Восемь минут назад

Губы мальчика, что спит на кровати рядом, пахнут яблоками. Фрэнку кажется, что они такие замечательные, и их запах запоминается больше, чем шоколад и карамель. Джи целует друга медленно и неумело, и делают они это ночью, под тёплым одеялом. – Это странно, – шепчет Фрэнки, смущённо хихикая. – Мои родители тоже так целовались, но я думал, что это противно. Джерард улыбается самой красивой и светлой улыбкой. Он заправляет прядку волос за ухо и некоторое время молчит, не зная, что сказать. Кажется, они знают друг друга достаточно долго, чтобы пробовать такие вещи. Но они оба ещё совершенно не смыслили в этом. Фрэнк высовывается из-под одеяла и укладывается на одну сторону кровати, и рядом с ним ложится его приятель, укрывая их по пояс. – А сейчас? – Джи поворачивается к мальчику, с волнением ожидая ответа. – Сейчас ты тоже думаешь, что это противно? Но Фрэнк не думал так. Он помнил, что его родители были счастливы, когда делали это. Они обнимали друг друга, и их поцелуи были наполнены любовью и трепетом, хотя также были привычными. Папа мог целовать маму в щёчку, и та улыбалась ему, а тогда они уже касались губ друг друга, не отрываясь минут три. Мальчик всегда неловко отворачивался, восклицая протестующее «фуу», но всё же он не мог подавить улыбку, когда отец трепал его по волосам и тоже целовал его в щёчку. И ему было так хорошо. Всем им было хорошо в такие моменты, никто не думал о чем-то плохом. – Мне понравилось, – легко ответил Фрэнки. Интересно, а его родители вспоминали о нём так, как делал это он? Потому что эти дурацкие сны всё ещё снились, мучили, но на этот раз они не заставляли плакать. Да, они причиняли боль, но Фрэнк был сильным мальчиком. И с ним был Джи. Мальчишки лежали в кровати, держались за руки и перебрасывались редкими фразами. Их дни были такими скучными, одинаковыми. Пустыми. Ребята ненавидели двадцатое января всей душой, но ничего не могли поделать, кроме как разочарованно вздыхать каждый раз, когда календарный листок не отличался от другого. Может, сбежим? *** Все дети должны были играть в специальной комнате. На этот раз воспитатели почему-то не разрешили остаться в кровати, а молча подозвали рукой к себе. Дверь за ними закрылась, и Фрэнк с Джи оказались в этой угнетающей серой комнате с такими же угнетающими сверстниками. Они молча играли в игрушки без единственной улыбки на лице. В комнате не было окон, лишь одна настенная лампа, которая шаталась от неизвестно откуда взявшегося сквозняка. В огромном непреодолимом коридоре скрипела дверь, и этот звук также доходил до слуха мальчишек. Они встревоженно переглянулись и, аккуратно взявшись за руки, последовали вглубь комнаты, стараясь не пересекаться взглядами ни с кем. – Я хочу обратно в спальню, – шепчет Фрэнки, стараясь не привлекать внимания. Но Джи не слушает – он направляется к небольшому сундучку с игрушками, садясь перед ним на колени, чем заставляет друга сделать то же самое, и лишь потом расцепляет их руки. В поле зрения младшего мальчика попадает тоненькая книжка со сказками. Цветная обложка вызывала восхищение – Фрэнк за всё это время не видел такой разноцветной палитры. Страницы увлекают. Некоторые сказки были знакомы, так как мама читала их перед сном, а некоторые мальчик перечитывал, водя указательным пальчиком по строчкам и сосредоточенно хмурясь. Он бы так и просидел с книжечкой на коленях, если бы прямо у него из-под носа ее не забрали – девочка, что не так давно поселилась в их комнату, также желала её прочитать. Фрэнки недоуменно смотрел ей в глаза, пока она замерла с этой интересной вещицей в руках, будто спрашивая разрешения. – Как тебя зовут? – с надеждой просит он. Но малышка лишь растерянно пожимает плечами и отворачивается, прижимая книгу к груди. Спустя некоторое время они вдвоём читали ее, разместившись на полу, но Фрэнк немного переживал, ведь никак не мог найти взглядом Джи. *** – Вообще у меня нет таких воспоминаний и снов, как у тебя, – Джерард идёт чуть впереди, держась за холодную стену, чтобы не споткнуться в темноте. – Иногда мне снится то, как я глажу маленького пёсика. Он был моим другом, мы играли, а потом его выгоняли надзиратели и запирали меня в страшной комнате. Младший мальчик старался внимательно