Невинное начало, когда ничто не предвещало...
Сехун вообще редко мечтал, чтобы на голову собеседнику вдруг обрушилась наковальня, но прямо сейчас, кажется, тот самый момент. Даже когда его допекает личное чудовище, оно делает это чаще в молчании. — Мы могли бы зайти в кофейню у парка. Позвольте угостить вас чашечкой или двумя кофе и... Сехун выразительно проводит правой ладонью по волосам, чтобы продемонстрировать обручальное кольцо в двадцатый раз. Хоть бы хны. Господин Чан, как тетерев на току, никого не слышит, ничего не видит и раскладывает хвост веером. Эту черту в альфах Сехун ненавидит лютой ненавистью. Он смотрит на господина Чана с откровенной неприязнью, потому что устал делать прозрачные намёки. Как об стенку горох. Даже скажи Сехун прямо, что обручён и не собирается менять коня — то есть, жениха — на переправе, вряд ли господина Чана это смутит и остановит. — Чудесно выглядите, словно вы сами студент, а не преподаватель. Когда я увидел вас впервые... Сехун испускает тяжкий вздох и отворачивается. На широком крыльце в стиле барокко толпятся студенты, некоторые сидят на парапете у массивных перил. Один из студентов поднимается грациозным слитным движением и уверенно шагает к преподавателям, на ходу прячет в карман блокнот и карандаш. Господин Чан продолжает токовать и квохтать, но Сехун его уже не слышит вовсе. Следит за идущим им навстречу молоденьким альфой, словно видит его впервые в жизни. Разглядывает тяжёлую чёлку, что спадает до самых глаз, позволяя оценить скачущих в карей глубине бесенят. Любуется грубоватой лепки чертами лица, которые накидывают пару лет сверху истинного возраста и делают внешность породистой и запоминающейся. Господин Чан осекается, потому что на его глазах студент подходит к Сехуну вплотную, уверенно прикасается к губам и мягко целует. Мягко, но глубоко и тягуче. Неохотно отстраняется, осторожно проводит большим пальцем по нижней губе Сехуна и сияет яркой улыбкой на смуглом лице. — Привет, — тихо говорит, а у Сехуна солнечное тепло разливается под кожей со скоростью звука. Сехун отвечает тоже лёгкой улыбкой и на поцелуй, и на приветствие, потом косится на господина Чана. Тот взглядом ищет студенческий значок, чтобы узнать имя и фамилию наглого студента. Наверняка намеревается создать сложности сопернику. С нескрываемым удовольствием Сехун наблюдает, как лицо господина Чана вытягивается, когда тот находит имя и осознаёт, с кем предстоит сражаться за Сехуна. Выводы делает правильные: спустя миг господин Чан неловко прощается и спешит прочь. — Тебе совсем не обязательно было ждать меня, Чонин-и, — привычно ворчит Сехун, пока Чонин пытается отобрать у него портфель. — Да сам донесу, он не тяжёлый. Портфель Чонин всё-таки отбирает, накрывает ладонью пальцы Сехуна, крепко сжимает и увлекает за собой к ступеням. — Выглядишь усталым. Что-то случилось? — И вовсе нет. Я не устал. С чего ты взял только? — Сехун ворчит больше в силу привычки, чем всерьёз, потому что Чонин ждёт его и встречает после занятий уже восемь лет. В университете давным-давно все привыкли, что за бывшим студентом, а ныне преподавателем таскается маленький альфа и распугивает всех поклонников. Уже не маленький, конечно, но всё так же упрямо твердящий: "Это мой омега". О господине Чане Сехун забывает почти мгновенно. За день его измучили ботинки, но он, скорее, откусит себе язык, чем признается в этом. Чонин несколько раз оглядывается с удивлением, потому что Сехун отстаёт. Тот темп, в котором они обычно идут домой, наверное, превратился в рефлекс за эти годы, поэтому Чонин начинает испытывать смутное беспокойство. Сехун растягивает губы в успокаивающей улыбке, а в мыслях проклинает гадские ботинки. Ладно бы новые, но ведь эти он носил в прошлом году, и всё было нормально, а прямо сейчас он чувствует, как кожа впивается в плоть. Там даже скользко, как будто ботинки натёрли до крови. Выше пяток и чуть ниже лодыжек. Больно адски, и Сехун умирает в муках с каждым шагом, заставляя себя переставлять ноги по тротуару. Чонин не выдерживает, подходит вплотную и уверенно сжимает пальцами предплечье. — Обопрись на меня. — Низкий голос наполняют повелительные интонации, живо напоминающие Сехуну об огнедышащих драконах и что яблоко от яблони... Нет ни сил, ни желания сопротивляться и бунтовать. Тяжёлый пронизывающий взгляд становится последней каплей и вынуждает Сехуна безоговорочно подчиниться. В такие минуты он напрочь забывает о разнице в восемь лет. Или же ему начинает казаться, что это он сам младше на восемь лет. — Ты хотя бы обедал сегодня? — Да, не волнуйся. Просто день... такой. Чонин смотрит с искренним недоумением: течку Сехуна он чует как никто, даже лучше самого Сехуна, и никогда не ошибается. — Нет-нет, просто тяжёлый день, — слабо улыбается Сехун и невольно прижимается боком к Чонину плотнее. Чонин горячий и надёжный, и это именно то, что нужно. Сехуну кажется, что тепло Чонина разливается по его телу и обнаруживает скрытые источники силы. Этих сил как раз хватает, чтобы дойти до дома. Уже в ванной Сехун без опаски стягивает брюки и носки и обиженно таращится на алые полосы на ногах. Там, где весь день тёрлись задники. Крови нет, как и волдырей, просто покрасневшие полоски на коже. Сехун наносит на них охлаждающую мазь и хочет растечься лужей на полу от невыразимого облегчения. Привычным движением он достаёт из шкафчика наполовину опустошённую пластинку, бросает в рот таблетку и запивает водой из-под крана. Почти ритуал. Умывшись и накинув на плечи халат павлиньей расцветки, Сехун неторопливо затягивает пояс и слабо улыбается собственному отражению. Тогда и замечает, какое у него бледное лицо. Бледнее, чем обычно. Неудивительно, что Чонин забеспокоился. — Завтра надо заглянуть к доктору... — определяет для себя установку Сехун. К врачу ему полагалось сходить ещё неделю назад, но он пропустил. Случайно вылетело из головы начисто, хотя он много лет исправно ходил к врачу каждый месяц на профилактические осмотры, как и каждый уважающий себя омега. На выходе из ванной его обнимают за пояс, прижимаются к спине и короткими поцелуями помечают чувствительную кожу там, где шея переходит в плечо. Объятия, прикосновения и поцелуи мягкие, ненавязчивые. Сехун даже едва ощущает узкие бёдра, что слегка притираются к его ягодицам, но поднимающееся волной возбуждение