Моя бедная вдова

      Уже через несколько минут «лэнд-роувер» Джеймса мчался по ночным безлюдным улицам, рассекая рёвом своего мотора воцарившуюся тишину. Маслоу, до боли в пальцах сжимавший рулевое колесо, то и дело бросал взгляд в зеркало заднего вида, чтобы проверить состояние своей жены. Усталость, завладевшая парнем ещё во время разговора с Логаном, никуда не делась; но теперь к ней примешалось беспокойство, которое не позволяло сидеть на месте и заставляло действовать быстро, а соображать — ещё быстрее. Когда речь шла о жизни Рози, медлить было нельзя.       Логан сидел на заднем сиденье, рядом с Рози, и поддерживал её голову, чтобы язык девушки не завалился в глотку и не стал причиной её удушения. Снова сидеть рядом с ней, видеть её, касаться её волос казалось Хендерсону странным. Но то, что она была без сознания, не видела его, не знала, что он сидит рядом с ней и даже не подразумевала, какой путь он проделал, чтобы просто увидеть её и убедиться, что с ней всё хорошо, — это было обидно и даже жутко. Да, Логан, хотел найти её, но не в таком состоянии. Да, он хотел убедиться, что она всё ещё жива, но теперешняя её жизнь больше походила на выживание. И ради чего были эти поиски, ради чего было это беспокойство? Ради этого?       — Попробуй привести её в чувства, — произнёс Джеймс не своим голосом. — Надавай пощёчин, плесни водой в лицо. Если она очнётся от обморока, это будет хороший знак.       — А если нет?       Маслоу помолчал.       — Если нет — ей поможет Лэнни. Я как раз везу её к нему. Он доктор.       — Ты хочешь отвезти её в больницу? Это может быть чревато, потому что…       — Нет, не в больницу, — несколько раздражённо прервал друга Джеймс, — а прямо домой к Лэнни. С этим не будет проблем, не задавай лишних вопросов и сделай, что я тебе сказал.       Логан замолчал и посмотрел на Рози. Выглядела она ещё хуже, чем было до этого. К прочим внешним признакам, свидетельствовавшим о её злоупотреблении, прибавились сухость и шелушение кожи, а губы девушки вовсе побелели и обветрились. Хендерсон вздохнул. Ему совсем не хотелось бить её, тем более когда она лежала тут, такая беспомощная… Но попытаться привести её в чувства всё же стоило.       Логан несильно ударил её сначала по правой щеке, потом дважды по левой, но это не дало результата. Тогда Джеймс, немного сбавивший скорость, повернулся и со словами «Так ты её в чувства не приведёшь» наотмашь ударил жену по щеке. Пощёчина получилась такой звонкой и болезненной даже на слух, что Логан невольно прикрыл рот ладонью. Таким ударом можно было не то что человека в чувства привести, а мёртвого вернуть с того света. Но и пощёчина Джеймса не принесла результатов. Голова Рози только склонилась на бок от удара, но сама девушка так и не очнулась.       — Твою мать! — выругался Джеймс, ударив кулаком по рулю, и вдавил педаль газа в пол. Он помчался по дорогам ещё быстрее прежнего, совсем игнорируя светофоры и дорожные знаки. — Теперь только от Лэнни будет зависеть, выживет она или нет.       Хендерсон выровнял положение головы Рози и снова начал её придерживать. Руки его дрожали, а голова отказывалась что-либо соображать.       — Пульс у неё есть? — спросил Маслоу, сосредоточенно глядя на друга через зеркало.       Логан нащупал пульс на её запястье и немного подождал.       — Очень слабый, — тихо ответил он. — Еле бьётся.       Джеймс ничего не ответил, только чуть слышно вздохнул.       — Почему так произошло, Джеймс? — спросил Логан, беспомощно смотря то на друга, то на его жену.       — Она смешала героин с алкоголем. Наверное, прежней дозы ей уже было недостаточно, она не ощутила нужного эффекта и решила догнаться вином. Так нельзя делать. Организм сходит с ума от такого количества токсинов и в конце концов не справляется с этим.       — То есть, нет никакой надежды, что она выживет?       — Надежда всегда есть, Логан.       Наконец это изматывающее путешествие закончилось. Джеймс остановил автомобиль возле какого-то двухэтажного дома, в котором не было света: очевидно, все его обитатели спали.       — Лэнни! — закричал Маслоу, выйдя из машины и открыв заднюю дверь. — Нужна твоя помощь, Лэнни, срочно!       При помощи Логана он взял Рози на руки и вытащил девушку из салона. Парни подошли к передним дверям дома, и Хендерсон несколько раз нажал на кнопку звонка. Джеймс, терпение которого было на исходе, принялся бить по двери ногой.       Проснулись жильцы соседнего дома; мужской голос велел парням заткнуться, пока обладатель этого голоса не вышел и сам их не заткнул. Но данная процедура не понадобилась, потому как дверь перед парнями приоткрылась, и из темноты прихожей на них посмотрел заспанный молодой мужчина в серой пижаме.       — Лэнни, — взмолился Джеймс, обращаясь к хозяину дома, — это моя жена, и она умирает, помоги ей! Лэнни протёр глаза и возмущённо уставился на Маслоу.       — Ты с ума сошёл, Джеймс? — вполголоса спросил мужчина. — Время пятый час, у меня дети спят, а ты тут разорался!       — Мне не к кому обратиться, кроме тебя, помоги же, пожалуйста!       — Для таких случаев придумали экстренную медицинскую помощь и…       — У неё передозировка, — прервал его Джеймс серьёзным тоном. — Счёт идёт на минуты.       Лэнни тяжело выдохнул и взъерошил рукой свои волосы. Затем он обернулся, посмотрел себе за спину, как бы проверяя, не проснулась ли его семья, окинул критическим взглядом эту странную троицу и шире открыл дверь.       — Неси её в гостиную, — быстро проговорил доктор, указывая рукой направление, в котором нужно было двигаться, — только без лишнего шума.       — Спасибо, Лэнни, спасибо, — прошептал Маслоу, внося жену в дом, — если у тебя всё получится, я тебе по гроб жизни буду благодарен.       Рози положили на пол, расстегнули верхние пуговицы блузки, в которую она была одета, и повернули её голову на бок, чтобы всё так же не допустить западания языка.       — Что она приняла? — поинтересовался Лэнни.       — Вино. После... после того, как вколола героин.       — Её рвало?       — Нет, я даже не видел, чтобы она приходила в себя…       — Давно без сознания?       — Не знаю, возможно, около часа.       — Н-да, долговато… Пробовали приводить её в чувства?       — Дали пару пощёчин, но это не помогло…       Лэнни пощупал пульс девушки, затем поднёс руку к её рту и сказал:       — Она почти не дышит. Нужно сделать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Джеймс, умеешь?       — Да, да, — пробормотал парень, кивая, и склонился над женой.       — Я буду делать массаж сердца, — продолжал Лэнни, сев на колени напротив Джеймса, — ты делай вдох в её грудную клетку через каждые тридцать нажатий. А ты, — Лэнни обратился к Хендерсону и выжидающе на него уставился, потому что не знал, как к нему можно обращаться.       — Логан.       — А ты, Логан, будь так добр, принеси мою аптечку из кабинета. По коридору направо, белая дверь у окна. Сумка стоит прямо на письменном столе, так что ты не ошибёшься.       Хендерсон выполнил данное ему поручение и, когда вернулся в гостиную, увидел, что Джеймс и Лэнни делали Рози искусственное дыхание при параллельном непрямом массаже сердца и оба попеременно наклонялись к её лицу, чтобы выяснить, дышит ли она.       — Достань из сумки нашатырь, — сказал доктор Логану, делая энергичные нажатия на грудную клетку девушки, — и на всякий случай дефибриллятор. Посмотрим, может, нам понадобится запускать её сердце, потому что пульс тоже очень слабый…       Но дефибриллятор не понадобился. Рози начала дышать полной грудью, хотя всё ещё и не приходила в сознание, а пульс её начал биться отчётливее. Лэнни перевернул её на бок и, пропитав ватный диск нашатырём, поднёс его к носу девушки. Она слегка поморщилась, но в чувства так и не пришла.       — Лэнни? — послышался приглушённый женский голос со стороны лестницы, и трое парней одновременно повернули головы в ту сторону. На нижней ступеньке стояла сонная молодая женщина, кутавшаяся в шёлковый домашний халат, доходивший ей до щиколоток, и в недоумении смотрела на происходящее в гостиной. — Что здесь творится, Лэнни?       — Карли, иди наверх, — взмолился доктор, глядя на жену, — у нас всё нормально. Успокой детей, если их разбудил шум, скажи им, что всё хорошо. И ложитесь спать. Я скоро.       Хозяйка дома в нерешительности стояла на месте.       — Ты слышала меня, Карли? — начиная раздражаться, спросил Лэнни. Женщина, ничего не ответив, поднялась обратно наверх.       Доктор помассировал уставшие веки и снова осмотрел Рози.       — Так, может, у нас получится вызвать рвоту? — задумчиво бросил доктор в пустоту и, достав из своей сумки перчатки, надел их. — Попытаемся сделать так, чтобы хотя бы алкоголь вышел из её организма…       Лэнни засунул два пальца в рот Рози и надавил на корень языка. Никакого результата от его действий не последовало.       — Реакции нет, — сказал он парням, снимая перчатки, — я полагаю, её состояние близко к коматозному. Сейчас я поставлю ей капельницу, чтобы очистить кровь от токсинов, но совсем не обещаю, что это приведёт её в чувства…       — А что ей поможет? — спросил Джеймс, по-прежнему сидевший рядом с женой.       — Боюсь, что придётся обратиться в больницу. Её необходимо будет подключить к системе жизнеобеспечения, иначе она просто не выживет…       Маслоу бросил на Рози взгляд, пропитанный тоской и болью, и сжал её похолодевшую руку.       — Чем мы сейчас можем помочь? — спросил Логан у доктора, который снова полез в свою сумку.       — Если честно, ничем. Лучше бы вам вообще выйти и не отвлекать меня от работы.       Джеймс нехотя отпустил руку жены и поднялся на ноги. Взгляд у него был затуманенный, глаза покраснели.       — Спасибо, Лэнни, — вполголоса проговорил он, — ты очень многое делаешь для нас, я тебе этого не забуду…       — Потом поблагодаришь, — бросил доктор, — вместе со своей женой, когда она придёт в себя.       Логан и Джеймс вышли на небольшую террасу в задней части дома и сели на ступеньки. Маслоу заприметил на нижней ступеньке пачку сигарет и взял одну.       — Надеюсь, он будет не против, если я угощусь.       Джеймс курил, Логан молча смотрел на светлеющее небо. Эта странная ночь, полная удивительных открытий, уже почти миновала, но им обоим казалось, что настоящие темнота и ужас ещё только наступают. Даже ближайшее их будущее было поддёрнуто дымкой безвестности, и это нестерпимо их мучило.       Каждый из них, думая о Рози и вспоминая попытки Лэнни её спасти, представляли себе только худшее. Им казалось, что положение безвыходное, и иного расклада у этих событий даже быть не может. Однако, если бы один из них решился заговорить о своих страшных догадках, другой непременно принялся бы разубеждать друга и упрямо повторял бы, что всё закончится хорошо. Так, впрочем, и случилось.       Джеймс прижал безымянный и большой палец правой руки к зудевшим векам; в этой же руке, между указательным и средним пальцами, у него была зажата дымящаяся сигарета. Парень сидел в таком положении какое-то время, а потом вдруг без особой на то причины негромко рассмеялся.       Логана, и без того испуганного всеми сегодняшними событиями, бросило в ужас от этого смеха, прозвучавшего в предрассветной тишине. Он с удивлением покосился на друга.       — Джеймс?       Страшно наблюдать, как у близкого человека происходит помутнение рассудка. Особенно если этот человек такой же крепкий, сильный и привыкший к трудностям, как Джеймс.       — Просто это всё чертовски странно, — ответил Маслоу, качая головой, — жизнь любит крушить наши надежды и ломать наши ожидания относительно будущего. Я всегда думал, что умру раньше неё. Да, и не смотри на меня так. Это было для меня чем-то вроде аксиомы, и я был… я был даже готов к этому. А к тому, что происходит сейчас в гостиной у нас за спинами, подготовиться невозможно. Может, в это сложно поверить, Логан, но я в ужасе. Ещё никогда мне не было так страшно.       Хендерсон не знал, какие слова нужно подобрать, чтобы ободрить друга, потому что он сам был в ужасе и ему тоже никогда прежде не было так страшно.       — Я верю, — тихо сказал он, безотрывно глядя на огонёк сигареты в руке Джеймса, — я верю, Джей, эти чувства вряд ли можно описать словами… Меня самого колотит от страха, вот, посмотри. — Логан поднял руку и задержал её на весу на какое-то время; его пальцы и вправду сильно дрожали. — Но есть кое-что, что сильнее моего страха. Это уверенность в том, что она не умрёт. Не здесь и не сегодня.       Откровенно говоря, он слукавил насчёт своей уверенности, но ему очень хотелось, чтобы Джеймс поверил этим словам.       Однако сам Джеймс в его слова верить не хотел, потому что не хотел обманываться нелепыми надеждами.       — Вот весёлое утро будет у его семьи, — продолжил Маслоу с полуулыбкой на губах, словно не услышав друга, — ведь компанию за завтраком им составит мёртвая незнакомка.       — Джеймс, перестань, прошу тебя, — взмолился Логан. Слова Джеймса его по-настоящему пугали. — Ты же слышал Лэнни, всё не так уж безнадёжно.       — Да, я слышал его. — Маслоу сделал долгую затяжку и на несколько секунд задержал дым в лёгких. — Он сказал, что её состояние близко к коматозному. И это уже звучит безнадёжно.       У Хендерсона не было сил спорить с ним. Он пустил пальцы в свои волосы и крепко зажмурился. Нервы были на пределе.       — Почему ты всегда думал, что умрёшь раньше? — решил поинтересоваться Логан, чтобы поговорить хоть о чём-то и немного отвлечь друга.       — Не знаю, — передёрнул плечами Джеймс, — просто глубоко внутри меня поселился… страх, что она избавиться от меня так же, как избавилась от моего папаши. Вот из этого страха и выросло убеждение. Глупо как-то, но я ещё при жизни мысленно нарёк её своей будущей вдовой.       — Но ты ведь говорил, что убийство было случайностью. Рози… то есть Элизабет… она не хотела убивать его.       — Не хотела. Но ведь убила. Да и к тому же ненавидела она меня куда больше, чем Дэвида, и… у неё была веская причина избавляться от меня. Наследство.       — Не говори о ней в прошедшем времени, — тихо проговорил Логан, — она там, в гостиной, и она всё ещё жива.       — Только хрен ей, а не моё наследство, — сказал Джеймс с сердитой усмешкой, проигнорировав реплику друга. — Я ведь готовился к своей смерти, которая, как я чувствовал, может наступить совсем внезапно, и ещё год назад написал завещание. Она ни цента от меня не получит, ни-цен-та.       Логан с недоумением посмотрел на него.       — Я думал, ты её любишь, — прошептал парень, постаравшись особенно тихо произнести последнее слово. Эта мысль всё ещё была новой, и было страшновато высказывать её вслух.       — Это никак не связано с тем, что я должен дать ей что-то после собственной смерти. Разве я малым пожертвовал ради неё при жизни? Разве я не стал для неё ангелом-хранителем в человеческом обличьи на этой бренной земле?       Хендерсону казалось, что не стал, но он благоразумно промолчал.       — Да и что такое деньги? — задумчиво продолжал Джеймс. — Так, только пыль. Это не лучшее из того, что можешь дать любимому человеку. И вообще, знаешь, что я понял? Любовь — это не высокое чувство, а бл…во какое-то. Гораздо важнее в жизни другие связи: семья и настоящая дружба. Я слишком поздно понял это, но, может, мне ещё представится шанс всё исправить. Мой отец не оставил жене и дочери ничего, и, наверное, это должно о чём-то говорить. Я же собираюсь оставить всё своё состояние маме, Тифани и вам с парнями. Вы без сомнений лучшее, что случалось со мной, и я чувствую, что должен как-то отблагодарить вас. Ведь вы всю жизнь ценили во мне человека, которого не так-то просто разглядеть, и принимали меня такого — грубое и бестактное животное… Хотя я, наверное, совсем того не заслуживаю. Одним словом, вы давали мне обратный импульс, по которому я мог судить, что небезразличен вам, в самом лучшем смысле небезразличен. А она? Сделала она для меня хоть что-то? Ни черта! Ни разу «спасибо» не сказала, ни разу не бросила на меня ласкового взгляда… Только постоянно называла больным уродом и повторяла, что ненавидит меня.       — Ты ведь тоже никогда не признавался ей в любви, Джеймс, ты сам говорил…       — Слова — просто звук. Я не придаю им большого значения. Гораздо сильнее проявляется отношение в поступках и поведении, а остальное неважно.       Сигарета хорошо действовала на голову и поведение Джемса: его мысли начали проясняться, а из движений ушла рассеянность.       — Помнишь нашу с ней игру, — продолжал он, — кто кого первым сломает? Считай мои ожидания её продолжением. Я не в состоянии думать, что никак не смогу насолить этой сучке после того, как меня не станет (не станет по её вине и воле). А если и нужно наносить удар, то по самому больному. Деньги — её слабость, я это хорошо уяснил за полтора года. И, если смерть мужа хоть сколь-нибудь её огорчит, тогда пусть новость о том, что она лишена наследства, окончательно её добьёт.       Логан смотрел на друга с ужасом и возмущением. Как он мог говорить так о любимом человеке, как мог строить такие страшные планы?       — То есть весь твой ужас, — попытался прояснить Хендерсон, — вызванный предсмертным состоянием Рози, эта сумасшедшая дорога до дома Лэнни, просьбы о помощи — всё это было лишь ради того, чтобы не сломаться самому? Ты пытаешься спасти её только для того, чтобы потом уничтожить её таким странным способом?       Маслоу хмуро посмотрел на него и затушил сигарету.       — Нет, — коротко ответил он. — Я, может, и есть чудовище, каким она меня представляет, но мне и вправду дорога её жизнь. Я понял это несколько раз, по дороге сюда, и ни разу даже отдалённо не подумал о том, о чём ты только что сказал.       Джеймс обернулся, посмотрел в темноту коридора, ведущего в гостиную, и вздохнул. В доме, как и на улице, было тихо.       — Странно, — продолжил парень, — но я уже как будто примирился с этим. Я принял такую концовку нашей истории и уже не хочу, чтобы она закончилась как-то иначе. — Он снова обернулся, и его губ коснулась лёгкая улыбка. — Она ещё даже не умерла, а я уже мысленно смирился со статусом вдовца.       Логан открыл рот, чтобы возразить и попытаться переубедить друга, но тот, предугадав его намерения, прошептал: «Замолчи». И Хендерсон замолчал.       Они сидели в идеальной тишине несколько минут. Логан с удивлением понял, что целую ночь не думал ни о Ванессе, ни о Ремиговски, ни об их ребёнке. Ему почему-то хорошо запомнились слова Джеймса: «Любовь — это не высокое чувство, а бл…во какое-то». В этом Логан не мог не согласиться с другом.       — А знаешь, что по моим планам должно было бы произойти завтра? — снова заговорил Маслоу, глядя на уже совсем светлое небо. — Мы бы втроём уехали из Штатов, поселились бы где-нибудь в Мексике, на чертовски живописном и, главное, безлюдном берегу и просто переждали бы бурю. Логан, а ты уверен, что мы всё ещё не в моём доме, на Фортуна Футхиллс? Может, мы просто дико устали, легли спать и нам просто приснился этот бред, а? Такую концовку я ещё готов был бы принять…       — Эй, парни, — послышался осторожный шёпот Лэнни у них за спинами. Джеймс и Логан одновременно обернулись. Доктор стоял в дверях, стягивая с рук перчатки; лицо его озарялось приятной усталостью. — Можете оставить волнения, ваша красотка пришла в себя.       Оба, как ужаленные, вскочили на ноги и уставились на доктора.       — Ты волшебник, Лэнни, — прошептал Джеймс, глаза которого светились бесконечным восторгом и счастьем. При одном взгляде на его лицо становилось понятно, что предыдущие его слова были ложью, что «такую концовку» он ещё не принял и, уж конечно, не смирился со статусом вдовца. — Я просто безумно тебе благодарен! Сегодня же отблагодарю тебя и твою семью солидным чеком!       — Как она себя чувствует? — поинтересовался Логан, тоже ощутивший невыразимое облегчение.       — Она очень слаба, но держится. Я почистил ей кровь, ввёл соляной раствор, в котором было успокоительное, и позже ещё вколю кое-какие витамины, чтобы ускорить восстановление организма. Пусть она немного полежит: её подташнивает и немного кружится голова.       — Это скоро пройдёт? — спросил Джеймс. — Так нагло пользоваться твоим гостеприимством… Я хотел бы отвезти её домой.       — Пока никаких путешествий, пусть отдыхает. А вот о злоупотреблении моим гостеприимством даже не думай: оставайтесь здесь столько, сколько понадобится.       — Ещё раз спасибо тебе огромное, Лэнни, я твой должник.       Мужчина с улыбкой кивнул и потом, задержав взгляд на Маслоу, добавил:       — Джеймс, можешь сразу сделать мне кое-какое одолжение?       — Конечно. Всё, что угодно.       — Пообещай, что такого больше не повторится. Её организм второго раза не переживёт.       В глазах Джеймса промелькнули стыд и сожаление; но это было лишь мгновение. Логан тоже выжидающе уставился на друга.       — Обещаю, — сказал тот, неотрывно глядя в глаза доктору. — Я не позволю подобному повториться.       — Очень надеюсь, — тихо ответил Лэнни и уже более бодрым тоном добавил: — Ну, теперь идёмте в гостиную. Она была несколько испугана моим видом, и не мудрено, ведь мы с ней не знакомы… Кстати, как её зовут?       — Рози, — сказал Логан, отвечая за друга, который почему-то молчал.       — Я сказал Рози не беспокоиться, потому что Джеймс и Логан здесь, на веранде, и обещал вас привести к ней. Так что позвольте мне сдержать своё обещание перед леди.       Лэнни развернулся и зашагал обратно в гостиную. Парни тоже собирались пойти за ним и уже начали подниматься по ступенькам, когда Джеймс вдруг увидел на джинсах Логана маленькую красную точку — слишком красную, слишком яркую… Точка поползла наверх, забралась на толстовку и, судя по всему, двигалась прямо к голове Хендерсона. Сердце у Джеймса упало. Он мгновенно понял всё то, что тут происходило, и среагировал молниеносно.       — Логан, на пол! — закричал Маслоу, не помня себя от обуявшего его страха. Не дожидаясь, пока друг поймёт, что к чему, и успеет лечь, Джеймс сам с силой толкнул его.       Логан ничего не понял. Он ощутил только болезненный толчок в спину, после которого он плашмя рухнул на дощатый пол веранды и ударился об него лбом, а потом услышал выстрел — не такой уж громкий в этой предрассветной тишине, даже можно сказать аккуратный. Парень лежал на животе, глядя на кровь, каплями падавшую на дощатый пол, и не мог ничего понять. Что произошло?       Кто-то взял его за руки и втащил в дом. Дверь захлопнулась, и наступила тишина (хотя и до этого Логан будто ничего не слышал).       Он сидел на полу, прижимая окровавленную руку к ране на лбу: всё-таки удар об пол оказался слишком сильным. Возле двери, прижавшись к ней спиной, сидел Джеймс. Взгляд его был затуманен и направлен куда-то наверх.       — Подонки, — прошептал он и хотел усмехнуться, но вместо этого лишь закашлялся. — Они… всё-таки нас нашли…       Из уголка его рта потекла струйка крови, а затем парень снова кашлянул, и тогда кровь из его рта брызнула потоком. Логан ужаснулся и, подскочив к другу, сжал руками его плечи.       — Джеймс, что с тобой? — спрашивал парень, глядя в глаза Маслоу и наивно пытаясь остановить кровь, идущую у него изо рта. — Что это было, а? Что произошло, Джеймс?       — Не трогай его, Логан, ранение может быть опасным, — бросил Лэнни, подбежавший к парням со своей сумкой. Дрожавшими руками он начал доставать из неё приборы. — Пуля вошла со спины в живот и наверняка задела жизненно важные органы… Надо попытаться остановить кровотечение, иначе его не спасти. — Доктор смочил бинт перекисью водорода и протянул Логану. — Приложи к ране на лбу, ты ударился, когда Джеймс толкнул тебя на пол. Скорее всего, останется царапина, но это пройдёт, это пройдёт…       Логан, машинально приложив бинт ко лбу, ещё раз окинул Джеймса растерянным взглядом. Только теперь он заметил, что Маслоу прижимал к животу обе руки, которые сильно были испачканы кровью, а вокруг него уже растекалась кровавая лужица. Это зрелище подкосило Хендерсона, и он рухнул на колени.       — Он выживет, Лэнни? — спрашивал парень, словно в бреду. — Он выживет? Люди ведь и не после такого выживают, да?       — Я не знаю, насколько повреждения серьёзны, — нервно ответил доктор, — всё зависит от пули и от винтовки, из которой стреляли… Возможно, пуля срикошетила и нанесла большой урон, а, возможно, вовсе не задела жизненно важных органов, но всё равно занесла внутрь пыль и грязь. Во всяком случае, она прошла навылет и не положила его сразу: он ведь сам вошёл в дом и даже закрыл за собой дверь… Не знаю, посмотрим, посмотрим…       Логану казалось, что всё это ему снится. Пуля, буквально просвистевшая у него над головой и угодившая в Джеймса, эти страшные глаза друга, и кровь, море крови… В реальной жизни ведь такого не может произойти, просто не может!       — Джеймс, мне нужно снять твою рубашку, — проговорил Лэнни над самым ухом Маслоу, который уже начал закрывать глаза и опускать голову. — Нет, нет, будь здесь, смотри на меня! Помоги мне немного и отслонись от двери. Давай же, вот так…       Маслоу делал титанические усилия, чтобы облегчить работу доктора, хотя и понимал, что его действия не дадут результата. Логан сидел в стороне и смотрел на всё это не соображающим взглядом.       С Джеймса сняли окровавленную рубашку, и он при помощи Лэнни отодвинулся от двери. На её белой поверхности остался отвратительный красный след.       — Сейчас будет немного больно, Джеймс, — продолжал разговаривать с ним Лэнни, придерживая парня за плечо.       — Я не чувствую, — кое-как выговорил Маслоу, закрывая глаза. — Ничего…       — Не разговаривай, не трать силы. Они ещё понадобятся тебе, чтобы бороться.       — Ты поможешь ему, Лэнни? — спросил Логан, в ужасе наблюдавший за этой картиной.       — А я что, по-твоему, делаю?       — Ему очень повезло, что его подстрелили на террасе в доме доктора, да? Ты очень быстро сможешь оказать ему помощь…       — Я смогу только остановить кровотечение, Логан, — раздражённо проговорил доктор, обрабатывая ранение Джеймса, — а полноценную медицинскую помощь ему окажут в больнице, не здесь. Я не хирург и даже при всём желании не смогу вытащить его.       Отреагировав на шум, вниз снова спустилась Карли — жена Лэнни. Увидев страшную картину в своей прихожей, она закричала.       — Что происходит, Лэнни? — спросила женщина, почти плача. — Ты ранен?       — Нет-нет, Карли, вернись наверх. Возьми детей, спрячьтесь в ванной и, ради всего святого, не подходите к окнам.       Она в ужасе прижала руку ко рту и убежала наверх.       Лэнни наложил повязки на раны Джеймса и обмотал его торс бинтами, чтобы зафиксировать положение повязок. Затем он помог парню слегка облокотиться на стену, чтобы тот мог держать голову приподнятой, и снова полез в свою сумку.       — Сейчас я вколю тебе немного обезболивающего, — сказал доктор, — тебе сейчас очень больно, хотя ты, наверное, даже не ощущаешь этого из-за выброса адреналина. Надеюсь, ты не боишься уколов?       Он пытался шутить, но из этого мало что выходило. Пока хозяин дома готовил укол, Джеймс, до этого лежавший с прикрытыми глазами, вдруг полностью их раскрыл, и из его горла вырвался неразборчивый хрип.       Он смотрел куда-то за спину Лэнни, куда-то за спину Логана. Оба молодых человека обернулись и увидели, что в дверях гостиной стояла Рози.       Хендерсон почувствовал нечто странное, увидев её — теперь по-настоящему увидев её, находившуюся на ногах и пребывавшую в сознании. Девушка выглядела болезненно и казалась очень худой; кожа у неё была белоснежной (особенно на лице), и на её фоне синюшность губ выделялась весьма отчётливо. Она держалась за косяк, чтобы, очевидно, не упасть.       — О Рози, — сорвалось с губ Логана, и он неосознанно протянул к ней руку, — как же давно я тебя не видел…       Девушка странно посмотрела на него, посмотрела каким-то чужим взглядом, будто не узнавала его или попросту не понимала, что здесь происходило. Затем она перевела свой страшный взгляд на Джеймса, лежавшего на полу, и её глаза наполнились немым ужасом. Наверняка в эту секунду она испытывала целую гамму эмоций и чувств, но попросту не могла их выразить из-за своей физической слабости.       — Логан, — обратилась она к парню беспомощным тоном (видимо, потому, что больше не знала, к кому обратиться), — кто это сделал?..       Голос её дрожал и звучал уже не так приятно, как раньше; но даже это его пугающее звучание несколько обрадовало Логана: она всё-таки его узнала.       — Рози, — снова повторил он имя девушки и подошёл к ней, стараясь заслонить собой Джеймса, — лучше бы тебе этого не видеть…       — Я уже увидела, — проговорила она слабым голосом и положила руку на плечо Хендерсона, желая, видимо, отодвинуть его в сторону, чтобы снова посмотреть на мужа. — Логан, мне нужно знать… мне нужно знать…       Она начала быстро дышать, будто задыхалась, и Логан на всякий случай взял её под локоть, чтобы поймать девушку, если она вдруг начнёт падать. Хендерсон и сам не до конца понимал, что здесь произошло; как он сможет объяснить это Рози?       — Джеймс, — вырвалось у неё среди сухих всхлипов. Девушка всё-таки встала так, чтобы видеть его, и теперь смотрела на мужа напуганными глазами. — Джеймс… Он ранен? Он умирает?       Лэнни бросил на неё взгляд, наполненный таким сожалением, что и Рози, и Логану всё стало понятно без лишних слов. Миссис Маслоу, всхлипнув, прижала руку ко рту, но не заплакала; Хендерсон крепче сжал её локоть.       Джеймс лежал, плотно сжав губы и стараясь не дышать: любое движение причиняло ему невыносимую боль. Всё его тело и лицо блестели от пота, а глаза неотрывно смотрели на жену. Их выражение было странным. Джеймс как будто… злился.       — Я вызвал скорую, — ответил Лэнни на вопрос девушки, всё ещё сидя на коленях рядом с Джеймсом, — и со своей стороны сделал всё, что смог. Дальше им займутся хирурги, и тогда…       — Ты сделал недостаточно, — прервала его Рози тихим дрожавшим голосом, — разве ты не видишь, что ему всё ещё больно? Разве не видишь?!       — Я не в состоянии изменить это, — пролепетал доктор в свою защиту, не зная, как реагировать.       — Пусти меня, Логан, — взвизгнула девушка, вырвалась и, в одно мгновение позабыв о собственном состоянии, подбежала к мужу, — я хочу быть рядом с ним, я должна быть с ним!..       Она опустилась на колени рядом с Джеймсом и аккуратно прикоснулась к его щеке. Парень всё так же молча смотрел на неё, только теперь в его глазах не было прежнего выражения: в них читалось приятное удивление и спокойствие. Он медленно поднял свою окровавленную руку и переплёл их с Рози пальцы.       — Джеймс, — шептала она в сильном волнении. Девушка, что удивительно, не проронила ещё ни слезинки: возможно, этого не позволяла её физическая слабость. — Джеймс, только скажи, если я могу сделать что-нибудь, чтобы облегчить твои страдания…        — Да, — хрипло выговорил он и прикрыл глаза. Парень немного подождал, видимо, собирая остатки сил, и затем шёпотом добавил: — Поцелуй.       Рози без лишних слов и возражений приподняла его голову, касаясь пальцами подбородка, поцеловала мужа сначала в уголок губ, где запеклась кровь, а после этого подарила ему полноценный поцелуй. Когда она отстранилась от Джеймса и посмотрела на него, то увидела, что он улыбался.       — Вампирка, — прошептал он, глядя на неё приоткрытыми глазами, — отведай моей крови, чтобы… почувствовать себя лучше…       — Мне не стало лучше, — возразила Рози, покачав головой, — мне не станет от этого лучше, и не смей так думать.       Джеймс, слегка склонив голову набок, посмотрел на Логана, стоявшего позади. Тот, поняв друга без лишних слов, подошёл ближе и тоже опустился на колени. Руки, ноги и всё внутри у Хендерсона дрожало, а глаза парня выражали неподдельный ужас. Он бы отдал всё на свете, чтобы не находиться сейчас здесь, но в то же время, он чувствовал, это было единственное место, где он обязан был находиться.       — Поступки, — прохрипел Джеймс, глядя на друга и улыбаясь одними глазами, — они говорят громче слов, Логан. Это то, что я имел в виду.       Его тихий голос время от времени прерывался, и Маслоу зажмуривался от боли, накатывавшей на него новой волной, но затем продолжал говорить, превозмогая свои физические страдания.       — Замолчи, Джеймс, — сквозь сжатые зубы сказал ему Хендерсон, — тебе вообще лучше сейчас не разговаривать и даже не шевелиться…       — Ты не заткнёшь мне рот, дружище, — вполголоса произнёс парень, глядя на него с непонятной насмешкой в глазах. — Слова теперь приобретают новый смысл для меня, потому что говорить — вот всё, что мне остаётся. Мои поступки, увы, больше ничего не расскажут о моих чувствах.       Договорив это, он кашлянул и снова зажмурился от боли, которую старался перетерпеть, пока говорил, и которая теперь стала невыносимой.       — Логан прав, — хмуро проговорил Лэнни, одиноко стоявший у стены, — тебе лучше помолчать, Джеймс, иначе лишишься последних сил и потеряешь сознание до приезда скорой. И где их, чёрт возьми, так долго носит?..       — Лэнни, — сказал Маслоу, будто опомнившись, что в комнате был ещё и четвёртый человек, и посмотрел на хозяина дома. — Лэнни… А ты точно вколол мне обезболивающее? А то у меня такое чувство, будто в моём животе вертятся огромные шестерёнки и раздирают мои внутренности на части.       Доктор нервно закусил губу, но ничего не ответил. Лицо его было бледным.       — Ладно, ничего, ничего, — продолжал Джеймс, закрыв глаза, — это можно перетерпеть. Кстати, спасибо тебе, что не дал умереть мне сразу и подарил возможность ещё хотя бы раз увидеть жену…       — Хватит, — вдруг твёрдым голосом сказала Рози и, нахмурившись, со злостью посмотрела на Джеймса.       Тот перевёл на неё взгляд (он шевелил только глазами, стараясь больше не напрягать другие части тела во избежание боли) и, чтобы ничего не спрашивать, вопросительно изогнул бровь.       — Хватит, — продолжила девушка, — говорить так, будто через две минуты ты испустишь дух. Ты не умрёшь, Джеймс, понял?       — Не занимайся самовнушением, — прошептал парень, с трудом сглотнув слюну. Создавалось ощущение, что с каждой минутой ему становилось всё хуже, а говорить удавалось с большим трудом. Он немного подождал, прежде чем снова набраться сил для разговора, и затем продолжил: — И не внушай ничего мне, потому что теперь это бесполезно и бессмысленно. Разве ты ещё не поняла, Рози? Этим утром ты станешь моей вдовой.       Девушка сердито ударила ладонью по полу и, закрыв лицо руками, отвернулась от мужа. Логан нервно выдохнул и провёл дрожавшей рукой по волосам. Ему было жутко и даже начало тошнить от всех событий сегодняшней ночи.       — Не надо, Рози, не плачь, — тихо сказал Джеймс, ни на мгновение не сводивший с неё глаз.       — Я и не плачу, — ответил её глухой голос.       — Лучше… смотри на меня. До тех пор, пока я не перестану смотреть на тебя. И послушай, что я скажу.       Девушка нехотя повернулась обратно и с вызовом посмотрела на мужа. Глаза её были красными, но абсолютно сухими.       Маслоу несколько раз хотел начать говорить, но чувствовал, что слишком слаб для этого и замолкал. Он лежал, зажмурившись и прижав руку к повязке на животе. Сердце его билось с такой силой, что толстая пульсирующая вена на шее была отчётливо видна. И Рози, и Логан, и Лэнни в напряжении смотрели на него и тоже молчали.       — Как глупо, — наконец сказал он шёпотом — так тихо, что Рози даже немного наклонилась вперёд, чтобы расслышать его слова, — как глупо, что после этого вы каждый раз, вспоминая меня, будете видеть перед собой лишь умирающее тело, которое истекает кровью. Не надо этого. Забудьте сегодняшний день, ладно? Только меня не забывайте.       — Джеймс… — снова начал Хендерсон, желая внушить другу надежду на светлое будущее.       — Логан, — тихо продолжал Маслоу, переведя тяжёлый взгляд на него и тем самым заставив его замолчать, — тебя я прошу сделать так, чтобы Элизабет не осталась одна после моей смерти, ладно? Нужно, чтобы о ней кто-нибудь позаботился. Пусть это будешь ты.       Какое-то время Логан хмуро смотрел на него и молчал. Эта просьба была странной, потому что, во-первых, Джеймс назвал свою жену Элизабет, и, во-вторых, Хендерсон не мог обещать другу позаботиться о ней, ведь он не мог позаботиться даже о самом себе. За пределами этого дома его ждала тюрьма и совсем иная жизнь, в которой не найдётся места для Рози.       — Ладно, — всё-таки пообещал Логан севшим голосом, когда молчание уже стало неуютным.       — Ты такой друг, о котором я даже не мог мечтать, — продолжал Маслоу, время от времени прикрывая глаза и замолкая, — и я хочу верить, что тоже сделал немалый вклад в нашу дружбу.       — Несомненно, Джей, ты отличный друг и хороший человек, хотя ты сам в это наверняка не веришь…       Джеймс приподнял уголки губ, словно показывая, что его такой ответ удовлетворил и весьма порадовал, и протянул другу окровавленную руку. Они соединили ладони, переплетя большие пальцы, и замерли в таком положении на несколько секунд. Логан почувствовал, что рукопожатие Джеймса было очень слабым: видимо, силы парня были совсем на исходе.       — А ты, Элизабет, — обратился Маслоу к жене, переведя взгляд на неё; девушка напряглась, услышав это имя, — наверное, всё знаешь сама, но не лишним будет в эту минуту сказать тебе. Ты, — он немного помолчал, набираясь сил, — одна из лучших вещей, случившихся со мной. И единственная женщина, к которой я испытывал нечто настоящее и сильное. Ты у меня здесь, — он положил руку на свою левую грудь, где учащённо и сильно билось сердце, — была, есть и останешься. И мне было бы чертовски приятно знать, что ты будешь помнить меня до конца своих дней.       — Буду, — шёпотом сказала девушка, глядя на мужа большими глазами.       — Пусть даже что-нибудь не совсем приятное…       — Я буду помнить только хорошее, Джеймс, ты немало сделал его для меня.       Маслоу хотел засмеяться, но на это у него уже не оставалось сил. Даже держать глаза открытыми давалось ему с большим трудом, а говорить становилось ещё тяжелее, чем до этого. Парень тяжело дышал и смотрел на жену словно сквозь какую-то пелену.       — О Элизабет, кажется, ты забыла, что я никогда не был хорошим мужем. И ты убедишься в этом, когда станешь моей вдовой.       Рози с недоумением посмотрела сначала на Джеймса, потом на Логана.       — О чём он говорит? — спросила она Хендерсона.       — О деньгах, — ответил Джеймс, лежавший с закрытыми глазами, — о моих деньгах, Элизабет.       Маслоу, приподняв правую руку, показал жене средний палец. Девушка возмущённо нахмурилась, со злостью оттолкнула руку Джеймса от себя, и та, лишившись сил, безжизненно упала на пол.       — Что за идиотизм, Джеймс? — визгливым голосом спросила она, не сводя с мужа глаз. — По-твоему, в такой момент я только и делаю, что думаю о твоих деньгах, да? Такого ты обо мне мнения?       Джеймс молчал. Он лежал с закрытыми глазами и не шевелился.       — Лэнни, — испуганно позвал доктора Логан, медленно отползая от друга, — Лэнни, что-то не так…       Хозяин дома подошёл к Маслоу, опустился на одно колено и приложил пальцы к его шее.       — Он ещё жив, — заключил доктор и посмотрел на часы, висевшие на стене, — просто потерял сознание… Возможно, от боли. Где же скорая, чёрт её дери? Если она приедет сию же минуту, вероятно, он ещё выкарабкается…       — Что-то мне нехорошо, — проговорила Рози, ложась на пол рядом с потерявшим сознание мужем, — очень голова кружится… и дико хочется пить…       — Рози, тебе вовсе не следовало уходить из-под капельницы, — нравоучительным тоном сказал Лэнни и тоже проверил пульс у девушки, — неудивительно, что ты плохо чувствуешь себя. Давай вернёмся в гостиную, и я снова поставлю тебе капельницу. Это поможет.       — Но Джеймс, — покачала головой она и осторожно подвинулась ближе к Маслоу, — я не могу оставить его здесь, в таком состоянии…       — Во-первых, твоё присутствие никак не улучшит его состояние, ты уж извини. И, во-вторых, с ним останется Логан. Он поможет перенести Джеймса в машину, когда сюда приедут скорая и полиция. А теперь идём со мной, не спорь.       Логан молча наблюдал за тем, как Лэнни помогал Рози подняться и провожал её в гостиную, осторожно держа девушку за локоть. Затем мысли Хендерсона сами собой вернулись на несколько секунд назад, и в голове у парня как гром прозвучали слова доктора: «…когда сюда приедут скорая и полиция».       Полиция. Чёрт возьми, сюда приедет полиция!       Логан, бледный, как призрак, вошёл в гостиную вслед за Лэнни и тихо спросил:       — То есть ты полицейским тоже позвонил, Лэнни, да?       — Да. — Доктор занимался капельницей и не обращал особого внимания на собеседника. — Да, Логан, это ведь огнестрел. Без полиции тут не обойдёшься.       Хендерсон взялся за косяк двери и медленно развернулся. Он посмотрел на Джеймса, потом на Рози и на Лэнни. Усталость и пережитые за ночь эмоции давали о себе знать. Логан чувствовал себя совершенно опустошённым, и ему было безразлично, как дальше сложится его собственная судьба. Сил на борьбу больше не оставалось. Бежать было бессмысленно и даже безнадёжно. Желание сдаться впервые возникло в его мыслях ещё в самом начале этого вынужденного путешествия, когда Ванесса оставила его одного на том проклятом поле для гольфа; но затем он подумал о Рози и о том, что неплохо было бы убедиться, что с ней всё в порядке. Что ж, теперь Рози была перед ним, и, благодаря Лэнни, с ней было всё в порядке. Цели своего путешествия он достиг. И теперь настала пора сдаться.       Сирены приближавшихся к дому автомобилей послышались уже через несколько минут. Логан бросил равнодушный взгляд в окно и, увидев, что у «лэнд-роувера» Джеймса остановились две служебных машины, сам открыл входную дверь. Он стоял на пороге, без всякого страха, сомнения или сожаления глядя прямо в лицо своей смерти, а к нему по выложенной гравием дорожке приближались двое медиков и двое полицейских.       Подойдя ближе и внимательнее разглядев человека, стоявшего на крыльце дома, один из полицейских вдруг остановился и выхватил пистолет. Дуло он направил на Логана, и тот машинально поднял руки.       — Стоять на месте и не двигаться, — скомандовал блюститель закона, сурово сдвинув брови, — руки держи на виду.       — Здесь раненый, — сказал Хендерсон медикам, даже не изменившись в лице. — В него стреляли, попали в живот. Он уже потерял много крови.       Пока он говорил, второй полицейский тоже достал пистолет и наставил дуло на преступника. Свободной рукой он достал наручники.       — Стоять на месте, — повторил первый полицейский, медленно начав шагать к Логану. — Предупреждаю: если дёрнешься или попытаешься убежать, я выстрелю.       Хендерсон послушно стоял на месте и не двигался; лицо его было равнодушным, хотя полицейским казалось, что парень смотрел на них с вызовом и наглостью. Лэнни, вернувшийся в прихожую, с ужасом наблюдал за сценой ареста. Он редко смотрел новости и этим утром впервые увидел Логана; так что недружелюбно настроенные полицейские, оружие, наручники — всё это казалось доктору диким и непонятным.       — Шагай в дом, — скомандовал полицейский, оказавшись перед входной дверью, — спиной вперёд, и чтобы я видел твои руки.       Хендерсон исполнил не совсем вежливую просьбу стража порядка, и тогда полицейский, завернув руки парня за спину, надел на них наручники.       — Мистер Хендерсон, вы арестованы по обвинению в хранении и распространении тяжёлых наркотических и психотропных веществ. Вы имеете право хранить молчание, ибо всё, что вы скажете, может быть использовано против вас.       Логан покинул дом Лэнни вместе с полицейскими; немногим позже вместе с докторами из дома ретировался Джеймс, и на той же карете скорой помощи уехала Рози, которой уже стало лучше. Озадаченный хозяин дома ещё несколько минут стоял в опустевшей прихожей, до конца не понимая, что здесь произошло. Затем он поднялся наверх, сказал жене, что опасность миновала, вымыл прихожую и террасу от свежих следов крови и вроде как продолжил жить по-прежнему. Лишь временами ему вспоминался тот день, а вместе с ним — и странная троица, заявившаяся в его дом без приглашения в пятом часу утра. Спустя время не лишним стал вопрос: сном это всё было или реальностью?       Один из фильмов американского кинематографа предлагает зрителю поразмышлять вот на какую тему. Если у женщины погибает муж, она становится вдовой. Если у мужчины умирает жена — он становится вдовцом. Детей, потерявших родителей, называют сиротами. А что на счёт родителей, которым выпало несчастье потерять своего ребёнка? Кем становятся они? Такого слова не придумали, ведь подобное явление не является нормой. Люди, потерявшие ребёнка, больше не могут называть себя родителями; фактически они теряют себя, теряют собственное «я» и становятся никем.       