Моя бедная вдова

      Уже через считанные минуты «лэнд-роувер» Джеймса мчался по ночным безлюдным улицам, рассекая рёвом своего мотора воцарившуюся тишину. Маслоу, до боли в пальцах сжимавший рулевое колесо, то и дело бросал взгляд в зеркало заднего вида, чтобы проверить состояние своей жены. Усталость, завладевшая парнем ещё во время разговора с Логаном, никуда не делась; но теперь к ней примешалось беспокойство, которое не давало сидеть на месте и заставляло действовать быстро, а соображать — ещё быстрее. Когда речь шла о жизни Рози, медлить было нельзя.       Логан сидел на заднем сиденье, рядом с Рози, и поддерживал её голову, чтобы язык девушки не завалился в глотку и не стал причиной её удушения. Снова сидеть рядом с ней, видеть её, касаться её волос казалось Хендерсону странным. Но то, что она была без сознания, не видела его, не знала, что он сидит рядом с ней и даже не подразумевала, какой путь он проделал, чтобы просто увидеть её и убедиться, что с ней всё хорошо, — это было обидно и даже жутко. Да, Логан, хотел найти её, но не в таком состоянии. Да, он хотел убедиться, что она всё ещё жива, но теперешняя её жизнь больше походила на выживание. И ради чего были эти поиски, ради чего было это беспокойство? Ради этого?       — Попробуй привести её в чувства, — произнёс Джеймс не своим голосом. — Надавай пощёчин, плесни водой в лицо — что угодно. Если она очнётся от обморока, это будет хороший знак.       — А если нет?       Маслоу немного помолчал.       — Если нет — ей поможет Лэнни. Я как раз везу её к нему. Он доктор.       — Ты хочешь отвезти её в больницу? Это может быть чревато, потому что…       — Нет, не в больницу, — несколько раздражённо прервал друга Джеймс, — а прямо домой к Лэнни. С этим не будет проблем, не задавай лишних вопросов и сделай, что я тебе сказал.       Логан замолчал и посмотрел на Рози. Выглядела она ещё хуже, чем было до этого. К прочим внешним признакам, свидетельствовавшим о её злоупотреблении, прибавились сухость и шелушение кожи, а губы девушки вовсе побелели и обветрились. Хендерсон вздохнул. Ему совсем не хотелось бить её, тем более когда она лежала тут, такая беспомощная… Но попытаться привести её в чувства всё же стоило.       Логан несильно ударил её сначала по правой щеке, потом дважды по левой, но это не дало результата. Тогда Джеймс повернулся и со словами «Так ты её в чувства не приведёшь» наотмашь ударил жену по щеке. Пощёчина получилась такой звонкой и болезненной даже на слух, что Логан невольно прикрыл рот ладонью. Таким ударом можно было не то что человека в чувства привести, а мёртвого вернуть с того света. Но и пощёчина Джеймса не принесла результатов. Голова Рози только склонилась на бок от удара, но сама девушка так и не очнулась.       — Да чёрт побери! — выругался Маслоу и, держась за руль только одной рукой, полез под сиденье за бутылкой воды, намереваясь плеснуть её жене в лицо.       — Джеймс, перекрёсток! — испуганно выкрикнул Логан, указывая на лобовое стекло.       Маслоу опомнился. Реплика друга словно напомнила ему, что он был водителем, что смотреть ему следовало на дорогу, а не под сиденье, и что он отвечал за жизни ещё двух человек. Резко повернув голову и взглянув на дорогу, Джеймс увидел, что с левой стороны на перекрёсток выезжал ещё один автомобиль и ему (в отличие от «лэнд-роувера») горел зелёный сигнал светофора. По всем правилам Джеймс должен был остановиться и пропустить другого участника дорожного движения, но… но ведь у него на заднем сиденье умирала жена!..       На соблюдение правил больше не оставалось времени. Маслоу не думал ни секунды над тем, чтобы остановиться; напротив, парень хотел успеть «проскочить». Он вдавил в пол педаль газа и, подлетев к перекрёстку, резко вывернул руль вправо, чтобы избежать столкновения. Но его автомобиль оказался не готов к подобному манёвру. Оглушительно завизжали шины, промчавшийся мимо «кодилак» презрительно просигналил, а «лэнд-роувер», запетляв на дороге, в конце концов вылетел на обочину и перевернулся на крышу.       И Джеймс, и Логан сначала не поняли, что произошло, и первые несколько секунд после аварии вели себя совершенно тихо: они не двигались и не говорили, хотя оба были в сознании. Первым опомнился Маслоу. Он отстегнул ремень безопасности и подставил руки в качестве опоры, чтобы не упасть на голову и ненароком не сломать себе шею. Парень, мало заботясь о собственных возможных травмах, быстро выполз из «лэнд-роувера» и подобрался к дверце заднего сиденья.       — Логан, ты живой? — крикнул Джеймс и закашлялся, потому что поднявшаяся на дороге пыль забилась ему в горло.       — Да, да, кажется… — отвечал ему неуверенный голос друга. Логан висел пристёгнутый, вниз головой, и всё ещё не мог до конца осознать, что произошло.       Джеймс открыл дверцу со стороны Хендерсона и помог парню выбраться наружу. После этого Маслоу бегло осмотрел друга и поинтересовался, не сломал ли он себе что-нибудь.       — Вроде нет, — ответил Логан, осторожными движениями разминая шею, — во всяком случае, сейчас я никакой боли не чувствую... Господи, Джеймс, у тебя кровь на лице! Всё в норме?       — Не уверен, — проворчал Джеймс, медленно обходя авто и подбираясь к нему со стороны Рози. — По-моему, я здорово приложился головой к стеклу. И ещё, по всему видимому, сломал пару рёбер…       Маслоу опустился на колени и, зажмурившись, зашипел от боли. Рёбра у него действительно были сломаны, и вдобавок парень получил лёгкое сотрясение мозга, но пока ещё не знал этого. Лобовое стекло «лэнд-роувера» разбилось, когда автомобиль перевернулся, и несколько осколков поцарапали Джеймсу лицо; так что теперь нос, щёки, лоб и губы парня были испещрены ранками, из которых струилась кровь.       Доверяя своему состоянию, Джеймс знал, что ничего серьёзного с ним не случилось, а потому совсем не беспокоился о собственном самочувствии (а беспокоиться действительно было не о чем, ведь его травмы были не смертельны). Гораздо больше его беспокоило состояние его жены, которая всё ещё находилась в автомобиле — либо живая, либо уже…       — Помоги мне вытащить её, Логан, — попросил Маслоу, открыв дверцу, — только очень аккуратно: мы ещё не знаем, какие у неё травмы…       Парни сделали это настолько аккуратно, насколько могли. Через несколько минут Рози уже лежала на земле: по-прежнему без сознания, но, по всему видимому, целая и невредимая. Джеймс проверил у девушки пульс. Тот был очень слабым, уже практически не ощутимым.       — Плохо дело, — пробормотал Маслоу, сидевший перед женой на коленях и прижимавший руку к своей груди, — ей нужен врач, очень быстро и срочно. А до дома Лэнни ещё около мили точно. Бл…, как же это всё не вовремя!       Джеймс с досадой ударил кулаком по дверце «лэнд-роувера» и тут же вскрикнул от боли. Он вернул корпус в прежнее безболезненное положение и снова прижал руку к груди. На какое-то время парни замолчали. Сжатые зубы Маслоу и его напряжённый взгляд говорили о том, что в голове его шла беспрерывная работа мысли.       — Давай позвоним в скорую, — тихо предложил Логан, тоже сидевший рядом с Рози.       — Нельзя, нельзя в скорую, — проговорил Джеймс, медленно качая головой, — особенно при нашем с тобой нынешнем положении. Будут вопросы, будет полиция. Нет, нельзя в скорую… Тем более, мы так торопились, что я не взял с собой телефон.       Маслоу, слегка оперевшись на автомобиль, поднялся на ноги и вышел на дорогу. Он посмотрел в одну сторону, потом в другую. Время было позднее (или, сказать вернее, уже раннее), а потому улицы были совершенно пустынны. Да и в случайных попутчиках парни вряд ли нуждались…       — Так, ладно, — снова заговорил Джеймс, вернувшись к другу и бросив быстрый взгляд на жену, — есть у меня одна мысль. Сейчас я объясню тебе, в какой стороне находится дом Лэнни, и тебе… тебе придётся понести её на руках. Я бы не стал просить, если бы моё состояние позволило мне самому сделать это…       — Я понимаю. Но ты предлагаешь мне нести её целую милю?       — Нет, я… я пойду вперёд тебя. Постараюсь дойти как можно быстрее и попрошу Лэнни взять машину. Мы встретимся на каком-то участке дороги, но это при условии, что ты будешь идти по тому пути, который я тебе покажу, и никуда не свернёшь.       Логан вздохнул и, напряжённо сжав губы, коротко кивнул. Его, конечно, пугала мысль, что ему придётся остаться одному (присутствие Рози рядом не считается) в незнакомом пригороде, идти по незнакомой дороге, никуда не сворачивая, и ждать приезда незнакомого человека. Но речь шла о жизни Рози, и именно это было мотивом и целью его поступков, которые он совершил в течение последних нескольких недель. Упираться было бесполезно и бессмысленно.       Джеймс объяснил Логану дорогу, после чего сам торопливо зашагал по ней, сильно обгоняя друга.       — Джеймс, только будь осторожен, — крикнул ему вслед Хендерсон, нёсший девушку на руках, — не забывай, что ты ранен. Пожалей своё тело, хотя бы капельку.       Маслоу полностью развернулся, чтобы взглянуть на него, и невесело усмехнулся.       — Этого обещать не могу, — негромко ответил Джеймс. — Я, наоборот, совсем не собираюсь себя жалеть, потому что каждая минута промедления будет стоить мне очень дорого.       И, снова прижав руку к груди (потому что это хоть немного усмиряло боль), он развернулся и побежал по направлению к дому Лэнни.       Логану стало жутко. Он неспешно шагал и испуганно смотрел на бледное лицо Рози, голова которой слегка покачивалась от его шагов. Девушка была очень лёгкой: она заметно похудела за то время, которое они не виделись. И когда Логан видел её в последний раз?.. О, кажется, около трёх месяцев назад, когда они одновременно выезжали из «Раунд-шота»: Хендерсон переселялся в дом Ремиговски, а Рози уезжала потому, что Джеймс (по её словам) её выгнал. Логан поёжился. Теперь было весьма странно вспоминать взаимоотношения Джеймса и Рози и понимать, что на самом деле их связывало некое большое чувство и, вдобавок к нему, ещё и законный брак. Да, было весьма странно… Лучше, наверное, вовсе не думать об этом.       Тишина, царившая вокруг, вскоре стала невыносима. Логан оглядывался по сторонам и напряжённо прислушивался, словно ожидая, что в любую минуту из-за любого куста на него может кто-нибудь выскочить. Каждый шорох заставлял парня останавливаться и ожидать чего-то страшного. Но никто, разумеется, на дороге не показывался, и ни у кого не было намерения напугать или схватить Логана. Просто его воображение и порядком расшатанные нервы навевали на него эти параноидальные мысли, заставляя вздрагивать от каждого постороннего звука.       Чтобы отвлечь самого себя от надоедливых мыслей, к которым он упрямо возвращался, и внушить себе надежду на лучшее, Хендерсон начал разговаривать. Говорил он, разумеется, сам с собой, но делал вид, что ведёт разговор с Рози. Он болтал о всяких пустяках, о том, что видел по дороге, рассказывал ей о своём странном путешествии, о том, при каких обстоятельствах он оставил Ванессу, и прочее. Его речь получалась нескладной и путанной; парень то и дело перескакивал с одного предмета разговора на другой, но это, как ни странно, помогло ему избавиться от чувства одиночества. Каждый раз, заканчивая свою реплику, Логан умолкал, опускал взгляд и с полуулыбкой смотрел на Рози, словно ожидая, что она ответит. Но девушка не ответила. Ни разу. Тогда Хендерсон вздыхал, бормотал что-то вроде «Хорошо, можешь не отвечать» и продолжал свой монолог как ни в чём не бывало.       Сколько он уже шёл? Логан окончательно потерялся во времени и не мог дать точного ответа на этот вопрос. Но он заметил, что небо стало уже значительно светлее. Возможно, прошло около двадцати или тридцати минут с начала его пути. Однако для парня это время, проведённое наедине с Рози, которая балансировала на грани жизни и смерти, казалось целой вечностью.       Господи, и что это была за ужасная ночь? Все эти пережитые разочарования, удивление, недоверие, страх… Все эти странные новости от Джеймса, его воспоминания, пугающее состояние Рози, дорога, авария и вот теперь одиночное путешествие по незнакомой местности... Неужели это действительно случилось за одну ночь? Неужели это действительно случилось с ним?       Неизвестно, насколько близко Хендерсон был к окончательному умопомешательству, но его спасла самоотверженная поспешность Джеймса и оперативность действий доктора. Скоро на значительном расстоянии от Логана, на той же дороге, по которой шагал он, показался автомобиль. Это был чёрный «форд». Сначала Хендерсон насторожился, увидев его, и инстинкты самосохранения, так долго преобладавшие в его существе, снова взяли верх. Он встал на месте, как вкопанный. Первая мысль парня была — бежать. Бежать, что есть сил, бежать, пока не откажут ноги, бежать, чтобы спасти себя. Но прежде, чем Логан успел сделать хотя бы шаг в противоположную от автомобиля сторону, он напряг зрение и постарался разглядеть людей, находившихся в «форде». Водитель был ему не знаком, но рядом с ним, на переднем пассажирском сидении, сидел Джеймс. Выходит, никакая опасность ему не угрожала.       Минуты через две «форд» остановился рядом с Логаном. Погасли фары, водитель заглушил мотор. Джеймс вышел из салона первым, и Хендерсон, вновь увидев друга, не мог не заметить удивляющей бледности его лица. Да и глаза Джеймса смотрели как-то по-другому: обречённо и измученно.       Маслоу по-прежнему прижимал руку к груди, видимо, с трудом отражая удары атакующей его боли. Стоило парню выйти из автомобиля, как его зашатало. Он на мгновение прикрыл глаза, после чего, побледнев ещё больше, наклонился, и его вырвало.       — Что это с ним? — ничего не понимая, спросил Логан и посмотрел на молодого мужчину в серой пижаме, который тоже только что вышел из «форда».       — В рвоте и головокружении нет ничего удивительного, — ответил тот, — у него сотрясение. Ему бы сейчас лежать и отдыхать, а не носиться, сломя голову, по всему пригороду, да, Джеймс?       В тоне доктора отчётливо слышался упрёк, но он скорее был дружеским. Маслоу выпрямился во весь рост и, бросив на медика вызывающий взгляд, тихо сказал:       — Займись ею, Лэнни. Я в порядке.       Мужчина с некоторой неуверенностью посмотрел на Логана, который всё ещё неподвижно стоял на месте и держал Рози на руках. Видимо, доктор не спешил приступать к делу без некоторых формальностей, принятых в обществе.       — Лэнни Дэвидсон, — представился мужчина, слегка кивнув головой.       Хендерсон на мгновение замялся. Он уже как-то отвык от того, чтобы представляться незнакомцам своим настоящим именем…       — Логан, — наконец выпалил парень, решив, что пауза слишком затянулась.       — Прекрасно, Логан, — снова заговорил Лэнни, как-то странно посмотрев на собеседника. — Ты… ты можешь её теперь отпустить. Давай положим Рози на траву, так мне удобнее будет осмотреть её.       — О, конечно…       Хендерсон выполнил указание доктора и, прижав руку ко лбу, отошёл на несколько шагов. Голова и всё его тело были будто объяты огнём, руки дрожали, а в животе от страшных волнений происходило что-то непонятное. Он чувствовал, что был не в себе, и не мог разобрать собственных мыслей. Парню подумалось, что так, наверное, люди и сходят с ума…       Лэнни склонился над Рози и первым делом проверил пульс. Спустя несколько секунд доктор посмотрел сначала на Джеймса, потом на Логана. Обоим парням страшно не понравился этот взгляд.       — Джеймс, — осторожно начал Лэнни, — по дороге сюда ты сказал мне, что у Рози пульс был очень слабый…       — Да, так и было, — настороженно ответил Маслоу.       — Теперь его вовсе нет.       Услышав это, Джеймс прикрыл глаза и сделал глубокий прерывистый вдох, совсем не обратив внимания на боль, словно готовившуюся разорвать его лёгкие. О, в то мгновение физическая боль совсем его не беспокоила…       Логан же, услышав реплику Лэнни, не почувствовал совершенно ничего и даже не пошевелился. Возникало ощущение, что парень не расслышал слов доктора, а потому не мог понять, что именно произошло. На самом деле он всё хорошо расслышал. Просто парень не имел понятия, как себя вести после этого.       — Как давно это произошло, Логан? — спросил Лэнни, напряжённо глядя на парня.       — Что? — растерянно переспросил тот.       — Ты ведь нёс её на руках последние минут пятнадцать и не мог этого не заметить. Когда её сердце остановилось?       Хендерсон перевёл рассеянный взгляд на Джеймса, словно чувствуя вину перед ним. Лицо Маслоу выглядело напуганным и по-прежнему бледным, но он словно ни в чём не упрекал друга.       — Я… я не знаю, — наконец выдавил из себя Логан.       «О господи, — в отчаянии думал он, — я нёс на руках мёртвую Рози, я нёс её и разговаривал с ней, возможно, в то время, как её сердце уже перестало биться!..»       — То есть ты даже не понял, — начал Джеймс, ноздри которого раздулись, а губы сжались в тонкую линию, — ты даже не заметил, что она…       Он не смог закончить свой вопрос и, прижав руку ко рту, отвернулся от друга. Казалось, его снова начало тошнить.       — Я ведь не держал руку у неё на пульсе, — принялся бессознательно обороняться Логан, — как я мог это заметить? Как я мог это заметить, Джеймс?..       За то время, в течение которого парни обменивались взаимными пререканиями, Лэнни расстегнул кофту Рози и снова склонился над ней.       — Спокойно, если это произошло недавно, мы ещё можем вновь завести её сердце. — Голос доктора звучал уверенно, и это вселяло крохотную надежду. — Сейчас я сделаю ей непрямой массаж сердца и искусственное дыхание, должно сработать…       — Должно сработать? — с возмущением переспросил Джеймс. — Так должно или сработает? Ты поможешь ей, чёрт возьми, или нет?       — Я не могу давать гарантий, Джеймс, да и ни к чему так орать.       Какое-то время парни молча наблюдали за тем, как доктор делал энергичные и сильные нажатия на грудную клетку девушки, после чего вдыхал в её легкие воздух, слушал, не начало ли биться сердце, и повторял все эти действия по кругу. То, что Лэнни повторял их снова и снова, заставляло отчаиваться: кажется, массаж сердца не помогал... А что тогда поможет?       Джеймс без сил сидел на траве и старался лишний раз не шевелиться. Маслоу чувствовал, что у него у самого будто остановилось сердце. Если раньше на его месте и билось что-то, то теперь там была либо абсолютная пустота, либо ледяной камень — настолько толстый, что не в состоянии даже пропустить сквозь себя лучи света.       Логан всё ещё не мог разобраться в том, что происходило внутри него. Он старательно отводил взгляд, но всё же смотрел на её бездыханное тело; старался не слушать, но всё же слышал то, что делал с ней Лэнни; пытался не думать об этом, но упрямо возвращался в мыслях к Рози, прокручивая в голове все события сегодняшнего дня. Если и есть в этом мире справедливость, она явно не позволит этой истории закончиться вот так. Если есть в мире справедливость, она даст девушке возможность хотя бы ещё раз взглянуть на Логана, на Джеймса, сказать им что-нибудь, прикоснуться к ним, ещё раз увидеть солнечный свет и ещё хотя бы раз искренне, от души засмеяться…       — Логан, — позвал парня доктор, не переставая при этом делать нажатия на грудную клетку Рози, — там, в машине, на заднем сиденье, лежит сумка серого цвета, будь добр, подай мне её.       Хендерсон без лишних слов выполнил указание и, подав Лэнни сумку, с некоторым опасением посмотрел на Джеймса. Тот сидел, упершись обеими руками в траву, и смотрел прямо перед собой. Возникало ощущение, что Маслоу тошнило, но он даже этого не понимал. Будто мысли его витали далеко-далеко отсюда, и, судя по выражению его лица, были они весьма мрачными, а на внешнюю обстановку парень не обращал совершенно никакого внимания.       Лэнни достал из сумки дефибриллятор и, обнажив грудь Рози, наложил на неё электроды. Аппарат автоматически определил необходимую силу подачи тока, и через несколько секунд послышался разряд. Логан вздрогнул, услышав этот звук; Лэнни же, равно как и Джеймс, остался невозмутимым. Параллельно с дефибрилляцией доктор продолжал делать сердечно-лёгочную реанимацию, раз за разом повторяя цикл своих действий. Прошло несколько минут, прежде чем Лэнни со злостью выключил дефибриллятор и сорвал электроды с груди Рози.       — Нужен эпинефрин, — бросил он парням, как бы поясняя свои действия, и углубился в сумку, — сколько она весит?       Логан растерянно посмотрел на Джеймса, ожидая от него ответа, однако тот сидел молча и, как завороженный, смотрел на свою жену.       — Джеймс, — несколько раздражённо позвал его доктор.       — Не знаю наверняка, — тихо заговорил Маслоу, не меняя ни положения, ни выражения лица, — в последнее время она сильно похудела. Должно быть, теперь весит девяносто восемь — девяносто девять фунтов… ну, или около того.       Лэнни рассчитал дозу лекарства пропорционально весу девушки и ввёл ей эпинефрин внутривенно. С сердечно-лёгочной реанимацией он закончил.       — Что теперь делать? — тихо спросил Хендерсон, больше обращаясь в пустоту, нежели к доктору. Парень видел, что Лэнни прекратил свои прежние действия, и это его пугало. Джеймсу же (как казалось Логану) было всё безразлично.       — Посмотрим, как отреагирует сердце на введённый препарат, — ответил Лэнни, достав из сумки маленький электронный прибор и приложив его к груди Рози, — и заодно отследим электрическую активность клеток миокарда и пульса. Если не поможет, придётся прибегнуть к лидокаину.       Нужного эффекта не дал ни эпинефрин, ни лидокаин, ни сульфат магния, ни атропин. Все эти препараты Лэнни вводил Рози либо струйно, либо капельно и после каждой процедуры наблюдал за электрической активностью её сердца. Но оно не «заводилось».       Доктор, обессилев, опустился на колени и замер, глядя на тело Рози с сожалением и отчаянием. Логан и Джеймс смотрели на него и ждали, что он скажет.       — Если бы знать, — еле слышно проговорил Лэнни, — когда именно остановилось сердце… По статистике, оказанная в первые шесть — восемь минут помощь спасает жизнь…       — Но её жизнь уже не спасти, да? — уточнил Маслоу таким тоном, точно спрашивал о каком-то пустяке.       Доктор, затылком чувствуя ледяной взгляд парня, тяжело вздохнул и с расстановкой ответил:       — Ещё можно попытаться подключить её к аппарату искусственной вентиляции лёгких или к аппарату жизнеобеспечения, но для этого придётся ехать в город, терять время…       — Да, терять время нам ни к чему, — согласился Джеймс, — ведь это будет бессмысленно и безрезультатно, да?       Лэнни закусил губу. Ему совсем не хотелось вываливать на вдовца всю правду в чистом виде.       — Джеймс, видишь ли, — снова начал он, стараясь придать своему голосу бодрое звучание, — последовательно предпринятые реанимационные мероприятия не дали результата, хотя оперативность действий и мобильность оборудования весьма многообещающе…       — Довольно распинаться, — сердито оборвал доктора Джеймс, и тот удивлённо умолк, — просто ответь мне: она мертва?       Лэнни нервно выдохнул, плечи его поникли.       — Да, — наконец прошептал он, — сердце остановилось навсегда, и не в моих силах его завести…       Доктор, довольно часто по долгу службы сообщавший родственникам пациентов нечто подобное, уже готов был выслушивать крики и ругань, вытирать слёзы и утешать вдовца. Однако вслед за его репликой не последовало ничего подобного: Логан закрыл лицо обеими руками и, повернувшись к присутствующим спиной, медленно побрёл в противоположную от них сторону; а Джеймс лишь вздохнул и сказал:       — Ну, что ж. Сама виновата.       Такой была реакция этого странного молодого человека, который заявился к Лэнни в дом в пятом часу утра, весь в крови, вытащил его из уютной постели и заставил проехать почти милю прямо в пижаме, чтобы предпринять попытку спасти от смерти девушку — его жену, уже безнадёжно обречённую на гибель… И которой потом без лишних слов и эмоций (зато с большим трудом) поднялся на ноги и попросил одолжить у Лэнни машину буквально на пятнадцать минут, чтобы отвезти Логана и её домой. Конечно, Лэнни согласился. В течение какого-то времени он одиноко стоял у малознакомых домов, смотрел на поднимающееся над крышами солнце и курил. На душе было гадко. Да, у него на руках и раньше умирали пациенты, но с этим невозможно было смириться, ведь каждый раз был как в первый. Стараясь справиться с нахлынувшими эмоциями, Лэнни убеждал себя, что сделал всё, что было в его силах, а девушка, видимо, приняла довольно значительную дозу наркотиков и алкоголя, раз её сердце столь скоро и столь безнадёжно остановилось. Да и к тому же они потеряли непозволительно много времени, так что наверняка даже лучший кардиолог штата не сумел бы её спасти…       Вскоре чёрный «форд» вернулся к своему хозяину, и Лэнни, подбросив Джеймса до дома, настоятельно порекомендовал обратиться тому к врачам.       — Рёберные кости не сместились, — отмахнулся Маслоу, выйдя из автомобиля, — так что срастутся сами. А сотрясение не такое уж сильное. Дома вылечусь.       Прежде, чем уехать, Лэнни немного помедлил.       — Джеймс, я искренне тебе соболезную, — наконец проговорил доктор, с сожалением глядя на парня.       Маслоу прикрыл глаза и слегка кивнул.       — Спасибо, что не отказал в помощи, Лэнни.       — Пустяки, это ведь мой долг…       Лишь позже, уже подъехав к своему дому и заглушив мотор, доктор залез рукой в бардачок и не без удивления обнаружил там именной чек на тысячу долларов.       Логану казалось, что он вообще не спал сегодня. Тело испытывало дикую усталость, однако мозг, лихорадочно работавший и анализировавший полученную за весь день информацию, не давал ему уснуть. Странные сновидения перемежались в его сознании с воспоминаниями и рождали на свет страшные и непонятные образы, увидев которые, Логан сразу же открывал глаза. Перед ним была пустая спальня, в которую сквозь задвинутые шторы пытался пробиться солнечный свет, и пустота этой комнаты каким-то болезненным эхом отзывалась в его сердце.       Они с Джеймсом приехали домой в пять утра. Вернее, их было трое, но думать о том, что они втроём приехали домой, было жутко. Маслоу велел Маргарет (которая не спала и с волнением ждала возвращения хозяев) постелить Логану в гостевой спальне, и, пока женщина занималась постелью, парни перенесли тело Рози в их с Джеймсом комнату. Ни один из них не сказал другому ни единого слова, не бросил ни единого взгляда, будто они по молчаливому согласию условились не говорить о ней и вообще о том, что произошло за последний час. Сердца их можно было бы сравнить с выжженной землёй, на которой теперь ничего не могло вырасти: яркость горьких эмоций, которые они испытали сегодня, оказалась губительной для сердец. Они вспыхнули настолько ярко, что в один миг перегорели.       Логан молча побрёл в отведённую ему спальню, не замечая никого и ничего вокруг себя. Джеймс, в отличие от него, вёл себя как обычно. Он немного поговорил с Маргарет, спокойно объяснил ей, что произошло, попросил сварить кофе к его возвращению и снова вышел из дома, чтобы сесть в чужой «форд» и куда-то уехать. Единственное, что изменилось в его поведении, это неожиданные кратковременные вздохи, некоторая медлительность и еле слышные постанывания. Вероятно, Джеймс и сам не замечал в себе этих изменений. Вероятно, они были вызваны лишь физической болью в области рёбер и головокружением, а не сердечной болью от внезапной потери жены.       