Карусель кружит без остановок...

      Людям свойственно обманываться. Говорить неправду, будучи уверенными в истинности своих утверждений.       Можно хотеть, но желаемое не всегда осуществимо.              Как-то уж все гладко складывалось, Кэл никогда не верил в такие случайности. Произошло именно то, чего больше всего он опасался: надежда на безболезненное возвращение той лёгкости в общении, что была между ними раньше, таяла с каждым шагом.       Пока Кэл и Джиллиан шли к машине, солнце скрылось за тучей, подул неприятный, по-настоящему осенний, пробирающий до костей ветер. Закружил последнюю пожухлую листву, бросил под ноги мелкий мусор, заставил поёжиться и ускорить шаг. Забросив сумку Фостер в багажник, Кэл открыл дверцу и дождался, пока Джиллиан заберётся в машину. Прежде чем сесть за руль, трижды глубоко вздохнул, скрипнув зубами, и, растянув губы в улыбке, плюхнулся на сиденье.       Сомнения рассеялись безвозвратно: от того невесомого, воздушного чувства радости, что они испытали при встрече в саду, почти ничего не осталось.       Стоило им только оказаться наедине в замкнутом пространстве автомобильного салона, они сразу ощутили неловкость. Дверные замки щёлкнули почти одновременно, Джиллиан и Кэл посмотрели друг на друга и тут же разорвали зрительный контакт. Между ними повисло напряжённое молчание, и каждый испытал то чувство неопределённости, когда не знаешь, что сказать, как улыбнуться, и оно лишь усугубилось, когда они переступили порог дома, где совсем недавно были счастливы. И беспечны! И слепы!              Так и не обменявшись ни единым словом, они стояли в прихожей и не подозревали, что каждый думал об одном и том же — о последнем утре прошлой жизни.        Они втроём сидели на кухне. Пахло свежесваренным кофе и шоколадными вафлями. Кэл привычно вёл воспитательную беседу с Эмили, та лишь лениво отмахивалась, прихлёбывая кофе и не отводя взгляда от смартфона, корчила забавные рожицы, дразня отца. Джиллиан с тёплой улыбкой наблюдала за этой милой семейной сценкой. Им было хорошо вместе и спокойно.       Кэл в тот день уехал первым, ему надо было спешить на встречу в мэрии. Эмили чмокнула его в щеку и посоветовала быть паинькой. Джилл поправила воротник рубашки, провела ладонями по груди и коснулась губами его губ. Он помнил запах её духов и вкус губ: апельсин и шоколад. Он ещё недовольно скривился и фыркнул, а Джиллиан иронично приподняла бровь, как-то озорно рассмеялась и тут же совершенно серьёзно пожелала удачи. Кэл помнил, как шёл к машине, как оглянулся, как помахал на прощанье и погрозил кулаком Эмили, высунувшей язык. Чуть позже Джиллиан должна была отвезти Эмили на подготовительные курсы. Тогда у Кэла ещё оставались хоть и шаткие, но вполне осуществимые мечты не разлучаться с Эмили, ведь его упрямица дочь ещё так и не решила окончательно, где хочет дальше постигать азы науки, и Кэл не терял надежду, что победит Джорджтаун, а не Беркли. Ещё он очень надеялся, что Джиллиан, оставшись наедине с Эмили, в своей ненавязчивой манере прочистит мозги девчонке, и та откажется от бредовой идеи учиться на Западном побережье.              Может, они все же поторопились? Проходят месяцы и даже годы, пока человек ставший жертвой насилия, приходит окончательно в себя и может вернуться к нормальной жизни. Жуткое испытание, что довелось пережить Джиллиан, вот так просто, по одному лишь желанию не забыть. Не перелистнуть страницу, оставив в прошлом боль, страх, отчаяние. Не получится стереть из памяти и начать жить с чистого листа. По мнению её психотерапевта, Фостер очень быстро адаптировалась после случившегося. Она уже прошла стадии отрицания, гнева, депрессии, и желание вернуться домой доказывало, что пришло время принятия, и теперь очень многое зависело от того, сумеют ли они с Кэлом нащупать нужные интонации в общении.        Кэл, как натура нетерпеливая, чувствовал себя зажатым в тиски. Он не выносил ходить кругами, выжидать, присматриваться. Он, как нос ледокола, крушащий паковый лёд, врезался в человека, вгрызался в его душу, потрошил и получал необходимое. Но в данной ситуации его особый талант был бесполезен, а он сам ощущал гнетущее бессилие. И пакостное, сводящее с ума чувство вины.       Фостер всегда очень хорошо чувствовала его настроение.        — Ты не виноват, — первое, что сказала Джиллиан, когда молчание было готово превратиться в пытку. — Не виноват. Мы оказались слишком самонадеянными. Неосторожными. Ты сам говорил: чем ближе тебе человек, чем больше ты проводишь с ним времени, тем сложнее его читать. А мы проявили небрежность, и зло оказалось в опасной близости, — горькая, даже ядовитая усмешка искривила её губы. — Меня подвела вера в людей. За что я и поплатилась.       Кэл поёжился. Слова Фостер, правдивые и жестокие, ранили, и пугала безжалостная критичность по отношению к самой себе.       Он попытался что-то ответить, но Фостер жестом остановила его, отвела взгляд и попросила тихим, но твёрдым голосом:        — Не надо. Помолчи. Не сейчас. — Переведя дыхание, добавила: — И это всё, что я хотела сказать о случившемся. Мне ещё тяжело и больно. Я не готова обсуждать с тобой… — она запнулась, сглотнула и, прикусив нижнюю губу, покачала головой. — Все ещё слишком близко. Извини.              Каждый шаг сближения давался им тяжко и почти всегда вызывал мучительно болезненные воспоминания о том, как все было легко и понятно раньше. Они все ещё чувствовали себя не особо уютно, оставаясь наедине, сдерживая свои чувства и желания.              