Мазохистка

[POV Занзас] {Mystery Skulls - Hellbent} Я был одержим. Одержим этой женщиной - нужно уже было в этом себе признаться. То, что она делала со мной, с моим телом, с моими мозгами и всем остальным, иначе как помешательство описать невозможно. И на подкорке я понимал, что это нехорошо и ничем хорошим кончиться не может, но мне было уже давно и глубоко плевать. Меня будто снесло потоком огненной лавы, которая выжгла дотла и душу, и плоть, и даже кости. И лишь в нем, в этом обжигающем потоке я мог продолжать существовать, лишь в нем я все еще был живым, тогда как вдали от него я был лишь обугленным трупом. Отвратительная картина жизни и смерти два в одном. Мы с Ринальди были словно Кэтрин и Хитклифф, неразделимые, буквально созданные друг для друга, но и обреченные мучить друг друга в жизни и даже посмертии. Может, некоторым героям просто не суждено быть счастливыми? Может, открыв глаза даже посреди ясного дня, они все равно увидят грозу? Если бы я точно знал, что принесу ей лишь одно несчастье, смог бы я отпустить ее? Машина неслась, казалось, рассекая время и пространство, и на секунду мне подумалось, что я скорее позволил бы нам обоим разбиться, навсегда застыть в этом мгновении нашего поцелуя, чем позволил бы ей уйти от меня. Я бы утащил ее в свою Преисподнюю вслед за собой, словно Аид Персефону, но не разжал бы руки, сжимающей ее руку. Это просто выше моих сил. Даже если она меня возненавидит. Я никогда ее не отпущу. Мозги плавятся как раскаленный металл, я не понимаю, что я делаю, не контролирую и не запоминаю ни одно движение. Я не выкупаю, каким образом мы оказываемся в квартире. Ее квартире. Моей квартире. Почему она не может быть нашей? Все слишком запутанно, там, внутри, и я просто глушу все свои мысли. Потому что где-то там глубоко-глубоко тихий голос твердит мне, что я совершаю ошибку. Что я хочу заклеймить ее, заставив ее мучиться совершенным после того, как она все вспомнит. Я ведь прекрасно осознаю, что если мы переспим, и она вдруг вернет все свои воспоминания, этот груз будет настолько на нее давить, что она не сможет вернуться к Скуало, она будет ощущать себя чересчур виноватой для этого. Может ли любовь быть такой? Или это просто одержимость?

