А если однажды чашка склеится обратно...

Словно во сне Галахад увидел, как зажглись факелы, освещая темную комнату. В которой словно крысы кишели воины. Засада… Нас предали! Кудрявый в ужасе отпрянул, а потом оглянулся в коридор, куда ушли Тристан и Персифаль, будто мог их увидеть. Лязгнул металл. Ланселот вырвал из гнезд свои мечи и подставил под обрушившиеся на него удары. Галахад рванулся вперед. В этой тесноте они подавят Ланселота числом, и тогда… Кудрявый нанизал не слишком расторопного стражника на собственный клинок, резко дернул меч на себя, с влажным чавканьем вырывая его из плоти. -Отступаем, Ланс! – крикнул он, поравнявшись с рыцарем. Услышав родную речь, Ланселот заметно приободрился. Активно лязгали мечи. Галахад поднырнул под удар, направленный на товарища, отбив его, а потом коротко размахнувшись резанул противника наискось. Вождь перестарался. Слишком большая охрана. В такое тесноте было невозможно добраться до него, но узкое свободное пространство мешало не только тем, кто защищался, но и тем, кто нападал. Галахад и Ланселот, не сговариваясь, стали отступать к двери, что все еще белела спасительной свободой за их спинами. Они вырвались в коридор, Ланселот швырнул одного из убитых под ноги нападающим, вызвав замешательство. Это дало несколько секунд, чем не приминули воспользоваться сарматы. Одетые лишь в легкие кожаные доспехи, они были куда быстрее чем затянутые в кольчуги стражи. И все же. Кто предатель? -Надо найти остальных и убираться отсюда! – бросил Галахад, рванув за Ланселотом по коридору. -Как? Через колодец не получится. Они будут ждать нас с той стороны! -Уходим в лес через стены! – предложил Галахад, - Пойдем через чащу, они не смогут нас догнать! -Идет! Главное, найти ребят! Тристан осторожно приоткрыл дверь и скользнул в комнату. Здесь было что-то не так, он чувствовал это всем нутром. Что здесь происходит? В кромешной темноте он чувствовал себя слепым котенком, а ведь сам-то был как на ладони из освещенного факелами коридора. Он едва угадывал очертания спящего на постели. Тристан обнажил меч, а потом едва слышно шагнул к кровати, занес над спящим оружие, но внезапно лежавший резко скатился, обрушившись к нему под ноги. Опешив, Тристан едва не оступился, отпрыгнув назад, он испуганно оглянулся на Персифаля. Невысокий светловолосый парень, в свое время также переживший тяжелую болезнь, с расширенными от ужаса глазами, сейчас казался невероятно хрупким и юным. Он рванул было вперед, извлекая находу меч и кинжал, но двери сбоку от спальни военоначальника резко распахнулись и из них бросились стражники, Персифаль отразил первый удар, резко развернувшись, отбил удар, нацеленный в поясницу. От стен к Тристану ринулись черные тени. Из было пять или шесть. Лежавший отдернул с себя покрывало, под которым прятался. Это был не военончальник. Насколько мог судить Тристан, его здесь не было вовсе, их предали! Воин, что изображал спящего, был тоньше и гибче чем прочие, он держал резко поднырнул под меч Тристана и нанес по животу удар металлическим нарукавником с полукруглыми лезвием, вроде римского скиссора, кожаный доспех и быстрая реакция Тристана не позволила лезвию погрузиться достаточно глубоко, он отбил атаку мечом, лезвие глухо лязгнуло по нарукавнику, выбивая его из проторенной в плоти колеи. Воин отлетел назад, но тут же запустил в Тристана цепь какого-то странного оружия, напоминающего серп. Пепельноволосый подпрыгнул, эта цепь напомнила ему лассо, которым так бойко управлялись его соплеменники. Но тени, в тусклом свете из проема двери он рассмотрел стражников, потребовали его внимания. Кровь мягко и незаметно стекала по раненому животу, с подлой незаметностью. Тристан пнул кого-то в грудь, резанул от плеча до бедра другого, стараясь, чтобы меч не застрял в кости, он попятился к двери, когда цепь снова попыталась охомутать его ноги. Он попытался отпрыгнуть, но попал под удар одного из стражников, получив резаный удар по спине, Тристан тут же резко развернулся, нанося ответный выпад, но тут почувствовал, как цепь сомкнулась на его ноге и резко дернулась, уводя почву из-под его