А если однажды чашка склеится обратно...

-Жизнь не сказка, - прохрипел Курт, он попытался дотянуться до Франко, уже не понимая, что делает, лишь бы прекратилась эта ужасная боль. Грохот орудий. Окровавленное лицо Граймси. -Док! Бежим! Иначе нас тут… Его слова тонут в автоматной очереди. Почему у крови такой сильный привкус железа? Смерть. Она останавливает время. -Вперед! – командует Артур и первым бросается в бой. От дыма костров почти ничего не видно, мелькают разрисованные тела пиктов, они словно призраки появляются то тут, то там, неся смерть. Волны врагов разрезают надежный островок оставшихся сарматов. Мы рыцари Круглого стола. Но сейчас нас едва ли хватит, чтобы… Тристана уже не видно. Смерть. Она забирает надежду и отчаяние. От цветов степь кажется золотой, ветер с теплым дыханием лошади фырчит на ухо, шевелит кудряшки. Маленький голубоглазый мальчик задирает голову. Его ручонка едва заметна в такой уютной руке матери. Я почти не помню ее. Только добрые глаза и улыбка, теплая как замля, нагретая весенним солнышком. Высокие травы щекочут шею и руки, расступаясь перед ногами. -Чувствуешь аромат цветов, травы? Чувствуешь? – раздается голос матери, - Запомни их, это жизнь, это твоя родная земля, ты сармат, мой милый Галахад, запомни аромат степи. Тогда ты сохранишь его, где бы ни оказался. -Мама… Мама… - звонкий детский голосок. Жизнь. Сопровождает тебя до самой встречи со смертью. Как ангел-хранитель. Ужасающий треск костра. Огонь лижет кожу. -Галахад!!! – раздается ужасный голос. Он раздается откуда-то извне, словно из другого мира. В этом мире же есть только огонь. Галахад падает навзничь, прижимаясь к пылающему телу Тристана. Мы всегда боялись сказать им, что любим друг друга. Какими же дураками мы были. Как можно было стыдиться… Обними меня. Не можешь? Тогда я сам обниму тебя. В последний раз в жизни… Галахад обнимает труп, и огонь тяжелой завесой отгораживает их от внешнего мира, где на краю могилы жалобно застыли жизни. Здесь мы расстаемся, жизнь. Дальше я пойду один… Смерть отнимает все самое дорогое, как игрушки у расшалившегося ребенка. Пойдем спать, тебе уже пора, ты засиделся… Тристан ласково провел по щеке лежавшего напротив Галахада. Пахло травой, землей и теплом весеннего солнца. Где-то вдали раздалось ржанье коней, они паслись на лугу, щипля траву, время от времени оглядываясь на почти невидимых в высокой траве хозяев. Губы обжигает нежный и ласковый поцелуй, больше похожий на поцелуй солнечных лучей. Галахад улыбается. Жизнь щедро дает нам воспоминания, они янтарными фонариками освещают нашу дорогу, грустные и веселые, они все здесь. Они всегда рядом. Ты можешь их не замечать, но они всегда будут здесь. Можно подойти и посмотреть внутрь. И там, крохотный кусочек твоей жизни, светит как маленький мотылек. Грудь душит рыдание, разрывает изнутри, будто сердце стало слишком большим для этого тела и теперь пытается выбраться, чтобы найти пристанище побольше. На руках тело. Тристан… Ох небо, Тристан… Как ты мог уйти без меня… Тристан… Руки липкие от крови, будто от меда. Ох, и этот ужасающий вкус железа во рту… и горечь слез. Жизнь и Смерть идут об руку. Словно катят коляску. А потом в конце, Смерть мягко останавливает свою сестру, накрывает теплую руку своей, прохладной как постель, а потом говорит: -Ты устала, давай, теперь я сама… И Жизнь поднимает руку в прощальном салюте. Шуршат мелкие камешки, попадая под колеса инвалидной коляски. Солнце ласково пригревает, а ветер овевает прохладой. Курт задирает голову, там в солнечном ореоле Тони, он улыбается, деловито двигая коляску. Как будто без него она ни за что не покатится. Ты моя жизнь. Автоматная очередь прорезает грудь. Джо чувствует, как подкашиваются ноги, но пальцы еще цепляются за металлическую сетку. Она кажется сейчас такой раскаленной, что обжигает кожу. И пальцы отпускают ее. Мутный взор успевает заметить мужчину в темном костюме, который не смотрит на них, он равнодушно шагает мимо и скрывается, когда голова почему-то задирается до неба, будто в молитве, а под спину уютно ложится земля. Глаза утыкаются в раскаленное солнце над головой. И мир погружается