хватает за самое горло, мешает сделать вдох. От неожиданности он даже замирает на месте и невольно втягивает голову в плечи. Чувствует слабое облегчение от того, что Чонин тоже спешит в ванную, поэтому не улавливает эти мелочи, а отпускает Сехуна, напоследок огладив ладонью напряжённый живот. Пока Чонин торчит в душе, Сехун вываливает содержимое портфеля на диван, роется в образовавшейся куче и находит маленький чёрный блокнот, исписанный датами и сроками. Сверяет несколько раз и убеждается, что до течки ещё три недели. Потом он медленно собирает вещи и запихивает в портфель, озадаченно размышляя о странностях. Всего несколько минут назад он отреагировал на прикосновения и близость Чонина примерно так же, как если бы... Но три недели. Это кажется странным, хотя год назад цикл у Сехуна уже сбивался. Правда, чутьё Чонина и тогда не подвело — он примчался в университет ровно за час до того, как Сехуна прихватило. Чонину хватило этого часа, чтобы надёжно изолировать своего омегу ото всех, кроме себя. Он вообще всегда чуял до минуты начало течки, хотя сам Сехун порой мог промахнуться на день или два в расчётах. А если бы цикл снова сбился, Чонин ведь почуял бы, непременно почуял бы. Но он же не чует?***
Это мелкое чудовище ворвалось в жизнь Сехуна лет десять назад, но тогда ничто не предвещало катастрофу. А вот восемь лет назад грянуло со всей дури. Сехуна пригласил на свидание первый красавец на курсе, решил пустить пыль в глаза и привёл в дорогой ресторан. Манеры ухажёра оставляли желать лучшего, и Сехун злился на себя: хватило же глупости вообще принять приглашение и согласиться на свидание. Сехун собирался уйти, ухажёр возражал, и тут детским баском им обстоятельно и заявили: — Дядя, отвали от моего омеги. Я ещё маленький, чтобы откручивать тебе голову собственноручно, но вот заказать тебя мне денег хватит. Сехун вместе с навязчивым ухажёром оторопело уставились на тощего смуглого мальчонку в ослепительно белой матроске и тёмно-синих шортах. Над кромкой гольфов проступали пятна синяков, украшавших крупные коленки. Мальчонка смотрел не по-детски серьёзно и хмурил брови. Знакомый такой мальчонка, нескладный, похожий на длинноногого неуклюжего жеребёнка. Тот самый, что когда-то настойчиво пихал Сехуну в руку кучу бумажных платков и просил не реветь. — Ха-ха, деточка, у тебя денег только на карманные расходы и будет, — скорчил хорошую мину при плохой игре наглый альфа-ухажёр. Мальчонка молча выудил из кармана именную платиновую карту Драконас и выразительно повёл бровью. Ухажёра как ветром сдуло. А Сехун потом плёлся домой под присмотром малолетнего чудовища, что шагало следом в трёх метрах позади и "охраняло". Чудовище осталось торчать под дверью дома, а Сехун лихорадочно искал в старой коробке визитную карточку частного учителя Пак Чанёля. Нашёл со скрипом, даже дозвонился, хотя Пак Чанёль уже оказался Ву Чанёлем. Охрана сбилась с ног в поисках "сокровища" господина Ву, и Сехун оказал им неоценимую услугу, раскрыв местонахождение наследника строительной империи Драконас. Потом Сехун с ликованием в сердце смотрел, как вопящее и вырывающееся из рук охраны чудовище убирали подальше от его дома. Сехун решил, что самое время расслабить булки и дышать ровно. Да не тут-то было! На следующий день после занятий чудовище торчало на крыльце университета с охапкой зелени в руках и терпеливо караулило "своего личного" Сехуна. Сехун хотел провалиться сквозь землю от стыда, потому что это было хрен знает что и сбоку бантик. В то время как все нормальные омеги хвастались поклонниками, сам Сехун удирал проулками от тринадцатилетнего мальчишки, вбившего себе в голову, что Сехун — его омега. Это мелкое чудовище невообразимым образом пронюхивало обо всех сехуновских свиданиях и срывало их нагло и бесцеремонно. Ещё и обижалось, что Сехун мог смотреть по сторонам, когда у него есть такое сокровище, как Чонин. "Сокровище", каково?! Папочки Ву явно избаловали ребёнка сверх всякой меры и обеспечили завышенным самомнением на всю оставшуюся жизнь. Сехун выл, бросался на стены, пытался увещевать невыносимого мальчишку, даже угрожал. Но всё было бесполезно, потому что помимо упрямства и дерзости у семьи Ву хватало денег и власти, не говоря уж о том, что университет получал немалые средства от Криса Ву, и бросить университет Сехун не мог. Мелкий засранец ещё носил с собой блокнот и короткими штрихами там что-то малевал, поглядывая на Сехуна. Пришлось закатить скандал, когда Сехун сцапал-таки блокнот и обнаружил там кучу своих портретов. Помимо довольно невинных рисунков там нашлись и вполне откровенные, умоляющие о жестокой цензуре. — Смутно знакомая задница, — протянул Чанёль, разглядывая рисунок в блокноте. — Мне б такую. Так и тянет пожамкать... Наверное, Сехун выразительно позеленел от злости, потому что Чанёль спохватился, ойкнул и вручил блокнот страшному и ужасному Крису Ву. — Впечатляющие булочки, — кивнул Крис. — Ну хоть понятно, что платоническим интересом тут не пахнет. Ребёнок растёт, это естественно, что ему интересно... — ...подглядывать и рисовать мою задницу? Где попало? Чтоб кто угодно мог увидеть? — не вынес таких издевательств Сехун. — Я никому не собирался показывать, — пробурчал понурившийся Чонин. — Это мой омега, только для меня. — Ну вот, всё чудесно, тем более, рисунки очень даже неплохие, моя школа. Инцидент исчерпан, — подвёл итог Крис Ву таким тоном, что сразу стало ясно — любые споры приведут к крупным неприятностям. Мелкое чудовище продолжало Сехуна преследовать, рисовать его пятую точку, а Сехуну оставалось только смириться с этим. Так Сехун мучился и изводился несколько месяцев, пока ранней весной один из поклонников не позвал его в поездку на озёра. Несчастный Сехун согласился сразу же, лишь бы подальше от личного чудовища, которое всюду таскалось за ним второй тенью. Первый поцелуй Сехуна состоялся на заснеженной набережной. Почти. Мог бы состояться, если бы не один вреднючий мелкий альфа, уронивший поклоннику на ногу тяжёлый кирпич. — Это мой омега. И его губы — тоже мои. — Господи, ты когда-нибудь отстанешь от меня, мелочь? Ненавижу тебя! Слышишь? Чтоб ты провалился... Доведённый до отчаяния Сехун представил, во что в скором времени превратится его жизнь, и рванул прочь сразу ото всех проклятых альф. Рванул прямиком по озеру, даже не подумав, как ненадёжен