GoloЛёд

— Ты сошел с ума…       Глядя на Юрия совершенно круглыми глазами, Мила не может поверить в то, что он говорит. На что она подписывается? Вся жизнь может отправиться к чертям! И из-за кого?! Из-за Виктора Никифорова?! Какого чёрта Плисецкий так рубится за то, чтоб вытащить его из «обезьянника»? Пусть сидит там, плевать на него! Если он такая гнида и мразь, то и пускай гниет в тюрьме! Но нет, Юрию обязательно нужно, чтоб этот ублюдок вдохнул воздух свободы. — Скажи мне честно: ты хочешь, чтоб он был свободен, потому что… — она чувствует, как глаза начинают слезиться, опускает голову, а голос переходит в шепот. — …Потому что любишь его?       Подняв взгляд на Юрия, она вздрагивает, отпрянув: никогда еще он не смотрел на нее с такой злобой. Сердце колотится в груди, как бешеное, стало страшно, словно сейчас, прямо здесь Плисецкий убьет ее своими руками. — Да как ты можешь?.. — прошипел он. — Как в твою голову вообще пришло подобное?! Даже если все люди на планете вымрут, а этот ублюдок останется вместе со мной, я буду ненавидеть его! Не смей даже думать, что он может быть мне дорог, поняла?!       Бабичева съёжилась так, будто хотела слиться со стеной, стать ее частью. — ПОНЯЛА?! — рявкнул Юрий, и девушка поспешно закивала.       Осознав, что ведет себя слишком грубо, Плисецкий выдохнул. — Прости, я просто весь на нервах. Давай повторим еще раз план действий?.. ***       Идти на работу сегодня не хотелось особенно. Вчерашний день был слишком наполнен абсурдом, и теперь его надо было как-то «разгребать». Как вести себя с Натальей, о чем с ней говорить теперь, Виктор не знал. И, судя по ее растерянному лицу, она тоже не особо могла подобрать какие-то слова. Они сидят в кафешке недалеко от центра. Сегодня выходной, поэтому они договорились встретиться именно здесь, на нейтральной территории, где никто не помешает разговору. Сев напротив Виктора за столик, Наталья робко улыбнулась: — Привет… — Здравствуй, — он старался говорить спокойно, чтобы она не нервничала лишний раз. — Как ты? — Я… нормально. Вчера долго разговаривала с Юрой. Он, конечно, шокирован и растерян, но, кажется, я смогла его успокоить.       Да уж, на это Никифоров от всей души надеялся. Когда они нашли мальчишку, тот так злобно смотрел на Виктора, что он не мог поверить, как ребенок вообще может проявлять настолько сильные негативные эмоции. Такие, словно незнакомый мужчина стал для мальчика врагом номер один. — Мне очень жаль, что так вышло… — поджав губу, сказал Никифоров.       Наталья пристально смотрела в его глаза. Помешивая ложечкой принесенный официанткой кофе, она осторожно спросила с легким нажимом: — Ты жалеешь о том, что между нами произошло?       Что он должен ей сказать? Что не жалеет? Но тогда в ней зародится надежда на какие-то отношения, а это ему совсем не нужно. Нет. Сказать, что жалеет? Но и в этом случае ничего хорошего не выходит. Так и так он — козёл, сволочь и все тому подобные. — Наташа… — говорить было трудно, потому что слова приходилось подбирать буквально на ходу. — Мы с тобой взрослые люди. Ты — разумная женщина и должна понимать, что в такой ситуации наши отношения лучше оставить просто дружескими. У меня нет к тебе настолько сильных чувств, я не хочу тебя обманывать. К тому же твой ребенок относится ко мне… не очень хорошо, как я понимаю. Давай оставим всё так, как было буквально три дня назад? Постараемся перешагнуть через то, что произошло и общаться цивилизованно?       