***

{TSUTCHIE - Rain} - Почему ты выбрала его, женщина? – спросил я ее тогда, кажется, в какой-то другой жизни, когда мы оба были будто бы другими людьми. - Потому что люблю его, - ответила она поспешно и настолько безоговорочно, будто нечто само собой разумеющееся. - Любишь. И что это значит? – я и вправду понятия не имел тогда, что это за ощущение. И понятия не имел, что уже начинаю его чувствовать. - Это сложно объяснить. - А ты попробуй. - Ну… когда я вижу его, внутри все переворачивается. Я не могу оторвать от него глаз. Его голос для меня самый приятный звук на свете. Я хочу быть с ним всегда и принадлежать только ему. Я доверяю ему и готова сделать все, что он попросит. Ну, в разумных пределах. Хотя… может быть, и нет… Я хочу, чтобы он был счастлив. Если ему плохо, то и мне плохо. "Я хочу, чтобы он был счастлив". И ни слова о собственном счастье взамен. Что это? Откуда это самопожертвование? Что хорошего в этом чувстве, если тебе с него ничего не перепадает? - И даже жизнью готова пожертвовать ради него? - решил уточнить я пределы этого самопожертвования. - Да. "Отвратительно. Как же это по-идиотски и ненормально". - Это глупо. - Но зачем мне жить, если его не будет? - задала она вопрос, словно разжевывала непреложную истину неразумному ребенку. - Значит, ты готова на все, чтобы его спасти от смерти? - в тот момент я видел лишь очередную лазейку для собственных целей. - Да, - ответила она, не задумываясь. И я решил, что вот он - мой шанс получить свое любой ценой. - Я убью его завтра, если ты со мной не переспишь. Ты же сказала, что на все готова. Значит, ты не любишь его? - Перестаньте, прошу, - она отталкивала меня, нависшего над ней, всеми силами, прекрасно наверное осознавая, что это совершенно бесполезно. – Вы же не такой, я знаю! – выкрикнула она фразу, до сих пор вытравленную в моем сознании, горящую, словно неоновая вывеска в ночи. Она заставила меня застыть безмолвным неподвижным изваянием, совершенно беспомощным перед ней и ее неведомой силой. – Зачем Вы это делаете? Вы же пообещали, что не тронете меня. – В ее глазах стояли слезы, но она не была напугана. Она будто не понимала, как я могу нарушить данное слово. Она словно пыталась вразумить меня и наставить на путь истинный одним ей ведомым способом. "Вы же не такой, я знаю". Насколько же это отвратительно - говорить мне подобное, когда ты вывалила на меня все свои чувства по отношению к другому. Будто удар под дых. Которому я совсем ничего не могу противопоставить. Я вдруг понял тогда, что не смогу сделать то, что казалось мне вполне естественным всего минуту назад. "Я хочу, чтобы он был счастлив". Проклятье... - Пошла вон! – я был не в силах больше смотреть на нее или находиться с ней в одном помещении и поспешил выгнать ее, не способный вынести раздирающих меня в тот момент на части эмоций. – Смотри, чтоб тебя никто не увидел, - бросил я прежде, чем она скрылась из виду. Даже в такой момент я думал о ее безопасности больше, чем о собственном состоянии. "Неужели это и есть?.." Едва я услышал, как за ней закрылась дверь, я с дуру швырнул стол прямо в окно, запустив его туда своим пламенем Ярости. Я крушил и громил всю комнату, пока обессиленно не сел прямо на пол. Впервые в жизни я ощущал себя настолько мерзко, я попал в ловушку, из которой не было ни единого выхода - а уж казалось, что за свою жизнь я хлебнул сполна и мог найти выход из любой ситуации. Я позволил случиться с собой чему-то поистине ужасному. "Вы же не такой, я знаю". Да ни черта ты не знаешь! Ты них*я не знаешь обо мне! Ни ты, ни кто-либо другой! "Вы же не такой, я знаю". Она знает. Она видит меня насквозь. Она одна может меня понять. Лишь она одна смогла бы... но нет. Она не моя, и я не вправе... "Обещай, сынок, что что бы ни случилось в твоей жизни..." - Я прое*ался, мама. Кажется, на этот раз... я не смогу тебе этого пообещать. Я как теперь помню, как мне было х*ево в то время. Постоянно такое чувство, что все внутренности пережимает и сдавливает в одну кашу, когда я думаю о ней или вижу ее, так что кажется, что вот-вот сблюешь. И я глушил это чем мог - алкоголем, шлюхами, ненавистью, бессмысленными убийствами. И каждый раз, как я думал, что мне это помогало, что меня отпускало, вслед за этим захлестывало еще сильнее. Но я свыкся с этим, я научился с этим жить. Я научился делать вид, что не замечаю, как она улыбается ему, как он поправляет ей волосы, научился не смотреть в ее сторону и даже - после долгих месяцев вдалбливания этого правила в себя - не оборачиваться ей вслед, когда она почти исчезала из моего поля зрения. Потому что она не моя и никогда моей не будет. И мне не нужны эти жалкие крохи, эти объедки ее присутствия. Мне не нужны эти ее любопытные взгляды, которые она бросает на меня, когда она приходит ко мне, чтобы попросить экстразадания в тайне от своего мужчины. И я отмораживаюсь как могу, ведь эти общие секреты не сделают нас ближе, пусть ее непокорность и греет что-то в моей душе. Она никогда не узнает, что я чувствую на самом деле, когда смотрю ей в спину, когда уже почти захлопывается дверь, она никогда не увидит этот мой последний взгляд. Пусть думает, что я всего лишь хотел ее трахнуть, так будет лучше для нас обоих. - Зачем тебе дополнительные миссии? - У нас со Скуало скоро годовщина, - произносит она, и щеки ее розовеют, а глаза блестят. - Годовщина? - ее ответ выбивает меня из колеи, я будто оказываюсь участником какой-то совершенно другой жизни. Такой дох*я влюбленной атмосферы, в этих розовых соплях и телячьих нежностях. Прямая противоположность того, в чем я ежедневно полощусь. - Да, в мае у нас будет полгода. - Я выразительно смотрю на календарь, где до мая еще добрых три месяца. - Я просто хочу подарить ему кое-что, что он давно хотел, поэтому... если можно, давайте мне побольше миссий. Только... не говорите ничего ему об этом, хорошо? - За мокруху больше платят, - заметил я, пытаясь отвлечься от выражения ее лица. - Я знаю, но... - она замялась, будто не зная, как подобрать слова. Я то в курсе, что он ей не разрешает, зачем мне объяснять. Странно, что передо мной она этого стыдится. - Ясно все с тобой, свали, у меня полно дел, - я жестом прогоняю ее, закидывая ноги на стол, и слышу ее довольное "спасибо" перед тем, как хлопает дверь. Я смотрю в потолок, ощущая себя ужасно усталым. Каким-то пустым. Будто что-то изнутри высосали, выпили до дна, оставив пустую оболочку. "Она счастлива", - все, о чем мне удается подумать. Я не знаю, что это должно значить. Плохо мне от этого или хорошо. Может, то и другое одновременно. Я лишь четко осознаю, что ее счастье никогда не будет связано со мной, я никогда не буду этому причиной. И я будто отдаляюсь еще сильнее, я рою эту яму - пропасть между нами, я хочу чтобы она была такой большой, какой только возможно, а может, я просто рою собственную могилу. Я выключаю все чувства будто свет в комнате, заталкиваю их ногой в самый дальний угол и остаюсь сидеть в собственной темноте, подсознательно просто ожидая, когда все это наконец закончится. Потому что я знаю, что без нее света нет и быть не может, нету проблеска в этой черноте, и тени прошлого тянут меня на дно, я будто снова сижу один в той комнате, и я уже не помню, заперли меня там или я сам заперся, чтобы не видеть, что происходит снаружи. Я просто зажимаю уши и считаю до десяти, надеясь, что это закончится. Вот только... мне уже не восемь лет. И я знаю, что десяти не хватит.