весенний лёд. Удача любит глупцов, а вот умников — не очень. Сехуна лёд выдержал, а вот маленький альфа, кинувшийся за ним, чтобы спасти омегу-дурака, то ли не заметил полынью, то ли ещё что, но добротно окунулся в ледяную воду, а течением его закономерно снесло в сторону. Хорошо ещё, что охрана не дремала. Мальчонку вытащили из воды, но никого и близко к нему не подпустили. Сехун вернулся домой измотанным и морально убитым, а на следующий день на крыльце засаду не обнаружил. И на следующий — тоже. Сначала он вздохнул с облегчением, решив, что мелкого альфу излечило купание в холодном озере, а потом заволновался. И не зря. Спустя неделю к нему нагрянул Крис Ву собственной персоной. Смерил ледяным взглядом, поморщился с досадой и дал две минуты на сборы. Разумеется, Сехун высказался. Пока высказывался, две минуты истекли. Его вмиг скрутили, засунули в салон машины и отвезли в дом Криса Ву. Дом. Домище. Особняк. Или где там полагалось жить принцам крови и огнедышащим драконам? Короче, что-то большое и безумно дорогое, с целым штатом прислуги. Сехун жался к стенке, пока Крис Ву медленно расчленял его заживо всего лишь взглядом. Дракон не оценил покушения на своё сокровище, хотя кто тут вообще на кого покусился? Ситуацию и жизнь Сехуна спасало исключительно наличие рядом Чанёля, который с трудом уменьшал гнев дражайшего супруга. Причина ярости Криса Ву вскоре стала ясна: Чонин заболел после купания в ледяной воде, валялся в бреду, но дело осложнялось ещё и душевным состоянием ребёнка, который тихо шептал, что Сехун его ненавидит. Сехун ясно понял: если Чонин не поправится, живым из этого особняка его не выпустят. У Сехуна душа уходила в пятки от одного вида Криса Ву. Порой хотелось просто выброситься из окна, лишь бы оказаться подальше от этого монстра. Монстр становился ручным исключительно рядом с Чонином, которому нежно целовал пяточки, и шёпотом уговаривал выздоравливать поскорее. Сехун тихо сползал по стенке и лихорадочно обдумывал варианты побега, но Чанёль предостерегающе качал головой и выразительно проводил ребром ладони по горлу, намекая, что хуже будет. На семейном совете Крис вновь недовольно оглядел Сехуна, но решил, что сойдёт, коль уж Чонин выбрал себе такого омегу. Мнением Сехуна по данному вопросу он, как и прежде, интересоваться не стал, ослеплённый своим малолетним "сокровищем" и его царской волей. — Чонин из отца верёвки вьёт, — тихонько объяснил Чанёль. — Лучше не рыпаться. — Но ему всего тринадцать! — трагичным шёпотом воззвал к здравому рассудку Чанёля Сехун. Там же не альфа, а одно название пока. — Приспособитесь как-нибудь, — пожал плечами Чанёль. И этот — туда же. Входить в положение Сехуна никто не собирался. А Сехун не представлял, как он будет смотреть в глаза людям: такой здоровый лоб, омега двадцати одного года, и мелкий альфа-ребёнок прицепом. Курам на смех. Курам или не курам, а одного взгляда Криса хватило, чтобы вечером Сехун сидел у кровати Чонина, как бобик, и хорошо поставленным голосом читал университетский учебник по теории сетей. Заодно выяснил, что в школу Чонин не ходит уже несколько лет, потому что освоил учебные программы вперёд. Одарённый ребёнок. Температура спадала неохотно, поэтому чаще всего Сехун видел лишь кончик носа Чонина. Лоб и глаза закрывала влажная салфетка, а подбородок Чонин прятал под одеялом. Сехун осторожно поглядывал иногда на неподвижного Чонина и даже сквозь одеяло замечал, как тот исхудал за время болезни. Сехун четвёртый вечер читал Чонину учебник, когда тот всё-таки шевельнулся и дотянулся до его ладони. Крепко сжал пальцы, улёгся на боку и свернулся клубком. У Сехуна голос дрогнул, но он продолжил чтение. Читал, пока Чонин не уснул, продолжая держать его за руку. Сехуну было неловко отбирать руку у ребёнка, поэтому он отложил учебник, сполз на пол и остался сидеть у кровати. Вспоминал, как однажды очень серьёзный мальчик протянул ему платок и с удивительной уверенностью сказал, что ничто не стоит сехуновых слёз, они слишком драгоценны, потому незачем переводить такое богатство зря. Справившись с болезнью, Чонин повадился встречать Сехуна каждый день после занятий. Поначалу просто ходил следом молчаливой тенью, потом это превратилось в своеобразные прогулки, а ещё позднее Сехун, наверное, просто привык. Да и обошлось без насмешек со стороны. Студенты быстро прознали, кто такой Чонин, а репутация его отца обладала фантастическим свойством производить на людей неизгладимое впечатление. Вскоре Сехуна считали тем ещё прохвостом, что смог задурить ребёнку голову и обеспечить себе радужное будущее. Вот так в один миг из жертвы Сехун превратился в злодея без каких-либо усилий с собственной стороны. — Пролез в семейку Ву без мыла, вот хмырь. — Такой расчётливый, а кто бы мог подумать... — Хорошо устроился, как у Бога за пазухой. А то, что это именно Чонин всюду ходил за Сехуном и заявлял на него свои права, никого не волновало. Точно так же никого не волновало, что Чонин ребёнок всего лишь, маленький и тощий. Альфа? Там и смотреть было не на что — женилку даже ещё толком не отрастил. Свидания, романтика? Где уж там... У Чонина в голове были его любимые игрушки, физика, математические теории, конструкторские проекты и танцы. Ну и Сехун, конечно. Куда же без Сехуна? На сущность Чонина намекали исключительно откровенные зарисовки и наброски пятой точки Сехуна в любимом блокноте. Оставалось невольно задаваться вопросом: чью ещё задницу так часто и так много рисовали с разных ракурсов? Наверное, больше ничью. На день рождения Сехуна осчастливили игрушечной моделью самолёта и потребовали запустить в небо самостоятельно. Сехун смирился со своей незавидной участью и порадовал ребёнка. Ребёнок при этом нагло жил на два дома и считал всерьёз, что имеет право теснить Сехуна в его квартирке, порой там ночевать, подглядывать за Сехуном и рисовать ещё больше обнажённой натуры. Сехун пускал всё на самотёк и прощался с личной жизнью. Прощался аж четыре года, в течение которых попривык и начал находить плюсы в своём положении. Решил, что самое время расслабить булки и дышать ровно. Не тут-то было! Потому что мальчик рядом с ним совершенно незаметно превратился в мужчину, по-прежнему уверенного, что Сехун — его личный омега. Сехун долго не обращал внимания на взгляды со всех сторон, на шепотки коллег, на выставку