Когда Фостер не могла его видеть, Кэл украдкой наблюдал за ней. И его пугало дежурное выражение её лица: безмятежное и немного отстранённое. Она сохраняла его, даже оставаясь наедине с ним. Кэл догадывался, что эта безмятежность порождена приятием реальности, а не внутренним покоем. Насколько она внутренне напряжена и сколь узким стало её личное пространство, говорил один характерный факт. Первое, что сделала Фостер, войдя в свой кабинет, — опустила жалюзи, пылившиеся под потолком с первого дня после переезда в новый офис. Стеклянная стена, отделявшая кабинет от коридора, перестала быть прозрачной. Фостер только так могла себя чувствовать защищённой.        Кэл редко прислушивался к чужим советам и, уж тем более, никогда не следовал им, какими бы правильными эти советы не выглядели. Но слова Сары — её пожелание «попридержать характер», — занозой застряли в его мозгу.       Он пытался, ломал себя, очень старался быть мягким и покладистым. Нежным и заботливым. Терпеливым.       Но взбунтовалась сама Джиллиан. Приблизительно через неделю после её возвращения домой во время завтрака она с грохотом поставила на стол недопитую чашку кофе и, сердито прищурив глаза, уставилась на Кэла, который только что на её достаточно резкий комментарий, сказанный в его адрес, пролепетал в ответ:        — Конечно, дорогая, — хотя ему смертельно хотелось съязвить и в развёрнутой форме аргументировать, что она ошибается.        — Как я поняла, ты согласен? — в её голосе звучала угроза.        — А почему нет? — проблеял он и развёл руками, по-идиотски хлопая глазами и растягивая губы в глупой улыбочке.        — Потому! — Фостер закатила глаза и стукнула кулаком по столешнице. — Хватит! Если ты не прекратишь потакать мне, сдувать пылинки и обращаться, как с фарфоровой куклой, то я соберу вещи и вернусь к себе домой. Мне надоел этот цирк! Добрый клоун — не твоё амплуа. И сними вот эту благообразную маску с физиономии, она под стать разве что какому-нибудь святоше. И как давно ты сменил свой имидж, дорогой?        — Ну, вообще-то… — начал он как-то невнятно, не зная, как наиболее безболезненно для себя выкрутиться из крайне неудобного положения и не обидеть Джиллиан.        — Даже твоё знаменитое красноречие куда-то испарилось. И вот ещё что! — Она вскочила со стула, сдёрнула со спинки кресла пальто Кэла и, не особо церемонясь, обшарила карманы, выуживая связку ключей. — Машину сегодня поведу я. И прошу ещё раз, сотри вот это выражение с лица.       Он преградил ей дорогу, не давая пройти к дверям. Без каблуков она была с ним почти одного роста, и их яростные взгляды схлестнулись в молчаливом противоречии. Кэл удерживал её взгляд до тех пор, пока не почувствовал, что она готова уступить, и тогда, чуть подавшись вперёд, он, почти касаясь губами её лица, потребовал:        — Верни ключи. Ты же умная девочка, Джилл, и знаешь, что этот номер со мной не прокатит.        — Прекрати опекать меня.       Она толкнула его обеими руками в грудь, вздохнула и, не скрывая досады, вложила ключи в раскрытую ладонь Кэла.       — Так-то лучше, дорогая, — произнёс он с покровительственно-снисходительной ухмылкой.        — Неужели? Я снова вижу доктора Лайтмана? Не верю, что ты был настолько глуп, и не понимал? Твоё фальшивое миролюбие меня убивает. Неужели тебе не хватило ума понять, что, общаясь со мной, как с неизлечимо больной, делаешь только хуже? Заставляешь ощущать какой-то ущербной. Кэл, будь собой. Правда, мне не по себе от того, что ты ведёшь себя, как святоша. И, — она огорчённо покачала головой, — главное, у тебя отвратительно это получается. Я не знаю, чего от тебя ожидать в следующую минуту. И как реагировать на абсолютно не твою кротость.        — Как мне это нравится! — Кэл с облегчением выдохнул и растянул губы в улыбке, глядя на раскрасневшиеся щеки и горящие глаза Джиллиан. — Ты такая красивая, когда злишься.        — Заткнись.        — А дальше по сценарию должно прозвучать «Ты несносен, Кэл»!       Он откровенно смеялся и издевался. И заслуженно получил кулаком под рёбра.        — Я тебя ненавижу.        — Не верю.       Этот микро-конфликт внезапно пошёл им на пользу. Испарились из их отношений настороженная вежливость и неловкость, от которых им никак не удавалось избавиться. Чуть позже, уже в офисе, они, обсуждая выбор нового дела, пререкались с позабытым наслаждением, отстаивая каждый своё мнение. Джиллиан расхаживала по кабинету, энергично жестикулировала, закатывала глаза и неодобрительно фыркала, выслушивая доводы Кэла. Он, развалившись в кресле, забросив ноги на стол, то откидывался назад, рискуя загреметь на пол, то пренебрежительно разводил руками, корчил брезгливые рожи и откровенно пялился на ноги Фостер. Отказывался наотрез, считая ниже своего достоинства копаться в грязном белье даже за самый баснословный гонорар.       Они поужинали в уютном семейном ресторанчике с немецкой кухней. Прихлёбывая из стеклянной масс-кружки светлое пиво, Кэл, как выразилась бы сейчас Эмили, тащился и балдел, наблюдая за Фостер. Она с аппетитом уплетала тушёную капусту с баварскими колбасками. Дьявольски соблазнительно облизывала губы и довольно щурилась, отправляя в рот щедрые порции.        — Прекрати изучать меня, — невнятно пробормотала Джиллиан, жадно запивая острую еду безалкогольным сидром. — Мне приходится есть за двоих.        — Десерт закажешь?       С лица Кэла не сходила довольная усмешка.        — Боюсь, не влезет, — огорчённо покачала головой Джиллиан, поглядывая на витрину, заставленную чем-то безобразно красивым с обилием крема и прочей кондитерской гадости, в которой Кэл не разбирался.        — Попросим завернуть с собой.       И, не дождавшись согласия Джиллиан, поманил к себе дородную официантку, явную любительницу пива, колбасок и сладостей. Та с уважением покачала головой, одобрив выбор Фостер, и вместе со счётом принесла увесистую картонную коробку, перевязанную ленточкой.       Пока Кэл расплачивался, Джиллиан хотела заглянуть внутрь, но он удержал её руку, схватив за запястье и придвинув коробку к себе.       — Это твой завтрак, дорогая. — Он принюхался, сморщил нос. — И как тебя только не тошнит от сладкого.       — Кому что, — парировала она. — И как только можно выхлебать столько пива. — Фостер щёлкнула по опустевшей кружке и как-то особенно дразняще рассмеялась. От чего Кэла бросило в жар.              — Ты пил, — остановила она его, когда Кэл хотел сесть в машину. — И в моем положении полезно гулять пешком.       Оставшийся путь до дома они проделали в молчании, неторопливым шагом, держась за руки. С неба сыпал первый, ещё робкий снег, тая под ногами и оседая прохладными каплями на волосах и лицах. И молчание больше не казалось неловким и не разделяло их. Им просто было хорошо вместе. В тишине.       А ночью они спали вместе. Спали во все тех смыслах, которые придают люди этому слову.       Неделя вежливого равнодушия, когда они ложились в постель, каждый на свою сторону, и желали друг другу спокойной ночи, закончила своё существование.       Прошлое не вернулось. У них стало получаться жить по-новому        — Как же я соскучился по тебе, — шептал Кэл.        — Я тоже.        — Тебе хорошо?        — А ты сомневаешься?       Он тихо удовлетворённо засмеялся. И, повернувшись на спину, привлёк её к себе, целуя в макушку, зарываясь лицом в пушистые, пахнувшие солнцем и летом волосы.       Джиллиан заснула, прижавшись щекой к его груди, а Кэл ещё долго не смыкал глаз, оберегая её сон. Не дай бог, к ней вернутся ночные кошмары, о которых ему поведала Сара. Кэл хорошо помнил тот момент, когда она, отличающаяся сдержанностью и даже холодностью в общении с ним, сорвалась, и её дрожащий от испуга голос, тёмные от переживаний глаза и слова: «Она так страшно кричит во сне и плачет. И не подпускает к себе.»               Открыв глаза, Кэл обнаружил Джиллиан сидящей у окна. Она, закутавшись в махровый халат, устроилась в кресле и смотрела на улицу. Больше всего на свете ему хотелось уберечь её от всяких жутких дум. Прошедшая ночь показала обоим, как отчаянно они хотели друг друга, как глубока их любовь. Они просто не выживут поодиночке.        — Ты прожжёшь мне в спине дыру взглядом.       Наконец Джиллиан повернулась к нему, на её губах дрожала лёгкая неуверенная улыбка.        — Что-то случилось? С тобой все в порядке? — вопрос сам по себе слетел с языка.       Джиллиан покачала головой, и он рассмотрел то выражение, которое таилось в линии её приоткрытых губ, подбородка, изгибе бровей, плеч и спины. Она была спокойна и расслаблена. Удовлетворена.        — Сейчас в полном.       Сказанное тихим задумчивым тоном «сейчас» моментально насторожило Кэла, и он чуть подался к ней, вглядываясь.       Она встала и, плотнее запахнув в халат, спрятала подборок в пушистом воротнике, смотря мимо Кэла в стену.        — Он не насиловал меня. В том смысле, — она глубоко и прерывисто вздохнула, не давая пролиться близким слезам. — Он просто был не способен трахаться, как нормальные люди.       Её лицо брезгливо исказилось, и Джиллиан стиснула в кулаках ворот халата.        — Ему нравилось душить меня. И особое удовольствие доставляло смотреть мне в глаза, наблюдая за тем, как он выдавливает из меня жизнь.       Она тряхнула головой, отгоняя болезненные воспоминания. Кэл ожидал увидеть на её лице эмоцию боли, но всё, что рассмотрел, — лишь усталость, усилившую его чувство вины. Он сделал множество глупостей в своей жизни. Действительно, ужасно глупых, дурных и неправильных вещей. Но он никогда о них не сожалел, не считал себя ответственным за то, что где-то что-то пошло не так. Но за то, что случилось с Фостер, он по-прежнему винил себя. История не терпит сослагательного наклонения, но грёбанное "если" не давало ему покоя. Если бы он…        — Страх. Меня постоянно преследовал страх, что он подберётся к вам с Эмили, если… — она закрыла лицо руками и сдавленно проговорила: — Это было так мерзко и унизительно. Так…        Джиллиан, присев на постель, забралась под одеяло. Кэл обнял её, прижимая к себе как можно теснее, погладил по волосам, она ответно прижалась к нему, словно ища защиты.        — Все в прошлом, девочка моя. Прости.       Кэл опустил ладонь на её округлившийся живот, ощущая, как тот поднимается и опадает от дыхания. На секунду его мысли вернулись к тем дням и ночам, когда понятие о её смерти не было надуманным, её просто сейчас могло не быть рядом с ним. Его передёрнуло и слегка зазнобило, несмотря на тепло в спальне.        — После всего этого, — она всхлипнула, потёрлась щекой о плечо Кэла, — я боялась засыпать. И не потому, что меня мучили кошмары. Меня пугала одна мысль. Мысль о том, что, уснув, я снова проснусь в той комнате.        — Это больше не повторится, — полностью убеждённый в правоте своих слов, едва слышно проговорил Кэл ей на ухо.       Откровенность её слов говорила о многом. Кэл слишком хорошо её знал. Даже в самые интимные моменты вроде этого и когда она нуждалась в его близости, желая ощущать рядом, оставалось множество вещей, которые она не могла ему поведать. Особенно, если дело касалось её личных переживаний.        — Когда ты рядом, я спокойна. И так будет всегда.       Но Джиллиан ошибалась. Её беды только начинались.              

За неделю до Рождества.