Обхватив чашку ладонями и постукивая по ней пальцем, Наталья смотрела расфокусировавшимся взглядом на несколько пузырьков на поверхности напитка. Она долго молчала и, наконец, безразличным, бесцветным голосом сказала: — Я поняла тебя…       Поднявшись, она достала из сумочки кошелек и, выудив из него купюру, положила ее на стол. Забросив лямку сумочки на плечо, она подхватила висящее на спинке диванчика пальто и уже собралась уходить, как почувствовала сомкнувшиеся на своем запястье прохладные пальцы. Повернув голову, она увидела, что Никифоров в упор смотрит на нее. — Пойми, так будет лучше для всех. Не держи на меня зла. Пожалуйста.       Нужно уходить. Как можно быстрее, иначе он увидит, как она плачет. А так нельзя. Она должна быть сильной. Хотя бы в глазах других людей. — Я не злюсь. Забудем об этом.       Виктор разжал пальцы, и, снова получив возможность уйти, Наталья не преминула ею воспользоваться. Поспешно отвернувшись, она быстрым шагом направилась к дверям, на ходу надевая пальто. Как хорошо, что никто не может прочесть ее мысли и никто не знает, что сейчас она винит себя. За то, что в который раз необдуманно бросилась в омут чувств с головой. Есть только один мужчина, достойный ее любви. И этого мужчину она сама произвела на свет восемь лет назад. ***       Наверное, все поджилки трясутся. Хоть бы никто не заметил ее испуганный взгляд, хоть бы никто не понял, что у нее на уме. Если возникнут хоть малейшие подозрения — всё пропало. А теперь — улыбайся. Мило, обворожительно, но не переходя грани приличий. — Простите, я бы хотела увидеть Виктора Никифорова. Это возможно?       Мила хлопает накрашенными ресницами. Грёбаный Юрий, если б ты знал, что сейчас, в этот самый момент она готова придушить тебя своими собственными руками! Аккуратно задвинув назад маленькую сумочку, болтающуюся на бедре, она улыбается полицейскому, изучающе окидывающему ее взглядом. «Сука, Плисецкий, и угораздило же меня согласиться! Угораздило же в тебя!..». Она уже не противилась внутренне своим чувствам. Она приняла их уже давно. Как и то, что чувства эти безответны. Мила знала, что ничего, кроме привычки и секса их с Юрием не связывает. Но всё-таки… ***       А вот это было настоящим сюрпризом для него. Он удивленно смотрел на сидящую за столом Бабичеву и не мог понять, какого чёрта она здесь забыла? Пока что не проронив ни слова, он прошел к столу и, сев напротив девушки, вопросительно взглянул в ее лицо. Привычно сообщив, что у них есть максимум полчаса на разговоры, сопровождавший Виктора полицейский скрылся за дверью. — Что ты здесь делаешь? — холодно выплюнул Никифоров, сверля взглядом Милу.       Та в ответ тут же стерла с лица фальшивую полуулыбку и также не очень приветливо сказала: — Не очень-то хорошо вы встречаете тех, кто явился, чтобы освободить вас.       Что? Освободить?! Брови Виктора приподнялись. С каждой секундой диалога он понимал всё меньше. Что может сделать эта девчонка? Как она собирается его отсюда вытащить?! — Ты пришла, чтобы освободить меня? В самом деле? — недоверчиво поинтересовался он. — И как же ты это сделаешь?       Забросив ногу на ногу, Бабичева положила на стол свою маленькую сумочку, которую поначалу Никифоров даже не заметил. — Не надо на меня так смотреть, я здесь не от большой любви к вам, а по просьбе человека, которого ваша судьба волнует. И сегодня я помогу вам бежать отсюда…       Он не ослышался? Она действительно сказала «бежать»? Эта девочка сошла с ума? Виктор не знал, почему, но на его лице сама собой возникла издевательская ухмылка. — Мила, ты, кажется, где-то сильно ударилась головой. О чем ты говоришь вообще?       