омег после занятий у крыльца, где его ждал Чонин, на волокущихся следом за ними омег-первокурсников, на куртки и пальто Чонина, заполонившие стенной шкаф. Однажды он даже по ошибке в спешке ухватил пальто Чонина и примчался в нём на работу, а после удивлялся, что в тот день ни один альфа к нему не подошёл и не стал изводить обычными ухаживаниями. Сехуна стукнуло по голове только в день рождения Чонина, когда они собирались в особняк Ву. Восемнадцатилетие сына Крис желал отметить официально. Отговорки не принимались, и Крис сразу же выдвинул ультиматум: либо Сехун едет по-хорошему, либо Сехун едет по-плохому. Третий вариант не допускался в принципе. Сехун вздохнул и заглянул в магазин игрушек, чтобы купить Чонину воздушного змея. А потом Чонин выскочил из комнаты, смущённо потупил взор и подошёл к Сехуну с галстуком в руках. Завязать у него не получалось. Сехун молча затягивал галстук аккуратным узлом. Покончив с этим, машинально отступил на шаг, чтобы оценить результат. Сглотнул. Громко и с трудом. Потому что будто впервые увидел Чонина. Не было больше тощего и нескладного мальчонки в матроске. Был стройный и гибкий ладный юноша, высокий и широкоплечий, яркий. Он уже не запрокидывал голову, чтобы посмотреть Сехуну в лицо, не носил пластыри по всему телу, не щеголял разрисованными маркером руками и запасами конфет в карманах. Перед Сехуном стоял альфа в строгом тёмном костюме, выглядел на двадцать и, определённо, привлекал внимание. Реакция Сехуна Чонина явно озадачила. Он растерянно провёл ладонями по пиджаку, проверил пуговицы и тронул пальцами галстук. — Что не так? А, ботинки... Видение исчезло с глаз Сехуна, чтобы через миг вернуться, прыгая на одной ноге и натягивая на другую ботинок. Сехун ещё раз сглотнул, уставившись на мохнатую лодыжку. Катастрофа случилась — маленький кошмар вырос, и Сехун не мог связно думать из-за этого. Не то чтобы он не подозревал, что дети имеют свойство расти, но в отношении Чонина об этом как-то думалось в последнюю очередь, а тут вдруг вот, вылезло. Получи и распишись. Во время официального приёма в доме Ву Сехун украдкой поглядывал на Чонина и пытался понять самого себя. Но мозг ещё не вышел из глухого ступора, потому думать выходило неважно. Сехун даже по поводу подарка спохватился отнюдь не сразу. Сначала вручил, а потом уже смутился, осознав, насколько нынешний подарок был неуместен. Чонин разобрался с упаковкой и заметно помрачнел. Детская игрушка вряд ли входила в список его ожиданий. Он бросил на Сехуна косой взгляд и после улыбался уже вымученно и нерадостно. С каждым днём неловкость нарастала. Сехун проявлял чудеса находчивости, изобретая предлоги и отговорки, лишь бы не позволить Чонину привычно ночевать у него дома. Потому что маленький альфа, который и женилку не отрастил, под боком у омеги — это полбеды, но совершеннолетний Чонин — это ж капец натуральный. И соседи хороши, хоть бы вовремя поглядели на Сехуна с осуждением, дескать, негоже взрослого альфу на ночь в дом водить. — А что это Чонин-и запропал куда-то? Сехуну хотелось на это ответить исключительно нецензурно. С горя он согласился на свидание с одним из новых преподавателей, до которого слухи о личном сехуновом чудовище ещё не дошли. Погода в тот день была ужасная — шёл дождь с мокрым снегом. Свидание получилось примерно таким же, как погода, а когда Сехун вышел из кафе в сопровождении поклонника, увидел у входа Чонина. Тот стоял под дождём, привалившись спиной к стене. Влажная чёлка свесилась на глаза, с отдельных прядей скатывались прозрачные капли и разбивались о тёмную кожаную куртку. Он отлип от стены, медленно подошёл, не бросив ни одного взгляда на альфу. Смотрел только на Сехуна. — Он тебе в самом деле нравится? Очень сильно? Сехун внутренне подобрался от негромкого низкого голоса. Голоса, что ласкал уши. Будто кончиком языка по кромке. — Парень, тебя учили не приставать к людям? — сердито вмешался спутник Сехуна. — Это мой омега. Хочу и говорю с ним, — огрызнулся Чонин. Сехун, как в идиотской мелодраме, разнимал двух сцепившихся альф. На помощь подоспел и официант из кафе. Домой пришлось ехать на такси, там уже сушить куртку Чонина и уговаривать паршивца на осмотр. Чонин в руки не давался долго, но после всё же позволил Сехуну осмотреть пострадавшую губу и ссадину на скуле. Разбитые костяшки всё ещё кровили. Сехун сбегал за аптечкой, усадил Чонина на диван, плюхнулся рядом и дрожащими руками взялся за бутылочки и тюбики. Кое-как обработал разбитые руки и ссадину на скуле. Чонин не дёргался и сидел смирно. Когда же дело дошло до ранки на губе, Чонин зашипел и шарахнулся в сторону. — А ну иди сюда. Снова кровь пошла... — Не надо. — Чонин прижал к губе кончики пальцев и поморщился. — Само заживёт. — Давай хоть мазью, чтобы не так больно было, — вздохнул Сехун. — Лучше другим. Сехун и сообразить ничего не успел, просто вдруг на затылок легла тёплая ладонь, потянула, а потом... Потом Чонин легонько сжал губами нижнюю губу Сехуна, отпустил, провёл языком, коротко выдохнул и уверенно поцеловал. Внезапность всего этого вынудила Сехуна поддаться, принять поцелуй и даже ответить, позволить Чонину невесомо касаться его языка, опять и опять трогать губы, обжигая их частыми выдохами и соприкосновениями. Чонин медленно и неохотно отстранился, забрался на диван с ногами и нахохлился. Пару раз покосился на застывшего Сехуна, шумно вздохнул и едва слышно спросил: — Чем я хуже, чем тот? Что во мне такого, что ты не хочешь смотреть на меня? Что во мне такого, что ты постоянно убегаешь от меня? — Чонин-и... — Я уже не ребёнок. Я точно знаю, что ты мой. Чувствую. А ты смотришь на кого угодно, но не на меня. Всё ещё считаешь ребёнком, хотя все вокруг думают, что мы почти одного возраста сейчас. Чонин умолк и переплёл пальцы на коленях. На костяшках кровь загустела и запеклась сухой корочкой. Сехун глупо смотрел на руки Чонина и не знал, что и как сказать. Чонин через минуту поднялся с дивана и убрёл в прихожую. Потом Сехун услышал, как захлопнулась дверь. А днём Сехун полюбовался на поникшую выставку омег у крыльца, которые не дождались явления Чонина. Сехун тоже не дождался. Было непривычно и даже зябко идти домой в одиночестве. Обычно Чонин слушал его рассказы о том, как прошёл день, иногда шутил или уютно молчал, если Сехуну говорить ни о чём не хотелось. А в