеческого воя несчастных. Годы утекали, как вода сквозь пальцы, только для капитана «Голландца» воды вокруг были нескончаемые океаны. Достаточные, чтобы смирится и оставить надежду вернуть все как было. Достаточные, чтобы и против воли успокоилось горячее сердце. И спустя столько лет лишь честная боль отчаявшихся заставляла остывшее сердце отозваться, давала почувствовать, что на самом деле оно живо, а значит, и капитан на самом деле живой. Ведь только раз в десять лет... – Нет, – тянет миссис Тернер, улыбаясь еще шире и подливая мужу вино. Но морщины от уголков глаз не исчезают, когда улыбка сходит с ее лица. Раньше их не было. – Уэзбери поступил в университет. Сказал: "Мадмуазель, моя королевская кровь еще не дает мне права ограничиваться школой". Гектор Барбосса поднялся на «Летучий Голландец» почетным гостем. Последним в целой армии душ пиратов, солдат и офицеров, оставляя за спиной десяток пылающих британских кораблей и обломки своего, сгинувшего под толщей воды. Впрочем, другого Уилл, испытавший с прибытием старого капитана странное душевное облегчение, и не ждал от гостя, приветственно и с ироничным почтением кивнувшего ему. Не сдержав улыбки, младший Тернер салютовал покойному знакомому, велев отозвать того из общей вереницы душ, направляемых командой внутрь корабля. И приказал сбавить парусов. Капитаны беседовали до самого горизонта. А потом «Голландец» снова вышел в путь. И Уилл снова остался один, окруженный такими же одними. Но для него больше ничего не было как раньше. Он провожал свое прошлое, то, которое оставил живым, и которое теперь отмирало по частям. Тот мир, который оставил капитан Тернер, стремительно менялся, Уилл же обречен был навсегда оставаться прежним. И встреча с Барбоссой, теперь уже точно последняя, разбередила рану, едва покрывшуюся ломкой коркой. Ненужное, незваное осознание нахлынуло на Уилла, потроша грудину с равнодушием мясника. И там, где давным-давно маяком горела цель, где были враги и друзья, приключения и опасности, страх поражения и радость победы, а осталось только ничего и уродливый шрам, защемило с удвоенной силой. И Уилл не знал, зависть это или страх. – Я не встречал Джека, – почему-то говорит Уилл, нежно сжимая в руке сухую ладонь жены. – Ты не в курсе, что с ним? Элизабет пожимает плечами и полуулыбка касается ее губ: – Ты же знаешь, этот прохвост еще всех нас переживет. Его Элизабет шел шестой десяток, их сын, почтенный горожанин и любящий семьянин, еще с прошлого раза не приехал проведать отца. С семьей Уэзбери Уилл был знаком только из рассказов жены, каждый раз ждущей его на берегу. Его верной, прекрасной несмотря ни на что, Элизабет, дни с которой можно было пересчитать по пальцам одной руки. Его упрямой Элизабет, поправшей законы людей и бросившей вызов законам природы. Она старилась медленно, с какой-то особой неотвратимостью. Но они оба понимали, что обречены. Она – на смерть, он – на вечную жизнь. Он не посмел предложить ей пронзить его сердце, для этого он еще не достаточно сошел с ума, хоть и чувствовал, что каждый раз, когда он видит жену, что-то ломается в нем. И все же капитан «Голландца», как никто другой, понимал, что вечная жизнь закабаляет не меньше, чем неотвратимость смерти. И он знал, что свобода от смерти – это свобода однажды умереть. Как ты сам того пожелаешь. И королева пиратов пожелала на море. – Я не прощаюсь, Уильям Тернер, – Элизабет постарела, в голосе ее появилось дребезжание, а из движений исчезла былая грация. Но искры в теплых глазах никуда не исчезли. И Уилл ловит себя на мысли, что никогда она не перестанет быть для него прекрасной, пусть даже золото ее волос давно стало серебром. – Мы еще обязательно встретимся. Не своди глаз с горизонта, – она улыбнулась, и Уилл обнял ее. Ту, которая никогда не забывала.