Цена

Я тяжело сглатываю, стараясь скрыть свое состояние от только что вернувшегося Эрика. Сердце стучит как сумасшедшее. Теперь ему известно, что Рауль и чужестранец находятся за стеной, а я знаю, что из себя представляет та ужасная комната. Конечно, я не до конца уверена, но то, каким тоном говорил Эрик о загадочное лесе, само по себе не сулило ничего хорошего. «Рауль находится в этом лесу, — снова понеслось у меня в голове, — и монстр, вероятнее всего, уже активирован какой-нибудь смертельный механизм». Я вдруг осознаю, что образ Эрика как человека уже начал тускнеть в моем сознании. До всей этой катастрофы я была уверена, что наряду с состраданием, которое я испытывала к Эрику, в моей душе так же зарождалось какое-то неясное влечение. Я не решилась бы назвать это любовью, во всяком случае, не теперь. «Правда, — внезапно пришло осознание, — именно это чувство и терзало меня». Вот только я никак не осмеливалась даже в мыслях признаться себе. Это запоздалое понимание ранит даже сильнее, чем полная беспомощность и безграничная власть, которую получил надо мной Фантом. Именно Фантом, от Эрика и Ангела музыки больше ничего не осталось. Он привязал меня к стулу в комнате, которая называлась моей, после того, как я попыталась украсть мешочек, символизировавший свободу Рауля. Теперь, не в состоянии даже пошевелиться, я больше ничем не могла помочь виконту. Я попыталась сосредоточиться, но в голове было пусто. Я настолько устала, настолько измучена всем, произошедшим за сегодня… «Ты должна собраться!» — мысленно приказываю себе, но разочарование и обида сильнее здравого смысла. Пытаюсь сдержать слезы. Я все еще не могу до конца осознать, что же случилось. Эрик принуждает меня к браку, и если я откажусь — погибнут Рауль и чужестранец. «До чего же наивным ребенком я была! — шепчу. — Слепо доверилась абсолютно незнакомому мужчине. Я не заслуживаю ничего другого». Веревка уже начала натирать руки, так как я снова и снова пыталась освободиться. Внезапно приходит осознание: все, чего Эрик хочет — это я. Все, происходящее здесь — только из-за меня. Я не могу дать ему то, чего он желает, во всяком случает, не после всего, что он сотворил. Возможно, если бы ситуация была другой… Но его любовь ко мне воплотилась в холодном расчете и насилии. Как я могу согласиться на жизнь с таким человеком? Не думала ли я и раньше об этом? Томление и тайное желание мучили меня раньше, и теперь, в этой ужасном настоящем, мне стало все предельно ясно. «О, Эрик, почему все должно было так закончиться?» — как хотела бы я задать ему этот вопрос. Но я молчу. Иногда я слышу стоны из камеры пыток, которые каждый раз возвращают меня к реальности. Я должна его ненавидеть, но я не могу. Какая-то часть Эрика все еще принадлежит моему Ангелу музыки, даже если сейчас она прячется за захлестнувшими его ненавистью и отчаянием. Он желает меня, это я видела по его глазам. «Но нет, — я мысленно трясу головой, отгоняя ужасную мысль, — я не могу дать ему то, чего он так жаждет». Что же остается? Если я так и продолжу сидеть, ничего не делая, у этой истории не будет хорошего конца. Мне приходит в голову идея, настолько извращенная, что наивная девочка во мне в ужасе. Возможно, я все же смогу дать ему кое-что, кое-что, что сможет победить его одиночество, потому что я сочувствую ему, хотя должна испытывать лишь отвращение. Но я люблю его, как-то, глубоко в душе. Мой план пугает меня, как я могу его воплотить? Я — всего лишь невинный ребенок, и знаю о любви столько же, сколько рыба о полетах. «Ах, Рауль. Я сделаю это для тебя». «Но ты так же хочешь этого», — ехидно замечает внутренний голос. Я хочу утешить