А если однажды чашка склеится обратно...

Лукас прикладывает пальцы к горлышку бутылки с маслом, слегка наклоняет ее и, чертыхаясь, ловит ускользающую по кисти струйку. Темно, слишком темно. Парнишка переворачивается на спину и следит за его действиями. -Забей, - прошептал Джон. -Мы тут все испачкаем. -А я говорю, забей, лучше иди сюда… - кудрявый подложил подушку под поясницу и развел ноги. Мужчина склонился и поцеловал почти безволосую мошонку. -Еще, - выдохнул Джон, кожей чувствуя, как Лукас улыбнулся. Пепельноволосый провел языком от члена вниз, спускаясь по мошонке, как капля. Он прихватил губами правое яйцо, а потом снова поцеловал. Джон застонал. Занятый этими ощущениями, он не заметил, как два пальца погрузились по фалангу, но сейчас, чувствуя растяжение и жжение, он напрягся. Лукас заметил его дискомфорт и остановился, заскользил обратно к выходу. -Оставь внутри, - выдавил сквозь стиснутые зубы Джон и глубоко вздохнул, стараясь расслабиться. -Мое маленькое чудище, - с легким укором покачал головой Лукас, - я не хочу причинить тебе боль. -Я не стеклянный, не рассыплюсь, просто дай мне минутку, хорошо? -Сколько ты захочешь. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Ты всегда был так нетерпелив. -А ты наоборот, мистер Само Терпение. Никто в отряде не мог усидеть целые сутки в разведке. Кроме тебя. О чем ты думал тогда? Как убивал время? -В своем Дворце Памяти, перебирал воспоминания. -Тогда у нас с тобой смежные помещения, а? -Да, я часто вижу тебя в нем, - улыбнулся Лукас. -А что еще ты видишь? Расскажи мне, - в голосе Джона появилось что-то томное. -Кажется, кто-то напрашивается на грязные разговорчики? – усмехнулся мужчина. -Может быть, - не стал отрицать Джон, - у меня ощущение, если бы я тебя тогда не раскрутил на секс, то ты бы дожидался возвращения на сарматские земли. -Едва ли я смог бы объяснить твоему отцу, что хочу на тебе жениться, так что смысла ждать так долго не было, - усмехнулся Лукас. Джон захихикал, представив Тристана с богатыми дарами перед своей семьей. Отец был бы не в восторге. Пальцы заскользили вновь. Лукас согнул пальцы внутри, коснувшись простаты, и Джон не смог сдержать громкого стона. -В каждую жизнь ты самый обворожительный, нет в мире большего счастья чем прикасаться к тебе, ласкать тебя, смотреть на тебя. Весь мой мир состоит из тебя. Пальцы шли свободнее и быстрее. Лукас целенаправленно массировал простату. -Давай еще, уже не больно, - выдохнул Джон, задыхаясь от острых волн удовольствия. Лукас добавил третий палец, и движение вновь замедлилось. -Тебе нравится, Тристан? Тебе нравится то, что ты делаешь? Воспитатель склонился над закусанными губами, вздымающейся от частого дыхания грудной клеткой с проступившими ребрами, натянувшейся кожей, провел языком по ложбинке между ключиц, поцеловал шею. Провел языком по напряженным губам, будто испрашивая разрешения. Губы разомкнулись, пропуская язык внутрь, вовлекая в глубокий как колодец поцелуй. Пальцы вошли целиком и снова замерли как перегретый механизм, давая привыкнуть. -Да, мой милый, мне все нравится. Ты так плотно обхватываешь мои пальцы, внутри так жарко и узко… Я предвкушаю, как заменю пальцы кое-чем крупнее… -Ооо… - в нетерпении Джон стал подмахивать. Его член стоял так твердо, что почти прижимался к животу. -Расскажи мне, что будет, когда мы сбежим от Гвиневры. -Мы уедем, снимем дом. Возможно, первое время придется обходиться без кое-какой мебели, но ты же не возражаешь? -Нет-нет, не возражаю, мне все равно, если ты будешь рядом… К трем пальцам присоединился четвертый, Лукас добавил масла. -Когда мы все решим, то я возьму тебя прямо на полу. И не отпущу тебя дня три, пока не буду уверен, что в ближайшее время тебе будет нелегко сесть и даже ходить. -Тогда тебе придется носить меня на руках, - Джон задыхался от сладкого волнения и восторга. -И