в вечный сон. Ты моя смерть. Я люблю тебя. Любым. Голова закружилась, и он упал, опрокинув коляску, на губах выступила белая пена, Курт забился в конвульсиях. Франко попытался отпихнуть его, чтобы открыть дверь, но жестокая судорога свела тело мужчины, делая его непомерно тяжелым. Франко был жутко напуган, а когда Курта начало рвать кровью, мальчик, совсем потерявший ершистость, испуганно закричал, ноги его подкосились, и он повалился на пол. Курт еще раз протяжно застонал и замер. Воцарилась тишина. Из лопнувшей бутылки толчками будто кровь из тела выплескивалось молоко, подхватывая сгустки крови, мешая белый с красным. Франко замотал головой, попытался подняться, но ватные ноги подвели его. Он упал на колени и по луже молока подполз к Курту, потряс его. -Эй, Курт! Просыпайся! Ну же! Не спи! – жалобно захныкал мальчик, - Ну извини меня, я был не прав! Курт! Папа меня отругает! Проснись! Курт! Ку-у-у-урт! Тони почувствовал, как в глазах его потемнело. Он почти выпал с подножки автобуса и схватился за ближайший столб. -Ну и налакался! – неодобрительно покачала головой какая-то старуха, - А дома жена, дети… Позор! Покачиваясь, Тони побрел дальше. Я должен успеть… В дверь постучали. Франко испуганно прижался к стене. Еще раз – резкий стук. Внезапно воцарилась тишина. А потом жуткий грохот. Старая дверь вдрогнула. Еще раз! Еще… -Папа! – пискнул мальчик. Дверь замерла, будто тот, кто за ней скрывался, что-то обдумывал. Франко показалось, что он слышит тяжелое дыхание. А потом неожиданно раздался еще один ужасный стук, и дверь со стоном и скрипом поддалась, замок порывисто крякнул и открылся, прочертив в дверном косяке тяжелые полосы. Франко вскрикнул. С трудом, отодвигая дверь и блокировавшее ее тело, в проеме показался Тони. Он протиснулся в коридор, бросил взгляд на мальчика, а потом кинулся к перевернутой коляске. -Курт! – подскальзываясь на молоке, окликнул Тони и затормошил парня. Мальчик испуганно молчал, вжав голову в плечи. Его маленькое сердечко ужасно колотилось. В последний раз он так боялся, когда старшие мальчишки обманом отняли у него деньги. Он тогда боялся, что папа отругает его, накажет, долго боялся ему сказать правду, но отец все равно узнал, тяжело вздохнул, покачал головой и ушел. А на следующий день у папы заводилы этих мальчишек, самого страшного и жестокого, внезапно оказалась разбита машина, разбита безжалостно, кувалдой, а квартиру кто-то ограбил. Богатый мальчишка сразу стал жалким, даже будто в росте уменьшился, а ведь прежде только и делал, что хвастался новейшими моделями айфонов, что покупал ему его папаша. Зато его собственный отец, Тони, тогда отвел его в зоопарк, и они оба ели мороженое, сколько влезло. Он тогда сказал ему одну важную вещь: «Никогда не прячь правду, она любит бывать на виду и все равно освободится, как бы ты ее не прятал, да еще и отомстит тебе за то, что скрывал ее от людей». -Пап! Дядя Юстас сказал, что Курт уснет и не заберет тебя у меня! – жалобно сказал Франко, - Пап, я только чуть-чуть вколол, дальше оно само… Пап, ты можешь разбудить Курта? Надо включить будильник у тебя на телефоне! Он проснется! Дядя Юстас сказал… Пап, что случилось? Тебя побили? – испуганные глазенки воззрились на окровавленное лицо отца. Тони заметил шприц, поднял его, почему-то осторожно понюхал иголку, откинул его прочь. На глазах он будто в страшной сказке как-то весь потух, словно стал старше лет на тридцать или тяжело заболел. Тони поднял глаза на сына. -Иди сюда, малыш, - дилер с кряхтением отволок тело Курта на диван, с трудом высвободив ноги из коляски. Как мог Франко постарался помочь, придерживая ступни. Мальчик поднял и прикатил коляску, оставляя след из крупных капель молока. Тони прикрыл Курта пледом и привлек к себе сына, крепко обнял. -Я бы ни за что не бросил тебя, Франко, ты мой сын. Это правда, я и Курт очень любили друг друга, но у меня большое сердце, и вы в нем помещались оба. Прости меня, если я был плохим отцом. -Пап, давай уйдем, - тихо сказал Франко, - Курт, наверное, скоро проснется… -Наверное, - не стал спорить Тони, - но ты сейчас поедешь домой сам, хорошо? Как большой