подобные промозглые дни Чонин позволял держаться за тёплую руку или отогревал замёрзшую ладонь Сехуна в кармане своего пальто. Сехун медленно брёл по тротуару и невольно размышлял о том, как мало места в его жизни Чонин занимал, несмотря на постоянное, казалось бы, присутствие. Чонин встречал его после работы, провожал до дома, иногда помогал нести пакеты, если Сехуну нужно было зайти в магазины. Временами заходил на чашку чая, временами оставался ночевать, но чаще просто провожал. Вроде бы ничего особенного. Привязавшийся ребёнок, который вбил себе в голову, что Сехун его омега. Дети и не такое отмочить могут. Но Чонин уже не ребёнок — Сехун собственными глазами видел, сподобился. Чонин ещё и в драку полез со своим навязшим в зубах "Это мой омега". Дома Сехун сначала долго разглядывал отражение в зеркале, а затем просматривал общие снимки с дня рождения. Ему постоянно говорили, что он выглядит гораздо моложе, чем должен бы. На снимках вместе с Чонином они смотрелись вроде бы неплохо. Чонин, конечно же, выделялся эффектной внешностью, а вот себя Сехуну трудно было оценить объективно. На следующий день Чонин опять не пришёл, а Сехун после работы отправился к врачу, у которого регулярно наблюдался. Вопрос по поводу внешности вызвал у врача мягкую улыбку. — Дайте я угадаю... Ваш альфа младше вас лет на пять или больше? — А что? — испуганно напрягся Сехун, пытаясь осторожно решить, можно ли назвать Чонина его альфой или нельзя. — Если да, то всё в порядке. Альфа влияет на ваши биоритмы. Если альфа моложе на пять или больше лет, омега будет выглядеть тоже моложе, ну и это отражается на репродуктивной функции организма. Обычно омегам после тридцати пяти родить сложно, а после сорока — и вовсе вряд ли. Вам это не грозит. Наверное, и в сорок пять сможете, если альфу не смените, конечно. Это в порядке вещей. Закон трансформации энергии, можно сказать. Если омега хочет хорошо выглядеть, ему достаточно завести молодого любовника. Сехун смущённо покраснел и торопливо попрощался с врачом. Молодой любовник, да уж. В жизни Сехуна не то что молодые, а вообще никакие любовники на дороге не валялись. Чонин отвадил всех, кого мог. У Сехуна даже первый поцелуй накрылся медным тазом по вине малолетнего чудовища. Сехун резко остановился, едва понял вдруг, что первый поцелуй у него не накрылся, вообще-то. Первый поцелуй у него подло украли несколько дней назад, а спохватился он только сейчас. И даже поругаться по этому поводу никак — не с кем. Наглый вор свалил в туман и носа из тумана не казал. Сехун позвонил родителям. — Опять жопа, да? — "приветливо" спросил Кёнсу. — Почему сразу жопа? — Потому что ты вспоминаешь о нашем существовании, когда тебе в петлю влезть охота. А как хорошо всё, так ты и номер забываешь. Отец тебе привет передаёт, дистанционно. Лезть в омежьи дела ему неохота, поэтому он самоудаляется в ванную. — Пап, у тебя первый поцелуй с кем был? С отцом, да? — Какой кошмар, — шумно вздохнул Кёнсу. — Мой сын соизволил поцеловаться впервые на старость глядя. Четверть века миновала. Ещё дольше ты подождать не мог, так? У тебя там уже всё ссохлось же. Мы тут поседеть успели в ожидании внуков. Когда рожать? — Пап! — воззвал в отчаянии Сехун. — Я тут вообще-то о первом поцелуе спросил. Всего лишь! — Хочешь сказать, там уже всё пробивать надо, раз дальше поцелуя никак? — Господи... Ну не целоваться же с ребёнком было. — С каким ребёнком? — Ему восемнадцать, — шмыгнув носом, неохотно признался Сехун. — Значит, справится. Молод и полон сил. Когда свадьба? Сехун печально поведал нелепую историю о маленьком альфе. Поведал и о том, во что эта история вылилась. Он и раньше порывался рассказать, но как-то не сложилось, да и неловко было признаваться в таком. — Весь в отца пошёл. В теории такой умный, а на практике круглый дурак. С ребёнка взять нечего, тут ты прав, но сейчас у тебя под боком вполне себе крупный альфа. Если в нём нет ничего, что было бы тебе противно, то почему бы тебе не пригласить его просто на свидание? Попробуй с ним встречаться так, словно он твой новый поклонник. А там и видно будет, что из этого выйдет. Если не сложится, он и сам от тебя отстанет. А если сложится, то оба в выигрыше. Тут и плюс есть — ты уже давно его знаешь, имеешь представление о достоинствах и недостатках, будешь знать, где соломку стелить. Как зовут-то? — Ву Чонин, — тихо отозвался Сехун, переваривая папин совет. В трубке вдруг загремело и грохнуло. — Пап? Папа?.. Эй! — Папа в глубоком обмороке. Что ты ему сказал? — Да так, ничего... Привет, отец. Я потом позвоню. — Сехун поспешно попрощался с Минсоком, чтобы тот тоже не отключился от перспективы породниться со знаменитым монстром, и прочно задумался. Совет Кёнсу не так уж и сильно его впечатлил, но повидаться с Чонином всё же стоило. Хотя бы просто объяснить Чонину, как выглядело его поведение в глазах взрослого омеги, и что нельзя ждать всего и сразу в такой ситуации. Что маленький альфа со своим "Это мой омега" вызывает умиление, конечно, но... Но этот маленький альфа всерьёз собирался спасать Сехуна на весеннем озере с хрупким льдом, а потом тихо спал, пылая от жара, и держался за руку Сехуна. И ходил изо дня в день встречать Сехуна после работы, чтобы просто проводить домой. В итоге у Сехуна до сих пор вся квартира забита вещами Чонина и даже пропитана сладко-острым запахом паприки. Потом Сехун донимал Чанёля по телефону, чтобы узнать номер Чонина. Было стыдно и неловко, потому что за несколько лет Сехун и сам мог взять номер. Получив требуемое, Сехун долго настраивался на звонок, а когда позвонил, упёрся взглядом в циферблат часов. До полуночи оставалось всего несколько минут, но сбросить вызов Сехун не успел. Длинные гудки стихли, а в трубке молчали. Сехун едва различал лишь тихое дыхание. Не выдержав этой пытки, Сехун всё-таки сбросил вызов и съёжился на диване, а потом пришло сообщение: "Загляни в почтовый ящик". Сехун сначала проверил электронную почту, только потом додумался подойти к двери, открыть и пошарить в ящике для газет. Нашёл там лилию с примотанным к стеблю крошечным жирафиком и письмо. Лилия угодила в вазу с водой, жирафик перекочевал на прикроватный столик, а сам Сехун забился под одеяло с конвертом в руке. В письме Чонин предлагал начать всё заново. Просил Сехуна забыть обо всём и просто встретиться с ним