слушать, но он не хотел, чтобы его приятель расстраивался. Больше всего на свете он хотел поделиться своими приятными воспоминаниями с тех времён, когда он не был в этом доме. Он хотел поделиться родительским теплом, которое у него когда-то было. – А где все твои родные? – Фрэнк старается не отставать, следуя за Джи и смотря вдаль коридора, где виднелось окно. А за окном, не переставая, шёл снег. Они начали идти очень давно, тогда, когда Джерард попросил его сбежать вместе с ним. Он не мог больше тут находиться. Коридор, по которому они шли, казался нескончаемым, но это был единственный выход. Единственный и недосягаемый: что час назад, что сейчас они, казалось, не придвинулись к цели и не встретили на пути ещё какой-то двери. – У меня нет родных, – Джи пожимает плечами, хватая друга за руку, так как тот не успевал за быстрым шагом, постоянно задыхался и кашлял. – Я жил в похожих условиях, среди остальных таких же одиноких детей. И Фрэнку действительно было жаль, так как он понимал, что и у Джерарда не было нормального детства. Но в то же время он осознавал, что старший ещё ни разу не просыпался посреди ночи со слезами на глазах, а значит, у него не было абсолютно ничего, что заставило бы его скучать. Кроме пёсика, конечно. Ребята шли ещё какое-то время, и в один момент Джи просто перестал идти, помрачнел и совсем поник духом. Окно в конце коридора оставалось таким же далёким, как и некоторое время назад; на календаре до сих пор было двадцатое января, а они до сих пор не могли выбраться. – Идём назад. Мы не сбежим. *** Этой ночью Фрэнк спал особенно плохо. Его душили не только слезы, но и собственная кровь, которую он не мог откашлять. Задыхаясь, он хрипел и звал на помощь, но в этот раз Джерард почему-то не пришёл. *** Было удивительно, что для младшего всё-таки наступил новый день, хотя он уже молил Бога, чтобы тот прекратил его страдания. Если раньше Фрэнки думал, что он выглядит, как обычные дети, смотря на тех, кто был болезненнее всех, то теперь он был худшим в отношении к тем, кто прибыл сюда не так давно. Резвые мальчишки и девчонки подрывались на завтраки в то время, как Фрэнк не мог встать с кровати, обливаясь холодным потом и еле-еле дыша. С каждым выдохом душа мальчика покидала его тело, но он всё-таки нашёл сил, чтобы сесть. Хотя бы сесть. Его футболка была насквозь мокрая. Парнишку температурило, лихорадило. «Я выгляжу нормально», – твердил он сам себе. А потом беспомощно заплакал, когда взглянул в окно и увидел собственное отражение в запотевшем стекле. Впалые щеки, круги под глазами, кровавые пятна вокруг рта – это был другой человек, который хотел напугать Фрэнка, никак иначе. Заворожённый взгляд мальчика упал туда, за другую сторону здания. Снег. Снег. С н е г! Он перестал успокаивать половину вечности назад. Перестал успокаивать, когда на пальцах появились мозоли от частого контакта с календарными листами. Бесполезно. – Джи, – хрипит парень, поворачивая голову в сторону. – Джи, ты спишь? Его друг, его любимый друг, с которым он так любил обниматься и по-взрослому касаться губами его губ, тоже не вставал. Он, такой бледный, словно фарфоровая кукла, стеклянным взглядом смотрел в потолок. Ты жив? Скажи, что ты жив. По спине Фрэнка прошёл холод, а сердце, кажется, перестало биться. Но всё прошло, когда Джерард медленно моргнул и отрешённо покачал головой. Почему они чувствовали себя так плохо? Почему они не могли сейчас обниматься? – Пройдёт, – спокойно говорит старший, протягивая руку Фрэнку, за которую он сразу же хватается. – Скоро пройдёт. *** Во сне Твой голос звучал Мама кричит, так сильно, громко, отчаянно, и Фрэнки хныкает, дёргает ногами, чтобы перестать слышать это. Будто наяву, но мальчик осознавал, что это очередной особенно сильный сон, где Линда обнимала его ноги, плакала, где её пытались успокоить, но она не поддавалась. И отец стоял в сторонке. Он был разбит, но молча давился слезами и сжимал кулаки. Как давно я слышал его, Фрэнк хотел сказать, что всё хорошо. Хотел погладить эту измученную женщину по волосам, пока она рыдала. Она бы обняла его в ответ, и, может, наконец-то бы забрала домой? Но всё сливается в огромнейший кошмар. Маму уводят, и комната остаётся совершенно пустой. Мальчик видит