             Фостер загорелась идеей устроить рождественскую вечеринку для сотрудников «ЛайтманГрупп». На такой подвиг, как протанцевать вокруг ёлочки тур вальса, скрепя сердце, Лайтман ещё мог бы подписаться. Под чашку виски ему удалось бы выдержать пару часов в «крутой» компании. Но, всё равно не удержавшись, высказал своё неодобрение.        — Я могу отнести эту бредовую идею на шалящие гормоны, — взбеленился, Кэл, готовый сожрать взглядом сияющую Фостер.        — Гормоны к этому не имеют никакого отношения, — Джиллиан отмахнулась, причмокнула и блаженно прищурилась. — Рождество — сказочный праздник. Дарить подарки — это восхитительное занятие. А выбирать — просто ммм… море удовольствия.        — Без меня! — отрезал Кэл. — Нет более глупого занятия.       Ему хватило одного краткого взгляда, чтобы понять: Фостер собирается затеять нечто грандиозное.        — В твои планы случайно не входит пригласить настоящего Санту? — слово «настоящего» Кэл произнёс с брезгливым сарказмом, заранее ощущая лёгкую тошноту и желание заныкаться куда-нибудь подальше от этого шуршащего и блестящего безумия.        — Случайно входит, — лучезарно улыбнулась Фостер. — Костюм можно взять напрокат, а с ролью доброго дедушки ты справишься замечательно.        — О-о-о… — выдохнул Лайтман, мгновенно онемев и обалдело пялясь в смеющееся лицо Фостер, не в силах понять, шутит она, издевается или и вправду задумала обрядить его чучелом с белой бородой в красном кафтане. — Пффф… — дар речи и не собирался возвращаться к нему.       Прижав к губам кончики пальцев, Фостер давилась смехом и, наконец не выдержав, расхохоталась в голос, стирая с уголков глаз выступившие слезинки.        — Успокойся. Я просто решила немного пофантазировать.        — Чудные у тебя шуточки, — хрипло проворчал Кэл, выбираясь из-за стола.        — Эй! Далеко это ты собрался, любимый? У меня сейчас, — она изящным жестом отогнула манжет блузки и глянула на часы, украшавшие запястье, — запланирована поездка в торговый центр. Надо выбрать подарки.       Кэл замер на месте, мотая головой, не дойдя до спасительной двери двух шагов, понимая, что удрать не получится. Фостер стояла позади него, он услышал шелест её одежды, она подошла вплотную. Тела соприкоснулись, её пальцы, щекоча кожу, пробежались по его шее вдоль линии волос, затем она потянула его за воротник, вынуждая повернуться к себе, и их лица оказались в критической близости. Кэл чувствовал её тёплое дыхание, мучительно пытаясь сообразить, чего же она хочет.        — Что? — пробормотал он.        — Есть очень простое решение, знаешь, — мягко сказала она. Она была так близко, что он мог ощущать каждый изгиб её тела. Слишком близко для того, чтобы сосредоточиться на её словах, вникнуть в их смысл.        — Дай мне ключи. Ты не позволяешь мне садиться руль. Я не больная, а беременная. И я сама себе удивляюсь, что так безропотно подчиняюсь твоей глупой прихоти.        — Мне нравится работать твоим личным водителем, — он нахально ухмыльнулся. — И по моим ощущениям, дорогая, тебя такой расклад вещей устраивал до сегодняшнего дня.       Она разорвала телесный контакт и, чуть сузив глаза, смотрела поверх его плеча, ожидая решения Кэла.       Фостер умела выглядеть невозмутимой и, казалось, пропускала мимо ушей его недовольное ворчание. Но Кэл мог поклясться, что её спокойствие напускное: она от души веселилась и издевалась над ним, зная о его «нежной» любви к праздничной мишуре.        — Так мы едем или нет? — Она заглянула в сумочку. — Я хочу как можно скорее приступить к выполнению намеченного плана.        — Ты хочешь моей смерти.        — И в мыслях не было, — Джиллиан подмигнула Кэлу и поманила его за собой, направляясь к двери.        — Обратное можешь не доказывать. Ты спишь и видишь, как вбиваешь гвозди в крышку моего гроба.        — Не смешно, — бросила она через плечо.               Одна только мысль о том, что придётся толкаться среди людишек, озабоченных как бы купить дешевле, но больше, вызывало ломоту в зубах и несварение желудка. Кэлу хватило сил только дойти до разукрашенных разноцветными шариками и переливающимися всеми цветами радуги дверей ТЦ. Столкнувшись с третьим за минуту Сантой, оглушённый звоном колокольчика, обсыпанный какой-то шелестящей дрянью с ног до головы Кэл встал, как вкопанный, заявив, что его непременно вывернет наизнанку, если он сделает хотя бы ещё один шаг. А Фостер веселилась от души. Она с ликующим видом оглядывалась по сторонам, со смешком убирала с лица серебристые ёлочные дождинки и игриво сдувала с бумажное конфетти. Она купалась во всей этой рождественской суете и шуме, а её глаза искрились неподдельной радостью и, казалось, ещё немного — и она, раскинув руки, закружится в танце, подхватив под локоток одного из шныряющих мимо них красноносых оленей.        — Я не собираюсь издеваться над тобой, — сжалилась она, махнула рукой, глядя куда-то мимо Кэла. — Думаю, я потрачу на выбор подарков часа два, может три, оставлю их в службе доставки. Затем устрою себе праздник вкуса, немного посижу в кафе и выпью горячего шоколада с вафлями, вызову такси и поеду домой.        — Хороший план, но меня он не устраивает.        — Согласна. Мне нужна машина, и тогда мы перестанем зависеть друг от друга.        — Это не обсуждается. Забудь.        — Твоя излишняя опека раздражает, — внезапно рассердилась Джиллиан. — Я прекрасно могу обходиться без посторонней помощи. Если тебя тошнит от праздничных приготовлений, то не надо таскаться за мной и стонать. Я справлюсь сама. И без машины.        — Ладно, не ворчи. Можешь развлекаться. Я заскочу в офис. Как скупишь весь магазин, звони.              