Эрика, хочу спасти его от одиночества. Подарить ему что-то, что будет принадлежать только ему, то, что никто больше от меня не получит. Откажется ли Рауль от меня? Не имеет значения. Во всяком случае, не теперь. Даже если я подарю это Эрику из-за любви, все же это будет реальным выходом из сложившейся ситуации. Я решаюсь воплотить план, хотя мое сердце колотится так сильно, что кажется, будто в следующий момент оно выпрыгнет из груди. Но как мне начать? Я не знаю, и я все еще связана… «Он желает тебя, Кристина. Просто позволь ему понять, что ты тоже хочешь этого». Я делаю глубокий вдох и тихо зову: — Эрик, мои руки. Мне больно. Развяжите меня, пожалуйста. Он быстро разворачивается. Что бы он ни делал в предыдущий момент, сейчас все его внимание сконцентрировано на мне. На нем нет маски, но меня больше не пугают ужасные черты. Мысли разбегаются, но я не даю себе забыть о своем плане. «Действуй, Кристина. Сейчас или никогда!» Немного неловко я развожу ноги чуть шире именно тогда, когда он останавливается передо мной. Он на мгновение опускает взгляд, но сразу же снова ищет зрительного контакта. Он немного озадачен, но я понимаю, что он истолковал мое движение как случайность. Он опускается на колени и берет мои руки. — Я причинил вам боль, Кристина. Уже за одно это я заслуживаю смерти. Он поднимается и начинает ножом резать веревки. Я поднимаю свое лицо к нему. Рассматриваю его некоторое время, но он полностью поглощен своей работой. Заметил ли он вообще, что я на него смотрю? — Возможно, я так же заслуживаю смерти за то, как с тобой поступила, — шепчу соблазнительно. Он на мгновение поднимает глаза, испугавшись моих слов. — Как вы можете так говорить? Я не отвечаю, ибо сама не знаю ответа. Наконец мои руки свободны. Я тру запястья, на которых остались красноватые следы, и хотя некоторая боль присутствует, она остается на краю сознания. Эрик склонятся к моим ногам, чтобы освободить и их. Должна ли я прикоснуться к нему? Его соломенные черные волосы торчат во все стороны. Должна ли я нежно провести по ним рукой? Что из этого выйдет? Я задерживаю дыхание и осторожно поднимаю руку. А в следующее мгновение уже пропускаю сквозь пальцы пряди, и хотя по виду и не скажешь, его волосы удивительно мягкие. Эрик отшатывается, и даже слегка задевает мою кожу ножом. Я закусываю губу, чтобы таким способом отвлечься от боли. — Что это значит, Кристина? — он поднялся и уже отошел на несколько шагов назад. Я пытаюсь истолковать его тон. — Эрик, я не могу дать тебе того, что ты требуешь. — Тогда у тебя всегда остается вторая альтернатива. Уверен, твоему виконту уже очень жарко. Мне также невыносимо жарко, но я с триумфом отмечаю, что хотя Эрик произнес эти слова все тем же жестким ледяным тоном, но его голос, пусть и совсем чуть-чуть, дрогнул. Он стоял, будто готовящийся к нападению преступник, вооружившись ножом. Я встала и сделала пару шагов в его сторону, но замерла, заметив, что он, будто защищаясь, поднял нож. — Эрик, я не могу дать тебе того, что ты требуешь, но, возможно, нечто иное. Он смотрит на меня недоверчиво, как будто готовясь отразить атаку. В какой-то момент я даже не уверена в том, что он не причинит мне вреда. Но я готова рискнуть и делаю еще шаг вперед, ибо если я не сделаю этого, все будет потеряно. Я так хочу ему показать, что он не должен вот так защищаться от меня. Поэтому я подхожу ближе. Он не опускает нож, а в его глазах застыло подозрение. Я беру его за руку, в которой зажато оружие, и мягко опускаю ее, в то же время придвигая свое лицо ближе к нему. Прямо перед тем тем, как прикрыть глаза, я вижу испуганное выражение Эрика, но я не позволяю посеять