ног. Ударившись об пол, Тристан не потерял оружие. Ловко увернувшись от меча, что вонзился в пол рядом с его головой, он нанес собственный удар. Внезапно гибкий воин рванул к нему. В тусклом свете Трис различил его лицо, у него была бритая голова, довольно плоский нос и крупный подбородок, он был похож на агриппея, но те народы не владели оружием, а ковали священные металлы. Тристан снова отвлекся на нападавшего, отразив атаку мечом и вонзив собственный клинок в живот нападавшему. На него брызнула горячая кровь, и противник, пошатнувшись, рухнул. Гибкий воин схватил серп, что был на другой стороне цепи и с жадным хрустом погрузил его в плоть Тристана. Сармат закричал от боли. Узкие глаза, что рассматривали его с холодной отрешенностью исказились злобным удовольствием. -Тристан! – вскричал Персифаль, увидев своего окровавленного родича на полу. Его замешательство длилось не больше секунды, но этого было достаточно. Грубое лезвие полуторного меча ворвалось в его спину. Парень вскрикнул, ужас обдал его холодным потом, прежде чем адская боль разлилась по телу, а потом он увидел как на несколько секунд из его груди показалось что-то багровое, оно было острым и твердым как заноза в сапоге, но эта железная заноза торчала из его собственной груди, облепленная кусочками его плоти и сгустками сосудов. Он растерянно и испуганно оглянулся на закричавшего Тристана. От напряжения на губах Триса выступила кровь, но он не мог прекратить кричать. Кажется, это было его имя. Персифаля, конечно. Зачем бы Тристану кричать другое имя? Как это странно… Я никогда не думал о смерти… Несколько клинков вонзились в плоть, но Персифаль уже не почувствовал их. Он словно во сне увидел, как занозу извлекли из его груди, как хлынула кровь. Ватные руки уронили оружие, а ноги будто превратились в воду, не в силах держать свой груз. Они подкосились, и Персифаль упал. Его глаза еще видели свет, судорожно всхлипывая, стараясь вдохнуть, почему это так трудно… Он повернул глаза к Тристану. Он лежал всего в паре метров от него, но было такое ощущение словно они находились по разные стороны моря. Как это странно…. Тристан тянет руку, скрябая пальцами по дощатому полу в кровь, но он так далеко… Так… Далеко… Персифаль закрыл глаза, вспомнив, как когда-то, когда они были еще маленькми мальчиками, во время стоянок они часто любили бегать босиком по степной траве, и однажды он, Персифаль, наступил на пчелу. Нога распухла, посинела, он здорово перепугался тогда. Но Тристан, подбадривая его улыбкой и шутками, помог освободить ногу от жала. А потом промыл рану и на закорках отнес домой, где женщины приняли на себя заботу о нем. Персифаль вспомнил руки матери. Такие теплые, грубые и ласковые одновременно. Кожа была шершавой из-за постоянных занятий с мечом и тяжелого труда, но сами руки такие нежные, во время болезни или вечером, когда все собирались у костра для ужина. Она часто обнимала его или гладила по голове. И он надеялся, что ей понравится та девушка с льняными глазами, которую он встретил в деревне два года назад. Даже Тристан о ней ничего не знал, так неловко было признаваться ему, что полюбил чужестранку, наверное, зря он так боялся, Трис бы понял… Если подумать, еще столько было не сделано… Столько… Мысль потонула в белом мареве света, он же оглушил крик Тристана. И наступила тишина. Свет погас, превратившись в мрак. Но Персифаль этого уже не увидел. Лукас проснулся от собственного крика. Душили собственные всхлипы. Растерянно оглядывая комнату, он почувствовал, что его одежда мокрая от холодного пота, а лицо – от слез. Рубашка прилипла к коже. Судорожно вдыхая воздух, Лукас, пошатываясь, поднялся на ноги, оперевшись пальцами на столешницу. Сейчас так необходимо было чувствовать что-то реальное. Лучше всей кожей, тогда станет легче. Влажная рубашка противно липла к коже, мужчина снял ее и обтер пот. Ночная прохлада овеяла кожу. Ох, что же это было? Воспитатель невольно скосил глаза на собственный живот. Никаких разрезов, на груди тоже. Какой жуткий сон! Поскорее бы забыть о нем, но внутри все еще сжимается комок страха. Эти преисполненные