Ему пришлось покривить душой, делая такой выбор. Как можно глубже засунув руки в карманы джинсов, он ссутулился и состроил грустную рожицу. Джиллиан кратко чмокнула его в щеку и нырнула в людской круговорот. Отпускать её в одиночное путешествие по ТЦ не входило в его планы. Какие бы это ни вызывало негативные эмоции, Кэл сумел бы преодолеть собственную неприязнь к предпраздничному бардаку и провести пару-тройку часов в обществе с Джиллиан, но вовремя углядел то, что она, впрочем, и не пыталась скрыть. Язык её тела был вполне красноречив: Фостер не была нужна компания занудливого брюзги, а на лице явно читался вызов: она не собирается уступать и даст отпор, если он вдруг посягнёт на её личную свободу и пожелает сыграть роль хвоста. Циничного и капризного, вредного и въедливого. Она слишком хорошо его знала и не сомневалась, что, поклянись он всем существующим и несуществующим святым хранить молчание, хватит его ненадолго. И своими далеко нелестными замечаниями он испоганит весь кайф от азартной, предпраздничной толкотни у прилавков, которую он сам люто ненавидел. Она так изящно манипулировала его чувствами, поддразнивала, подшучивала, и все лишь для того, чтобы избавиться от его слишком навязчивой опеки. Она не говорила прямо, а Кэл делал вид, что не понимает. Что ж она выбрала очень подходящее время и весомую причину отделаться от него. С момента возвращения Джиллиан домой, они почти все время проводили вместе. Даже разойдясь по своим делам в офисе, Кэл не оставлял её в покое, то и дело суя свой нос в кабинет Фостер. Она хмурилась, сокрушённо качала головой, и он, одарив её одной из своих фирменных улыбочек, исчезал за дверью. Да. Он все ещё боялся выпускать Джиллиан из поля зрения. И сейчас, глядя в спину Фостер, мелькавшую в беспорядочной людской толкотне, боролся с желанием броситься её догонять, пока она не скрылась в толпе. Недолго постояв посреди просторного, запруженного людьми холла, получив несколько тычков и пару «ласковых» слов в свой адрес, Кэл, посыпанный искусственным снегом, отряхнулся, звучно выдохнул и поплёлся к выходу.               Шёл третий час, как Лайтман завалился на свой любимый офисный диван. Пялясь в мобильник в ожидании звонка от Фостер, Кэл тупо перелистывал странички одной из популярных соцсетей, дивясь на человеческую дурость и борясь с дремотой и желанием позвонить Фостер и выяснить, как она там справляется без него. Чертыхнувшись в сто пятый раз, Кэл почесал в сомнении нос и все же решился поболтать с Джиллиан, но не успел. Мобильник в его руках ожил и пропел бодренькую мелодию. Кэл с хрустом потянулся и, увидев высветившееся на экране айфона имя Эмили, расплылся в счастливой ухмылке.        — Привет, солнышко.       Улыбка быстро стекла с его лица.        Любимая дочь сообщила такую новость, что будь Эмили на досягаем расстоянии, он бы, не обращая внимания на её яростное сопротивлении, крепко связал и замуровал в комнате.       Придерживая плечом телефон, Кэл пытался одновременно говорить с Эмили и сунуть руки в рукава пальто. Плохо получалось и то и другое. Эмили дерзила, настаивая на своём, пальто норовило свернуться жгутом на спине, и Кэл в десятый раз промахивался мимо рукава.        — Эмили… Эм!        — …        — Ты что придумала! Нет!        — …        — Ты ещё моя дочь и я имею полное право…        —…        — Дома и только дома. Не может быть и речи о какой-то там Уэзер и ее загородном домике в горах.        —…        — Эмили! Ах, мама согласна. Это, безусловно, веский довод. Но я против.        —…        — Против! И не тараторь с такой скоростью.        —…        — И нет, я не всегда поступаю противоположным образом, чтобы досадить маме.        —…        — Не смей мне противоречить.        —…        — Эмили! Эмили! Не бросай трубку.       Короткие гудки отбоя, словно змеиное жало, впивались в мозг. Кэл нажал на кнопку сброса и мобильный тут же снова затрезвонил.        — Привет! У меня был потрясающий шоппинг. Доедаю трубочку с кремом. Жду, — он почувствовал улыбку в голосе Фостер, и как отпускает тревожное напряжение и даже ослабевает желание высечь маленькую стервочку-дочь.        — Уже еду.       Кэл все же укротил пальто, сунул мобильный в карман пиджака и, выключив свет, выпал в коридор. Размашистым шагом направился к лифту. Разговор с Эмили вывел его из себя, и Кэл дико сожалел, что дочь так далеко, и он не может как прежде контролировать каждый её шаг. Ему никак не удавалось смирится с мыслью, что Эмили выросла и больше не нуждается в его опеке. Что она где-то там, за сотни миль от него, и в большей степени его огорчало не то, что она обрела долгожданную свободу, вырвавшись из-под зоркого взгляда, а что, не приведи господь, что-то случится, и он не сможет сразу прийти на помощь. Защитить свою малышку. Он ненавидел праздники, но предстоящее Рождество было хорошим поводом для встречи с дочерью. И она так бесцеремонно его обломила. Он ещё слышал её рассудительный голос: «Пап, ты что, совсем плохо соображать стал? Ты хочешь, чтобы я приехала к вам с Джиллиан на Рождество? Мама и ее новый муж хотят встретить праздник со мной. Мне, что, теперь разорваться? Если я приеду к вам, обидится мама, а если я поеду к маме, то ты же мне этого никогда не простишь. А Уэзер отличная девчонка. И у неё строгие родители. Так что можешь не переживать. Я буду под присмотром».       Кэл только язвительно хмыкнул, какими могут быть родители, придумавшие дочери такое странное имя, представляя, как будет выглядеть этот «присмотр», отлично зная, на какие уловки готовы пойти самые благовоспитанные дети, лишь бы повеселиться от души и вдалеке от взрослых.              Он не успел выйти из лифта, подал сигнал мобильник, пришло сообщение.       «Вернись в Офис. Знаю, что ты ненавидишь Рождество, но мой подарок не оставит тебя равнодушным. Загляни в электронную почту. Не пожалеешь».               — Дьявольщина, — ругнулся Кэл, сбавляя шаг. Перечитав сообщение, Лайтман раздражённо хмыкнул. Какой-то идиот решил пошутить или ошибся номером. Кэл уже хотел стереть сообщение, но его взгляд остановился на фразе «вернись в офис», и словно откуда-то потянуло ледяным ветерком, навеяв неприятные воспоминания. История с похищением Фостер начиналась именно на этом подземном паркинге. Автор послания наблюдает за ним? Или берет на понт? Кэл медленно обернулся, окидывая взглядом парковку. Обычно пустая в это время стоянка была забита машинами. Народ усердно трудился, подбивая бабки перед рождественским каникулами. Люминесцентные лампы под потолком освещали большое, гулкое помещение ярким, но каким-то потусторонним голубоватым светом. Вдруг один из светильников над головой мигнул и затрещал, Кэл дёрнулся, запрокинул голову, пялясь на потолок и на его глазах светильник погас. Где-то в глубине подземелья заработал двигатель, взвизгнули шины, Лайтман выскочил в центральный проезд, надеясь рассмотреть уезжающую машину, но успел только увидеть, как в темноте полыхнули красным катафоты. Мобильник снова подал сигнал. Новое СМС было коротким.              «Фостер.»               — Какого!.. — гневно вырвалось у Кэла, его голос в тишине парковки прозвучал неожиданно громко. — Какого… — повторил он ещё раз сквозь зубы, ощущая неприятный холодок в желудке.       Он не мог отвести взгляда он мерцающих букв на экране, руку свело, пальцы непроизвольно сжались в кулак, норовя раздавить телефон. Неужели нашёлся какой-то ублюдок, решивший поиграть в новую игру? Кто он и какую цель преследует?       Его раздирало на две части: сесть в машину и рвануть в ТЦ за Фостер, или всё же вернуться в офис и проверить почту — дело максимум пяти минут.       Проклиная все на свете, Кэл ворвался в кабинет, не зажигая света, и, не снимая пальто, плюхнулся в кресло. Рывком, почти сдёрнув его со стола, пододвинул к себе ноутбук. В почтовой программе действительно появилось новое сообщение:              «Лайтман, ты предсказуем. Любопытство тебя обязательно погубит, или не тебя. Возможно не сейчас, но когда-нибудь ты поплатишься за привычку совать свой длинный нос везде, где только можно.»              К электронному письму было прикреплено вложение.              Кэл нервным движением провёл пальцем по тачпаду, открывая файл. Три скана исписанных мелким убористым почерком листочков в клетку. Кэл прокрутил картинку вниз и вернулся назад к началу. Пробежался взглядом по тексту, изумлённо кашлянул и протёр глаза костяшками пальцев. Бред какой-то. Чья-то шутка? Все ещё не конца веря собственным глазам, углубился в чтение, с каждой минутой ощущая, как сильнее леденеет спина от не поддающейся осмыслению гадливости, и совершенно необоснованного ужаса.              19 апреля 1992 года.       Сегодня самый замечательный день моей жизни. САМЫЙ!!! Я случайно встретил ЕЁ. Моего Ангела. Мне сложно усидеть на месте от чувств, бурлящих во мне. Но оно все же случилось. Чудо! И я знаю, как её зовут. Осталось только придумать способ, как заманить её к себе. Черт! Черт! Меня трясёт от предчувствия. Её волосы, лицо, тело… Она будет идеально выглядеть в белом. Нежном и воздушном.       Ладно. Надо успокоиться и записать все в подробностях. А потом заняться анализом и найти лазейки, норы, дороги, дорожки, которые приведут её в моё логово. Логово! Ха-ха! Маман снова ухитрилась арендовать опупительных размеров особняк, и здесь, в этой веренице комнат и коридоров, будет, где развернуться, и вести игру. Мою игру. Нашу игру.       Итак! Конец апреля, а жара стоит адская. Мамашка притащила меня в этот захолустный южный городишко. Она любила менять место жительства, получая своего любимого сынулю после очередной отсидки в психушке. Смотрела на меня оленьим взглядом, надеясь, что я наконец-то окончательно вылечился. Какая же она тупая, напыщенная идиотка. Главное — красивый фасад, а какое дерьмо плещется за ним, неважно. Страусиха. Каждый переезд и наша новая биография были в её исполнении ничем иным как зарыванием головы в песок. Она всегда вела себя так, словно ничего не случилось, словно мы обычная семья, и даже я иногда вился на эту её святую веру и думал, неужели все позади, и я могу быть нормальным. Таким, как все. И что мне больше не придётся ощущать эту адскую головную боль, скручивающую мозг в тугой узел, змеиного холода, обвивающего тело, дрожь в каждой, самой крохотной мышце, саднящее ощущение впившихся в кожу иголок…       Маман обладала неиссякаемой фантазией, придумывая очередной вариант нашей жизненной истории. Теперь мне предстоит сыграть роль мальчика-подростка с расшатанной психикой, пережившего страстную, болезненную любовь к взрослой женщине, которая безжалостно высмеяла его чувства. Мамуля говорит, что театральные подмостки потеряли великого актёра, каковым могло бы стать её драгоценное чадо. Да уж, талантом перевоплощения я наделён в полной мере. Ещё ни разу не прокололся. Ещё ни одна человеческая сволочь не заподозрила, что я не тот, за кого выдаю себя. Пока не просыпались тёмные инстинкты столь же сильные как голод или жажда, Пока я мог контролировать чудовище. Пока оно дремлет во мне, пока не поднимет голову и не заведёт свою ироническую песенку «Ты не то, что есть, — ты другой…» И тогда реальность безнадёжно таяла, люди и вещи окутывались каким-то серым туманом, размывались все контуры и звуки, чёткой оставалась лишь цель. Женщина. Мужчины никогда не волновали моё чудовище. В ушах раздавался странный назойливый гул, и сознание тонуло в чёрной бездонной пропасти, чудовище вырывалось наружу, и я не мог противиться безумному искушению задушить, сминая, ломая тонкое женское горло, выдавливая жизнь из подвернувшейся жертвы. А так я был хорошим, умным и хорошо воспитанным. А в настоящее время и несчастным.       Вон наша недавно нанятая домоправительница и кухарка смотрит на меня жалостливым взглядом, сочувственно вздыхает и подкладывает на тарелку разную вкуснятину. Ненавижу толстожопую суку. Сует свой жирный нос куда не просят, задаёт наводящие вопросы. Но может пригодиться, она родилась в этом городе, крайне любопытна и своим бесконечным трёпом — кто, где, когда и с кем, — поможет натолкнуть на нужную мысль. Как заполучить ЕЕ.       Что-то я отвлёкся от главного.       После обеда, устав от болтовни мамули, вешавшей мне на уши очередную лапшу о нашей новой жизни, я свалил из дома, решив опробовать мою новенькую тачку, прокатиться по окрестностям, и проведать, чем живут и дышат аборигены.       