этому в моей душе сомнение. Поцелуй его тонких бескровных губ холодный, но совершенно не такой, каким я его себе представляла. Времени подумать об этом у меня нет, так как Эрик вдруг резко отпихивает меня. — Проклятье, Кристина! Что ты делаешь? — его состояние колеблется между агрессией, удивлением и неверием. Я молчу, вторым поцелуем желая показать свои намерения. Так я лучше всего смогу заверить его в их серьезности. Я продолжаю, чувствуя, как все в Эрике противится этому поцелую, но сейчас он не отшатывается, позволяя мне целовать себя. Несмотря на то, что Эрик просто стоит, будто он — каменное изваяние, это прекрасный поцелуй. Я закрываю глаза, пытаясь передать чувства, которые обуревают меня саму, Эрику, но не уверена, что у меня это получается. Когда я наконец смотрю на него, то вижу слезы, стоящие в его глазах. — Кристина, что ты делаешь? — повторяет он свой вопрос, впрочем, на это раз намного менее уверенно. Подавляемое рыдание слышится в его ломком голосе, ярости больше нет. Теперь он просто сломан. Призрак Оперы мертв, я убила его. Именно в тот момент, когда показала, что испытываю любовь к бедному, несчастному Эрику. Он в одночасье лишился жесткости, гордости и бравады. Остался только мужчина, который никогда в своей жизни не имел права на любовь, к которому никто никогда не прикасался. Только сейчас я поняла все это, и все равно я не могу в это поверить. Не может быть, что он настолько же неопытен, как и я. И все же, одно-единственное прикосновение, единственный поцелуй привел его в такое смятение, что я не могу решить, что же делать дальше. Глаза обжигает подступающими слезами от жалости к нему. Теперь я могу понять, почему он так вел себя. Я глажу его совсем легко по щеке и боюсь, что он снова оттолкнет меня, но он не делает этого. Он берет мою руку, прижимая ее к себе. Он плачет, всхлипывает, держит руку крепко, так, будто она — единственное на земле, что ему осталось. Возможно, так и есть. — О, Кристина, — в этом вздохе отражается такая боль, что я не могу больше сдерживать слез. Несмотря ни на что, этот момент кажется мне прекрасным. Эрик глубоко вдыхает, восстанавливая контроль над собственным телом, затем отпускает мои руки и отводит взгляд. Он смотрит как будто сквозь меня. — Ты можешь идти, Кристина. Вы и виконт свободны. Я не могу поверить своим ушам. Не потребовалось ничего, кроме невинного, чистого поцелуя, чтобы он отпустил меня! Теперь я могу уйти с Раулем и навсегда оставить прошлое за спиной. Могу начать новую жизнь. И все же я никогда не забуду бедного, несчастного Эрика, которого оставила. — Спасибо, Эрик, — шепчу, прижимаясь к нему. Он не отвечает, но когда он отстраняется, я добавляю: — Просто отключи механизм. Он подчиняется без единого возражения, отходит к стене и нажимает на что-то. Тишина. Несколько секунд ничего не происходит, а потом до меня доносится измученный голос Рауля. — Кристина, что случилось? Свет погас. — Все в порядке, Рауль, — и я не лгу, говоря это. — С вами все хорошо? — Мы в норме. Во всяком случае, никто не ранен. Значит, с ними двумя все в порядке. Этого достаточно. — Тебе придется еще немного подождать, Рауль… — Но почему, Кристина, что случилось? Но я только отвечаю загадочно: — Я должна заплатить. Это тяжело, но я пытаюсь хоть на время выкинуть двух мужчин из головы, несмотря на то, что Рауль снова и снова окликает меня. Все мое внимание должно сейчас принадлежать Эрику. — Чтобы открыть выход из зачарованного леса, необходимо пройти в другое помещение, — Эрик разворачивается, намереваясь уйти. Он опять напряжен и возвратил некую часть спокойствия. — Подожди, — зову настолько решительно, что это