мальчик. Помнишь, автобус, на котором мы ездим обычно? Получив утвердительный кивок, Тони удовлетворенно улыбнулся. -Молодец! Вот, возьми эти деньги и отдай их госпоже Свенсон, расскажи ей, что случилось, я думаю, она уже дома… -А ты? – быстро спросил Франко. -А я, - Тони попытался улыбнуться, - я побуду здесь, пока Курт не проснется. Ему, возможно, понадобится помощь. -Пап, можно я останусь и помогу тебе? Это ведь моя вина, что он уснул, - попросил Франко. -Боюсь, что нет, малыш, мне нужно будет позвать сюда дядю Юстаса и серьезно с ним поговорить, он поступил плохо, дав тебе это. -Ты будешь его бить? – оживился Франко. -Может быть, - уклончиво ответил Тони и поцеловал сына в лоб, - я хочу врезать ему так, чтобы он в воздух взлетел, а теперь, беги. Я хочу, чтобы ты с ним больше не разговаривал, а если подойдет, то кричи и убегай. -Хорошо! – мальчик заметно приободрился, - Пап, а Курт проснется? -Да, - кивнул Тони. -А он меня простит? – пытливо спросил мальчик. -Да, - чуть помедлив, ответил Тони. -Давай на следующей неделе снова в парк пойдем, все вместе! – предложил Франко. -Да, - кивнул Тони и крепко обнял сына, - а теперь беги, малыш. И ни за что не останавливайся… Франко поцеловал отца в щеку, подобрал рюкзак, сунул в него деньги и ушел. На душе у него было весело, папа не стал его ругать, все будет хорошо. Про наркоторговлю Франко решил с отцом не говорить. По крайней мере, пока Курт не проснется. Ведь теперь они оба виноваты. И Франко не может ругать папу, когда сам так нашалил. Ну, ничего, вот на следующей неделе… Проследив в окно, как мальчик сел в автобус, Тони, тяжело вздохнув, оглянулся на Курта. Затем дилер вышел на кухню и включил газ на плите, покосился на чайник, но огонь зажигать не стал. Тони закрыл дверь на кухне и вернулся в комнату, закурил, оглянулся на Курта. -Прости, хреновым я был любовником, - вздохнул Тони, - все с самого начала пошло не так, знаешь, если бы я был не я, если бы существовали другие жизни, то я хотел бы стать для тебя тем парнем, из твоих снов, о минете, кому ты так мечтал. Я жалок. Разговариваю с тобой, хотя ты мертв… - Тони затянулся сигаретой, - Знаешь, я бы хотел стать успешным, ну, чтобы не жить вот так, в нищете, я хочу, чтобы я мог водить тебя по ресторанам, покупать все, что тебе захочется. Заботиться о тебе. Если бы я был не я, а какой-нибудь крутой босс, знаешь, чтобы я сделал? Я бы купил вертолет и катал бы тебя день-деньской, глупо, да? Странный финал для жизни, открытые конфорки… Но ты не переживай, я отомщу, они не имеют права жить, после того, как лишили этого права тебя. Ты необыкновенный. Самый лучший. Я счастлив, что встретил тебя. Ради тебя можно стать кем угодно… - Тони лег рядом с трупом и обнял его. Трупное окоченение еще не началось, и теперь Курт еще был мягким. Мышцы его уже не были так напряжены как при жизни. Он напоминал куклу, будто и в самом деле уснул. Тони скосил глаза на бледное лицо с полузасохшей кровью на губах. -Знаешь, я хочу тебе кое-что пообещать, - доверительно проговорил он, склонившись к покойнику, - я клянусь тебе, если мы родимся снова, я не позволю никому встать между нами... Я хочу посвятить свою жизнь тебе… - Тони наклонился и поцеловал мертвые губы, почувствовал привкус чужой крови на губах, адская смесь своей и его. – Я хочу принадлежать тебе одному. Как думаешь, за сколько кухня наполнится газом достаточно? Пары часов хватит? Потом я позвоню Юстасу. Знаешь, мне уже не больно, ребра, голова… Странно, да? Но сейчас я их почти не чувствую. Может, я тоже уже мертв? Просто не заметил еще? Вот бы у кого-то спросить… - Тони закрыл глаза, коснулся своих губ, наощупь нашел губы Курта, провел по ним, мягкие, до чего же мягкие… - Прости, я никогда так много не говорил… - Тони заложил руку с сигаретой над головой и погрузился в легкую дрему. Там за сеткой африканцы. Эти люди с удовольствием убивают друг друга каждый день, просто из-за народности. Не та национальность. Старая история, правда? Они относятся друг к другу как к скоту, почему бы мне не относиться к ним также? Да… Правда, сегодня среди них один белый. Какой-то там учитель, мне про него сказала