Хелена Маслоу потеряла собственное «я», когда ей позвонили из госпиталя штата Аризона и сообщили страшную новость. Женщина выронила трубку, которую держала в руках, и побелела, как полотно. Сложно описать словами те чувства, которые она испытала в тот момент; да и в этом нет большого смысла, потому как слова в любом случае не выразят всей полноты и горечи отравленных чувств и эмоций. Тифани, являвшаяся до этого момента её младшим ребёнком, стала теперь просто дочерью. И, хотя Хелена всё ещё могла называть себя матерью, она всё же чувствовала, что стала никем. Её жизнь превратилась в пустоту.       И Тифани, и Кендалл, и Дэнни были дома, когда это случилось. Сквозь сдавленные истерические рыдания Хелены пытались пробиться слова, но молодые люди не могли ничего среди них разобрать. Впрочем, слова тут были излишни. Гораздо красноречивее говорили всхлипы, возгласы, жесты и потухшие глаза.       Они всё поняли. Тифани зажала рот рукой, чтобы хотя бы на мгновение сдержать рыдания, и выбежала из комнаты. Дэнни и Кендалл испуганно посмотрели друг на друга.       — Джеймс? — шёпотом спросил подросток, взгляд которого не выражал ничего другого, кроме ужаса.       — Джеймс, — беспомощно выговорил Шмидт, медленно опустившись в кресло. Глаза его бегали по комнате, цеплялись за каждый предмет и пытались сосредоточиться хоть на чём-то. Парень ничего не понимал. — Бог мой, Джеймс, Джеймс, дружище… поверить в это не могу…       Не секрет, что Дэнни никогда не испытывал положительных чувств по отношению к Джеймсу; но даже его подкосила эта леденящая душу новость, и подросток, стоя среди гостиной и слушая рыдания Хелены, дрожал, как осиновый лист. Смерть, какой бы она ни была и за кем бы ни приходила, оставалась для него самой страшной и непознаваемой на свете вещью.       Дэнни, словно опомнившись, побежал вслед за своей девушкой. Он нашёл её в спальне: Тифани тихо плакала, сидя на кровати, и смотрела в экран своего телефона.       — Тифани, — ласково проговорил юноша, почему-то боясь подойти к ней ближе, — милая…       — Застрелили. — Она всхлипнула и показала парню телефон, на экране которого была открыта вкладка со сводками новостей. Заголовок одной из них гласил: «Бизнесмен из Лос-Анджелеса скончался от огнестрельного ранения сегодня утром в одном из пригородов Юмы». — Это уже есть в новостях. Моего брата застрелил какой-то ублюдок, который сейчас разгуливает на свободе и радуется жизни, а Джеймса нет! Его нет, Дэнни! Он умер в страшных мучениях, истекая кровью на протяжении трёх часов! И это всё в такой дали от родного дома, совсем один… Непонятно где, непонятно с кем и непонятно за что!..       Она отбросила телефон и, закрыв лицо руками, принялась яростно трясти головой. Тифани не плакала, но ею владел вполне объяснимый гнев. Дэнни сел на кровать рядом с ней и сжал руками её плечи.       — Убийцу обязательно найдут и накажут самым жестоким способом, вот увидишь, справедливость восторжествует...       Девушка посмотрела на него, тяжело дыша.       — Мне не нужна справедливость, — прошептала она, со злостью нахмурившись, — никакая справедливость уже не поможет. Ничего, ничего его не вернёт…       — Я знаю это, Тифани, знаю…       — Это чертовски несправедливо, — сжав кулаки, продолжала Тифани. — Он ведь не заслужил этого, да? Кто бы ни стоял за этим, что бы Джеймс ему ни сделал, он этого не заслужил! Никто не заслужил!       — Никто, — согласился с девушкой Дэнни, обняв её, — ни ты, ни миссис Маслоу, ни друзья Джеймса… никто.       Подросток, конечно, совсем не подозревал о существовании второй миссис Маслоу и потому имел в виду конкретно Хелену. Но в сотнях километрах от Лос-Анджелеса другая миссис Маслоу так же не находила себе места, терзалась своим горем и тоже считала, что не заслужила такого.       Тифани спрятала лицо у него на груди и заплакала. Дэнни гладил её волосы и слегка покачивался, как бы убаюкивая девушку.       — Скажи, как ты это пережил? — вдруг спросила она глухим голосом.       Юноша поморщился: своим вопросом Тифани разбередила его недавно зажившую рану.       — Сам не знаю, если честно, — ответил он, уставившись в одну точку, — никто и никогда не сможет сказать тебе, как правильно справиться с утратой. Это твоё горе, Тифани, и, к сожалению, здесь тебе никто не советчик… Просто прислушайся к сердцу. Только оно подскажет, как это пережить.       Тифани помолчала и потом, отстранившись, внимательно посмотрела на парня заплаканными глазами.       — Оно подсказывает, — хрипло начала девушка, — что я справлюсь с этим. Оно говорит, что у меня всё ещё есть мама, всё ещё есть ты…       — …и есть теперь новый ангел-хранитель, который не спустит с тебя глаз и никогда не даст в обиду.       Она снова заплакала, но на мгновение её лицо озарилось улыбкой. Тифани не могла назвать себя религиозным человеком, но она почувствовала, что в тот момент сердце её до краёв переполнилось верой.       — Да, теперь их двое, — сказала она и, крепко обняв Дэнни, с глубокой печалью во взгляде посмотрела на семейное фото Маслоу, стоявшее в рамке на столе.       В это же время на кухне Кендалл, как мог, утешал Хелену. Он налил ей холодной воды и дал таблетку успокоительного, но это, разумеется, совсем не помогало. Признаться, Кендалл не знал, какие слова смогли бы утешить Хелену и даже его самого. Подобное горе не утихает по мановению волшебной палочки. К нему можно лишь привыкнуть и научиться жить с израненным сердцем; навсегда забыть о нанесённой обиде невозможно даже при большом желании.       Шмидт как будто уже не думал о том, что сам потерял лучшего друга. Все свои усилия он направлял на то, чтобы хоть немного облегчить страдания безутешной матери, ведь что может быть страшнее для человека, чем потерять собственного ребёнка? Кендалл, хотя и сам чувствовал внутреннее опустошение, всё же понимал, что его переживания даже рядом не стояли с горем Хелены.       Он просидел рядом с миссис Маслоу почти час, успокаивая её и разговаривая с ней. Она вряд ли понимала, кто именно находился рядом и сколько времени уже минуло с той страшной минуты; вряд ли она понимала хоть что-то. Хелена плакала и постоянно говорила. Фразы сливались друг с другом, образовывая бесконечную вереницу слов, но среди них отчётливо выделялись всего три: «Джим» и «мой мальчик». Наконец Кендаллу удалось уложить её в постель и заставить хотя бы немного поспать (без помощи лекарств Хелена вряд ли смогла бы уснуть сама). Парень понимал, что мать его друга проснётся с новой болью и что в этот момент кто-то должен будет оказаться рядом с ней для поддержки. Но пока она будет спать. И у Кендалла есть немного времени, чтобы пройтись и проветрить голову.       На улице уже вечерело. Он шагал по безлюдному переулку, направляясь прямо к кофейне, в которой раньше часто бывал (и бывал не один). Да, кофе сейчас совсем не повредит, несмотря даже на поздний час. Рассудок должен оставаться трезвым, чтобы справиться со всем этим.       И что за чертовщина происходила в его жизни? Бедствия и разочарования сыпались на его голову как из ящика Пандоры. С чего же это началось?.. Кажется, ещё со смерти Ребекки. Потом всё пошло как по накатанной: проблемы с Дэнни, с работой, с жильём, снова проблемы с Дэнни и его проблемы с законом; беременность Тифани, пожар в «Раунд-шоте», неожиданное исчезновение Джеймса, переезд, а теперь… Теперь фатум словно решил окончательно добить Шмидта. За один день его атаковали сразу двумя страшными новостями: Логан был взят под стражу за преступление, которое, очевидно, не совершал, а Джеймса убили.       Как нервы Кендалла всё ещё выдерживали? Может, парень уже давно перешёл некую черту — предел, за которым он становился недосягаемым для всех бедствий и напастей? Может, ни одно горе теперь не сломит его окончательно, но, тем не менее, никогда не оставит его в покое? Это было смешно и даже любопытно. Как будто кто-то наверху намеренно испытывал его стойкость и терпение.       Путь до кофейни оказался на удивление быстрым: всю дорогу Шмидт находился глубоко в собственных мыслях, а потому даже не заметил, как быстро прошло время. Выстояв очередь из двух человек, он не задумываясь взял три больших стакана кофе: для себя, Дэнни и Тифани. Пока напитки готовились, Кендалл решил оглядеться и понаблюдать, чем жил весь остальной мир, свободный от тяжких забот и горечи. Парень обвёл взглядом помещение кофейни и вдруг замер, как будто поражённый громом. От дальнего столика прямо к нему шагала улыбающаяся девушка. И этой девушкой была Айрис.       