Вернувшись домой, Маслоу сказал Логану и Маргарет отдыхать, а лучше вообще проспать несколько часов и ни о чём не думать. Ему и самому необходимо было лечь: ещё немного, и он потерял бы сознание от усталости и болезненной слабости во всём теле. Итак, все трое разошлись по спальням: Маргарет — в свою собственную, на первом этаже; Логан — в гостевую, а Джеймс — в их с Рози спальню. Вместе с Рози. Хендерсон не имел ни малейшего понятия о том, что происходило с его другом в течение этих нескольких часов, но он очень надеялся, что Джеймсу после этого хотя бы немного полегчает.       Теперь Логан лежал в этой чужой постели, смотрел на чужые стены и не переставал думать о Рози. В груди его словно скопилась вся печаль мира, но эти чувства не находили себе выхода. Парень ощущал себя слишком слабым для того, чтобы попытаться выпустить эмоции наружу: ему не хотелось говорить, не хотелось плакать, не хотелось думать и даже спать. Жажда жизни в нём совсем угасла, а все надежды, если они и были, безвозвратно рухнули. В голове упорно звучало лишь одно слово: «Бессмысленность».       Хендерсон долго прислушивался к тишине. Всего одна стена отделяла его от комнаты, в которой находился Джеймс, и Логан почему-то очень надеялся услышать подавляемые стоны, рыдания, причитания… Но ничего этого не было. Не слышно было ни единого шороха. Хендерсон решил, что его друг давно спит, причём очень крепко: на нём всё же не могли не сказаться усталость, изнеможение и травмы, полученные при аварии. Да, должно быть, он давно спит…       Решив тоже дать себе немного отдыха, Логан накрыл голову подушкой, чтобы не слышать собственных мыслей, и забылся крепким сном.       Он проснулся в восьмом часу вечера. Парень чувствовал, что тело его хорошо отдохнуло, чего, однако, нельзя было сказать о разуме. Логан поднялся с постели и пошёл в ванную, чтобы смыть с себя остатки сонливости. Мутные, размытые мысли, мелькавшие на периферии его сознания, напоминали о чём-то ужасном, случившемся этим утром, но осторожный рассудок не подпускал их слишком близко: внезапность воспоминаний могла бы навредить. Хендерсон, довольно спокойный, зашёл в ванную, умылся холодной водой, посмотрел на своё отражение, а затем его взгляд вдруг упал на стеклянный стакан, стоявший на полочке. В нём было две зубных щётки.       Вероятно, ничто другое не смогло бы с такой поражающей точностью ударить его в самое сердце. Логан до боли сжал зубы, чтобы не позволить судороге искривить его рот.       — О Рози… — прошептал парень и почувствовал, как по его щекам заструились горячие слёзы.       Джеймс проснулся почти сразу же после Логана. Парни встретились в коридоре и молча одарили друг друга вопрошающими взглядами.       — Ты как? — первым спросил Хендерсон, еле удерживая свой голос от дрожи.       — Нормально, — ответил Маслоу, кивая. — Хорошо поспал. Зато теперь башка трещит не по-детски.       Логан, разумеется, спрашивал друга кое о чём другом, но не счёл нужным уточнять вопрос.       — Зря ты встал, тебе нужен строгий постельный режим, Джеймс, — тихо проговорил парень.       — Ну нет, пока не до этого, у нас теперь много забот. Ты голодный, кстати?       До этого вопроса Хендерсон даже не понимал, что страшно хотел есть. Он приложил руку к своему животу и лишь кивнул в ответ: поведение Джеймса обескураживало его и казалось очень странным. Этот человек попал утром в аварию, потерял жену, да и вдобавок к этому провёл с ней наедине несколько часов в одной комнате... Его поведение никак не выдавало признаков глубокой печали и совсем не походило на поведение вдовца. Что творилось у него в голове? Не тронулся ли он рассудком?       — Хорошо, сейчас попрошу Маргарет что-нибудь приготовить, — сказал хозяин дома, шагая в ванную. — Поедим, и можно будет приниматься за работу.       — За какую ещё работу, Джеймс? Тебе нужен отдых...       — Отдых будет позже. Дела ждать не могут, и нельзя их откладывать.       Как оказалось, Маргарет так и не удалось уснуть за это время, хотя она и провела в постели несколько часов. Лишь только увидев Джеймса, женщина кинулась к нему чуть ли не со слезами на глазах, но парень, предугадав её намерения, остановил её одним взглядом. Он тихо сказал, что всё будет нормально, и Маргарет будто сразу же поверила ему. Она не стала говорить хозяину о своих эмоциях и постаралась их не показывать. Но, готовя ужин для парней, она ходила по кухне, как умалишённая, и апатично переводила затуманенный взор с одного предмета на другой. Иногда с её губ срывался тоскливый вздох, и она шёпотом спрашивала: «Как же так? Как же так получилось?»       После быстрого перекуса (за которым друзья так и не решились заговорить о случившемся) Джеймс отвёл Логана в пустой гараж и открыл шкаф с садовыми инструментами.       — Теперь за работу, — с мрачным видом произнёс Маслоу и достал из шкафа две лопаты. Одну из них он протянул Логану, но тот лишь с недоумением покосился на неё.       — Джеймс, ты предлагаешь мне…       — Устроить похороны? Да, именно так. Ну, бери же, чего стоишь, как дуб?       Услышав, с какой простотой и даже нахальством друг говорил об этом, Хендерсон с возмущением оттолкнул от себя его протянутую руку.       — Да как ты можешь так говорить?       — А я что, должен говорить как-то по-другому? — в свою очередь вспылил Джеймс и бросил обе лопаты на бетонный пол. — Что ты хочешь от меня услышать?       — Что угодно, чёрт возьми, кроме этих фальшиво-равнодушных и циничных слов! Хватит уже делать вид, что тебе всё равно, я ведь знаю, что это не так…       — К твоему сведению, я даже не пытаюсь делать вид, что мне всё равно. Мне не приходится, ведь я на самом деле абсолютно пуст внутри. Это не радует меня и не печалит, но если бы я мог, я бы уже орал, рыдал и психовал, понятно?       Логан, не найдясь, что ответить, замолчал. Он не знал, стоило ли ему переживать за друга или, наоборот, порадоваться за его умение переносить невзгоды.       — Но ты собрался, — неуверенно начал Хендерсон, — по… похоронить её прямо тут? На заднем дворе?       — Да. Хотелось бы, конечно, сделать это в Санта-Кларите, ведь с тем местом у нас особая связь, более глубокая… Ну, что ж, выбирать не приходится.       — Это абсурд какой-то, — упрямился Логан, глядя на друга и будто не узнавая его. — Это ведь человек, Джеймс, че-ло-век. А ты хочешь закопать её на заднем дворе, как долбанного домашнего питомца! Это оскверняет её память, это противоречит обычаям, принятым в нормальном, цивилизованном обществе, это… это ненормально, одним словом. Нам бы вообще следовало обратиться в полицию, в больницу и по-человечески зарегистрировать её… гибель.       Нравоучения Хендерсона Джеймс выслушал спокойно, с равнодушным выражением лица. Возникало ощущение, что возмущение Логана совсем не подействовало на него, даже больше — нисколько не изменило его намерений.       — Понимаю твоё негодование, мой друг, — проговорил хозяин дома, неотрывно глядя в глаза Логану, — и весьма искренне его разделяю. Но, к нашей большой скорби, существуют форс-мажорные обстоятельства, которые вынуждают нас идти на крайние меры. Сейчас как раз тот случай. Мы не можем позволить себе обращаться в полицию и другие ей подобные органы, как и не можем больше откладывать похороны. Наше с тобой нынешнее положение само диктует нам правила. Или пойти включить телевизор и напомнить тебе, по какой причине тебе лучше не показываться в полиции?       Хендерсон, понимая, что не выстоит против друга, со злостью сжал зубы. Аргументы кончились, но злость и возмущение никуда не делись.       — Поступай как знаешь, — бросил Логан с напускным равнодушием, — в конце концов, это твоя жена, и только тебе решать, какие воспоминания о ней ты оставишь себе напоследок. Но я в этом участвовать не собираюсь.       Логан не ушёл сразу же: он остался, с вызовом глядя на собеседника и ожидая его реакции. Ругаться с другом в такой момент страшно не хотелось, но не он это начал.       — Значит, вот так? — тихо спросил Джеймс, и в голосе его послышалось разочарование. — Ладно. Я не намерен тебя умолять.       Он наклонился и с недовольным кряхтением принялся поднимать лопаты, которые до этого со злостью бросил на пол. Сломанные рёбра значительно затрудняли его действия, да и к тому же вызывали немалую боль. Хендерсон наблюдал за его мучениями несколько секунд, затем не выдержал и сам поднял лопаты.       — Я сделаю это только из-за тебя, — проговорил он, всем своим видом показывая, что всё ещё против этой затеи, — только из-за нелепого положения, в которое мы попали, только из-за твоих травм, только из-за того, что не могу позволить тебе сделать это в одиночку.       Маслоу ничего не ответил, но взгляд его выразил глубокую благодарность.       Уже стемнело, когда парни вышли на задний двор, вдвоём неся на руках безжизненное тело, завёрнутое в белую простыню (к слову, когда они поднялись в спальню, Логан не увидел саму Рози: её тело уже было завёрнуто в эту страшную тряпку, по сути, заменившую девушке гроб). Казалось, тело стало на порядок тяжелее. Около пятнадцати минут парни копали яму, вернее будет сказать, копал в основном Логан: Джеймс очень быстро уставал и уже не мог терпеть нарастающую боль. Тогда Хендерсон, не желая более смотреть на мучения друга, велел ему бросить это дело, убеждая, что дальше справится сам. Маслоу давал себе немного времени на отдых и всё равно заново брался за работу, потому что чувствовал, что не имеет права оставаться в стороне.       Наконец эта часть работы была закончена. Оба они немного помедлили, прежде чем приступить к следующей её части.       — Если ты не возражаешь, — тихо и почтительно, будто боясь нарушить тишину, начал Логан, — прежде, чем мы закончим, я бы хотел в последний раз посмотреть на неё.       — Конечно…       Хендерсон опустился на корточки и приподнял край простыни с той стороны, где находилась голова Рози. Сердце его упало, когда он взглянул на её лицо: такое белое, осунувшееся, мёртвое лицо с синими губами и прилипшими ко лбу прядями волос. Грудь Логана словно заполнилась отвратительной вязкой жидкостью. Ему стало очень тяжело. Он протяжно вздохнул, убрал волосы с её лба, нежно провёл пальцами по холодной щеке. Кожа у девушки была гладкая, даже немного скользкая.       В памяти Логана за одно мгновение пронеслись все минуты, которые он провёл рядом с Рози: начиная с их знакомства в стриптиз-клубе в его день рождения и заканчивая этим мгновением. Хендерсон зажмурился, замотал головой и, опустив простыню, поспешил подняться на ноги. Ему показалось, что ещё одна секунда — и его сердце разорвётся от горечи.       Пока Логан проделывал этот ритуал, Джеймс стоял поодаль и смотрел куда-то в противоположную сторону. В ту минуту он не хотел видеть ни лицо своей жены, ни страданий своего друга.       — Всё, теперь можем покончить со всем этим, — торопливо сказал Хендерсон, как можно скорее желая избавить себя от этого груза.       Не без труда парни опустили тело на дно вырытой ямы и засыпали её землёй. Всё это они проделали в полной тишине, так быстро, как могли.       Затем они безмолвно вернулись в дом и сели в гостиной на диванах: ровно так же, как и сутки назад. Только теперь они не пили вино, не общались и не говорили о Рози в настоящем времени.       — Я попросил Барри, — наконец заговорил Джеймс, уставившись куда-то в одну точку, — пригнать нам машину из Лос-Анджелеса. Завтра вечером мы уедем отсюда.       — Куда уедем? — уставшим голосом спросил Логан. В ту минуту он чувствовал себя таким раздавленным, что ему совершенно не хотелось никуда ехать, не хотелось ничего делать и предпринимать.       — Пока что переберёмся в Техас, поближе к границе. Может, обоснуемся там на некоторое время, пока я не придумаю, как мы переберёмся в Мексику… Потому что задерживаться подолгу на одном месте совершенно неразумно.       Хендерсон тяжко вздохнул. Он попытался представить, насколько долгим может выдаться их совместное путешествие. Сколько ещё они будут прятаться? Всю жизнь? Провести в бегах и постоянной тревоге всю жизнь, кочуя из одной страны в другую, беспрестанно меняя имена и внешность? Больше никогда не увидеть ни семью, ни друзей, ни Ванессу? Ну, нет, такая жизнь явно была Логану не по душе…       — Может, к чёрту это всё? — почти шёпотом задался вопросом Хендерсон, обращаясь больше к самому себе, чем к другу. — За что теперь бороться?       Джеймс с возмущением и упрёком посмотрел на него.       — За что бороться? — переспросил он. — Хочешь сказать, что жизнь не стоит того, чтобы за неё бороться?       — То, ради чего я решился на побег, теперь предано земле. Я больше не хочу никуда бежать, Джеймс…       — А придётся, — сурово сказал Маслоу, — потому что ты не можешь позволить Ремиговски одержать над тобой победу, чёрт возьми, неужели ты действительно готов сдаться?       — Мне уже всё равно. Это только потешит его самолюбие, но что ж… мне не жалко. Пусть порадуется, если это действительно доставит ему хоть какую-то радость.       — Ты с ума сходишь, дружище! Подумай, что ты делаешь со своей жизнью, подумай хотя бы о Ванессе, если для тебя она ещё что-то значит…       — Ей-то что? У них с Ремиговски будет ребёнок, и Ванессе скоро станет совсем не до меня.       Глаза Джеймса потухли. Он явно не ожидал услышать такого от друга, ведь против этого аргумента, в сущности, нельзя было ничего возразить…       — Ты сейчас не в себе, — вывел диагноз Джеймс, — твоей голове нужно отдохнуть. Мы оба многое пережили за последние сутки, так что предлагаю прекратить обмениваться взаимными пререканиями и отправиться спать.       Они так и сделали и оба снова забылись крепким сном, несмотря на то, что встали только несколько часов назад.       