себя: бездыханный, бледный, мёртвый. Сам не помню Когда. Он резко подрывается на кровати. Быстро дышит, испуганно смотрит по сторонам, на удивление чувствуя себя нормально, а не так, как было на днях. Джи обещал, что всё пройдёт. – Наконец-то. – И теперь старший сидел возле него и по-странному виновато улыбался. – Я никак не мог тебя разбудить. Ты был таким напуганным. Вскоре Фрэнки приходит в себя. Его сердцебиение стабилизируется, боль больше не сковывает грудную клетку, а мысли проясняются, поэтому в голове мгновенно созревает вопрос: – Зачем ты хотел меня разбудить? Но Джерард игнорирует это. Он поднимается на ноги и протягивает ладонь другу, и когда тот оказывается на одном уровне с ним, то касается губами его щеки и лба. Младший мальчик доверяет приятелю. Он идёт за ним, только лишь на мгновение останавливается, когда Джи выходит за пределы спальни, ведь на глаза попадается кроватка, что была возле двери. На ней сидела та самая девочка, которая очень сильно любила читать сказки, и она смотрела на Фрэнка с мольбой, с отчаянием. Девчонка даже схватила его за руку, но в ответ получила мягкую улыбку и заверяющий шёпот. – Я скоро приду, не бойся. Да, малыш собирался вернуться, собирался вновь увидеть на календаре двадцатое января, зиму за окном и прочувствовать каждой клеточкой своего тела угнетающую тишину. Он однозначно сделает это вместе со своим Джерардом, который просто беззаботно шагает вперёд, призывая Фрэнки следовать за ним. Это так странно. Они вновь идут вдоль бесконечного коридора. На этот раз окно всё ближе и ближе, и младший неверяще округляет глаза и смеётся, вырывается вперёд и бежит, бежит, бежит. – Мы сможем уйти, да, Джи? Ты выведешь нас отсюда? Мальчик подлетает к холодному стеклу, прислоняясь к нему ладонями и щекой, думая о том, как теперь попасть наружу. – Кто же захочет сбегать в такую погоду, – умиротворённо твердит Джерард, качая головой. Он скрещивает руки на груди, и теперь Фрэнк ничего не понимает. Он не понимает, почему длинные рукава его футболки медленно алеют, почему кровь стекает по его ладоням. Он не понимает, почему его друг больше не хочет бежать, ведь раньше его не волновала ни погода, ни холод – н и ч е г о. Но вместо этого Джи дёргает за оконную ручку, и та поддаётся. Мгновенно по коридору начинает гулять пронзительный сквозняк, и теперь мечта Фрэнки сбывается: он высовывается по пояс на улицу, смотря вниз. Туда, куда падает снег. Он не видит земли, лишь нескончаемое количество этажей под ними. Маленькие карамельные снежинки путаются в шелковых волосах, и мальчишка удивляется тому, что не чувствует больше холода. Это первое окно, которое им удалось открыть, но выбраться не выйдет. – Тебе нравится этот снег? – удивлённо спрашивает Джерард, не обращая внимания на свои кровавые запястья. Его улыбка была волшебной и нежной. Фрэнк готов пищать от того, настолько влюблен в неё и в зиму, но слишком очарован последним, чтобы хоть как-то действовать. – Я дарю тебе всё это, если хочешь, – Джи болтает ногами в воздухе, сидя на подоконнике. А младший переводит на него взгляд, чувствуя, будто что-то идёт не так. Он видит кровь, знает, что это ужасно, но не может среагировать. Просто смотрит, испытывая огромную лёгкость и правильность произошедшего. Фрэнки переводит взгляд туда, куда вглядывался Джерард – в противоположный конец коридора, откуда они пришли. Он видит двоих воспитателей, которые наблюдали за ними и навевали невыносимую тоску, ведь вместе с их присутствием приходило понимание того, что сейчас опять придётся вернуться в спальню. Но нет. Нет. – Мы умерли восемь минут назад, – буднично говорит Джи, тяжело вздыхая. – Давай побудем тут немного, а потом будем идти. Не понимаю. Смешно... Не верю! – Перестань меня пугать, – просит Фрэнк. Его друг протягивает окровавленную ладонь, чтобы всучить кое-что мальчику. И он уходит. И его яблочные губы напевают колыбельную, которую когда-то напевала мама. Мелодия отдаётся в пустом помещении эхом, и воспитатели улыбаются пугающе и успокаивающе одновременно. Маленький Фрэнки осознаёт, что больше не проснётся в незнакомой комнате на простынях, пахнущих шоколадом и карамелью, когда разворачивает бумажку в своих руках. Календарный листочек: двадцать первое января.