удивляет даже меня саму. Он замирает, но все же не поворачивается. Сидя на стуле, я приняла решение: я хотела увидеть Эрика счастливым перед тем, как покину его навсегда. И мне одной подвластно воплотить свое желание в жизнь. Я сделаю это, даже несмотря на то, что он согласен отпустить меня. Да, это сумасшествие, но я хочу сделать это. Эрик стоит ко мне спиной. Сейчас это случится. Я собираю всю свою храбрость и иду к нему. Я подхожу к нему и знаю, что он чувствует мое приближение. Он стоит, будто прикованный, в строгом черном фраке. Я осторожно кладу ладони ему на плечи и стягиваю фрак. Когда одежда оказывается в моих руках, он оборачивается. В его глазах застыл вопрос. — Сегодня ночью я принадлежу только тебе, Эрик. — Мое сердце стучит, а в комнате после моих слов повисает тяжелое молчание. Я смотрю на него, немного опасаясь его реакции, но он остается абсолютно спокойным. Его взгляд направлен вдаль. — Ты не обязана делать это, Кристина, — говорит он и наконец поднимает на меня глаза. Я усмехаюсь, и заставляю себя не отводить взгляд. Золотые очи все еще наполнены грустью, разочарованием и даже страхом, но он понимает, что я только что предложила ему. Он не верит, что таково действительно мое намерение, да и я сама не уверена в этом. Не позволяя себе передумать, я беру его за руку. Он кажется удивленным, но не сопротивляется, и я подвожу его к огромной кровати. К кровати, в которой я провела четырнадцать ночей тогда, когда он впервые привел меня в дом у озера. Я сажусь, но Эрик все так же стоит, страшась поверить. Я не отпускаю его руку. — Посиди со мной, Эрик, — прошу. — Зачем, Кристина? Но я только улыбаюсь и жду, когда он исполнит мою просьбу. Я прижимаюсь к нему, кладу голову ему на грудь и осторожно касаюсь впалой щеки. Я чувствую его внутреннюю борьбу, как сильно он старается совладать с собой. Но я не отстраняюсь. Я слушаю биение его сердца, которое стучит, будто копыта табуна взбесившихся лошадей. Мягко тяну его вниз, так, чтобы он лег на кровать. Я так же опускаюсь и снова прижимаюсь к нему, левая рука очень осторожно гладит вздымающуюся грудь сквозь белую рубашку. Глаза Эрика прикованы к потолку, что в другой ситуации показалось бы мне забавным, но сейчас я слишком напряжена и неуверенна. Я поднимаю голову и смотрю на него. — Расскажите мне какую-нибудь историю, Эрик. Он глядит на меня с неверием, и на мгновение мне кажется, что сейчас он уйдет, но Эрик не двигается. — Нам принадлежит все время мира, — подбадриваю я его и еще раз глажу по щеке. И когда он начинает говорить, его голос, впервые за весь сегодняшний день звучит как голос Ангела — мягкий, нежный и соблазнительный. Я знаю, что это выходит у него само собой. Я прикрываю глаза и слушаю, как Эрик рассказывает о запретной любви Соловья и Розы. Он спокоен, а его пальцы начинают благоговейно поглаживать мою спину. Он не замечает этого, и лишь только когда рассказ заканчивается, резко отдергивает руку, и в комнате снова воцаряется тишина. — Откуда вы знаете эту историю? — спрашиваю, просто чтобы разбить неловкое молчание. — Один старик рассказал мне ее во время моего пребывания в Персии, — отвечает, все еще не глядя на меня. — Она удивительна… Вы бывали так далеко от Парижа. Он не отвечает. — Я действительно первая женщина? — начинаю, но так и не произнеся предложение до конца, закусываю губу. — Первая женщина? Да, Кристина. Куда бы ни забрасывала меня судьба, нигде и никогда не было ни единого человека, который бы знал, что прячется под маской и при этом по доброй воле коснулся бы меня, — в его голос звучит горькое веселье. — Но когда вы были маленьким, ваша мать… — Нет, Кристина, ни