Уже следующим вечером, сделав все приготовления к отъезду, Джеймс и Логан сели в автомобиль и отправились в путь. Весь день Хендерсон отговаривал друга от этой затеи, просил хотя бы немного повременить, набраться сил и прийти в себя после случившегося. Но Маслоу не хотел слушать. Он говорил, что чувствует себя уже намного лучше, что они смогут сменять друг друга за рулём, да и вообще медлить было ни к чему. Тогда Логан оставил свои попытки, и на закате парни, попрощавшись с Барри, Маргарет и вообще со всем домом, уехали из Фортуны Футхилс.       Поначалу за рулём был Джеймс. Парни ехали в абсолютном молчании около часа: обоим не хотелось ни о чём говорить. Но чуть позже они решили включить музыку, для того чтобы немного разрядить обстановку. По радио играла песня Джонни Кэша «It’s all over». Джеймс начал отстукивать ритм песни, барабаня пальцами по рулю, а со второго куплета и вовсе начал тихо подпевать исполнителю. Логан сидел в угрюмом настроении и хмуро смотрел перед собой. В иное время эта песня могла бы ему понравиться, но теперь, теперь она казалась мрачной и по-страшному символичной. А то, что его друг сидел рядом, подпевал, да ещё и отстукивал ритм этой слишком радостной, беззаботной мелодии, поднимало в груди парня волну возмущения.       Не спрашивая Джеймса, Логан молча переключил волну.       — Ты чего? — не понял Маслоу, бросив на друга быстрый взгляд и снова приковав его к дороге. — Хорошая песня играла.       — Нет, не хорошая, — довольно спокойно ответил Логан.       Парень продолжал переключать волны одну за другой, так и не находя нужной. Из колонок играла разного рода музыка, но вся она казалась Хендерсону чересчур… правдивой. Возможно, в этих песнях и не было ничего такого, что могло бы насыпать соли на ещё не затянувшиеся раны парней, но в любой из них Логан запросто находил скрытый смысл. Казалось, каждая песня была о ней.       Итак, безуспешно пролистав около шести волн, Логан так и не выбрал нужную. Он не дал шанса «Stay with me» Сэма Смита, «I love her» Битлз, «Without you» Уитни Хьюстон, а также другим менее известным песням и исполнителям. Отчаявшись найти более подходящую для случая песню, парень с досадой выключил радио.       — Включить музыку было плохой идеей, — тихо проговорил он, отвернувшись к окну.       — Вовсе нет, — ответил Джеймс, не спуская глаз с дороги. — Дело не в музыке, а в тебе.       Хендерсон с вызовом во взгляде посмотрел на него. Негодование в его глазах да и вообще во всём виде читалось ещё более отчётливо, чем раньше.       — Во мне? — переспросил парень, ткнув себя пальцем в грудь.       — Да. Тебе бы следовало научиться относиться к жизни проще.       Возмущение в груди Логана переродилось в злость, и он, сжав зубы, выпалил:       — Тогда тебе следовало бы отыскать в своём сердце хотя бы каплю искренности, если сердце у тебя вообще есть. Я вообще не понимаю, Джеймс, не понимаю, как ты можешь оставаться таким невозмутимым после всего этого! Ты претворяешься или тебе на самом деле наплевать? Разве ты не понимаешь, что во всём этом ты виноват?       Ни один мускул на лице Маслоу не дрогнул, но какие-то струны его души оказались задеты этой репликой.       — Понимаю, — тихо ответил Джеймс, не глядя на друга, — я понимаю это так же отчётливо, как то, что ты сидишь сейчас рядом со мной и что мы посреди ночи отправились незнамо куда. Если это доставит тебе удовольствие, признаюсь, что ощущаю вину каждой клеткой своего тела, а это причиняет довольно много страданий. На моём счету уже вторая загубленная женская жизнь (прошу, избавь меня от надобности рассказывать о первой), но именно этот случай по-особенному разъедает душу. Почему? Потому что ту, первую, я не любил. Может, это прозвучит страшно, но я уже по-своему привык терять близких людей, и каждая новая утрата больше не заставляет меня рвать волосы на голове, вопить, рыдать и терять от горя рассудок. Да, я чувствую вину. Да, мне невообразимо горько осознавать, что её больше никогда не будет рядом. Да, я беспрестанно думаю о ней, о нас и представляю, что всё могло бы быть по-другому. Но есть реальность, Логан, и с ней нужно считаться. Я приучил себя быстро привыкать к изменениям, оставлять прошлое за спиной и двигаться дальше. Потому что, в конце концов, случиться может всякое, но у тебя всегда и в любом случае остаёшься ты сам. Ты — единственный человек, достойный спасения, и вместе с тем единственный человек, которого можешь спасти только ты. Запомни это.       Глубоко в душе Логан понимал друга и, возможно, даже соглашался с ним. Но в ту минуту признаться в этом было крайне тяжело для него. Видя, что собеседник не собирается ничего отвечать, Маслоу продолжил:       — Сначала ты винил меня в том, что я сделал с ней. Теперь винишь в том, чего я не делаю: по-твоему, я должен места себе не находить, скулить и беспрестанно говорить о том, как тоскую по ней... Хорошо, мой друг, может, и так. Но позволь заметить: ты ведь и сам этого не делаешь, однако я и подумать не смею, что тебе наплевать на неё. Просто мы с тобой разные, Логан, и по-разному проявляем своё существо. Если не можешь понять меня, тогда хотя бы не говори о том, что у меня нет сердца.       Хендерсон молчал ещё какое-то время. Сегодня Джеймс был в особенном расположении духа: он был спокоен, благосклонен и терпелив, как никогда. Логан находил его поведение непривычным, но всё-таки единственно возможным при сложившихся обстоятельствах.       — Извини, — наконец выговорил Хендерсон, всё как следует обдумав, — я сам ещё не во всём разобрался и вспылил. Ты не заслужил этих слов…       — Всё в порядке, — ответил ему друг, — ты ведь тоже по-своему прав.       — Я больше никогда не заговорю о ней, если захочешь…       — Да, пожалуй. Давай начнём с этого момента.       Итак, этим вечером Рози, судя по словам парней, была предана забвению. На деле же оказалось не совсем так. Если разум и мог похоронить воспоминания о ней, то сердце хранило и лелеяло каждую мелочь, напоминавшую о девушке. И Логан, и Джеймс до конца дней своих пронесли в груди светлое чувство, похожее на ностальгию, которая слегка колет и щекочет, но ни один из них так и не заговорил о Рози ни с одной живой душой. И тем более с другом, с которым разделил горечь этой утраты.       Их первой остановкой стал мотель «Трэвелодж» недалеко от границы, где встречались два штата: Аризона и Нью-Мексико. Они решили сделать привал спустя сутки беспрерывной езды; к тому времени они дважды сменяли друг друга и оба пытались хотя бы немного поспать на заднем сиденье. В итоге было решено вселиться в мотель, как следует отдохнуть, выспаться и только после этого отправиться дальше в путь. Логан (который последние четыре часа провёл за рулём) уснул сразу же после того, как его голова коснулась подушки. Джеймс ещё какое-то время сидел в кресле, раскуривая сигару, затем тоже лёг, но спал очень плохо.       Первым пробудился Маслоу. Он купил два кофе в ближайшем автомате и, принеся их в номер, взял в руки телефон. Парень какое-то время без всякого энтузиазма листал новостные сводки, пока одна из них не заставила его округлить глаза от изумления и… радости. Увиденное словно ужалило его, заставило подскочить на месте и помчаться к постели Хендерсона.       — Вставай, Логан, вставай, дружище! — кричал парень, стягивая с Логана одеяло и отбирая подушку. — Больше нет нужды прятаться, мы спасены! Мы можем вернуться домой!       Сонный, рассерженный внезапным пробуждением, Хендерсон долго не мог понять, в чём дело. После его нескольких рассеянных вопросов Джеймс сунул ему телефон и велел прочесть последние новости. Тогда Логан выхватил гаджет из рук друга и приблизил глаза к экрану.       — Это не сон и не розыгрыш? — спросил парень тихо, будто в самом деле боясь очнуться ото сна. — Это не шутка, Джеймс? Пока мы тряслись в автомобиле, а потом спали без задних ног, случилось что-то чертовски странное… О господи! Мы и вправду теперь можем спокойно вернуться в Калифорнию?..       Улыбка безграничного счастья была ему ответом. Казалось, настолько искренне и широко Джеймс ещё никогда не улыбался.             *Несколькими днями ранее*       Пока Ванесса Ремиговски неспешной походкой двигалась в сторону столовой, её обогнал Роберт, их новый повар, и с улыбкой посмотрел на хозяйку.       — Доброе утро, миссис Ремиговски, — поздоровался парень, как и Логан, на ходу завязывая фартук, — как сегодня себя чувствуете?       Несса положила руку на живот и одарила повара прохладным взглядом.       — Не очень, — был ему короткий ответ.       — Но от завтрака, полагаю, не откажетесь?       — Смотря что на завтрак.       — Тосты с сыром, яичница, овощной салат…       — Не перечисляйте дальше, — оборвала его хозяйка, — я буду тосты с чаем.       — Как пожелаете, миссис Ремиговски.       В столовую они вошли вдвоём. Гарольд уже сидел за столом и, пользуясь временем, которое было в его распоряжении до завтрака, что-то печатал за ноутбуком. Роберт поздоровался с хозяином и скрылся в кухне. Ванесса (безрадостное выражение лица которой не ускользнуло от внимательного взгляда её мужа) медленно опустилась на стул и от скуки принялась перебирать салфетки.       — Настроение с утра уже испорчено? — спросил Гарольд, не переставая при этом нажимать неловкими пальцами на клавиши ноутбука.       — Мне не нравится этот Роберт, — выдала Несса, решив пойти в наступление, — донимает меня дурацкими вопросами с самого утра, хотя прекрасно знает, что по утрам со мной лучше не разговаривать.       — Тише, дорогая, он ведь может услышать…       — Мне всё равно. Может, мне того и надо, чтобы он услышал! И кофе у него не вкусный, и пища вечно пересолённая, и мучного столько, что удавиться можно… Это ещё не полный список вещей, которые меня в нём бесят. То ли дело наш предыдущий повар, вот таких ещё поискать надо.       Последняя фраза вырвалась как-то сама собой, однако Ванесса нисколько не пожалела о том, что сказала. Она не переставала проверять новостные сводки, делая это каждое утро, каждый вечер, как и не переставала терзать своё сердце мыслями о том, что во всём случившемся была её вина. Логан страдал из-за неё, и поэтому Ванесса не могла оставаться в стороне. Она была готова вызвать огонь ярости мужа на себя, лишь бы отвлечь его неусыпное внимание от Хендерсона и хотя бы чем-нибудь помочь любимому.       Гарольд отвлёкся от работы и смерил супругу ничего не выражающим взглядом.       — Да, я знаю, — ответил он, снова посмотрев на экран ноутбука, — я знаю, что тебе гораздо больше нравился наш предыдущий повар, и во многих аспектах.       Ванесса с недовольством сжала губы и немного помолчала. То, что муж мог так издевательски-спокойно говорить о Логане в то время, как у неё за спиной вёл на него охоту, — это обескураживало и страшно злило!       — Может, ты уже перестанешь изображать из себя охотника? — выпалила она, с негодованием глядя на супруга.       — С радостью, — невозмутимо отозвался мужчина, — сразу после того, как он перестанет изображать из себя трусливого кролика.       — По-твоему, то, что он хочет спасти свою жизнь и избежать несправедливого наказания, можно назвать трусостью?       — Нет, но то, что он не может нести ответственность за совершённые проступки, весьма огорчает. И кстати, наказание, на мой взгляд, вполне справедливое.       Каждое новое слово Гарольда раскаляло огонь злости в душе Ванессы, словно он говорил о ней самой, а не о Логане. Девушка сжала кулаки от злости, которая не находила выхода из её груди, и сказала:       — Знаешь что? Мне надоело говорить о Логане так, словно это запретная тема в этом доме. Я хочу говорить без обиняков, громко, во всеуслышание, и даже ты не сможешь заткнуть мне рот, понятно?       Ремиговски бросил на неё удивлённый взгляд и ничего не сказал.       — Если хочешь знать, — продолжала девушка, — здесь вообще нет его вины. Ответственность лежит только на нас с тобой, и, если кто и должен понести наказание за содеянное, то это ты и я.       — И почему же это, интересно узнать? — не сдержался от усмешки мужчина.       Ванесса немного помедлила, размышляя, стоило ли говорить об этом, но уже через секунду решила, что первый шаг на этом смелом пути она сделала, а отступать будет глупо.       — В первый же день, — тихо начала она, — сразу после нашей свадьбы я сама пришла к нему. Он прогонял меня, говорил, что узы брака священны и нерушимы, что он не может так поступить, но… я его сломала. И он поддался.       Гарольд не реагировал. Он сидел неподвижно, глядя на девушку непроницаемым взглядом, и молчал.       — Можно сказать, что я и стала инициатором возобновления нашего антиморального романа, — продолжала Несса, с каждым словом всё больше набираясь смелости, — сам бы он вряд ли решился на такое. Да и сюда, в этот дом, если ты помнишь, Логан пришёл не по собственной воле. Это ты сделал ему заманчивое предложение, начал какую-то безумную игру, дал нам миллион возможностей видеться каждый божий день и даже оставаться наедине. Разве не так всё было, мистер Ремиговски?       — Так, — нехотя ответил мужчина, явно растерянный и не готовый к этой утренней словесной перепалке, — но есть кое-что, в чём ты не права. Он взрослый человек, и у него (если я не ошибаюсь) есть голова на плечах. Ты не заставляла его спать с тобой после нашей свадьбы, он сам сделал выбор. Я не заставлял его принимать моё предложение, он сам сделал выбор. Да и вообще вся жизнь человека — череда бесконечных альтернатив, и он самостоятельно выбирает ту, которая кажется ему верной. Я своей вины не признаю, так что тема может быть закрыта.       В столовую вошёл Роберт и принялся расставлять перед хозяевами чашки, чайник, кофейник, сахарницу и блюдца. Пока он находился в комнате, супруги не решались говорить, а только мерили друг друга презрительными взглядами.       — Неумение признавать свою вину, — продолжила Ванесса, когда Роберт ушёл, — весьма дурное качество. Хотя, возможно, глубоко в душе (если она есть) ты всё же признаёшь, что был неправ. Твоя попытка разлучить меня с Логаном заранее была обречена на провал, и ты знал это.       — Господи, Ванесса, довольно этих пустых и наивных разговоров! Ты говоришь как семнадцатилетняя девчонка, а между тем тебе давно пора повзрослеть. Во-первых, ты замужняя женщина, а не ветреная одиночка. Во-вторых, ты скоро станешь матерью. Поэтому вести себя следует подобающе.       Рот девушки расплылся в усмешке, и Ванесса облокотилась на стол, чтобы приблизить своё лицо к лицу мужа и внимательнее посмотреть ему в глаза.       — Не нравится, как я себя веду? — спросила она, с вызовом сузив глаза. — Слишком наивная, ветреная, неверная для того, чтобы носить фамилию Ремиговски, да? Скажи, а ты когда-нибудь жалел, что твои поиски третьей жены закончились именно в ресторане моего отца?       Гарольд устало вздохнул, глядя на свою супругу. Она действительно напоминала ему ребёнка — озорного, наивного и немного глупого.       — Нет, никогда не жалел, — ответил мужчина натянутым голосом.       — Даже в те минуты, когда понимал, что я отдаю предпочтение другому?       — Даже тогда.       Ванесса присела обратно и удовлетворённо улыбнулась.       — Закончишь свой сезон охоты? — спросила она, как бы выдвигая условия для заключения сделки, и выжидающе уставилась на мужа.       Ремиговски изумлённо выгнул бровь. Неужели она действительно думает, что в силах остановить его?       — Нет, — коротко, но твёрдо ответил он.       — Тогда в нашей семейной жизни найдётся место для сожалений. Я это обещаю. И именно поэтому предлагаю тебе сдаться добровольно.       Мужчина не удержался от того, чтобы не рассмеяться. Она угрожала ему? Не нашлось ещё таких рычагов, с помощью которых можно было бы повлиять на Гарольда Ремиговски!       — Ну хватит, Ванесса, — с прежним добродушным смехом проговорил он, — довольно тратить силы понапрасну и давать ложные надежды самой себе. Лучше подумай о ребёнке.       Девушка тоже улыбнулась, но язвительно. К этому времени Роберт принёс ей тосты, а перед Гарольдом поставил тарелку с дымящейся яичницей. Ванесса, откусив тост и сделав глоток чая, добавила:       — Час расплаты близок, мистер Ремиговски.       И этим снова вызвала у Гарольда улыбку.       На следующий день, с утра, Ванесса изъявила желание прогуляться в парке. Её муж, с головы до ног заваленный работой, с сожалением сказал, что не сможет составить ей компанию, но девушку, признаться, это и не расстроило. Она вообще не намеревалась звать супруга с собой, а просто решила предупредить о своём отъезде. Единственным условием Гарольда (это условие он выдвинул около полутора месяца назад, и оно продолжало действовать и по сей день) было беспрестанное нахождение рядом с девушкой личной охраны, а с недавних пор — ещё и доктора, «на всякий случай». В этот раз, как и во все предыдущие, Несса вяло посопротивлялась воле мужа, заявляя, что она не маленькая и за ней не нужен глаз да глаз, но в конечном итоге всё же приняла его условия. Пока девушка собиралась, Гарольд подозвал к себе Джоша, главное ответственное лицо за личную охрану Ремиговски, и вполголоса дал ему несколько наставлений.       — Пусть гуляет сколько хочет, — говорил мужчина, — пусть делает что хочет и что хочет покупает, но не спускай с неё глаз, понятно? Я намерен доверить это дело именно тебе, потому что знаю, как ты умеешь работать. Тебе не обязательно находится рядом с ней всё время, дай ей немного свободного пространства, чтобы не заставлять её нервничать. Наблюдай издали, но очень внимательно. Не говори с ней, пока она сама с тобой не заговорит, не торопи, не напоминай, что ей нужно как можно скорее вернуться домой. Пусть Ванесса отдохнёт полноценно, это должно пойти на пользу. — Гарольд помолчал немного, словно вспоминая, что хотел ещё сказать, и добавил: — И вот ещё что: будь всегда начеку. Если к ней хоть кто-нибудь подойдёт, особенно какой-нибудь молодой человек, лицо которого будет спрятано, скажем, под капюшоном, не церемонься, Джош, и действуй ради её безопасности. Тебе всё понятно?       — Да, сэр, — отозвался Джош и отдал хозяину честь.       Стоя у окна в своём кабинете и провожая жену до автомобиля взглядом, Гарольд растирал ладонью грудь и в задумчивости кусал губы. Всё утро его мучило странное чувство тревоги, беспричинной, но всё же не дающей покоя. Интуиция, обычно его не подводящая, твердила сегодня, что ему стоило чего-то опасаться и незамедлительно принимать меры предосторожности. Хотя, вполне возможно, такое влияние оказал на него вчерашний разговор с супругой: даже сам Гарольд не мог не согласиться с удручающей правдивостью слов Ванессы, и это зарождало в его груди некоторое… сожаление. Временами ему начинало казаться, что вся эта игра не стоила свеч, что своим решением, или, как говорила Несса, «охотой», он навредит больше самому себе, чем врагу. Но в то же время Ремиговски понимал, что дорога назад окажется для него сущим позором и самоуничтожением. И именно поэтому, наперекор желанию Ванессы, он даже не рассматривал возможность собственного отступления.       На прогулку Ванесса надела длинное платье свободного кроя с рукавами в три четверти, чтобы скрыть свою начавшую полнеть фигуру, а на голову надела широкополую шляпку, идеально подходившую под босоножки. Образ для девушки был отнюдь несвойственный, однако он содержал в себе практический смысл. Во-первых, чета Ремиговски ещё не объявляла общественности о пополнении в своём семействе, а потому вполне объяснимым было стремление Нессы скрыть свои округлые формы. Во-вторых, шляпа защищала голову от палящих лучей солнца, а лицо — от посторонних любопытных взглядов. И, наконец, в-третьих, весь образ в целом служил девушке своего рода конспирацией... Но об этом чуть позже.       Выйдя из машины, Ванесса неспешным шагом пошла по парку. Джош, как и велел ему начальник, держался вдалеке, но всё же неотступно следовал за девушкой, ни на секунду не сводя с неё каменного взгляда. Так они шли довольно долгое время. Несса уходила всё глубже в парк, попутно любуясь зеленевшей кругом растительностью и ненадолго останавливаясь у фонтанов. Девушка с особой тщательностью выбирала место, где можно посидеть немного в тени, и главным критерием её выбора служила максимальная удалённость от автомобиля Ремиговски, припаркованного у северных ворот.       Наконец Несса выбрала скамейку в тени густой листвы дуба, присела на неё и раскрыла книгу, которую взяла с собой. Это был «Алхимик» Коэльо. Девушка читала не так уж часто, но если и делала это, то погружалась в чтение с головой и надолго. Джош понял, что «на посту» ему придётся стоять приличное количество времени, поэтому решил пойти купить себе хот-дог для перекуса. Но, всё-таки помня о строгих наставлениях Гарольда, парень не сводил глаз с объекта своего наблюдения.       Итак, практически вслепую шагая к тележке с фаст-фудом, Джош в конце концов столкнулся с какой-то девушкой, шедшей ему навстречу и нёсшей в руках только что купленный хот-дог. Горчица и кетчуп оказались на нагрудном кармане его дорогого пиджака.       — О боже, прошу прощения, — залепетала девушка, в ужасе и смущении прикрыв рот ладонью. — Сейчас, сейчас, у меня есть салфетки, я вам помогу…       Джош с недовольством поджал губы и принялся было сам оттирать соус руками, но только больше испачкался и сильнее разозлился. Девушка всё же дала ему влажные салфетки и помогла оттереть пиджак от загрязнения, пусть и не совсем удачно.       — Ещё раз извините, — сказала она, виновато подняв брови, — надеюсь, это не испортит ваш день…       Парень пробормотал что-то невнятное в ответ, всё ещё потирая пальцем влажное место на нагрудном кармане. Не дожидаясь от него ругательств, которые, казалось, вот-вот готовы были сорваться с его губ, девушка тихонько удалилась. Прошло несколько секунд после её ухода, когда Джош вдруг осознал, что ослушался наказания шефа и на какую-то пару секунд всё же отвлёкся от наблюдения! Угрюмый и сосредоточенный взгляд парня метнулся в сторону скамейки, на которой сидела Ванесса. Сердце Джоша, за секунду до этого тревожно подпрыгнувшее, теперь забилось ровно и спокойно: Несса всё так же сидела на скамейке и неотрывно читала книгу.       Только вот Джош не знал, что в этом длинном платье свободного кроя, в шляпке, скрывавшей своими полями лицо девушки, сидела уже не Ванесса. В тот момент, когда Джош с удовольствием поглощал всё-таки купленный им хот-дог, миссис Ремиговски уже быстрым шагом покидала парк через южные ворота.       Псевдо-Ванесса читала без остановки около трёх часов. Джош, сидевший на расстоянии четырёх скамеек от неё, начал скучать уже спустя тридцать минут неустанного наблюдения. У него закрывались глаза, взгляд то и дело норовил переместиться в сторону фонтана, ясного неба, игравших неподалёку детей, но парень не менял ни своего положения, ни направления взгляда. Он был словно автоматически работавшая машина, которой дали одну-единственную команду, подлежащую к беспрекословному выполнению вплоть до её отмены.       Спустя три часа девушка наконец встала и неспешно прошлась по всему парку. Джош, обрадованный возможностью хотя бы немного подвигаться, последовал за ней всё на том же почтительном расстоянии. Правда, в течение этой прогулки был момент, когда парень вновь чуть не потерял из виду свою подопечную: её заслонила собой группка взявшихся откуда-то музыкантов, очевидно, любителей — мужчин около пятидесяти лет, которых довольно часто можно было застать за игрой в этом парке. Но Джош, как и три часа назад, упустил девушку из виду лишь «на секунду», как он сам себе мысленно твердил. Ванесса тут же вынырнула из этой музыкальной толпы и пошла дальше. Путь её лежал к автомобилю, верно ждавшему у северных ворот. Джош сел в машину следом за девушкой и, услышав, что та велела водителю ехать домой, вздохнул с некоторым облегчением.       На следующий день Ванесса без стука вошла в кабинет Гарольда, молча, сверля мужа взглядом, дошла до дивана, медленно присела и положила руки на живот. Мужчина, против воли отвлечённый от работы, с недоумением смотрел на супругу.       — Ты что-то хотела? — задал вопрос он, видя, что девушка молчит и первой говорить не собирается.       — Работай-работай, — ответила Несса с непонятной улыбкой на губах, — я тебя не буду отвлекать.       Гарольд с недовольством прочистил горло и, снова надев снятые до этого очки, вернулся к работе. Какое-то время он молча печатал что-то, иногда бросая в сторону жены быстрый взгляд, и каждый раз, когда это происходило, Ванесса беззаботно махала ему ручкой и улыбалась. Ремиговски начал напрягаться. Здесь что-то происходило, и это «что-то» было весьма странным, неуместным, настораживающим.       Мужчина терпел довольно долго: сорваться ему не позволяли антидепрессанты и труднообъяснимое желание видеть Ванессу рядом с собой. Всё-таки в его кабинет она никогда толком не заглядывала, никогда не проявляла интерес к его работе и никогда не смотрела на него таким долгим изучающим взглядом… Если бы Гарольд накричал на неё и велел не мешать работать, она наверняка ушла бы и объявила бы мужу бойкот на два-три дня. Поэтому пусть сидит здесь, пусть смотрит, раз ей этого хочется…       Но когда Ванесса переместилась в кресло прямо напротив его стола и просидела в таком неизменном положении ещё долгих пятнадцать минут, Гарольд не выдержал. Он захлопнул крышку ноутбука и, сдвинув брови, гневно посмотрел на девушку.       — Что тебе от меня нужно? — повысив голос, спросил он. — Ты ведь зачем-то пришла сюда, и не делай вид, что у тебя на это не было причины. Так что отвечай: чего ты хочешь?       Нессу его злость развеселила. Она улыбнулась и, пожав плечами, ответила:       — Ты ведь и сам знаешь, чего я хочу.       Ремиговски снова почувствовал неясное, размытое чувство тревоги, зазвеневшее у него в груди, но не подал виду. Он «включил дурака» и, покачав головой, сказал:       — Нет, дорогая, в последнее время мне всё труднее удаётся угадывать твои желания, и не мудрено, они ведь меняются чуть ли не каждую минуту…       — О, нет, нет, мистер Ремиговски, мыслите глобальнее. У меня есть одно желание (как вам угодно это называть), которое никогда не изменится.       Гарольд теперь окончательно убедился, что его жена вновь затевала разговор на эту тему, и обречённо вздохнул. Бесспорно, он знал, что это было за желание, но, тем не менее, озвучивать его не собирался. Ванесса же в свою очередь не собиралась молчать. Она облокотилась на стол и, внимательно взглянув на супруга, спросила:       — Зачем ты это сделал?       Ремиговски окинул её оценивающим взглядом и немного помолчал. Он пытался понять, в чём здесь был подвох, что она задумала и стоило ли этого опасаться.       — Сделал что? — переспросил мужчина, снова претворяясь, что не знает, о чём она.       — Зачем ты подбросил наркотики в спальню Логана и так мерзко его подставил?       Гарольд усмехнулся, но смешок получился нервным.       — Я ничего не подбрасывал, — ответил он и начал перебирать бумаги, делая вид, что занят работой.       — А кто тогда? — не унималась Несса, очевидно, не готовая отступать. — Ты попросил кого-то из персонала, да? Наверное, они не один день занимались транспортировкой этой гадости в его спальню… Но где ты взял всё это? Нет-нет, погоди, не отвечай, я сама. У Энтони? Да, наверняка! У него-то этого добра навалом, не так ли?       Гарольд долгое время смотрел на неё ничего не выражающим взглядом. Он не торопился отвечать потому, что тщательнейшим образом подбирал слова.       — Почему ты так категорично настаиваешь на том, что это моих рук дело? — наконец спросил мужчина, перестав делать вид, что занят или не понимает. — Почему ты не допускаешь предположения, что наркотики всё же принадлежат ему? Порой жизнь оказывается жестока, Ванесса, а близкий друг на деле является не тем, за кого себя выдаёт.       — Почему? — переспросила девушка со смехом. — Действительно хочешь знать, почему? Да потому что, во-первых, у тебя есть деньги и хорошие родственные связи для приобретения этих сомнительных веществ. Во-вторых, Логан наверняка даже за всю свою жизнь не заработал столько денег, сколько лежало по тем пакетам в виде всевозможных порошков и таблеток. В-третьих, у тебя определённо зуб на него, и почти все это знают. В-четвёртых, он ушёл из этого дома добровольно, и было бы странно предположить, что он «забыл» прихватить с собой в дорогу всё то добро, что хранил у себя в спальне. Этих причин вам достаточно, мистер Ремиговски?       Он смотрел на неё с полуулыбкой, пытаясь показать, что всё, о чём она говорила, казалось ему сущим бредом.       — Много ли тебе понадобилось времени, чтобы всё это придумать? — спросил он с невинным смешком.       — Совсем нет, потому что это никакая не выдумка. Признайся хотя бы мне, Гарольд, не будь трусом. — Заметив, как изменился взгляд мужа, девушка решила его добить: — Ты называл Логана трусливым кроликом, а сам, выходит, ничем не лучше. Твой поступок, если хочешь знать моё мнение, не достоин поступка настоящего мужчины. Ты гнусен, подл и труслив. Вот и всё.       Руки Ремиговски, находившиеся под столом, сжались в кулаки. Он стиснул зубы и попытался улыбнуться, но вместо улыбки мужчина оскалился, как животное.       — Мне не в чем тебе признаваться, — ответил он, качая головой, — и мне совсем не хочется как-то комментировать твои странные догадки. Если ты хочешь жить в мире, который сама же себе придумала, пожалуйста. Но мне предоставь возможность жить в мире реальном.       Ванесса тоже улыбнулась, и улыбка её словно говорила: «Я сделала всё, что могла, но ты вынудил меня пойти на крайние меры». Девушка встала и медленными шагами, не поворачиваясь к супругу спиной, отошла от его стола. Он неотрывно следил за ней настороженным взглядом.       — Ладно, — проговорила она, сунув руку во внутренний карман жакета, в который была одета, — раз ты не хочешь ни в чём признаваться и не хочешь прекратить всю эту безрассудную игру, я возьму всё в свои руки. Кто-то ведь должен тебя остановить, не так ли?       — Что ты имеешь в виду, Ванесса? — не на шутку перепугался мужчина и даже вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть то, что девушка прятала в кармане.       — Я тут заходила на кухню и кое-что с собой оттуда прихватила.       С этими словами она достала из внутреннего кармана жакета нож. Остро заточенное лезвие ослепительно блеснуло в ярком свете солнечных лучей.       Ремиговски стало не по себе. Он прочистил горло и отодвинул пальцем тугой ворот рубашки, чтобы дать свои лёгким немного воздуха.       — Зачем это тебе? — спросил он тихо, с полным недоумением глядя на жену. — Собираешься меня зарезать?       — Тебя? — переспросила Несса, осторожно трогая пальцем край лезвия. — О, нет-нет, вовсе нет. Я собираюсь добавить в этот мир немного справедливости, а её жертвой падёт наш с тобой малыш… ну, либо я. Решать только тебе, Гарольд.       Мужчина рывком поднялся на ноги и с диким испугом посмотрел на нож, потом на живот Нессы.       — Не нужно делать этого, дорогая, любимая моя, — проговорил Ремиговски, сделав осторожный шаг ей навстречу, — тебе лучше отдать мне этот нож и немного успокоиться…       — Если ты подойдёшь, — холодным голосом заговорила Ванесса, вытянув вперёд нож, — то это лезвие засядет глубоко в твоих кишках, понятно? Не смей подходить. И не смей вызывать охрану. — Она сделала два шага к двери и заперла её на замок. — Любой, кто сюда войдёт, станет ещё одним виновником моего самоубийства.       Гарольд побледнел и без сил опустился в кресло. Кажется, Ванесса не шутила и не блефовала… Но как? Как она могла делать и говорить всё это с таким хладнокровным выражением лица? Неужели от тоски и страха за этого наглого мерзавца она тронулась рассудком?       — Милая, не надо, — продолжал просить её мужчина, умоляющим взглядом глядя на неё, — я совсем, совсем не хочу, чтобы ты причиняла себе боль…       — Не хочешь? А почему я не должна делать то, чего не хочется тебе? Почему ты делаешь то, чего не хочется мне? И как же интересно ты заговорил: милая, любимая, дорогая… Но если я на самом деле мила для тебя, дорога тебе, любима тобой, почему ты отказываешься сделать то, о чём я прошу?       Ремиговски прикрыл глаза и сделал глубокий вдох.       — Потому что с пути мести не отступают, — тихо сказал он.       — Что ты сказал? Я не расслышала.       — Да, Ванесса, я хотел отомстить ему, — закричал Гарольд, которого вся эта обстановка буквально сводила с ума, — и тебе совершенно не в чем меня упрекнуть! Моя жажда мести человеку, который не отпускал тебя до самого конца, который не покидал твои мысли, снова и снова напоминая о себе, который не дал мне быть по-настоящему и до конца счастливым рядом с тобой, быть любимым тобой, — моя жажда мести этому человеку вполне объяснима! И не тебе говорить, что я не был прав, что это моя вина, ведь ты никогда не поймёшь меня!       Несса слушала его и чувствовала, как у неё тряслись руки. Но девушка по-прежнему крепко держала нож и по-прежнему не теряла бдительности.       — И в самом деле не пойму, — ответила она, с презрением глядя на мужа, — я уже говорила тебе, что вина лежит не на Логане, а на нас с тобой…       — Это полный бред! Разве ты сама не слышишь, что это полнейший бред? Он виноват во всём плохом, что случилось с нами, и во всём хорошем, что не случилось! Он поступал бесчеловечно, бессердечно, и за это он будет наказан!       — Но я ведь делала то же самое, — не отступала Ванесса, держа мужа «на прицеле» ножа, — я ведь тоже бесчеловечно тебя предавала, бессердечно разрушала наш брак... Почему ты не мстишь мне?       — Мщу, — ответил он с удивлением, — разве ты не ощущаешь? Ты, как оказалось, готова за этого сопляка отдать собственную жизнь, и твои вполне очевидные опасения за то, что случится с ним, для меня и есть нечто вроде продукта мести. Ну, ничего, твоим опасениям скоро придёт конец. Совсем скоро его поймают, осудят и кинут в самый вонючий и страшный угол тюрьмы на долгие годы. К тому времени, как он выйдет оттуда, постаревший на несколько лет, ожесточённый, погаснувший, отчаявшийся, — к тому времени ты о нём уже забудешь. А если и не забудешь, то точно не захочешь даже посмотреть на него, а снова прыгнуть к нему в постель — и подавно.       Ванесса с силой сжимала зубы и продолжала уничтожающе смотреть на мужа. Нож в её руках ходил ходуном. Вся её смелость потихоньку исчезала после этих последних страшных слов Гарольда. «А что, если ничего не выйдет? — трусливо спрашивало сердце, начав отчаянно биться. — Что, если сбудется всё то, о чём он говорит?» «Ни за что! — упрямился рассудок. — Он уже почти всё сказал!»       — Ладно, Ванесса, хватит с нас этих криков, — устало проговорил мужчина, закрыв глаза. Когда он выговорился, гнев, как и силы, в одно мгновение его оставили. Он понял бессмысленность всего происходящего и попытался вернуть контроль над ситуацией, которым, как оказалось, никогда не обладал. — Мы сказали много лишнего… Кое-что из этого, возможно, вообще не стоило говорить. Так что давай ты отдашь мне этот нож, и мы вернёмся к нашей прежней спокойной жизни, хорошо?       Он снова поднялся на ноги, но Ванесса сделала полшага назад и до боли сжала рукоятку ножа.       — Я сказала нет, — твёрдым голосом выговорила девушка, — стой, где стоишь, и не смей ко мне приближаться. Разговор ещё не окончен.       На этот раз Гарольд не послушался. Возможно, он по какой-то причине решил, что жена всё же блефует и не способна причинить себе вред. Он вышел из-за стола и сделал шаг ей навстречу.       — Нет! — закричала девушка, отступая от него, и развернула нож, направив остриё себе на живот. — Клянусь тебе всем, что есть на этом свете: раньше, чем ты успеешь до меня дойти, я воткну нож себе в живот. И ты ничего не сможешь сделать.       Видя решительность в её выражении лица, Гарольд всё же замер на месте. Разнородные чувства бились в его груди, и пока ни одно из них не могло победить.       — Ты ведешь себя слишком смело для человека, который решил отомстить своему обидчику не собственными же руками, — сказала Ванесса, не сводя с мужа взгляда. — Ты выбрал весьма оригинальный способ решения своих проблем.       — А что я должен был, по-твоему, сделать? — спокойно спрашивал мужчина. — Подраться с ним? И в чём смысл? Это ребячество, а мне давно не двадцать лет. Его синяки и ссадины со временем бы зажили, а вот мои душевные раны никогда не затянутся. Просто насолить ему не входило в мои планы. Я хотел по-настоящему сломать ему жизнь, чтобы он не мог забыть об этом до конца своих никчёмных дней. А чьими руками это сделать — вопрос третьестепенный. Главное для меня причинить ему нечеловеческие страдания, заставить его сожалеть и молить о пощаде, а в итоге никакой пощады ему не дать.       Ванесса молчала, с ненавистью глядя на него. Ну почему, почему из всех мужчин, живущих на свете, именно за этого негодяя она вышла замуж?..       — Почему именно наркотики? — шёпотом спросила девушка.       — Это надёжный способ посадить человека наверняка и надолго. А благодаря моему брату, этот способ становится ещё и самым доступным.       — Ты омерзителен, — сквозь сжатые зубы процедила Ванесса.       — Знаю. А ты безумна.       — Тут есть, от чего сойти с ума. Ну а теперь, Гарольд, раз ты признался мне, признайся во всём и полиции. Довольно этих игр.       — Признаться? — переспросил мужчина. — Чтобы быть обвинённым в клевете, а потом и самому сесть за хранение наркотиков? Думаешь, такой судьбы я себе желаю? Нет, моя дорогая Ванесса, я не могу. У меня семья, в конце концов.       — Нет у тебя никакой семьи, — со звеневшей в голосе ненавистью сказала девушка, — и никогда не будет. Я ведь предупреждала, что ты пожалеешь, если не отступишься? Так смотри. И начинай жалеть.       Нервно выдохнув, Ванесса занесла руки, сжимавшие нож (остриё по-прежнему смотрело на неё), и со всей силы вонзила лезвие в свой круглый животик.       Кабинет наполнился нечеловеческими криками двух голосов: первой закричала Ванесса от дикой боли, а следом за ней Гарольд — от ужаса. Белая блузка и светло-зелёный жакет девушки пропитались кровью. В крови было и лезвие ножа, который Несса сразу же вытащила из своей израненной плоти. От новой волны боли, вызванной извлечением холодной стали из живота, девушка вновь закричала и упала на колени. Она безуспешно прижимала к ране руки, которые в одно мгновение окрасились в кровавый цвет, и этим словно пыталась уменьшить боль, хотя бы немного. Гарольд стоял на месте, как вкопанный, держался за голову и истошно вопил. Ему хотелось думать, что это был лишь кошмарный сон, но от крика он давно должен был проснуться. Похоже, всё это было реальностью: и предупреждения Ванессы, и её леденящий душу крик, и эта кровь на одежде, руках и полу, и эта странная душевная пустота… Ещё минуту назад в комнате было трое. Теперь же остались лишь Ванесса и Гарольд.       — Зачем? — прокричал мужчина, наконец решившись сделать несколько шагов к супруге. — Любовь моя, жизнь моя, зачем ты это сделала?! Объясни, зачем? ЗАЧЕМ?       Превозмогая боль, Несса отползала назад, пока в конце концов не упёрлась спиной в стену.       — Не подходи ко мне, — тихо проговорила девушка, прижимая руку к животу и качая головой, — не приближайся. Даже не смей.       Он, не слыша ничего вокруг себя, всё же подошёл к ней, оттолкнул нож куда подальше и опустился рядом с женой на колени. Дыхание мужчины задрожало. Он смотрел разбегающимися глазами на живот, из которого струилась кровь, и держал над ним трясущиеся руки, боясь прикоснуться и этим причинить ещё больше боли.       — Малыш ведь ни в чём не виноват, — прошептал Гарольд, и Ванесса с удивлением обнаружила, что по его щеке скатилась слеза, — за что ты так, он ни в чём, ни в чём не виноват…       — Разве ты не ощущаешь, Гарольд? — прошептала Несса, с прищуром глядя на мужа и тяжело дыша. — Ты, как оказалось, очень дорожишь этой маленькой жизнью, и твои опасения за то, что случится с ним, для меня и есть нечто вроде мести.       Ремиговски посмотрел на супругу заплаканными глазами, словно не веря, что она действительно это сказала. Грудь мужчины разрывало на части от безумного сожаления и отчаяния. Вдруг он вскочил на ноги и помчался к столу, к телефону.       — Я вызову врачей, — лепетал он, дрожавшими пальцами набирая нужный номер, — возможно, повреждения не такие уж серьёзные… возможно, вас обоих ещё можно спасти… сейчас, сейчас, моя дорогая, потерпи немного…       Проделывая это, Гарольд вдруг краем глаза заметил, что Ванесса поднялась на ноги. Мужчина повернул голову и с удивлением взглянул на неё. Девушка больше не постанывала от боли, не прижимала к животу руки, да и выражение её лица было слишком спокойным для человека, который только что вонзил нож себе в живот... Несса стояла ровно и совершенно непринуждённо, как ни в чём не бывало, смотрела на мужа. Ремиговски, ничего не понимая, опустил руку с телефоном (хотя на том конце провода уже послышалось «Первый лос-анджелесский госпиталь, что у вас случилось?») и уставился на девушку, одним этим взглядом спрашивая: «Какого чёрта тут происходит?»       — Теперь ты понимаешь, Гарольд, — твёрдым голосом начала она, расстёгивая нижние пуговицы блузки, — что такое настоящая месть и что бывает, когда не слушаешь жену?       Она достала из-под блузки накладной живот и разорванный, почти пустой, пакет с фальшивой кровью, а затем бросила всё это на пол. Гарольд смотрел на неё не соображающим взглядом и категорически не хотел верить во всё то, что здесь происходило.       — Как это понимать? — шёпотом спросил он, хмуро глядя на жену.       — Да как угодно. Теперь мне абсолютно всё равно, что ты подумаешь, что почувствуешь и что мне скажешь. Всё кончено, Гарольд, я победила.       Она сняла с себя одежду, пропитанную фальшивой кровью, и осталась лишь в топике, который был надет под блузку. Посмотрев на мужа, девушка рассмеялась. Его вид пробуждал в ней веселье и радость от того, что его величие, сила и всемогущество рухнули прямо у неё на глазах.       — У тебя нет живота, — похолодевшим голосом проговорил Ремиговски, как безумный глядя на фигуру супруги, — у тебя нет живота, Ванесса. Что ты сделала с ребёнком? Что ты, чёрт возьми, сделала?       Она закусила губу и на какое-то время замолчала.       — Я сделала то, что обычно делают женщины, желающие избавиться от ребёнка. Видишь ли, Гарольд, я тебя не люблю и никогда не любила. А твой ребёнок в моём животе — подарок довольно сомнительный. Я никогда и не думала его сохранять, я даже молила Всевышнего, чтобы он сам его забрал и мне не пришлось ложиться на операцию… Но бог не услышал. Либо всё же услышал, но решил меня наказать, заставив взять на душу этот грех. И я взяла.       Выслушав жену, Ремиговски во второй раз не смог удержаться от слёз. Он отвернулся от неё и надавил пальцами на глаза, чтобы хоть как-нибудь остановить рыдания.       — Зачем же ты вообще разделила со мной стремление стать родителем? — холодно спросил он, не глядя на неё. — Ты планировала этот ужасный поступок с самого начала? Только забеременев, ты уже знала, что в конце концов избавишься от ребёнка?       — Я не знаю, — призналась девушка, покачав головой, — не думаю, что у меня было нечто подобное в мыслях… Да, я хотела немного попользоваться своим новым положением, чтобы получить хоть какую-то власть над тобой, и… я думала забыть о ребёнке после его рождения. Он был бы твоим, а не нашим.       Гарольд сжал зубы и зажмурился. Он по-прежнему стоял спиной к жене.       — Пусть оно так и было бы, — проговорил он, — пусть у него бы был только отец при живой матери, но зачем, зачем нужно было его… убивать?       — Ты не оставил мне выбора. Ты наставил дуло на моё сердце, готовый вот-вот выстрелить, и мне пришлось сделать то же самое.       — Но как? — спрашивал мужчина, качая головой. — Как ты, чёрт возьми, смогла сделать это, если ты почти всё время была дома, рядом со мной?       — Не всё время. Твой Джош, которому ты так искренне доверяешь мою «безопасность», оказался на редкость невнимательным молодым человеком. Мне и Кейт ничего не стоило вчера обвести его вокруг пальца, так он ещё и ничего не заметил. О, кстати, чуть не забыла! На твоём столе, за подставкой для документов, лежит мой телефон. Возьми его и поздоровайся с офицером Сайксом, он всё это время слушал наш разговор.       Пустые глаза Ремиговски обратились к столу. Мужчина медленно подошёл к нему, взял телефон и прижал его к уху.       — Мистер Ремиговски, — заговорил мужской голос в трубке, — это офицер Сайкс, вы слышите меня?       — Да, — твёрдо ответил Гарольд, нисколько не изменившись в лице.       — Вам следует оставаться в своём доме и никуда оттуда не уходить, полицейские уже выехали, и по приезде ими будут оглашены…       Не дослушав, мужчина сбросил вызов и положил телефон. Он упёрся ладонями в стол и, шумно вздохнув, повесил голову. Ванесса с улыбкой смотрела на него: торжество и радость переполняли её всю, девушка даже не чувствовала никакой жалости по отношению к мужу.       Вдруг Гарольд начал смеяться. Его плечи тряслись в такт его смеху, и мужчина долго не мог остановиться. Улыбка сползла с лица Нессы. Теперь она смотрела на супруга несколько испуганно, уже без торжества во взгляде.       — Молодец, Ванесса, — сказал он, повернувшись к ней лицом, и в его взгляде промелькнула нотка безумия, — потрясающе. Совершенно потрясающе. Хвалю. Оказывается, я недооценивал тебя всё это время.       Несмотря на хвалебный характер слов, изрекаемых Гарольдом, Ванесса слышала в его голосе звеневшую иронию. Она с недоверием смотрела на него и ждала, что он будет делать дальше.       — Что ж, похоже, ты решила отправить родного мужа в тюрьму? — спросил он, медленно закатывая рукава рубашки. — Всё так хорошо придумала и устроила и теперь наверняка радуешься, что всё удачно вышло. Так ведь? Ну, хорошо. Видимо, так всё и должно было случиться. Тогда я собираюсь сделать кое-что, что действительно повлечёт за собой заточение в тюрьму. Знаешь один древний, как сам мир, человеческий закон «око за око»? То есть жизнь за жизнь. Так вот, я собираюсь отнять жизнь у убийцы моего ребёнка.       Ванесса не успела даже толком испугаться. Она сразу поняла, что ей угрожала смертельная опасность, и искрой метнулась к двери. Та, разумеется, оказалась заперта (Несса сама её и закрыла), но девушка, совсем об этом позабыв, принялась истерично дёргать ручку. За это время Гарольд уже поднял с пола нож, который до этого побывал в накладном животе его жены, и угрожающе приближался к девушке. Она, вскрикнув от ужаса, всё же додумалась судорожно открыть замок и вырвалась в коридор. Обезумевший Гарольд бросился за ней.       В голове у Ванессы был какой-то туман. Она вряд ли понимала, что именно происходило: все её мысли затмевали инстинкты. Она понимала только, что ей необходимо было спасти себя, и неважно какой ценой.       В ногах у девушки оказалось необычайно много силы. Она никогда в жизни так быстро не бегала. Пробежав по коридору к лестнице, Ванесса буквально соскользнула по ней вниз и, сама не зная почему, завернула в столовую. Мысль выбежать на улицу и где-нибудь там дождаться приезда полицейских почему-то не приходила ей в голову.       Гарольд следовал за ней по пятам. На какое-то время он лишился своего оружия, прихваченного из кабинета, потому что запустил ножом в жену в тот момент, когда она забегала в столовую. Нож, однако, в цель не попал: он с характерным лязгнувшим звуком ударился о косяк и упал на пол. Ванесса вскрикнула, Гарольд выругался и, подняв с пола холодное оружие, вновь припустил за девушкой.       Когда он появился в столовой, она стояла у противоположного конца стола и, испуганно глядя на мужа, тяжело дышала. Он улыбнулся дьявольской улыбкой и, встав у другого конца стола, спросил:       — Думаешь, сможешь убежать от меня?       — Мне двадцать пять, а тебе сорок четыре, — ответила девушка, — конечно, думаю.       — Дело не в возрасте, а в выносливости и целеустремлённости. Порой желание отомстить оказывается даже сильнее инстинкта самосохранения.       Понимая, что нужно уходить из этого помещения, Ванесса медленно двинулась вокруг стола по часовой стрелке. Гарольд двинулся ей навстречу против часовой, и тогда девушка, улучив момент, резко толкнула стол, таким образом перегородив мужу ход, и сама убежала в кухню. Ремиговски громко ругнулся и, яростно оттолкнув стол, тоже вошёл в кухню. Оттуда не было иного выхода, а потому Ванессе некуда было бежать.       Стоило мужчине войти, как в голову ему прилетела… кастрюля. Она была изготовлена из алюминия, а потому не нанесла ему большого урона, зато ввела в замешательство и даже заставила Гарольда от неожиданности выронить нож. Несса, спохватившись, быстро его подняла и отбежала к плите. Теперь её от мужа отделял небольшой ряд тумб, стоявших посреди кухни наподобие некого «островка».       Тряхнув головой и несколько раз поморгав, Ремиговски посмотрел на жену и засмеялся. Она стояла за тумбами, вытянув вперёд нож, а руки девушки дрожали, как осиновые листы на ветке поздней осенью. Весь её вид говорил о том, что ей было дико страшно, однако она находила в себе силы противостоять супругу и даже пыталась внушить ему ответный страх.       — Посмотри на себя, испуганная овечка, — сказал он с прежней улыбкой, тоже встав у тумб с противоположного конца, — ты ли угрожала мне в моём кабинете всего несколько минут назад? Ты ли победно улыбалась и хохотала, думая, что одержала победу? А?       Ванесса, хоть и испытывала ужас, всё же сумела отразить его словесное нападение:       — Зато это не я несколько минут назад рыдала как девчонка.       Эта реплика не могла не разозлить Гарольда. С его лица резко сошла улыбка, и он, огибая тумбы, метнулся к супруге. Она побежала в обратную сторону, всё ещё держа нож так, чтобы остриё указывало точно на Гарольда. Таким образом они совершили два круга в одну сторону и потом ещё один       — в другую и остановились.       — Ты навредишь только самому себе, — сказала Ванесса, решив не оставлять попытка образумить мужа, — скоро сюда приедет полиция, и тебя арестуют.       — Ты переоцениваешь их и недооцениваешь меня. Твоя жизнь оборвётся раньше, чем ты услышишь вой сирены.       Они сделали ещё полкруга, в результате чего Несса оказалась спиной к выходу. Увидев, что мужчина открыл ящик с приборами и запустил туда руку, девушка пулей вылетела из кухни, а затем — из столовой. Гарольд яростно зарычал и, схватив топорик для разделывания мяса, помчался вдогонку.       Сначала он потерял её из виду, но затем обнаружил супругу бежавшей по длинному коридору, ведущему в другое крыло дома. Именно длина этого коридора (в нём практически не было дверей, а потому негде было спрятаться) и выдала девушку. Какое-то время мужчина неотступно двигался вслед за Нессой, с трудом сокращая расстояние между ними, а потом она резко скрылась за поворотом. Там, куда она завернула, находились только небольшая комната отдыха и винный погреб, так что у Гарольда было не так много вариантов для проверки.       А Ванесса тем временем спустилась в погреб и спряталась за полкой с бочками, которая стояла в дальнем углу. Пока Гарольд спустится сюда, пока дойдёт до бочек, — к тому времени, возможно, уже подоспеет полиция. Ей нужно будет продержаться всего немного, каких-то несколько минут… Ремиговски первым делом решил проверить комнату отдыха и только потом, убедившись, что там его супруги не было, спустился в погреб. Услышав скрип ступенек, Несса беззвучно ахнула, зажала себе рот рукой и крепче сжала нож, чтобы случайно его не выронить.       — Ну, что ж, спрятаться здесь было плохой идеей, — сказал Гарольд, медленно обходя полки, — бежать толком некуда, повсюду легко бьющееся стекло, да и докричаться до кого-нибудь снаружи не получится. Что, Ванесса, хочешь поиграть в прятки? Ладно. Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать.       В том углу, где находилась Несса, было темно, и она могла наблюдать за действиями мужа сквозь щель между бочками, при этом оставаясь незамеченной. Увидев, что Гарольд уже прошёл мимо полки с красным вином и теперь направлялся к бочкам, девушка осторожно, на четвереньках, проползла с другой стороны стеллажа к «красной» полке. Таким образом, когда Ремиговски дошёл до того угла, где до этого сидела девушка, её там уже не оказалось.       Ванесса сидела у полки с красным вином, прижавшись спиной к её боковушке, и пыталась понять, с какой стороны её муж пойдёт обратно. Мужчина не издавал ни единого звука, а потому определить, по какой стороне он шёл, было практически невозможно. Просто выглянуть из-за полки было слишком рискованно. Вероятность того, что Несса выберет именно ту сторону, по которой двигался Гарольд, равнялась пятидесяти процентам. И тогда не пройдёт и секунды, как он запустит ей в голову топорик и навеки попрощается со своей дорогой супругой.       Нессу спасла случайность. В абсолютной тишине, воцарившейся в погребе, она услышала слева от себя отчётливый звук трения подошвы о бетонный пол. Тогда, не думая ни секунды, девушка замахнулась ножом и с удивительной точностью вонзила его в ногу мужа, чуть выше щиколотки. От стен погреба эхом отразился страшный вопль Гарольда, и он в слепом гневе махнул топориком, который держал в руках. Серьёзного ранения Ванессе он нанести не смог, но и не совсем промахнулся: лезвие топорика задело кожу на её плече, оставив после себя неглубокую, но довольно болезненную царапину. Из-за прилива адреналина девушка поначалу ничего не почувствовала, зато чуть позже царапина загорелась огнём.       Не выдержав боли, Ремиговски выронил своё оружие, и Несса тут же ногой оттолкнула его в дальний угол погреба. Гарольд рухнул на левое колено и прижал руку к кровоточащей ране на правой ноге. Стопой он шевелить уже не мог: видимо, ножевой удар пришёлся по сухожилию и разорвал его. Болевых ощущений, подобным этим, мужчина не испытывал никогда, и потому на несколько секунд боль стала его основной заботой и основным предметом, на котором сосредоточились и мысли его, и чувства. Воспользовавшись моментом, девушка толкнула мужа, и тот упал ничком на бетонный пол. Не теряя более ни секунды, Ванесса, сделав замах, вонзила нож ему в спину. Лезвие вошло в плоть почти по самую рукоятку. Гарольд не закричал: он лишь дёрнулся в конвульсии и затих. У Нессы задрожало дыхание, и она, испугавшись, отползла от супруга. А он так и остался лежать с ножом в спине.       До этого момента Ванесса, кажется, понимала, что единственным способом самозащиты для неё являлось убийство мужа, но она не думала всерьёз о том, что сможет его убить. У неё вообще не было времени на раздумья. Всё произошло как-то само собой, на автомате, словно Несса не управляла своим телом, а полностью отдала контроль над собой бессознательному.       