я буду, - пообещал Лукас, - и пока ты снова не подпустишь меня к себе, я буду отсасывать тебе везде, где ты попросишь. -Иди сюда, хочу тебя внутри, - требовательно сказал Джон, глаза его почти сливались с темнотой. Пальцы с мягким хлюпающим звуком выскользнули наружу. Лукас провел рукой по члену, вытирая о него остатки масла, и приставил головку ко входу. Чувствуя напряжение, Джон постарался расслабиться. Член будто шахтер, бурящий породу в узкой шахте, пробирался все глубже. -Вот и я, - Лукас вошел до основания и приник к губам Джона. Юные руки с тонкими мальчишечьими пальцами прижались к крепким плечам, а ноги сплелись на пояснице, будто стремясь обхватить целиком, всего себе. Языки сплетались, словно стараясь соединиться даже так. Воспитатель замер, позволяя привыкнуть себе и кудрявому, наслаждаясь таким знакомым и незнакомым запахам родного тела. Так близко. Наконец-то. Это волшебное ощущене единенения, когда все сливается воедино, не только души, сердца, но и самый первый, физический уровень. Как интересно, это бывает. Вот встречаются двое, соединяют тела, а потом даже не вспоминают друг друга. Да что там, имени иногда не знают. Ведь, по сути, знание имени дает власть над человеком. А бывает, когда любят сердца, а потом уже и тела. И только в самом редком случае, единение сшивает все три уровня. Когда ты не мыслишь жизни без того, другого. И, перерождаясь, не можешь найти покой, кроме как в объятьях того, своего. Странное и волшебное ощущение, когда тот, другой, уже и не другой вовсе, а продолжение тебя самого. И как не мыслишь ты жизни без руки или ноги, то и без этого человека – не представляешь. Это и называют второй половиной. Какое это счастье иметь того человека. И как же это трудно… Пальцы вжались в кожу сильнее. -Мне страшно, Тристан, я не хочу, чтобы эта ночь прекращалась. Помнишь, как когда на утро пришла Коко Шанель? -Помню, - Лукас кивнул, - все помню, но… Это ведь того это стоит, Джон? Мальчишка посмотрел на воспитателя. Он впервые назвал его именем этой жизни. И тогда он осознал, как странно, как абсурдно они выглядят, как неественно и развратно, с точки зрения людей, кто не знает их истории. Четырнадцатилетний мальчишка, вжатый в постель телом детсадовского воспитателя своей младшей сестры. Порочная и грязная ситуация для того, кто помнит всего одну жизнь. В объятьях Лукаса он забыл об всем. Потому что от воспоминаний о той, первой, самой главной жизни, меркнет значение даже настоящей жизни. Нет бы заплутать среди тысяч воспоминаний из разных жизней. Но разве хоть что-то имеет значение? Личные достижения, которые так важны для других душ. Все это потеряло какое-то значение, смысл для них двоих. Политика Струэнзе, успехи Мортимера в сексологии, борьба с кардиналом Ришелье с разных сторон, футуристическая музыка Стравинского, военные конфликты в Сомали и Руанде. Да полноте, разве все это важно? Если он будет рядом, я все вытерплю, со всем справлюсь. В учебниках писали, что из пяти с половиной тысяч сарматов, что были рекрутированы для римской армии в Британии после Дунайского противостояния, а в целом их было восемь тясяч, большинство никогда не вернулись домой. Включая нас. Сколько всего было! Но стоит ли оно того? Стоит ли рисковать так, не зная, что будет завтра? Да, определенно стоит. Это всегда стоит того. Чтобы замерзать на кладбище, чтобы быть загрызенным пумой, чтобы быть пущенным по кругу до смерти… И многие другие страшные вещи, что с ним происходили. С ними. Они стоят этих часов, минут или секунд воссоединения. Родной души с родной души. Близости со своим человеком. -Стоит, - шепнул Джон, припечатав губы коротким поцелуем, - а теперь сделай это, Лукас. Член внутри задвигался, внутри будто что-то заискрило. Постепенно напряжение и чувство жжения сходили на нет. Это обалденное чувство кожи под пальцами, давления