разу, — по-видимому, ему очень тяжело говорить об этом и его голос слегка дрожит. Волна сострадания накрывает меня, и я начинаю покрывать его лицо, так напоминающее череп, нежными поцелуями. У меня есть миссия, и это осознание помогает преодолеть робость. — Позволь мне показать тебе, что мир может быть другим. Сегодня ночью, — тихо шепчу. Он обессиленно откидывается назад на покрывало. Я начинаю расстегивать его рубашку и проклинаю свои трясущиеся руки. Наконец верхняя часть одежды падает на пол. На худое тело, все покрытое мелкими шрамами, которые свидетельствуют о перенесенной им боли, практически невозможно смотреть без слез. Я всхлипываю, плача о всем том, что с ним сделали. Мои слезы орошают впалый живот, на котором настолько четко прослеживаются ребра, что кажется, будто на скелет попросту натянули кожу. — Кристина, — он гладит мои светлые локоны, — не плачь о бедном Эрике. Это все боль прошлого. Ведомая непонятной силой, я тянусь к его губам, и он не пытается отклониться. Нет, даже несмотря на то, что, кажется, он не может до конца поверить в происходящее, он наслаждается этим. Прикосновения к его обнаженной коже посылают волну мурашек по моему телу. Я снимаю туфельки и полностью забираюсь на кровать. Я покрываю его грудь поцелуями, наслаждаясь напряжением худого тела и стонами, которые именно я смогла вызвать у этого несгибаемого человека. Я слышу его всхлипы, кажется, это даже слишком для него, но я знаю, что не совершаю ошибки. Я беру его правую руку в свою и целую каждую фалангу пальцев. Они такие хрупкие и длинные. — Ты любишь меня, Эрик? — я знаю ответ, но хочу услышать это снова. Я смотрю ему в глаза, на дне которых сияет расплавленное золото. — Больше всего на свете, Кристина. Такие простые слова, но сколько в них искренности и чистоты. Мое сердце сжимается от томления. Я поднимаюсь с кровати и успеваю заметить на мгновение промелькнувший страх в его глазах, что я просто развернусь и уйду. Но я лишь обнадеживающе улыбаюсь. Неуверенность снедает меня. Я не верю, что действительно соблазнительна. Я знаю слово «обольщение» только из опер, в которых я должна была играть роль. Но сейчас я не на сцене. Что в действительности значат желание, потребность, настоящая любовь? Я смотрю в глаза Эрика и вдруг понимаю. Все это легко можно прочитать в его взгляде. Скрытое смущением и неуверенностью, горьким жизненным опытом, но это там, и принадлежит лишь мне. Мое сердце гулко стучит. Что я могла сделать не так? А, впрочем, откуда он узнает, если я и допущу какую-нибудь ошибку, ведь он так же неопытен, как и я. Дрожа, я опускаюсь перед ним на колени. Мои ноги дрожат. Сначала туфли, затем чулки. Он не делает попыток прервать меня. Понимаю ли я вообще, к чему все идет? Что именно последует за моими действиями? Что знаю я о неконтролируемой потребности, которая может вспыхнуть в мужчине, если его спровоцировать? Я знаю лишь одно: я должна верить Эрику и я делаю это, потому что он всего лишь человек. Не ангел и не дух, а просто Эрик. Я ложусь так, чтобы моя голова покоилась на его груди, мои руки обнимают его плечи. На мгновение, я закрываю глаза. Я знаю, каким будет мой следующий шаг, но я должна найти для него смелость. Практически невесомо Эрик обнимает меня сзади. Я счастлива и мне кажется, что Эрик разделяет это чувство. И мы лежим так, в объятиях друг друга и все время мира действительно принадлежит только нам. Я поднимаюсь на колени и тяну Эрика за собой. Это именно та позиция, которая подойдет для воплощения моих планов. Я немного боюсь, но даже себе не могу ответить, что именно порождает этот страх. Я опускаю взгляд на его брюки, скрывающие что-то чужеродное.