А если однажды чашка склеится обратно...

За окном шелестел ветер, скреблись ветки. Когда-то там были сверчки. Теперь остался только ветер. Он оживляет ночь, дышит ночью. Джон жарко дышал на мужское ухо, притираясь всем телом, запустив пальцы в пепельные волосы. Внизу живота горело и было твердо до боли. -Трис… Трис… Я хочу тебя… Как же я хочу тебя… Имена настоящей жизни были почти забыты. Кому какое дело до этих имен, когда есть те, настоящие. Жизни спадают как осенние листья, как маски, как одежда, скользят по коже будто пальцы, словно белье, что спадает и исчезает в ворохе одежды на полу. Она ненастоящая, эта жизнь. Она ненастоящая. А вот его дыхание, что ловишь ртом, дыхание с горьким вкусом сигарет, жадный язык, что проникает в рот во время поцелуя, забывая о новом теле, помня то, прежнее, давно истлевшее, его не найти даже археологам, настоящее. Я сейчас здесь, обновленный, измененный, но все еще его. И так будет всегда… Ооо… В темноте видны лишь очертания, высеребренные светом луны. Джон чувствует, как тепло опускается вниз, сосредотачиваясь и конентрируясь в паху вместе с дерзкими губами. Кудрявый подается навстречу, вскидывая бедра. Крепкие руки, шершавые от возраста и работы, прижимают нежную кожу к постели, что окружает белым островком, выглядывая из темноты. Старое мастерство вспоминается сразу, и Джон закусывает руку, чтобы не разбудить друзей своим криком. Боже… Это слишком хорошо. Лукас обводит языком головку, оттягивая пальцами крайнюю плоть. Она чувствительная, многократно чувствительная от возбуждения. Как же сладко. Ствол погружается за щеку, а затем пропускается в горло. Как тогда. О, небо… Небо… Никто не умеет делать минет лучше чем Тристан… Жизни не жалко, чтобы снова и снова пробовать это. Тонкие пальчики едва касаются всклокоченных волос. Чувствуя это, Лукас с готовностью подставляет голову, позволяя пальцам перебирать его пряди. Голова становится легкой и невесомой как в полете. -Подожди, это не должно кончиться так быстро, - быстро прошептал он. Лукас с влажным хлюпом выпустил член изо рта, поцеловал головку. -Ничего не кончится, Галахад, мы будем всю ночь рассказывать страшилки с фонариком. Джон рассмеялся. -А у тебя хватит сил? -А у тебя? – парировал Лукас и вернулся к прерванному занятию. Надолго Джона не хватило. Изогнув спину будто лук Амура он кончил. -Иди сюда, - кудрявый нетерпеливо привлек к себе воспитателя, жадно целуя и облизывая перепачканный спермой рот. -Я вкусный? -Да, ванильный вкус, а еще вкус шоколадного мороженого с карамельными грушами. -Да ладно? – захихикал Джон, - Неправда! -Правда! -Нет! -Да! Они шутливо стали бороться. Причем каждый раз, когда Лукас уже одерживал верх, Джон в силу роста и юношеской гибкости выныривал из захвата. Наконец Джон оказался сверху, прижал руки, каждая из которых была в полтора больше его собственной. -А если бы ты вдруг родился женщиной, ты бы вышел за меня замуж? – шаловливо шепнул он. -Я готов трахать тебя в любом облике, - с чувством сказал Лукас и потянул Джона на себя. Мальчишка упал, растянувшись на мужчине, во всю длину. Его плоть, что снова начала набирать силу, оказалась прижата к крепким мышцам живота. Он дотянулся до члена Лукаса и провел по нему ладонью, орган отозвался покачиванием, Джон увлеченно стал ласкать головку и ствол, наблюдая за тем, как меняется выражение лица. Даже в темноте он ощущал, что воспитатель поплыл. -Лучше оставайся мужчиной, так мне больше нравится, - прошептал он, дотягиваясь до губ. -Как скажешь, - Лукас наклонил голову, чтобы было удобнее, и углубил поцелуй. Наконец Джон скользнул вниз, прижимаясь губами к шее, все также методично лаская ствол. -Как же меня бесит это несовершенство и беспомощность юношеского тела, я кажусь себя таким щуплым по сравнению с тобой, что я… Лукас остановил его, притянул его на уровень глаз. В темноте белели белки, зубы и волосы. -Никогда не говори так. Ты оскорбляешь дорогого для меня человека. Я обижусь за него. Парнишка изумленно замер. -Ты был инвалидом, и я любил тебя. Ты был жигало, и я любил тебя. Это уже третье воплощение в виде ребенка, Галахад. Ты