сверху и внутри. Все это захватывало ум и внимание как в первый раз, отвлекая от неприятных ощущений. Джон только и мог думать о том, как его собственный член трется о живот Лукаса, о том, как поджимаются яйца с каждым оттягом и толчком. Лукас двигался неспешно, но проходил глубоко, почти выныривая наружу, а потом входя до самого основания. -Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросил Лукас, изучая юное лицо под собой. Расширенные зрачки, всклокоченные волосы, разметавшиеся по белой простыне, искусанные губы. В ожидании ответа мужчина сменил угол проникновения, попадая точно в простату. Джон застонал, выгибаясь в спине, потираясь возбужденным членом. -Мне хорошо… Чувствовать тебя… Внутри… Это наслаждение… Заметив удивленное выражение лица, Джон непонимающе замер. -Что такое? -Ты не заметил, что сказал это на сарматском? – Лукас перешел на родную речь. -Точно! – Джон рассмеялся. Но смех оборвался, так как на него уже не хватало дыхания. Лукас, воодушевленный забытым языком, ускорился. И все мысли, все слова на разных языках, что когда-либо изучал, мертвые языки или измененные до неузнаваемости. Все было забыто. Потому что языку тела слова не нужны. Не желая отпускать Лукаса, Джон поудобнее перехватил его одной рукой за шею, а второй коснулся своего изнывающего члена, которому было мало трения о кожу мужчины. Он обхватил его, двигая рукой в такт движениям Лукаса. Пепельноволосый с удовольствием рассматривал ошалелого, мокрого от пота парнишку под собой. -Жаль, нельзя оставлять засосы, а то искусал бы тебя всего, - шепнул он, прижавшись ртом к шее. От вибрации обжигающего кожу голоса, Джон блаженно застонал. -Когда уедем отсюда, я все тебе позволю, я все… Хочу… Все хочу… Можешь трахать везде, где пожелаешь. В машине, в туалетах придорожных забегаловок, всюду… Там, где не будет времени на секс, найдется время на отсос. -Галахад, мой родной, драгоценный… Ты сводишь меня с ума, - возбужденно шептал Лукас, все ускоряясь. Он забросил ноги себе на плечи и взял быстрый темп, втрахивая в постель. Джон стонал, уже не переставая, не сдерживаясь, не заботясь о том, что могут услышать друзья. Они все поймут, они всегда все понимали. Кровать жалобно скрипела от каждого толчка. Внутри полыхает страсть, но где-то глубоко притаилось отчаяние. Как же я не хочу терять свое счастье. С этим человеком. Если в мире есть боги, ангелы или что-то вроде того. Даже если там сидит тетка с планшетом, все равно. Я хочу быть всегда рядом. Слышите все там? Вселенная, бог, президент и мама! Все равно кто! Этот человек мой. И никто другой мне не нужен… Сознание полыхнуло белыми зарницами, словно перед глазами взорвались облака, Джон задрожал и кончил. Он открыл глаза. Лукас с нескрываемым удовольствием рассматривал его. -А ты? -Я скоро. Куда мне кончить? -Внутрь, я хочу, чтобы ты сделал это внутрь. -Ты уверен? -Да. -Хорошо. Лукас ускорил движения, в несколько рывков довершая дело. Джон, жадно ловя перелив эмоций, забыл о том, что надо дышать, стараясь не упустить все оттенки удовольствия на полускрытом темнотой мужском лице. Внутри обожгло горячим, и в кудрявой голове пронеслись воспоминания о прежних оргазмах и выплесках спермы Тристана, на живот, грудь, лицо, внутрь, в руки и в рот. Как же это удивительно иметь человека, с которым пережил так много. И плохого, и потрясающе хорошего… -Ты улыбаешься, - заметил Лукас, коснувшись носом юношеского носа. -Ты тоже! – рассмеялся Джон. Лукас извлек опавший член, и парнишка тихонько вздохнул, чувствуя, как из покрасневшего отверстия вытекает теплая сперма, пачкая ягодицы, бедра и простыню. Мужчина прильнул со страстным поцелуем. И еще один совместный эпизод для столь ценного сокровища – общего прошлого. И пусть их будет много, этих маленьких и больших воспоминаний, они все важны, плохие и хорошие. Ведь это их воспоминания.