Закатив глаза, Бабичева шумно выдохнула и раскрыла сумочку. В ней лежали только помада, пудра и еще какое-то женское косметическое барахло. Подцепив пальцами подкладку из искусственного шелка, Мила резко потянула ее на себя, разрывая, и запустила ладонь в образовавшуюся дыру. С удивлением Виктор наблюдал, как цепкие изящные пальцы выуживают из сумочки… — Пистолет?!.. — растерянно выдохнул Никифоров.       Рыжая зыркнула на него, как на идиота. — Это муляж. Сейчас вы сделаете вид, что взяли меня в заложницы…       Он неотрывно смотрел ей в лицо и четко слышал каждое ее слово. Но ему казалось, что весь мир, не считая этой комнаты, вдруг начал вращаться с ускорением… ***       Истошный вопль разорвал помещение, резонируя даже от двери. Прокофьев, вскочив, бросился в кабинет, распахивая дверь, и глазам его предстала необыкновенная картина: перехватив рукой за шею, Никифоров прижимает к себе посетительницу, которая, испуганно глядя на лейтенанта, поскуливает от отчаянья. К ее виску приставлено дуло пистолета, а в глазах взявшего ее в заложники, ярость, граничащая с безумием. — Чего смотришь?! — рявкнул Никифоров. — Клади ключи от «обезьянника» на стол! Быстро, а то вышибу ей мозги!       От такого поворота событий мозг у самого Прокофьева чуть через уши не вытек. Все, кто услышал крики, сбежались сюда же и замерли в дверях. — Всем стоять! — прорычал Виктор, оглядев всех. — Ключи, я сказал!       Ничего не оставалось. Вздрогнув, лейтенант запустил руку в карман и бросил на стол ключи. — Бери, — приказал преступник девушке и та, протянув руку, поспешно схватила то, что сказано.       Практически не сводя взгляда со стоящих в дверях полицейских, Никифоров строго и зло процедил: — А теперь все дружно идете к дверям «тройника». Кто попытается свалить — получит пулю в лоб. И она тоже! — он крепче прижал к себе Бабичеву, и та вскрикнула.       Тупо глядя на преступника, полицейские (которых оказалось четверо на данный момент) нестройным шагом направились по коридору. Когда они были в полутора метрах от заветной двери, Виктор, велев им остановиться, прошел вперед, прикрываясь девушкой, которая чуть ли не плакала от ужаса. — Открывай, — отчеканил он возле уха Милы, и та, кивнув и не с первой попытки попав в скважину, открыла дверь. — Все заходите туда!       Быстро переглянувшись, полицейские все же зашли в «обезьянник», где на данный момент был один какой-то алкаш, который таким «парадом» был весьма удивлен. Когда все четверо полицейских были внутри, Никифоров приказал девушке запереть их, и она с легким оттенком истерики, но все же выполнила требование. После этого, по-прежнему держа перед собой Милу, Виктор, спиной вперед пятясь по коридору к выходу, крикнул: — Сидите тихо, и с ней все будет в порядке!       Сказав это, Никифоров, по-прежнему не отпуская Бабичеву, выскочил на улицу и, волоча ее, скрылся в неизвестном направлении.       Они бегут вместе по узким улочкам, заворачивая то в один закоулок, то в другой. Никифоров понятия не имеет, куда они направляются, ведь ведет, по сути, Мила. Крепко держа его за руку, она петляет снова и снова и, наконец, забегает в какой-то тихий двор, и Виктор видит его… — Юрий?! — сорвалось с тонких губ.       Плисецкий, стоящий у стены какого-то дома и держащий в руке большую спортивную сумку, только фыркнул. — У нас получилось! — радостно взвизгнула Бабичева, бросаясь ему на шею и крепко обнимая. — Всё вышло! — Да погоди ты, — отстранил ее от себя парень и снова поглядел на Никифорова. Бросив к его ногам сумку, он холодно произнес: — Переодевайся.       