Спустя час, насладившись сверх меры местными достопримечательностями, я сидел в машине, припарковавшись в тени старого кряжистого абрикоса. Пришлось заскочить в кондитерскую, чтобы утолить жажду. Язык и губы онемели от холода, а я жадно жрал шоколадный пломбир в вафельном рожке, одно из лучших лакомств моего личного змея. С каждым глотком я чувствовал, как он усмирял свою злобу и потяжелел, наливаясь теплом, сворачиваясь тугими кольцами в животе. Розовые лепестки абрикоса кружились в воздухе, из открытого окна потрёпанного фургона, торчащего перед бампером моего щегольского «феррари», неслась бодренькая музычка, перекрываемая громким ржанием и отборным матом. Два мужика в кузове перебирали какой-то хлам и лениво перебрехивались друг с другом. Вдруг один из них выпрямился и пнул приятеля в бок, тыкая средним пальцем куда-то в сторону. Теперь они оба торчали в кузове, как два столба, и, похабно похохатывая, нагло пялились на девушку…       Девушку!       Она шагала неторопливо, грациозно ступая туфельками по брусчатке мостовой. Шёлковое ярко-голубое платье в белый горох ласково обнимало бедра, облепило стройные длинные ноги. Длинный подол, покоряясь лёгкому ветерку, иногда поднимался, открывая тонкие лодыжки или даже икры, достойные того, чтобы их не скрывать никогда. Приличной глубины декольте являло миру точёную шею, переходящую в дерзкий разлёт грудей, обещающих то же совершенство форм. Хотя эти полускрытые лифом сарафана округлые полушария на мой вкус были немного маловаты, но мне не удавалось отвести взгляд от золотистой россыпи веснушек, покрывающей грудь и обнажённые плечи. Моё зрение внезапно стало необычайно чётким и контрастным, казалось, я мог рассмотреть колыхание воздуха вокруг неё, трепет ресниц и шевеление тонких завитков на шее.       Я видел, как выворачивали головы проходящие мимо мужчины, как жадно они оглядывали её с головы до ног, и как осуждающе морщились и кривили губы встречные женщины. Острое желание защитить и оградить от дурных взглядов выдернуло меня из машины, я не устоял и, забыв о тающем мороженом, бросился ей навстречу.       Она заметила меня, изумлённо вскинула брови и, отшагнув вбок, прошла мимо меня так близко, что подол её сарафана коснулся моих голых коленей. Ярко-голубые глаза девушки блестели от плохо скрываемой злости и обиды, что делало её лицо ещё более притягательным. Я словно сцепился с ней невидимой нитью, медленно повернулся и уставился в гордо выпрямленную спину. Темно-рыжая, небрежно заплетённая коса подпрыгивала и раскачивалась в такт шагам. Я едва удержался от соблазна дёрнуть за пушистый кончик. Девушка гордо вздёрнула подбородок, на пару секунд замедлила шаг, глубоко вздохнула и толкнула дверь кондитерской. Мелодично звякнул колокольчик, и прекрасная незнакомка скрылась в прохладном полумраке. Ярко раскрашенный мир померк, а я как самый настоящий идиот стоял на тротуаре, стискивая в ладонях вафельный рожок с мороженым. Вафли с хрустом сломались, и сливочно-шоколадная масса плюхнулась мне на живот и, подчиняясь земному притяжению, таяла и плавно стекала вниз, проникая за пояс шорт и холодя голую кожу.       Девушка была похожа на ангела. Моего любимого Ангела. Столько раз я видел именно её в своих кошмарных снах. Она всегда появлялась, когда не оставалось сил чтобы терпеть боль. Такая невесомая, вся сотканная из солнечной золотистой паутинки. Она протягивала мне руки, улыбалась, шептала мне нежные слова. Каждый раз я чувствовал силу её прохладных, тонких пальцев, они переплетались с моими накрепко. И мы уходили вдвоём. Туда, где было тепло и солнечно, где мы вечно были с ней вместе.       Я настолько погрузился в свои мысли, что пропустил момент, когда девушка вышла из кондитерской. Я не понял, купила ли она что-нибудь или нет. И уже хотел броситься ей вдогонку, но колокольчик кондитерской снова звякнул, на улицу выползла благообразная старушенция в вязаной шляпе, преградив мне дорогу. Пожилая леди с важным видом держала перед собой коробку с пирожными. Мне пришлось кашлянуть, чтобы привлечь её внимание. Заметив меня, она обшарила моё полуобнажённое тело, изгвазданное растаявшим мороженым, и выпучила свои блеклые глазки, как жаба на болоте, собираясь мне что-то выговорить. Но я её опередил, улыбнулся одной из своих самых обаятельнейших улыбок. О! Улыбаться так, что люди моментально ощущали ко мне доверие, я научился ещё в раннем детстве. И вот снова я чувствовал, как преображается моё лицо: собрались морщинки в уголках глаз, приподнялись кончики бровей, и знал, как естественно и привлекательно чуть блеснули зубы под растянувшимися губами. Бабуля тут же залыбилась в ответ.       Тем временем девушка отошла достаточно далеко, но мне повезло, она остановилась, ожидая автобус. И я мог рассмотреть её стройную фигуру и потрясающе длинные ноги, просвечивающие сквозь тонкий подол сарафана. Заходящее солнце сыграло с ней злую шутку. Её одежда стала почти прозрачной, открывая моему жадному взгляду прелестные подробности девичьего тела.        — Кто она? — спросил я старуху, указывая на девушку, стоявшую на кромке тротуара.       Сморщенная рожица бабки сморщилась ещё больше и покраснела от негодования, став похожей на печёное яблоко, когда его случайно забудешь в духовке (да я умею готовить, и неплохо, а печёные яблоки со взбитыми сливками — одно из моих любимых лакомств, стоят сразу за мороженым).        — Шлюшка Джилл, — выплюнула старая ведьма грязные слова. — Опозорила свою семью, мерзавка. Я хорошо знала её бабушку, ах, какая это была женщина, — старушенция в театральном экстазе закатила глаза. — А внучка… — она не договорила, махнула рукой, и, вздёрнув посыпанный пудрой нос, почапала прочь, видимо решив, раз я интересуюсь… то не достоин её внимания. Вот уж с чем я был не согласен. Эта девушка, столь нежная и милая, не могла быть шлюхой. Уж можно мне поверить, я этих тварей чую за милю. Уж слишком характерно они пахнут, а от этой девушки исходил сладкий аромат невинности и чего-то ещё, от чего замирало где-то глубоко в животе и хотелось плакать…              Кэл кашлянул и звучно сглотнул. Неожиданно для самого себя он увлёкся чтением. Потёр лицо ладонями, ещё раз пробежался взглядом по тексту и саркастически хмыкнул. Сочинение весьма похоже на правду. Тот, кто это придумал, был неплохо осведомлён о знакомстве Фостер с этим упырём Майклом. Кто-то из давних знакомых Джиллиан? Хотя история жизни Фостер достаточно подробно описывалась прессой, и любой, у кого плохо с головой или слишком развита фантазия мог или со зла, или просто ради развлечения затеять эту некрасивую игру.       По СМС сообщениям не понять, мужчина или женщина, отправитель шифруется и строит предложения соответственно. Кэл сожалел, что, в отличие от Фостер, не может определить по стилю письма, частоте употребления отдельных слов и по каким-то там ещё особенностям, кто настоящий автор якобы отрывка из дневника. Его пол. Возраст. К какому сословию принадлежит…              Мобильник подмигнул и нетерпеливо прогудел, подсказывая, что пришло ещё одно СМС. Номер, как в прошлые два раза не определялся.              «Заинтриговало? Лайтман, не сомневайся. Это странички из подлинного дневника. Если бы ты знал, сколько в нем интересного. Ты, нетерпелив, но придётся подождать, и все узнаешь. Чуть позже. Жди.»              Не отводя взгляда от телефона, Кэл зло прошептал:        — Нет! Я этого так не оставлю. Тебе не поздоровится.       Вспыхнул свет, ослепив Кэла, он инстинктивно зажмурился и вскинул руку, пряча глаза.        — Кому? — Вопрос, заданный голосом Фостер, прозвучал настолько неожиданно, что Кэл взвился в воздух, подпрыгивая в кресле и одновременно захлопывая ноутбук.        — Фостер! Какого черта ты сюда припёрлась? Какого рожна?! Сколько тебе можно говорить, не подкрадывайся.       Она его действительно застала врасплох, и он не успел закрыться; по его лицу Фостер смогла прочитать все те эмоции, что переживал до её появления. Заметил, как Джиллиан в ответ на его грубость нахмурилась, но в ту же секунду её лицо разгладилось.        — Я не подкрадывалась, Кэл. Я уже тут стою минуты две. Ты настолько увлёкся изучением телефона, что не реагировал на меня. — В её голосе зазвучал интерес. Слишком явно. И Кэлу этот интерес очень не понравился. — Я устала тебя ждать. — Она смотрела на него спокойным, бесхитростным взглядом. Снова пытается провести его, изображая безразличие. — Почему не отвечаешь на мои звонки? Я уже начала беспокоиться.       Чуть нахмурилась, насторожилась.       Краем глаза Кэл посмотрел на мобильный — три неотвеченных вызова, он не заметил, как перевёл айфон на виброзвонок.       Ярко освещённый кабинет погрузился в тишину, и теперь Кэл мог слышать своё собственное резкое и частое дыхание. Надо как-то выруливать из сложившегося положения, иначе Фостер заподозрит, если уже не заподозрила, что он снова вляпался в историю.        Вскинул руки, изображая, что сдаётся и выпалил:        — Виноват, — скорчил самую что ни на есть печальную мину. — Эмили, — объяснил он с тоской. И врать не было необходимости. Хоть он и спец по этому делу, Фостер всегда распознавала ложь в его голосе, как бы он не изворачивался.        — С ней что-то случилось? Заболела?       Кэл отрицательно помотал головой.        — Она не приедет на Рождество?        — Угадала, — Кэл нахмурился. Для успокоения души глянул на мобильник, тот пребывал в абсолютном покое. Лайтман подхватил телефон и запихал во внутренний карман пиджака. В этот момент он решил, что не станет рассказывать Фостер об СМС и показывать электронное письмо. — Ну как, удачно затарилась подарками?       — Ого, классическое уклонение. Так что же случилось у Эмили? Не удивлюсь, что ты снова на неё давишь.       И не только на неё, сразу же подумал Кэл и оценивающе глянул на Фостер.       Он не ошибся, выражение её лица дало понять, что она пришла к тому же умозаключению        — Совсем немного, — Кэл сморщился, показывая на пальцах, насколько мало, заметив недоверие в глазах Джиллиан, прижал руку к груди. — Честно.       На что Фостер лишь едва заметно скептически искривила губы.        — Представь, она собирается провести каникулы у своей однокурсницы. В каких-то лесных дебрях.        — И там будут мальчики, — сочувственно протянула Джиллиан.       Кэл скорчил такую рожу, что она пожалела о своих словах.        — Я был против, но Эмили заручилась поддержкой мамы.        — Ах, даже так? Ну, а ты не утерпел, позвонил Зоуи…        — Все не так страшно, как ты себе представляешь.       Кэл крадущимся шагом приблизился к Джиллиан и приобнял её за талию.        — Прости засранца. Эм расстроила меня. Хочешь, когда приедем домой, я буду приклеивать бантики?        — Бантики? — Джиллиан глянула него удивлённо. — Ничего приклеивать не надо.        — Тогда завязывать, — не желал угомониться Кэл, разворачивая Джиллиан в сторону двери и увлекая за собой. — На подарки. Я лучший специалист по завязыванию бантиков, — его голос звучал так убедительно и настойчиво, так мягко, и вёл он себя слишком покладисто, что у Джиллиан почти не осталось сомнений в том, что причина раздражения, гнева и в какой-то степени страха, которые отражались на лице Кэла, когда она вошла в кабинет, крылась не только в отказе Эмили приехать домой на Рождество. В чём же?        — Кэл… — неуверенно проговорила она.        — Я весь внимание, дорогая, — широкая фальшивая улыбка застыла на его лице.        — Ничего, — Джиллиан качнула головой, понимая, что выпытывать сейчас у Кэла, чем же он занимался в кабинете в полной темноте, бессмысленное занятие. Ответ будет прежним. Эмили.       Прежде чем выключить свет, Джиллиан окинула взглядом кабинет, ничего нового не заметив. Пожала плечами и улыбнулась, закрывая дверь.