так, будто они только познакомились. Приглашал прокатиться на парковом паровозе в субботу. Сехун глупо смотрел на письмо. Предложение покататься на парковом паровозе в свете возможностей наследника строительной империи ошарашивало. Неслабо. Чонину ничего не стоило выкупить целый ресторан для свидания в центре города — ему бы денег хватило на сотни подобных выходок. И хватило бы денег, чтобы ночью согнать к дому Сехуна всех владельцев ювелирных лавок вместе со всеми их товарами. Сехун задумчиво сцепил зубы на кончике указательного пальца и расправил письмо на подушке. Просто вспомнил, что Чонин ни разу ничего подобного не делал. Никогда не козырял своим положением и состоянием перед Сехуном. Сехун лишь помнил платиновую карту в руке тринадцатилетнего мальчугана, да и то продемонстрированную альфе. Но вообще Сехун никогда не понимал, как Чонин смог вырасти нормальным при таком-то отце. Криса Ву боялись панически, а Чонину хоть бы хны. Он даже спорил с отцом совершенно спокойно и без капли трепета, пока все окружающие в предынфарктном состоянии расползались по ближайшим укрытиям. Сехун ещё поразмышлял, но так и не вспомнил ни одного случая, когда бы Чонин заявился куда-нибудь на роскошной машине или в сопровождении охраны, торжественно и с помпой. Он всегда приходил один, с блокнотом или с книгой, тихо ждал Сехуна и провожал домой. Одежду носил добротную и не дешёвую, но не крикливую. Украшений тоже никаких не надевал. Не морщил презрительно нос, когда Сехун заходил в лавки, магазины или супермаркеты. Просто ходил следом и смотрел с живым любопытством, отыгрывая роль носильщика. Сехун как-то потерял свою карту и оказался в неловком положении, набрав кучу всего и застыв у кассы с пустыми карманами. Обшарил всё, а карту не нашёл. Чонин молча и незаметно для прочих сунул ему в ладонь свою именную платиновую. Ненавязчиво так. Необременительно. Хотя Сехуну всё равно было стыдно до такой степени, что он даже не поблагодарил Чонина. Сразу отдал карту, а на следующий день ещё и наличными вернул всё, что потратил. Без комментариев с обеих сторон. После свидания и катания на парковом паровозе они решили встретиться в следующую субботу. Потом ещё раз и ещё. Чонин обычно спрашивал, куда Сехун хочет сходить, и они просто шли туда. Пока субботы не перестали иметь значение. Чонин вновь ждал Сехуна в конце каждого рабочего дня, отводил домой или туда, куда Сехуну хотелось. Сехун подспудно всё опасался, что однажды это выльется в выкупленный ресторан для свидания, но не выливалось. Чонин казался спокойным и уютным и ничем и никак не подчёркивал, что принадлежит к иному сословию. Сехуну вообще денег хватало собственных до той степени, когда и на родительские покушаться незачем. Он не мог себе позволить прямо сейчас купить дом, который ему нравился, но всё же. Зато лет через пять точно купил бы. Потом случилась неприятность с Кёнсу. Сехун как раз спускался по ступеням университета, когда позвонил отец и попросил в панике срочно приехать. Аппендицит. Вроде бы ничего страшного, но Минсок не переваривал больницы и боялся врачей, поэтому Сехун отлично себе представлял его состояние. Поехать стоило как раз ради отца, чтобы подбодрить и поддержать. Сехун растерянно застыл на крыльце, лихорадочно вспоминая расписание поездов и автобусов, а Чонин просто ухватил его за руку и потащил за собой, на ходу вызванивая машину и уговариваясь с отцом по поводу внезапных выходных для Сехуна. Так Сехун попал в больницу в родном городе ещё до темноты, обнял Минсока и убедился, что с Кёнсу всё в порядке — осложнений не возникло. Пришлось представить родителям Чонина с риском выдворить обоих в долгий обморок. Они недоверчиво разглядывали Чонина с явным сомнением на лицах. — А он точно... ну... тот самый? — шёпотом потом спрашивал Кёнсу, когда Чонина спровадили за фруктами для пациента. — Выглядит совсем обычным. То есть, красивый аж жуть, но по нему и не скажешь, что прям принц. Нормальный красивый альфа, как будто в соседнем доме через улицу живёт. — Точно, пап. Тот самый. И можешь мне поверить, знакомиться с его отцом ты не захочешь. — А вы уже... хм? — Пап! — возмутился Сехун. — Ты только после операции, о чём ты вообще думаешь? — Вот именно! — встал в позу Минсок. — До свадьбы пусть даже не раскатывает губу на задницу Сехуна. Кёнсу закатил глаза. — Ну что за ханжество? А сам-то? Заделал Сехуна за два месяца до свадьбы! — А я — особый случай, — невозмутимо отбрил Минсок. Тут Чонин вернулся, обременил Кёнсу мешком с разными фруктами и утащил Сехуна из палаты к его облегчению. — А ты совсем не похож на своих родителей, — улыбнулся он на ходу и вытащил из кармана путеводитель, который уже успел где-то раздобыть. — Ты тоже не слишком смахиваешь на отца, хотя о твоём папе я ничего не могу сказать. — Сехун знал, что папа Чонина умер при родах, но ни разу не видел даже фото. Чонин остановился, достал телефон, потом протянул Сехуну. Снимок был явно свадебный. Рядом с Крисом улыбался смуглый омега, но сходства с Чонином Сехун так и не нашёл. Даже оттенок кожи другой. — Я в деда пошёл, — объяснил Чонин. — Чанёль говорит, что вот прямо вылитый, а на отца и папу не похож, ты прав. Сехун вернул Чонину телефон, заодно путеводитель отобрал — выкинул в мусорную корзину. — У нас дома побудешь. — А это удобно? — Ты шастаешь за мной уйму лет. Вот это было неудобным. А у моих родителей дом не крошечный, да и прислуга есть. Пошли уже. Второй поцелуй в жизни Сехуна случился как раз в родительском доме. Ничто не предвещало катастрофу, когда Сехун просто зашёл пожелать Чонину спокойной ночи. Если бы Сехун умел видеть сквозь стены и двери, то никогда бы так не влип, но он не умел, поэтому зашёл в комнату именно тогда, когда Чонин мог принять его исключительно в полунаброшенном на бёдра полотенце. Сехун зашёл и прямо сразу оказался перед выходящим из ванной Чонином, на ходу оборачивающим бёдра треклятым полотенцем. Немая сцена с мысленным воплем Сехуна в сто децибел, резкий разворот и старт с места. Только Сехун не заметил, что дверь за собой машинально закрыл, а сквозь двери ходить он ещё не научился, потому влип лбом в твёрдое дерево. Со стуком. Потом Сехун испуганно смотрел на обнимавшего его Чонина. Тот осторожно гладил его кончиками пальцев по ушибленному лбу и слабо улыбался, пока не коснулся этой самой улыбкой сехуновых