В голове у Виктора все перемешалось. Он хотел сказать Юрию очень много, но понимал, что сейчас не место и не время. Ничего другого ему не оставалось, как подчиниться. Наклонившись, он открыл сумку и извлек из нее плащ, шапку, темно-синий шарф, косматый русый парик и не самые новые ботинки. Поморщившись и не очень дружелюбно поглядев на Плисецкого, он всё-таки начал надевать то, что ему принесли. — Ты, — Юрий повернулся к Миле, — сейчас беги домой. Двери никому, кроме нас, не открывай, сама на улицу не выходи. Телефон, — он требовательно протянул руку. — Но!.. — возмутилась было девушка, однако, увидев строгое лицо Плисецкого, со вздохом протянула ему аппарат. Взяв его, Юрий сунул телефон в карман и, заглянув в голубые глаза Бабичевой, попытался ей улыбнуться. — Всё хорошо. Ты молодец. — Береги себя, — обеспокоенно промолвила рыжая и, наклонившись, мимолетно поцеловала его в щеку. Закусив губу, она повернулась к Никифорову и неожиданно злобно сказала: — Если с ним что-то случится, я тебя уничтожу!       Не дожидаясь ответа, она побежала со двора и вскоре скрылась за поворотом. Переодевшийся и похожий теперь на какого-то бродягу Виктор взглянул на Юрия. — Чё смотришь, козлина? — хмыкнул Плисецкий с усмешкой. — Теперь я тебе за царя, бога и отечество, тц.       Это похоже на бред. Но, как ни странно, оказалось реальностью. ***       Вода. Она просачивается под дверную щель, вытекает в подъезд. Юра удивленно смотрит под ноги и не может понять, как это вышло? Дышать становится труднее, необъяснимый страх сковывает движения. Дрожащей рукой он открывает дверь, которая, как ни странно, не заперта. — Мама? — зовет он, делая шаг, и под ногой снова хлюпает вода. Он смотрит вниз и видит, что вся прихожая, коридор и кухня залиты водой. Тишину разрывает только плеск, доносящийся из ванной. Дверь туда приоткрыта, через щель льется не только вода, но и свет. — Ма… — голос срывается, сердце в груди бьется все быстрее. Они живут на первом этаже, но все равно ничего хорошего от этого «всемирного потопа» ждать не придется.       Медленно и боязливо, шлепая уже мокрыми ногами в сапожках по полу, Юра шаг за шагом приближается к ванной. Может, прорвало трубу? Но тогда где же мама? Почему не пытается это как-то остановить? Убежала за сантехником? Да-да, именно так! — Мама, ты здесь? — дрожащим голосом зовет Юра снова.       Он открывает дверь, и вода под ногами порождает маленькую волну, накатывая на его лодыжки. Глубоко вдохнув и задержав дыхание, будто собираясь нырнуть, Юра входит в ванную комнату.       Она здесь. Никуда не ушла. В домашней одежде, закрыв глаза, мама лежит в ванне, наполненной розоватой водой, льющейся через края. Розовая вода окутывает ее всю — ноги, тело, красивое, но бледное теперь лицо. И руки с распоротыми до локтей венами.       На осознание уходит почти минута. Слезы катятся по щекам. Юра поворачивает голову налево и видит на зеркале послание, написанное маминой любимой помадой.        «Проклинаю тебя, Виктор Никифоров!» — НЕТ!       Это край. Это предел. Это лимит. Больше нет сил, нет слов, лишь только слезы, истерика, крик. Она бросила его. Покинула. Предала! Из-за него! Из-за этого!.. — НЕТ! ПОЧЕМУ?! ПОЧЕМУ?! МАМА!       Он ничего не соображает, не контролирует свое тело. Схватив флакон маминых духов на столике, Юра изо всех сил запустил им в зеркало. С громким звоном разбившись, оно осыпалось вниз дождем из осколков. Новый детский крик разорвал комнату, проносясь по всей квартире, и хрупкое маленькое тело упало на кафельный пол. Юра Плисецкий остался один.