был даже англичанином, и я все равно любил тебя. Ты был всего на год старше, когда я влюбился в тебя впервые. Так что не такой уж ты и ребенок. А вот представь, каково тебе будет терпеть домогательства старикашки, если бы мне было даже не пятьдесят, как когда я был Михаэлем, а скажем, шестьдесят или семьдесят. Или восемьдесят. Вот что по-настоящему ужасно. Джон рассмеялся, положив лохматую голову на седеющую грудь. -Если бы ты был так стар, я бы боялся только одного. -Чего именно? -Чтобы тебя не хватил удар от того, что я слишком активно прыгаю на тебе. -Хочешь сказать, тебя бы возбуждал такой морщинистый старикашка? -Ну ты же меня возбуждаешь! -Ах ты… Они снова стали бороться. Вновь оказавшись под Лукасом, Джон выгнулся, осторожно коснувшись члена коленом. -Как ты можешь терпеть так долго? Он ведь такой твердый… -У нас с тобой очень большой опыт в вопросах терпения… - прошептал на ухо Лукас. -Возьми меня, ну же… Я хочу принадлежать тебе… Лукас сплюнул на руку и взял в руку оба члена. Еще вялый подростковый член быстро догонял своего большого собрата, работая в паре. Джон застонал. -Это, чтобы не я один мучался. -Садист, - беззлобно выдохнул кудрявый и обвил Лукаса ногами, - сделай это наконец… -Подожди, я принесу масло. -Только не говори, что в общине нет смазки! Двадцать второй век на дворе! -Хорошо не буду говорить, - Лукас наклонился, чмокнул Джона в нос и мягко высвободился из тисков, - ты забываешь, что в общине обходятся минимумом предметов извне. Накинув халат, он исчез в темноте распахнувшей двери. Дверь закрылась, и Джон оказался погружен во мрак с неизвестными и уже знакомыми ему запахами. Постель пахла сексом и спермой, ими. Но за ее пределами начинался тот чужой мир, который его всегда пугал. Это не его время, они чужие этому времени, как и многим до. Как это странно родиться не в свое эпоху. Возможно, потому что только то время и стало важным? Джон перевернулся, уткнувшись носом в подушку, что хранила запах волос Лукаса и стал тереться пахом о простыню. Это помогало плохо, тогда он встал на колени и стал медленно ласкать член, также как до этого качался органа Лукаса. Юный организм быстро восстанавливался, и пенис вновь наливался силой. Бож-ж-же… Даже если придется убивать или умереть… Да какое это имеет значение. Они почти бессмертны. Смерть не более чем разлука, болезненная, но временная. Что же переходит из тела в тело? Неужели та самая бессмертная душа, о которой твердят христиане? Индусы? Надо бы порасспросить Брууна о подробностях кришнаитского верования. Как это забавно прожить столько жизней… И все еще… чего-то не знать. Интересно, почему он родился кришнаитом тогда? Хотел узнать, что происходит? Так странно, встречать старых друзей и старых врагов спустя столько времени. Тристан… Умирать все еще непривычно, страшно, но… Всякий раз, оказываясь в объятьях, Триса… Я никогда не знал себя таким, каким чувствую себя с ним. Я знаю. Этого того стоит. Какой бы ни была расплата. Интересно, каждое рождение случается случайно? Или мы сами его выбираем? Джон распластался на постели, сжал простынь в горсти. В голову пришла дурацкая мысль сделать ангела. А что если каждое наше рождение зависит от совокупности поступков и мыслей? Наших и чужих. В их постоянной взаимосвязи можно поверить в то, что все мы братья, так или иначе изменяя жизни: свои и друг друга. Что для меня секс с Тристаном? Чтобы было, если бы мы не могли им заниматься? Если бы видели каждый день друг друга, смотрели бы, знали, кто мы, но что-то запрещало бы нам? С той скоростью, с которой мир сходит с ума, это было бы вполне возможным. Да, я мог бы быть счастлив. Лишь бы он был рядом, в пределах видимости, да хоть, где, но мой… Хах… Да я похож на гурию из мусульманского рая… Сколько уже раз он лишал меня девственности? Интересно, а есть ли вообще рай? Рука лениво водила по члену. Дверь приоткрылась, и в комнату вошел Лукас. -Извини, что так долго, не хотел включать свет, чтобы не разбудить ребят. -Было бы забавно, - Джон подложил свободную руку под голову и посмотрел на мужчину, приподняв голову, - если бы они застукали тебя с