губ. От тёплого дыхания до мягких касаний к верхней губе. Сехун дышать боялся, пока ощущал скольжение языка по нежной коже, а потом опрометчиво подставлял губы и дрожал, пока Чонин языком проводил по сомкнутым зубам, оглаживал пальцем уголок рта и терпеливо ждал, когда же Сехун позволит ему забраться чуть дальше. Сехун позволил. Он сам себе казался податливой глиной в крепких руках Чонина. Даже не подумал сопротивляться, когда его укладывали на кровати, а после прижимали худым горячим телом к матрасу. Запустить пальцы во влажные тёмные волосы оказалось так приятно, что Сехун сам притянул Чонина к себе плотнее, чтобы получить больше. Спохватился Сехун, когда проворные пальцы забрались за пояс его брюк и почти невесомо огладили низ живота. Он с силой упёрся ладонями в грудь Чонина и хрипло прошептал: — У тебя есть?.. Чонин замер, потом покачал головой. — А у тебя? — Вообще ничего. Через минуту они грустно сидели рядышком на кровати и пытались остыть. Не то чтобы так уж важно было заниматься подобным при полной защите, но Сехун немного боялся. Поскольку он никогда не спал с альфами, то и течки у него ни разу не приключалось. А вот если бы они с Чонином зашли так далеко, то избежать течки уже не вышло бы. Поэтому в тот вечер Сехун остановил Чонина больше именно поэтому, чем из-за риска возможной беременности. Течка Сехуну представлялась концом света. — Это всего лишь пара-тройка дней, — возмущался после Кёнсу. — Не будь ребёнком. И это случается не по два раза на неделе. Ты сам потом захочешь, чтоб было почаще. — А вдруг ему не понравится? — резонно вопросил Сехун. — Я же никогда... ну... я же ничего не умею. — Тебе и не надо. Ты свежий, с роскошной попой — чего ещё желать? — Ага, и на восемь лет старше. У меня там всё засохло... — Сехун обескураженно заткнулся, потому что дверь в палату распахнулась, явив Чонина, Минсока и врача. Дни до выписки Кёнсу прошли без потрясений, ну а после Сехуна доставили домой так же быстро и без лишней суеты. Чонин проводил его до самой двери квартиры, обнял за пояс, коротко тронул губами щёку и сунул в карман что-то. Сехун смотрел, как Чонин уносился вниз по лестнице, и щупал пальцами в кармане пластинку с таблетками. Догадывался, какими. Потом уже дома достал и осмотрел. Таблетки были для омег из дорогой фитосерии, считались самыми надёжными и даже полезными, помимо защитного эффекта ещё и обладали свойством поддерживать гормональный и иммунный баланс. На работе, когда пришло время "окошка" в расписании, Сехун сидел за ноутбуком и лазил по сайтам с интимной тематикой для омег. Стоило двери в комнату отдыха распахнуться, и Сехун подскакивал на месте, едва удерживаясь от желания захлопнуть крышку ноутбука, чтобы никто не увидел, чем он занимается. Сехун же занимался тем, что жадно поглощал всю информацию, касавшуюся секса и взаимоотношений альф и омег. Он и раньше интересовался, но не так обширно. Теперь же он разглядывал упрощённые схемы организмов, картинки с этапами соития и всякие модные выкладки о различных теориях парности и сочетаемости. Вычитал, что раньше было модным ставить метки как взаимно, так и просто альфой на омегу. Даже прочёл забавный рассказ о супер-альфах, у которых удлинялись клыки специально для такой процедуры. Фантастика и вымысел, конечно же, но Сехун заёрзал на стуле, когда представил, как Чонин с рычанием впивается клыками ему в шею и метит. Немного больно, наверное, и кровь пошла бы, но очень сексуально, если по ранкам и крови потом так нежно влажными и твёрдыми губами, и ещё языком... Сехун чуть не свалился со стула вместе с ноутбуком, когда мечтания грубо прервали — в комнату отдыха гурьбой ввалились преподаватели-омеги с философского, шумно обсуждавшие, как ни странно, Чонина. Сехун даже пригнулся, чтобы спрятаться за ноутбуком, и навострил уши. — ...повезло хоть как. В таком возрасте окрутить молоденького альфу — это постараться надо. — Но они не в браке. Поматросит и бросит. Вспомни его деда. Такой котяра был, что омеги рыдали толпами. — Вот-вот, что с альфы взять? Им лишь бы присунуть. Хотя я б тоже не отказался, если б такой мне присунул. Сразу видно, что богатство у этого красивое. Так бы и пососал. — Попробуй дотянись. Тебе ведь не предлагали. — Подождём и увидим, предложат или нет. Ходят слухи, что он сюда поступать будет. Дракон уже интересовался, какие экзамены и кто принимает, да и сроками тоже. — А факультет-то какой? — разом оживились почти все молодые преподаватели. — Надо у секретаря ректора выведать тихонько. Вряд ли что-то особенное. Инженерия, архитекторское что-нибудь. Дракон же его в преемники вроде прочит, значит, по образованию должно подходить. Зимой-то как раз девятнадцать стукнет, самое время. — Счастье кому-то привалит, слюнями на лекциях истекать. — Лишь бы не смазкой литрами, — заржали в углу. — Зато шансов отбить побольше станет. — Мечтайте-мечтайте, — лениво протянул физик у окна, который отлично видел Сехуна в профиль. Сехун испуганно сжался на месте, опасаясь, что сейчас его раскроют, ведь омеги от двери его не видели, а физик — видел. — Этот альфа уже сколько лет бегает за Сехуном? Ещё ребёнком бегать начал. С какой стати ему на вас переключаться? — Ну а чем мы хуже Сехуна-то? — Ничем. — Физик неспешно перевернул страницу журнала. — Но если альфа ещё ребёнком почуял своего омегу, то связь между ними будет очень крепкой. Надорвётесь же, вертихвосты. Чем зря пыжиться, ищите своё, а не разевайте рты на чужое. — О, вы верите в сказки про истинных? — оживились омеги. — Нет, не верю. Зато верю в то, что люди порой точно знают, чего хотят и к чему стремятся. Да, и это — комната отдыха. Не мешайте отдыхать. Когда омеги ушли, и в комнате воцарилась тишина, Сехун задумчиво посмотрел в сторону физика. Тот работал в университете давно, был альфой и состоял в браке дважды. Сехун никогда не поддерживал с ним приятельских отношений, просто вёл себя вежливо. Но слова этого человека заставили его посмотреть на всё иначе. Сехун тоже не верил в любовные истории о мифических истинных парах, о сочетаемости запахов и волшебном свойстве меток, но он не представлял, что такого особенного мог в нём увидеть маленький альфа несколько лет назад. В течение этого времени Чонин всегда оставался рядом с Сехуном, твердил, что Сехун — его омега, и даже сейчас Чонин продолжал быть с ним и не скрывал