смертного ужаса глаза парня за проемом двери. Словно дверь разгораживает два мира. И тот, малый, умер, предпочти посмертный свет, оставив своего родича во тьме жизни. Лукас скрутил самокрутку, для нужд общины, христиане выращивали табак сами, а потом закурил. Он открыл окно и судорожно втянул ночной воздух пополам с табачным дымом. Воспитатель оглянулся на книгу на столе. Должно быть, этот кошмар был навеян легендами о короле Артуре, что он когда-то слышал. Но ощущение реальности не отпускало. Персифаль, Лукас почувствовал, как где-то внутри тлеет, догорая, желание умереть вместо него. Он был старше Маркуса, но в лице горела та же детскость и невинная чистота. В этом воине не было жестокости, несмотря на битвы, что остались за спиной. Сколько же ему было? Может быть… Лет двадцать? Двадцать пять? Едва ли больше… Лукас снова втянул дым, пропитывая легкие. Мне бы хотелось знать, что случилось с остальными, те двое кудрявых парней, они вообще добрались до раненого, что был пригвозжден к полу этим серпом. Вот бы вспомнить… Если я и в самом деле когда-то читал это, то я смогу вспомнить эту историю. Я должен вспомнить. Лукас рассеянно почесал так рано поседевшую грудь, а потом присел на подоконник. Вот же книга-то… Во внешнем мире роботы, продвинутая техника, а здесь покой и эта книга. Мне всегда казалось, что здесь мы живем в прошлом вне течения времени потому что ничего не происходит, ничего не появляется. Время здесь словно остановилось. Но прошлое из этой книги было куда более прошлым чем его самые ранние воспоминания. Более настоящим. -Боже! Мирно засыпая, Душу я Тебе вручаю. Если я умру во сне, Забери ее к Себе*. Джон прочел молитву под бдительным взглядом отца, поднялся с колен и забрался в постель. -И больше не гуляй по улицам так поздно, молодой человек, - погрозил пальцем мужчина. -Есть, сэр, - покорно согласился Джон, роняя голову на подушку, - спокойной ночи. -Спокойной ночи! Джон закрыл глаза и вспомнил книгу. Да, эта молитва такая же старая как и книга, должно быть. Интересно, какие дети были раньше? Они также стояли на коленях и молились, с наивным желанием предать свою душу в руки Господа, если умрут во сне? Как часто это случалось? Я имею ввиду, как часто дети умирали во сне? Интересно… Может Лукас знает? Он много всего знает. И он всегда слушает и никогда не читает нотации как родители. Настоящий друг. Интересно, что он делает сейчас? Спит? Или может быть пытается разгадать загадку книги? Клара так странно ведет себя с Лукасом. Глядя на нее, Джон иногда чувствовал, как его обуревают какие-то неясные темные желания, но он был не уверен, его ли это желания. Или он зеркалит ее? Это такое пугающее чувство, что он не решился никому о нем рассказывать. Даже Лукасу. Это чувство было неественным. Только не для маленькой девочки. Нет-нет… Это ненормально… Или это было все же его желание? Вот бы разобраться… Джон снова подумал о книге. Надо взять учебники датского в библиотеке, наверняка что-то может быть… Галахад осторожно вошел в комнату и прошел к постели. В лунном свете, что лился из окна будто пригоршни серебряного света, лицо Тристана казалось мертвенно-бледным. Галахад вздрогнул и склонился над спящим, чтобы услышать его дыхание. Оно было тихим и спокойным. Кудрявый протянул руку, чтобы коснуться лба, но резкая рука взмыла и перехватила ее за кисть. Тристан взволнованно вглядывался в лицо ночного гостя, дыша, словно после быстрого бега. Галахад испуганно замер. -Ах… Это ты… Что случилось, Гала? – раздался хриплый со сна голос. -Днем лекари не позволяли мне приходить, но ночью я смог забраться в окно в коридоре, - Галахад умыльнулся. Его голос звучал тихо, почти сливаясь со стрекотом цикад за окном. Тристан ослабил хватку, но не отпустил руку. Но Галахад его об этом и не просил. Они долго смотрели друг на друга. И воцарившееся молчание не казалось навязчивым и неловким. Оно было естественным и полным каких-то других неведомых сигналов, которые не в силах передать голосовые связки. Властвовала тишина, в которой не нужно было слов. *перевод английской молитвы 18 века, найденный на просторах интернета.