охрана. Но, честно говоря, мне плевать. Когда обучаешься относиться к человеческой жизни так легко, как я, уже не о ком волноваться. Белый или черный, какая, в сущности, разница? Меня куда более занимают вопросы, которые мне предостоит решить. Нужен новый лагерь, где можно было бы ставить эксперименты, надо поскорее вывезти товар. Я крутой босс, как говорят эти оборванцы, они говорят, что как сильный я мог бы о них позаботиться. о безопасности для их семей. Но тот, кто о ком-то заботится, ставит себя под удар, он становится слабее. Я не желаю становиться слабее… Размышления прерываются длинной автоматной очередью. Ле Шифр морщится от шума и исчезает в следующей двери, пора в вертолет. Что-то горячее сыплется на лицо, и Тони вскрикивает и просыпается. Сигаретный пепел слетает с лица на постель и плед. Мир кажется удивительно ярким, будто кто-то добавил контрастности. Тони в ужасе посмотрел на свои руки, а потом на Курта. Курта? Кто такой Курт? -О небо, Галахад! Что же я наделал? – Тристан тяжело бухнулся на колени перед телом и прижал к губам мертвую руку, - Ведь тот учитель, это ведь был ты? Галахад… Я ни за что себе этого не прощу… Я должен был повернуть голову, тогда бы я смог прекратить…. Если бы я мог… - рыдания глухо сдавили горло жестким корсетом, - Сколько бы жизней у меня впереди не было, я потрачу их все на то, чтобы вымолить у тебя прощение. Ох Гала… Родной мой… Галахад… Юстас поднял трубку. -Приезжай за наркотой сам, твои ребята здорово отделали меня, я проблевался кровью, не могу двинуться с места. -Куда приезжать? – раздраженно спросил Юстас. -На квартиру Курта, знаешь, где это? Ты ведь сам дал мне адрес… Странный голос, вроде бы и Тони, но вроде и не он. -Кто это? Это Тони? – неуверенно спросил Юстас, нахмурившись. Но голос не ответил. -Жду, - бросил он. И в трубке раздались короткие гудки. Тони сидел у постели Курта. Он больше не говорил и уже не курил, только молчал. Все было сказано, осталось принять бой. Мысли о Франко были где-то во внешнем мире. В этом, внутреннем, были лишь они двое. Против врагов. Франко больше не существует. Внешнего мира больше не существует. И его, Тони, уже не существует. Раздался дверной звонок. Тони бросил последний взгляд на Курта, а потом закрыл его лицо пледом и согнулся в три погибели, будто от жуткой боли. От этого ребра напомнили о себе, помогая добавить реалистичность. За дверью оказались все четверо. Юстас и его молодцы. -Что с дверью? – Юстас обратил внимание на сломанный замок. -Пришлось выбивать, Франко куда-то убежал, а Курт крепко спит, я не смог его добудиться, - пожал плечами Тони, - наверное, принял чего-то… -Где товар? – оборвал его Юстас. -На кухне, - держась за стену, Тони открыл дверь и шагнул первым. Юстас кивнул одному из сопровождающих, и он вошел в комнату Курта. Вслед за Тони в кухню вошли еще трое. -А где четвертый? – встревожился Тони. Он услышал глухой хлопок. И дилер знал что это. Четвертый выстрелил сквозь подушку, чтобы заглушить выстрел. Чтобы убедиться, что Курт мертв. Тони выругался на каком-то странном языке, а потом резко чиркнул спичкой. Тебя учили летать, Юстас? Ничего, сейчас научишься. Как я тогда сказал? Пора отстреливать собак? Это про нас с тобой, мы продаем то, отчего люди летают… Давай попробуем полетать… Госпожа Свенсон белая как снег в ужасе смотрела на экран телевизора. -…произошел взрыв бытового газа, в квартире были обнаружены шесть пострадавших, пять из них скончались на месте, шестой по дороге в больницу, идет расследование… В комнату вошел Франко. -Посмотрите, что я нарисовал! Думаете, папе понравится? Я хочу подарить это Курту! На картине были они трое, папа, он и Курт. Нет. Их было четверо. У папы в руках сидел маленький соколенок. Старая женщина судорожно вздохнула и привлекла к себе мальчика. -Папа не придет, взрыв бытового газа, они все погибли. Франко растерянно молчал. Папа не ругал, папа говорил, что отправит Юстаса, давшего то плохое снотворное, полетать в воздух. Но неужели папы больше нет? Почему он и сам отправился полетать? -Вырастешь – поймешь, - только и смогла прошептать госпожа Свенсон, крепко обнимая своего будущего сына.