Шмидт потёр глаза и снова посмотрел на неё. Ему действительно казалось, что у него на нервной почве начались галлюцинации, но Айрис была настоящей. Сердце у парня один раз подпрыгнуло и продолжило биться в прежнем ритме. Странно, но он как будто не почувствовал ничего особенного. Видимо, сегодняшний день высосал из него все силы и эмоции, так что теперь Кендалл реагировал одинаково на всё происходящее. Но, наверное, ему бы было даже несколько легче, окажись это всё его галлюцинацией…       — Я ждала тебя здесь целую неделю, — сказала Айрис вместо приветствия, близко подойдя к Шмидту. Он странно посмотрел на неё и заметил, что она выглядела как-то по-другому, не так, как раньше. — Сидела вон там, за тем столом, с утра и до самого закрытия кофейни. Знала, что ты здесь рано или поздно появишься.       Он вздохнул, но ничего не сказал. Кендалл чувствовал себя как во сне и совершенно не знал, что нужно было сказать и как себя повести. И правда — что он должен был сказать этой девушке?       — Сначала я, конечно, планировала навестить тебя в отеле, но когда приехала и увидела на его месте только груду пепла… Я не знала, что и думать. Честно говоря, с каждым днём, сидя здесь, я всё больше и больше отчаивалась… Уже не думала снова увидеть тебя.       — Я тоже, — только и вставил Шмидт.       Айрис поджала губы и отвела взгляд. Весь её вид говорил о том, что она чувствовала себя виноватой.       — Кендалл, я знаю, что всё вышло слишком глупо, — начала девушка, качая головой, — знаю, что ты возненавидел меня за то моё решение, знаю, что ты расстался со мной таким отвратительным способом намеренно, чтобы я тоже возненавидела тебя… Но мои чувства к тебе нисколько не изменились за эти несколько недель. Я поняла, что моё сердце не позволит мне навсегда от тебя отдалиться, и вот поэтому я здесь.       Шмидт потёр уставшие глаза. Наверное, ему тоже нужно было бы сказать, что его чувства к ней не изменились (а это действительно было так), но он почему-то не мог. Он чувствовал усталость, которая мешала ему нормально говорить и даже думать.       — Твои планы на двадцать четвёртое февраля, — наконец заговорил Кендалл, и у Айрис потухли глаза, когда она поняла, на какую тему он выводил разговор, — они не осуществились?       Девушка облизнула губы и немного помолчала.       — Кендалл, я должна тебе кое-что сказать, — тихо произнесла она. — Я… боже, я чувствую себя идиоткой. Да, я сказала тебе, что запланировала собственную смерть на двадцать четвёртое февраля, но… я говорила о смерти метафорически.       Шмидт посмотрел на неё, и в его взгляде она прочитала сомнение, упрёк, недоумение и удивление — всё это вместе. Однако трудно сказать, что именно он почувствовал в тот момент. Скорее всего, сердце парня наполнилось сожалением.       — Я просто хотела уехать, — ещё тише добавила Айрис, видя, какое впечатление производили на парня её слова, и всё больше чувствуя собственную вину, — хотела поселиться где-нибудь вдалеке от Лос-Анджелеса и начать новую жизнь. Прости, что не сказала тебе раньше, это было невероятно глупо и эгоистично с моей стороны…       Кендаллу принесли кофе. Он взял поддон и, ни слова не говоря, ушёл от стойки выдачи заказа. Айрис удивлённо посмотрела ему вслед. Это что, всё? Разговор окончен?       Шмидт почти дошёл до выхода, но повернул у самых дверей и сел за свободный столик. Девушка, слабо улыбнувшись, подошла к нему и тоже села.       — Так ты осуществила свои планы или нет? — снова задал свой вопрос Кендалл.       — Да. Я пробыла несколько дней в Ванкувере, но потом поняла, что ты не идёшь у меня из головы. Вообще. Я поняла, что должна принести в жертву собственные планы и желания, если хочу быть рядом с тобой.       Он поднял на неё затуманенные глаза.       — Ты этого правда хочешь?       — Очень, Кендалл. Очень. — Айрис с сожалением подняла брови, заметив его молчание, и добавила: — О, я ни минуты не думала, что ты этого не хочешь… Извини. Я должна была понять.       Она поднялась, и Шмидт тоже рывком встал на ноги.       — Нет, не уходи, Айрис, — попросил он, хотя лицо его не выразило никаких новых эмоций. — Это ты меня извини, просто… я сейчас сам не свой, не могу ни о чём думать…       — Что-то случилось?       — Да. Сегодня я потерял сразу двух своих лучших друзей.       Айрис прикрыла рот рукой от ужаса и ближе подошла к Кендаллу. Она внимательно посмотрела на него, как бы изучая его состояние, и затем крепко обняла.       — Можешь рассказать мне о них, если хочешь, — прошептала девушка, чувствуя, как сильно колотится её сердце. — Понимаю, что тебе сейчас не просто, и, скорее всего, ты не нуждаешься ни в чьей компании… Но я хочу, чтобы ты мог говорить со мной, как с собой. Я искренне надеюсь, что тебе станет легче.       Шмидт тоже обнял девушку и крепко зажмурился. Весь день он утешал кого-то другого, а теперь утешали его. Это было приятно и заставляло его чувствовать себя не одиноким, нужным. Оставалось только понять: хотел ли он говорить о Джеймсе? Ведь о Ребекке он никому не говорил ни слова на протяжении целого года…       — Да, — быстро решил Кендалл, покивав, — я очень нуждаюсь сейчас в ком-то, кто не будет рыдать при упоминании мной имени Джеймса. Пожалуйста, давай уйдём отсюда куда-нибудь…       Айрис улыбнулась с искренностью и теплотой. Он был нужен ей. Она была нужна ему.       — Идём, Кендалл. С тобой — куда угодно.       Ванесса и Гарольд Ремиговски завтракали.       Она сидела напротив мужа, сложив ладони на округлившимся животе, и пристально смотрела на него. Гарольд же, словно не замечая на себе напряжённого взгляда, спокойно пил кофе и попутно читал газету.       — Довольно, Гарольд, — не выдержала девушка, ударив ладонями по столу, — перестань уже делать это!       — Что именно? — удивился мужчина, с искренним недоумением взглянув на жену. — Пить кофе за чтением газеты или читать газету за завтраком?       Ванесса с ненавистью сузила глаза и покачала головой.       — Ты ведь сам прекрасно знаешь, что я имею в виду совсем другое.       Ремиговски с усмешкой приподнял брови.       — Нет, дорогая, не знаю, — ответил он, листнув газету. — В последнее время твоё настроение так быстро меняется, что я не успеваю замечать, что именно делаю не так в твоём понимании.       Несса провела рукой по лбу и, замолчав, отвернулась. Она собиралась начать с мужем, возможно, самый важный разговор в их семейной жизни, а он усмехается и пытается шутить! Ну, ничего. Он за это ещё поплатится.       — Ладно, тогда вот тебе самый толстый намёк, — продолжила девушка, по-прежнему не глядя на супруга. — Перестань уже вести эту глупую и бессмысленную охоту на Логана. Ты этим ничего не добьёшься.       Гарольда, признаться, сильно удивила прямота, с которой Несса всё это высказала. Он даже отложил в сторону газету и снял очки. Глаза мужчины вспыхнули; в них читалось надменное самодовольство.       — Почему же ты решила, что я ничего этим не добьюсь? — поинтересовался он, тоже решив говорить на прямоту.       — Потому что всем до одного кажется очевидным, что Логан не делал того, в чём ты его обвиняешь. Это слишком глупо, слишком очевидно, слишком абсурдно. Даже если ты добьёшься того, что его схватят и осудят, общественность будет на его стороне, а твоя репутация будет сильно подмочена.       Ремиговски со злостью нахмурился.       — По-моему, — продолжил мужчина, — во всей этой истории очевидно только одно: наркотики нашли в его спальне, а не в моей.       — Но в твоём доме.       — Да, я же не виноват, что пригрел змею на груди.       — Господи, да ты сам себя разве не слышишь? — повысила голос Ванесса, одним взглядом метая в мужа молнии. — Это же полный бред! Ты лжёшь всем вокруг и пытаешься даже самого себя убедить, что это правда. Тебе лечиться нужно, Гарольд.       — Муж и жена — одна сатана. Тебе тоже не повредил бы хороший специалист, Ванесса.       Она безумно улыбнулась Гарольду, как бы подтверждая его слова.       — Сделай публичное признание, — не отступала девушка, — скажи, что произошла ошибка и Логан ни в чём не виноват.       — Смешная девчонка, — улыбнулся в ответ мужчина, но голос его прозвучал страшно, — решила, что можешь мной командовать? И с какой такой радости я должен отступить от своих намерений?       — А с такой. Если ты не откажешься от своих обвинений, то я заберусь на лестничный пролёт и сброшусь с него на пол, вниз животом.       Сначала в глазах Ремиговски промелькнуло нечто такое, что можно было бы сравнить со страхом, но это было лишь мгновение. Он засмеялся и махнул рукой.       — Перестань, Ванесса, это лишь пустые угрозы…       — Совсем не пустые! Ты не понимаешь, что его сломанная жизнь означает и мою сломанную жизнь!       — Не драматизируй. Ты преувеличиваешь роль этого засранца в твоей жизни.       — Да что ты можешь знать о настоящей взаимной любви? Ты ни разу не испытывал этого сладостного чувства, и никогда не испытаешь!       Гарольд со злостью сжал под столом кулаки.       — Может, это для тебя и новость, — продолжала Ванесса, видя, что сопернику нечего возразить, — но я безнадёжно и отчаянно люблю Логана уже несколько лет. Всегда любила. И ни на секунду не переставала.       Это ужалило его под самое сердце, и Ремиговски, если бы мог, завыл бы волком от этой боли. Но он решил отомстить по-иному.       — Не новость, — сквозь зубы ответил он, всё суровее хмуря брови. — А хочешь знать, что ещё для меня больше не новость? Не новость, что ты изменила мне с ним в первый же день нашей совместной жизни. Что ты сбегала к нему и при этом врала мне, что ходишь в бассейн. Что ты посылала ему записки, с одной из которых тебе даже помог мой брат, и вы встречались с ним в отеле «Гордон Джонсон». Что однажды вы трахались в автомобиле, на котором тебя обычно возят, а ещё один раз — в моей собственной кухне, уже после того, как я нанял его поваром. Что вы практически каждую ночь уединялись в беседке и пили вино из моего погреба. Что ты публично призналась ему в любви в день своего рождения и станцевала с ним медленный танец на сцене. Что вы много раз целовались, наивно полагая, что я этого не вижу. И, в довершение всего, что ты перепихнулась со своим массажистом, которого после этого попросила уволить. Ну что, впечатляет?       Ванесса смотрела на него круглыми испуганными глазами и не знала, что ответить. Это заставило Гарольда победно улыбнуться.       — После всего этого ты считаешь, — продолжил он, — что у меня нет повода ненавидеть его? Что моё желание сломать ему жизнь не имеет под собой основания?       — Ломай мою жизнь, — вполголоса произнесла девушка, коснувшись рукой своей груди, — это же я виновата, во всём моя вина. А его оставь в покое. Пожалуйста, Гарольд, оставь его в покое.       — Уже слишком поздно просить об этом, — выговорил мужчина тоном, не терпящим возражений. — Тем более я не могу взять и оставить это безнаказанным, он тоже виноват, и сильно виноват. А твою жизнь я ломать не могу, да и не в праве делать это: всё-таки ты носишь моего ребёнка под сердцем.       — Я убью этого ребёнка, если ты не сделаешь того, о чём я прошу! — закричала Ванесса, рывком поднявшись на ноги и уронив стул.       — Я уже довольно долго живу с тобой под одной крышей, чтобы научиться раскусывать твою ложь. И блеф, кстати, тоже. Я слишком долго позволял тебе себя обманывать, слишком долго позволял собой управлять. Но теперь это в прошлом. Настала пора отомстить ему за всё, и я ни за что не отступлюсь. А если моё оружие, направленное на моего врага, заденет и тебя тоже, так что ж? Видимо, так и должно было случиться. Тебе мне тоже есть, за что мстить.       Девушка сжала зубы со злостью и начала медленно двигаться к выходу, при этом не сводя с мужа пристального ненавидящего взгляда.       — Смотри, как бы это не задело и тебя тоже, — предостерегающе произнесла она, выходя из столовой.       На следующее утро город облетело известие, что «опасный преступник» был найден в пригороде Юмы, штат Аризона, и незамедлительно подвергся аресту. Судебное заседание по его делу было назначено на десятое мая.       Ванесса узнала об этом благодаря Интернету и почувствовала, как сердце её упало. По телу пробежала крупная дрожь, всё внутри сжалось в один тугой комок и замерло где-то в области живота. Девушка прижала ладонь ко рту и проплакала всё утро, не желая верить, что это происходило с её Логаном. Она не могла представить, как он себя чувствовал, и, конечно, не могла даже предположить, что будет с ним дальше, что будет с ними дальше. Не должно ведь всё вот так закончиться, не должно!       В отчаянии девушка снова пошла к мужу и даже осмелилась зайти к нему в кабинет (без стука, как обычно). Она бросила телефон с открытой вкладкой новостей ему на стол и уставилась на мужчину заплаканными глазами.       — До десятого мая, — произнесла Ванесса срывающимся голосом, — сделай что-нибудь до десятого мая, прошу тебя, умоляю тебя, заклинаю тебя! Будь милосердным, Гарольд, прости его и оставь его в покое! Пожалуйста!       Ремиговски смерил телефон высокомерным взглядом и с некоторой брезгливостью отодвинул его от себя.       — Ни один из вас не был милосердным по отношению ко мне, — спокойным тоном проговорил он, — и я намерен поступить так же.       — Не хочешь его пожалеть, тогда пожалей хотя бы своего ребёнка! Я ведь изведу себя постоянными волнениями, истериками и мыслями о приближающемся суде! Разве ребёнок заслужил такой участи? За что ты обрекаешь на страдания ещё и его?       — Хватит давить на моё отцовское чувство, — покачал головой мужчина, не меняя невозмутимого тона, — это не поможет, моя дорогая Ванесса. Уже ничего не поможет, разве ты не понимаешь? Он уже арестован. Для него дверь в старую свободную жизнь навсегда захлопнулась.       Ванесса зарычала, выражая этим своё бессилие и несогласие, и почти бегом покинула кабинет мужа, позабыв даже об оставленном мобильном.       Десятого мая состоялось слушание по делу «опасного преступника», и суд (так как сам подсудимый не изъявил желания, чтобы его дело было рассмотрено судом присяжных заседателей) постановил признать подсудимого виновным в совершённом преступлении и приговорить его к семи годам лишения свободы без возможности досрочного освобождения. Постановление было приведено в действие на следующий же день, то есть одиннадцатого мая.       Весь день десятого числа супруги Ремиговски не разговаривали друг с другом. Гарольд, пытавшийся начать разговор, каждый раз терпел поражение: Ванесса делала вид, что его вообще не существовало. Мужчина вздыхал, но не спешил окончательно сдаваться. Всё-таки его супруга переживала не лучшие мгновения своей жизни, а потому ей необходимо было немного времени для того, чтобы свыкнуться со своим новым положением и принять его. Рано или поздно (возможно, только через несколько лет) она поймёт, что это пошло их семье на пользу и, пусть только мысленно, но простит Гарольда за это.       Одиннадцатого мая Ремиговски поднялся с постели рано и, как и вчера, позавтракал в полном одиночестве. Он знал, что сегодняшний день — первый день семилетнего заключения Логана, и эти семь лет должны стать худшими в жизни бедолаги. Победа, одержанная над врагом, должна бы была порадовать Гарольда, однако он, как ни странно, не чувствовал восторга. Не то, чтобы он был не рад, но в то же время радости не было никакой. Не было даже сладкого чувства удовлетворения. Как-то всё оказалось неинтересно и даже… просто.       Тратить много времени на завтрак было неразумно, ведь впереди его ждало много работы. Гарольд велел отнести не допитый им кофе в кабинет и, на ходу листая бумаги, сам направился к своему рабочему месту. Внимательно вчитываясь в мелкие буквы договора, мужчина открыл дверь кабинета и не глядя сделал несколько шагов по направлению к столу, как вдруг почувствовал, что его лица коснулось что-то мягкое, почти неосязаемое. Это была какая-то белая ткань: Ремиговски уткнулся в неё носом и теперь не видел вокруг себя ничего, кроме этого огромного белого пятна.       Ничего не понимая, мужчина сделал несколько шагов назад и рассеянно выронил бумаги, которые до этого держал в руках. Белая ткань, до этого коснувшаяся его лица, оказалась тканью свадебного платья. Это была Ванесса. Она висела под самым потолком.       Гарольд пятился назад до тех пор, пока не прижался к стене. Занавески в кабинете были плотно задёрнуты, а на голой стене, прямо над диваном, губной помадой была выведена пугающая надпись: «Хоть бы ты никогда этого не забыл». Рядом были пририсованы сердца, разорванные пополам: одно большое и одно маленькое.       Мужчина перевёл затуманенный взгляд на жену. Круглый животик весьма странно выглядел под свадебным платьем. Он видел её в этом платье дважды за жизнь: в день, когда стал самым счастливым человеком, и в день, когда стал самым несчастным человеком на планете. Ноги вдовца подкосились, и он тяжело рухнул на пол. Глаза его лихорадочно бегали, перепрыгивая с надписи на платье, с платья — на надпись. Наконец нервы не выдержали. Гарольд с болью впился пальцами в свои волосы и завыл, что было мочи.       На леденящий душу крик сбежался персонал. Заходя в кабинет и видя, что здесь произошло, они ахали и в ужасе отходили назад. Одна горничная даже лишилась чувств, только переступив порог кабинета.       В одно мгновение Ремиговски словно опомнился. Он испуганно посмотрел на сбежавшийся персонал (некоторые из них, кажется, пытались ему что-то говорить, но он не слушал) и с быстротой поднялся на ноги.       — Вон, — скомандовал он властным голосом, выталкивая за дверь тех, кто успел войти, — вон! Пошли все к чёрту отсюда!       Оставшись с женой наедине, мужчина не без труда снял её и сел вместе с ней на пол. Он обнимал начавшее коченеть тело на протяжении нескольких часов, причём в продолжение этого времени Гарольд не издал ни единого звука и не уронил ни единой слезинки. Он только покачивался из стороны в сторону и ни на мгновение не ослаблял своих объятий.       Уже далеко за полдень Ремиговски выпустил жену из объятий и, подойдя к столу, позвонил в скорую. После этого он вышел из кабинета в коридор, где мужчину преданно и терпеливо ждали его работники.       Когда он вышел, персонал беззвучно ахнул.       Волосы на голове Гарольда были совершенно седыми.