Кощей Бессмертный

— Я не понял, куда ты лезешь, старьё ты радиоактивное?! — Конёк-Горбунок задиристо вскидывает голову и трясёт кудрявой гривкой, в упор глядя на громадного Серого Волка, возвышающегося над ним, как скала. — Иван мой! Пойди царевича себе поищи. Этот же не царевич. — Царевичей я всех уже нашёл и устроил, — с тоской бормочет Волк, косясь наверх, туда, где на сеновале над стойлами безмятежно раскинулся Иван, оглашая конюшню богатырским храпом. — Ну уступи, а? Чего тебе стоит! У меня опыт. Сын ошибок трудных, так сказать. Педагогический. Я с этими Ваньками приловчился обращаться. Скучаю по ним, — признаётся он неожиданно и тут же торопливо добавляет: — И вовсе я не радиоактивный. — А какой? Вот я — генномодифицированный биокиборг четвёртого поколения, а ты? Второго, — парирует Конёк, пренебрежительно оглядывая Волка. По правде говоря, вид у того довольно жалкий: потрёпанный и унылый, лишённый всякого оптимизма. — Позавчерашний день. Ступай подобру-поздорову, не мешай мне хозяина продвигать. — Продвигать, слово-то какое, — морщится Волк. — Мерчендайзингом ещё с ним займись, ага. — Чем надо, тем и займусь, — сердито скалится Конёк, — а ты ступай себе мимо. Знаешь, какая сложная операция по моему внедрению была организована? Маманя-Кобылица пшеницу вытаптывала — раз, — при каждом счёте он пристукивает копытцем по полу. — Вся семейка её караулила, но безуспешно — два. Иван её поймал — три. Она родила для Ивана моих братьев и типа меня — четыре. — Да уж, ты тип ещё тот, этого не отнять, — устало ехидничает Волк, но Конёк делает вид, будто не слышит такой детской подначки, и назидательно роняет: — Вот сколько народу было задействовано. А ты, помнится, схарчил у царевича его коня и давай отрабатывать. Вообще ни о чём. Они оба испуганно умолкают, когда Иван, перевернувшись во сне, ударяется локтем в дощатую стену так, что вниз сыплется сенная труха, а потом снова начинает заливисто храпеть. — Плохо за ним смотришь, он у тебя болеет, — шепчет Волк, не желая сдаваться. — Вон как храпит. Искривление носовой перегородки. Или аденоиды. Или ринит с отёком слизистых. — Че-го? — забывшись, возмущённо орёт Конёк, и Иван наконец просыпается. Босой и расхристанный, он легко спрыгивает вниз и, не открывая глаз, выбирается за порог конюшни — отлить. Мощная струя весело бьёт в стену. — Слышишь? — гордо и умилённо возглашает Конёк. — Богатырь! А ты говоришь — больной. — Может, и здоровый, но невоспитанный, — ворчит Волк, он всё-таки не хочет так просто отступать. — Ты им совершенно не занимаешься, сразу видно, потакаешь во всём, разбаловал. Иван, потирая кулаком заспанные глаза, неверными шагами возвращается обратно. Натыкается на Волка, который нарочно не торопится убраться с дороги, и изумлённо растаращивается. Но не пугается. И то: после конька, лилипута двугорбого, мало кого испугаться можно. — Здрасте, — неловко буркает Волк. — Я тут… это… хотел вам… тебе предложить пойти со мною. Царевичем тебя сделаю. Наследником какого-нибудь царя-батюшки. Батюшку подыщу. И невесту подыщу тоже. Елена Прекрасная была, Василиса Премудрая была, теперь Марью Моревну могу предложить. Она барышня с характером, ну да ничего, справимся. Иван молчит, видимо, лишившись дара речи, и только хлопает глазами — синими, как небо. — Не слушай, не слушай его, Ванюша, — горячо восклицает Конёк, пробиваясь к Ивановым коленям и по пути пребольно наступая острым копытцем на лапу Волку, который шипит и отскакивает. — Я тебе невесту найду ещё лучше, ещё краше, настоящую Царь-девицу! Не нравную, кроткую, а уж любить тебя будет — ух! — Ты ему расскажи, что для этого в кипящем молоке придётся искупаться, — сварливо ворчит Волк. — А одного из твоих Иванов братья вообще убили! — обрушивается на него Конёк, гневно прижав уши. — Не встревай!! Иван поднимает руку, и оба замолкают, словно по команде. Он чешет вихрастый затылок, вытряхивая из буйных льняных кудрей соломинки, и наконец задумчиво говорит, обращаясь к Волку: — Не ведаю, кто вы такой, дяденька, и чего обещаете, но я свово Конька не оставлю. Он же товарищ мой и всегда за меня стоял. Попейте вон водицы и ступайте себе с Богом, откуда пришли. Он сам подымает с пола ведро с водой, долго и вкусно пьёт, потом карабкается на сеновал — слышно, как он там возится, натягивая на себя лошадиную попону. Растрогавшийся Конёк благодарно всхлипывает и шмыгает носом. Он совершенно счастлив. Ему даже становится жаль Волка — тот стоит такой потерянный и печальный. — Ладно тебе, не убивайся ты так, — говорит он снисходительно. — Насчёт радиоактивного — это я с досады сказанул, ты ещё ого-го, вполне. Найди себе другого какого-нибудь Ивана. Или не Ивана. Емелю найди, хороший вариант. — Придется Щукой оборачиваться, — вздыхает Волк, с неохотой отступая к дверям. — Но да, ты прав, это вариант. Спасибо. Пойду я. Если что понадобится, вызовешь. — Обязательно, — рассеянно обещает Конёк, взбираясь по шаткой лестничке на сеновал к Ивану и предвкушая, как уляжется рядом и прижмётся к его горячему твёрдому плечу. Волк, аккуратно прикрывает за собой дверь и некоторое время стоит в унылом раздумье, соображая, где бы взять ещё Иванов. Емеля — это Емеля, перекидываться в Щуку Волку ну очень не хочется. В воде мокро, холодно, чешуя воняет рыбой, тьфу. И тут его осеняет гениальная идея, он даже хлопает себя по лбу: — Сивка-бурка! Копыта — невелика заморочка. Бывал он уже и конём. А прискакать к этому горбатому выпендрёжнику и повертеться перед ним — то-то будет потеха. Пусть знает! Подумаешь, генномодифицированный биокиборг четвёртого поколения. Видали мы таких.