И что же теперь следовало сделать? Оставить его здесь и бежать? Дождаться полиции и рассказать, как всё было? Хотя ей даже не придётся ничего рассказывать, ведь неусыпное цифровое око всё это время следило за происходящим. Наверняка полиция встанет на её сторону и не сочтёт её действия за превышение самообороны... Превышения явно не было, ведь Гарольд и сам пытался её убить!       Девушка всё же решила покинуть это страшное место, в котором совершилось убийство (а может, и не совершилось: уходя, Несса не стала даже проверять у Гарольда пульс), и вышла в коридор. В это крыло дома потихоньку начал стекаться любопытный персонал, услышавший истошные крики хозяина. Ванесса окинула их всех диким, ледяным взглядом. «И где вы все были, когда он меня чуть не прикончил?» — мысленно спрашивала она.       Что было дальше, Ванесса помнила очень слабо. Приехали полицейские, а почти следом за ними — медики. Ей задавали кучу вопросов, на которые она давала, кажется, вполне внятные ответы. Спросили про запись с камер наблюдения, она отвела их в кабинет Гарольда, задали новые вопросы по поводу накладного живота, лужи крови на полу и испачканной в ней одежде, она снова что-то ответила, посмотрели записи, составили какие-то документы, спрашивали ещё что-то об ударах, нанесённых ею мужу, предложили обработать раненное плечо... Все эти события слились в сознании Ванессы в одно большое мутное пятно, но впоследствии она даже радовалась, что не смогла в подробностях запомнить этот страшный день: чем меньше точных воспоминаний, тем меньше боли.       Затем её попросили где-то расписаться, привели психолога, который несколько минут с ней разговаривал, потом она увидела, как двое докторов вынесли из дома тело, накрытое белой простынёй, и после этого цепочка воспоминаний о том дне обрывалась.       Проснувшись утром, Ванесса первым делом почувствовала сильную головную боль. С трудом поднявшись с постели, девушка поняла, что у неё болела не только голова, но и мышцы всего тела: видимо, из-за вчерашнего сильного напряжения. Вспоминать о вчерашнем не хотелось, и Ванесса твёрдо решила об этом не думать. Прижав руку к гудевшей голове, девушка подошла к окну и окинула взглядом цветущий сад, согреваемый лучами не по-утреннему яркого солнца. В мыслях не зародилось никаких сожалений, к чувствам не примешалась грусть. Несса лишь подумала: «Очевидно, теперь это всё моё», — и спустилась вниз.       В доме было пусто, точно весь персонал выдуло из него сильным ветром. На пути к столовой Ванесса не встретила ни одной живой души и, лишь войдя туда, увидела сидевших за пустым столом повара Роберта и горничную Долорес.       — Доброе утро, миссис Ремиговски, — в один голос поздоровались они.       — Приготовить вам завтрак? — спросил Роберт, поднявшись и с видом глубокой печали взглянув на хозяйку.       Несса окинула их двоих задумчивым взглядом, точно не понимая причину их грусти, и ответила на удивление слабым голосом:       — Только кофе, спасибо.       Роберт ушёл на кухню. Миссис Ремиговски села за стол и посмотрела на горничную; та опустила глаза, точно не хотела встречаться с хозяйкой взглядом.       — Ты вчера видела всё, что произошло? — спросила её Ванесса.       Долорес вздрогнула, будто от громкого хлопка, и, не поднимая глаз, тихо ответила:       — Да.       — Тогда расскажи мне, что было после приезда полиции и где все остальные, потому что я, если честно, толком ничего не могу вспомнить…       — Это из-за коньяка, наверное, — проговорила горничная и тут же поймала на себе недоумевающий взгляд собеседницы. — Дело в том, что вчера, когда полицейские и врачи уже уехали, вы ещё долго сидели здесь, на кухне, и молча смотрели перед собой. Тогда Роберт предложил вам коньяк, чтобы немного успокоиться, и вы согласились. Вы выпили три стакана и после этого ушли спать. Я убрала дом, в особенности кабинет мистера Ремиговски и погреб, после чего мы с Робертом тоже легли. А поутру весь остальной персонал мы уже в доме не застали.       Ванесса с удивлением подняла брови и качнула головой. Она и не предполагала, что работники Гарольда были настолько преданны ему, что решили уйти, когда в доме осталась только одна хозяйка.       Роберт принёс кофе, и Несса, сделав первый глоток, почувствовала непередаваемое наслаждение. Она закрыла глаза и просидела так какое-то время, а потом заметила, что Роберт и Долорес собираются покинуть столовую.       — Нет, постойте, — остановила их девушка, — не собираетесь же вы оставить меня совсем одну? Может, вы тоже выпьете кофе?       Работники переглянулись, и значение их взглядов Несса не смогла растолковать.       — Но ведь в этом доме хозяева и персонал никогда не едят вместе, — осторожно заметил повар.       — Нет, Гарольд делал исключения… — начала Ванесса, но замолчала, почувствовав, что не хочет об этом говорить. — Впрочем, наплевать, это ведь не закон. Садитесь и поговорите со мной, иначе я сойду с ума от этой тишины.       За утренним кофе Роберт и Долорес несколько подробнее рассказали Ванессе о том, что было вчера. Полицейские весьма внимательно осмотрели место преступления и изучили записи с камер видеонаблюдения. Смерть Гарольда констатировали прибывшие следом за полицией врачи: лезвие ножа вошло в сердечную артерию, мужчина потерял очень много крови и скончался буквально за считанные минуты. Среди полицейских был молодой офицер по фамилии Хансен, который упрямо настаивал на немедленном аресте Ванессы и выдвижении против неё обвинения в предумышленном убийстве. Офицер Сайкс, тоже прибывший на место преступления, спорил с Хансеном, заявляя, что убийство не было преднамеренным, а совершилось в результате самообороны девушки. Хансен всё же не отступал, указывая на то, что действия Ванессы невозможно подвести под самооборону, и это доказывают записи камер: то, что произошло в кабинете Гарольда за несколько минут до убийства, было ничем иным, как провокацией с её стороны. Это означало, что она «завалила» тест Норриса (широко используемый судами США для определения правомерности убийства при самообороне) и тем самым потеряла право на оправдание самообороной. Сайкс заявил, что подобные умозаключения — компетенция судов, а не полицейских, к тому же, судя по тем же записям камер и разговору супругов, первым в качестве провокатора выступил именно Гарольд. В ходе их длительного спора при своём всё же остался Сайкс. Он сказал, что обвинение пока выдвигаться не будет, ведь для начала нужно доказать неправомерность совершённого преступления.       — Я убеждён, что вас не будут судить, — сказал Роберт, завершив рассказ о вчерашнем дне, — вашу невиновность даже доказывать не придётся. Ну а если Хансен по каким-нибудь странным причинам всё же добьётся своего, я уверен, что суд присяжных вас оправдает.       Ванесса выслушала его молча и ничего не ответила. Признаться, её в тот момент совсем не беспокоила собственная участь: больше всего она переживала о другом человеке, который находился сейчас неизвестно где, неизвестно как и даже не пытался никаким образом о себе напомнить…       Новость об убийстве Гарольда Ремиговски и история, его окружавшая, за несколько часов разлетелась по всей стране. В самые первые часы журналисты обладали малым количеством достоверно известных фактов, касающихся данного происшествия, и потому новость начала обрастать нелепыми дополнениями и слухами. Каждый добавлял от себя то, что казалось ему нужным, интересным или существенным, и поэтому правда в чистом виде дошла до американцев лишь спустя несколько дней.       В признаниях Ремиговски, которые он сделал жене (и заодно полицейским), в тесной связи с наркотиками промелькнуло имя его брата, Ремиговски-младшего. Не зафиксировать этот факт в деле и оставить его без внимания полицейские не смогли, поэтому всё та же ударная волна смелости одной девушки, сокрушившей стену власти по имени Гарольд Ремиговски, разрушила ещё одну крепость — крепость Энтони Ремиговски. Без сомнения, многие в городе знали о тёмных делах, происходящих в клубах Энтони, и многие знали, что полицейское управление неблагоразумно закрывало на это глаза. Теперь же, когда возведённая блокада оказалась разрушенной, смелость и целеустремлённость главы одного местного полицейского участка вывели это дело на федеральный уровень. В результате «крыша» Энтони полностью лишилась должностей и званий и была взята под стражу; а в Соединённое королевство Великобритании и Северной Ирландии (где на постоянной основе жил Ремиговски-младший) было направлено прошение о выдаче гражданина США для взятия его под стражу и предания честному и справедливому американскому суду.       Хансен, неустанно настаивавший на своих намерениях, всё же направил дело по обвинению Ванессы в убийстве в суд, однако получил отказ в выдвижении обвинительного иска ввиду недостаточности оснований. Девушка, таким образом, не была осуждена за убийство, совершённое в ходе самозащиты, однако, несмотря на эту ободряющую новость, провела две совершенно безрадостные одинокие недели в большом доме. Гарольд был похоронен через четыре дня после смерти на средства специально созданного для этих целей фонда. Ванесса на похоронах не появилась, но и не стала никуда уезжать из дома, в котором каждый угол напоминал ей о скончавшемся муже. До оглашения завещания она имела полное право находиться в этом доме и охотно им пользовалась. Дело было, разумеется, не в том, что девушке безумно нравился дом; у неё были совершенно иные основания на то, чтобы оставаться здесь какое-то время.       Ванесса вставала рано, ложилась поздно и весь день почти ничем не занималась, кроме беспрестанного обновления новостных сводок и трепетного ожидания. Если бы не Роберт и Долорес, оставшиеся с ней, девушка наверняка забывала бы даже о еде. Миссис Ремиговски (к слову, она начала задумываться о том, чтобы вернуть себе фамилию Кадлиц и обращение «мисс») проводила почти все дни у окна, наблюдая за главными воротами и ожидая, что вот-вот там появится он. Но день сменялся ночью, утро вновь уступало своё место дню, а Логан так и не показывался… В томительном ожидании, начавшем казаться безнадёжным, Несса провела две недели. Это же время Логан провёл в Техасе, куда они вместе с Джеймсом всё-таки добрались на машине, и отправился в Лос-Анджелес лишь на исходе второй недели со дня убийства.       Он вернулся в тот день, когда Ванесса уже отчаялась ждать и впервые за две недели не подошла с надеждой к окну. Девушка сидела в столовой и через силу впихивала в себя яичницу, когда в проходе показалась удивлённая Долорес и уставилась на хозяйку с непонятным почтением во взгляде.       — Что-то случилось? — не своим голосом спросила Несса. В её груди, когда она увидела удивление горничной, не вспыхнуло никакой искры надежды: за прошедшее время и надежда, и радость в ней как-то поугасли.       — Да, там… к вам пришли.       Ванессе не нужно было больше ничего объяснять. Она рывком поднялась на ноги, хотя по лицу её не проскользнуло и тени радости, и быстрым шагом вышла в прихожую.       Он стоял у закрытой двери, сунув руки в карманы и с непонятным трепетом осматриваясь по сторонам. Нисколько не изменившийся, не ожесточившийся, вопреки предсказаниям Гарольда, всё тот же, всё такой же, по-прежнему её…       Ванесса остановилась в проходе, словно дальше для неё путь был закрыт. Их разделяло расстояние примерно в шесть метров. Она не осмеливалась подойти ближе, потому что считала себя недостойной этого; сказать честно, у девушки были справедливые причины так думать. Пусть он подойдёт сам, если действительно этого хочет и если действительно готов её простить.       Какое-то время они стояли молча, зацепившись друг за друга взглядами, и оба словно не знали, что нужно делать. Каждый из них изучил другого внимательными глазами и сделал для себя определённые выводы. И если Ванесса заключила, что Логан ни капельки не изменился, то он в свою очередь заметил, что девушка стала совсем другой. Не сказать, что эти изменения были плохими и не нравились ему, но что-то из глубины её души смотрело на Логана по-иному.       — Значит, теперь это всё твоё? — первым решился заговорить Хендерсон, обведя взглядом помещение.       Ванесса нервно выдохнула, почувствовав облегчение от того, что он первым заговорил с ней, и тихо ответила:       — Пока что да.       — Пока что?       — Пока что. Скоро будет оглашено завещание, я получу добрую половину его состояния… Но я не собираюсь им пользоваться. Анонимно отдам всё до последнего цента на благотворительность и съеду из этого дома.       — Но почему? — искренне недоумевал Логан.       — Потому что не хочу ничего брать у него, это унизит меня в собственных глазах. Пусть лучше вдова Гарольда Ремиговски будет бедной и благородной, чем богатой и бесчестной. Веришь или нет, но я очень, очень хочу измениться…       Логан улыбнулся, обрадованный неподдельной искренностью, которая переполняла слова Ванессы и её саму. Девушка, увидев его долгожданную и такую любимую улыбку, почувствовала, что вот-вот заплачет. Она больше не собиралась продолжать общение на расстоянии и потому, всхлипнув, бросилась к Логану. В ту же секунду он и сам сорвался с места и побежал ей навстречу.       Столкновение, объятия и поцелуи оказались настолько сильными, преисполненными любви и отчаяния, что им обоим показалось, что появление после них синяков неизбежно. Но разве это было сейчас важно? Разве небольшая физическая боль могла пересилить огромное, как мир, и разлившееся по всему телу чувство неземного блаженства?..       Логан ещё вчера утром был дома, в Техасе. Однако только теперь, снова находясь рядом с Ванессой, вдыхая знакомый аромат её волос, целуя её губы, нос, щёки и приподнимая девушку над полом, — только теперь он чувствовал, что по-настоящему пришёл домой.