бутылкой масла в полной темноте. Создалось бы впечатление, что ты собираешься кого-то зажарить. Лукас задержал дыхание, рассматривая открывшееся зрелище. Белый лунный свет вычертил углем изящное в своей хрупкости юное тело. Горящий взор чувствовался даже в царящем полумраке, а призывно стоящий член, который не в силах была скрыть никакая темнота, а рука, что неторопливо скользила по всей длине вызывала томление и жар внизу живота. Лукас закрыл дверь и прошел к постели, поставил бутылку на тумбочку и скинул халат. -Я не людоед, Галахад. А вот отжарить? Это я могу. Джон с готовностью прижал колени к груди. Лукас провел пальцами от мошонки к ануса, обвел кольцо кончиками пальцев, а потом легко шлепнул по ягодице. -Лучше встань на четвереньки, растягивать придется долго, тебе будет неудобно. Паренек сменил позицию, прогнувшись в пояснице, подложив под голову руки. Лукас забрался на постель, откинул халат. -Похоже, ты просто обречен быть вечным девственником, а? -Только не говори, что ты жалуешься! – Джон весело фыркнул. Звук оборвался как струна, парнишка застонал, задыхаясь от ощущений, чувствуя, что воспитатель проделывает своим языком. Еще раз обведя бутон ануса по контуру, Лукас отстранился. Послышался щелчок открываемой крышки. Джон прогнулся в спине как кошка, подставляясь. Сколько раз мы уже делалил это? Помнишь? Ты помнишь? Тогда в тот роковой раз, когда мы принесли друг другу эту клятву, в том сарае, ночью, перед тем, как нас разлучили, бросив в пучину последующих жизней, ты беспокоился, чтобы не пролить масло на сено. Первый палец прошел по фалангу, и жжение вырвало из мыслей. Джон напрягся и зашипел. Лукас высвободил его и наклонился к лицу. Кудрявый жадно прижался к его губам. Воспитатель погладил парнишку по пояснице. -Если хочешь, можем отложить, пока ты не вырастешь достаточно… Джон зло укусил Лукаса за губу, почти до крови. Мужчина тихо ахнул, но не отстранился. Лишь зрачки его расширились, заливая глаза черным янтарем, он облизал укушенное место. -Не вздумай прекращать, сармат. Мне не шесть лет, тогда ты смог отделаться от меня, но не сейчас. -Даже и не думал. Я не враг себе отделываться от тебя, такого прекрасного и упрямого, - Лукас поцеловал кудрявого и вернулся к заднице, - я бы не сказал, что ты позволил мне тогда отделаться, ты помнишь? Джон почувствовал, как палец снова проник внутрь и постарался максимально расслабиться. Конечно, он помнил… Маленький мальчик увел пепельноволосого мужчину подальше от уютного костерка, подальше от спящих, уверенно, будто суккуб, увел в ночную темноту. Они устроились на грани пределов слышимости, чтобы вовремя вернуться, если нападут солдаты. Мальчик требовательно потянул мужчину вниз, заставив встать на колени. -Ты единственный, кто может заставить меня преклонить колени, - шепнул Михаэль. -Не забывай об этом, - детский голос так не вяжется с этим взрослым голодом в глазах. Взрослая душа в оковах детского тела. Пухлые губы касаются обветренных губ мужчины, а тонкие пальчики возятся с завязками штанов. -Господи пресвятый, чувствую себя извращенцем… - смущенно признается Михаэль. -Смотри внутрь, не смотри, что снаружи. Ты знаешь меня, я твой Галахад, сармат до мозга костей, твой до самой последней частицы. Взрослые пальцы помогают юным. И в маленьких руках оказывается пылающая дубина. -Я не ребенок, я просто еще не вырос до той поры, в которую ты смог бы сделать со мной все, что хочешь. Но я могу сделать то, что хочу, прямо сейчас… И сейчас я хочу касаться тебя всего. -Галахад, ты сумасшедший, ты безумен, мой родной. -Но ты ведь любишь это во мне. -Больше всего на свете. Первый палец вошел во всю длину. -Не терпи, если что-то не так, ты должен мне сказать, - Лукас лизнул белоснежное плечо. Джон усмехнулся. -Ты здесь, со мной, что может быть не так? Мне просто вспомнилось… -Вернись в настоящее время, сейчас и здесь я с тобой. -Там ты… - палец вошел полностью, и парнишка шумно выдохнул, - там ты тоже со мной. В любое время – ты рядом. И это делает меня таким счастливым… Тристан… Мужчина прерывает движения и наклоняется за поцелуем. Жадным, мокрым, безумным.