желания получить именно Сехуна. А ещё Сехун никогда не видел Чонина с другими омегами и никогда не чуял на Чонине запаха других омег. Сехун решил допустить-таки Чонина в свою постель. Решение осложнялось исключительно тем, что Сехун не представлял себе, как это сделать. Не говорить же прямым текстом: "Эй, останься на ночь у меня, потому что я хочу с тобой переспать". В свете недавнего конфуза, когда у них обоих ничего при себе не оказалось, подобное выглядело непристойным. Ну и Сехун чувствовал стыд за себя, потому что вот та ситуация ясно говорила, что Чонин не ставил перед собой цель по затаскиванию Сехуна в постель, иначе как раз был бы во всеоружии. Сехун мучился несколько дней ещё и потому, что он был значительно старше, а нужного опыта не имел. Стало бы куда проще, если бы в постель его тащил как раз альфа. Потом Сехуна осенило: раз уж в первый раз всё вышло спонтанно, то почему бы не попробовать организовать сходные условия, только чтобы ничто уже не остановило их. Удобный случай подвернулся вскоре — поводом стало поступление Чонина в университет. Предположения оказались верными: Чонин избрал специальность инженер-конструктор. Отметить это решили у Сехуна дома в ближайшие выходные, и Сехун крутился белкой с самого утра субботы, чтобы наготовить для Чонина вкусностей. На кулинарном поприще Сехун не особо блистал, зато блистали Кёнсу и Чанёль, поэтому Сехун с утра устроил телефонную конференцию и готовил под чутким руководством двух время от времени схлёстывающихся между собой мастеров. У Чанёля был ещё один дополнительный плюс: он знал пристрастия Чонина в еде, ведь растил это чудовище с девятилетнего возраста. Чудовище обожало курицу, которую Сехун готовить ненавидел. — Смирись и учись. Ничего же сложного. Сехун смирялся, выл и учился. Потом записывал рецепт Кёнсу для приготовления быстрых куриных кексиков, которые безумно хороши на завтрак. Это вот уж точно — Сехун помнил, как в детстве уплетал эти кексики за милую душу каждое утро. Сехун заранее перестелил постельное, придирчиво осмотрел спальню, чтобы был порядок, с час проторчал в ванной, решительно принял таблетку и пошёл открывать Чонину дверь, когда сработал сигнал. На деле всё оказалось проще, чем Сехун предполагал. Хватило одной неловкой попытки соблазнения, чтобы соблазнить по-настоящему, а потом гореть от касаний рук и губ, таять от шёпота, в котором терялись признания и заверения в неотразимости Сехуна. Чонин в самом деле хотел его, хотел по-настоящему и очень сильно, так сильно, что достало лишь малости, чтобы стронуть лавину. Получилось, конечно, всё трогательно нелепо и временами смешно, но жарко и трепетно. До едва слышного: "Снова тебя хочу". Утром Сехун заподозрил, что огнедышащий дракон давным-давно приставил к нему целый штат частных детективов, потому что страшный и ужасный Крис Ву позвонил едва ли не на рассвете и приказал явиться обоим через час. Сехун чуть не поседел, потому что едва смог поднять Чонина с кровати. Тот хотел спать и никуда в такую рань ехать не собирался. Не на шутку перепуганный Сехун решительно вытолкал соню из дома, запихнул в такси и назвал адрес. Они опоздали на десять минут, и Сехун мечтал зарыться в землю, как крот, только бы Крис перестал расчленять его взглядом заживо. Крис чётко и ясно сообщил, что у них есть целый день на покупку кольца до официального приёма в честь помолвки, на котором оба обязаны присутствовать и излучать счастье. После чего их выдворили из особняка, велев без кольца не возвращаться. Ночью Сехун всё-таки попал в родную постель, правда, уже будучи обручённым и с женихом под боком, а утром передовицы всех газет украшали крупные заголовки и статьи, посвящённые недавнему приёму. И снимки, где крупным планом взяли несчастное кольцо на пальце Сехуна. Сехун ещё на крыльце университета начал принимать поздравления, а ожидающий его в конце рабочего дня Чонин превратился в традицию окончательно. Чуть позже Сехуна огорошили подарком — домом. Тем самым домом, что Сехун хотел купить. Чонин смешался, но всё же рассказал, что заметил взгляды Сехуна в сторону этого дома, когда они проходили временами мимо, но дом подарил не Чонин, а, как ни странно, Крис. Скромно ещё открытку подписал: "От родителей". И налепил на открытку скотчем ключи от дома. В процессе переезда Чонин незаметно слился с вещами Сехуна так, что и сам переехал в новый дом с концами. Да и утренние кексики его впечатлили настолько, что есть что-то иное на завтрак он отказывался. Кормить Чонина с утра полагалось с рук и исключительно кексиками, приготовленными Сехуном. На воплощение всех райских мечтаний это не походило, но Сехун сам себе казался семейным омегой. Чонин совершенно его не обременял, вёл себя очень рассудительно и по-взрослому, хотя временами это не мешало ему выглядеть ребёнком. Особенно когда Чонин страдал над каким-нибудь конструкторским проектом и пытался сотворить нечто невозможное. В такие мгновения у него напрочь вылетали из головы простейшие вещи и правила, и Сехун не мог удержаться от подтрунивания и шпилек. Обиженный Чонин дулся, как мышь на крупу, и запирался в "башне", роль которой отыгрывал чердак. Чтобы выманить его оттуда, Сехуну приходилось прилагать усилия и проявлять чудеса изобретательности. Ещё Чонин вёл себя по-детски, если Сехун расстраивался по той или иной причине на работе. На пути домой тогда Чонин невообразимыми способами пытался вернуть губам Сехуна улыбку. Порой дело доходило даже до дурацкой щекотки или разыгрывания мизинцем ползущего червячка. Сехун ржал, как конь, до колик в животе, потому что в исполнении Чонина даже сущая ерунда казалась непереносимо смешной. Ну и Сехун старался не думать о неотвратимо надвигающемся дне свадьбы. Хотя до него было довольно далеко — сначала Чонину должно было стукнуть двадцать два. — Нехорошо получится, если жениху даже шампанское нельзя будет пить на собственной свадьбе. Сехуна так и подмывало сказать, что Чонин даже запаха спиртного не выносит, и это вряд ли изменится за три года, поэтому Чонин ничего не потеряет, но язык прилипал к гортани в присутствии Криса Ву. Сехун не был самоубийцей, очень хотел жить подольше, а Крис Ву и сам прекрасно знал о вкусах и предпочтениях собственного сына и одобрял кандидатуру Сехуна. Уже за это стоило сказать спасибо и тихо радоваться, что Сехун так легко отделался.