Ведуньи странности

      Звяга неспешно брел по расчищенной дороге, жмуря довольно очи и усмехаясь — мимо с визгом носились счастливые ребятишки, только мелькали цветные шапки, лаяли задорно псы, вся эта ватага шумела, прыгала, бросалась снежками, хохотала и звенела бубенцами, вплетенными в косы и пояса в честь праздника. Уже вспыхнули костры, молодежь выплясывала вокруг, да и народ постарше притоптывал ногами, песня-заговор лилась звонкая да чистая, как весенний ручеек: — Тают снега И Солнце встаёт Юный посланник Коляда идёт!       С уханьем и визгами прискочили к костру ряженные — грозит рогами коза, волк рычит, бодается с медведем, малые детишки цепляются за полы звериных шкур, норовя повиснуть, льется рекой хмельной напиток.       Чуть в стороне, на толстой меховой скатке, удобно устроился ведун, еще слишком слабый, чтобы плясать со всеми да в игрища играть. Он закутался в теплый тулуп, на колени уложил торбу с разнообразным печевом — там и баранки, и кренделя, рогалики и порезанный на щедрые куски каравай. Следит ведун, дабы каждому досталось заговоренной сладости, подпевает колядкам да в ладоши хлопает — трудно ему усидеть на месте, нрав неспокойный заставляет вертеться и ерзать. Вскочил бы на ноги, взвился вихрем, только сил нету, руки, заботливо омытые травяными настоями, подрагивают от слабости. Хорош ведун — ни заговор прочитать, ни руну начертить.       Звяга подошел неслышно, опустился рядом, за плечи обнял да вздохнул довольно. Жар только глянул на него, и грусть ушла, как не бывало — уж больно радостен ладо. Глаза светятся, разбегаются от них едва заметные морщинки, губы улыбаются и подпевают с детства знакомым колядкам: — Смерть отгоняет, Жизни даёт Славься Коляда Солнцеворот!       Звяга тоже хватил лиха в Карачунов день — как бы до весны оправиться. Да не таков он человек, чтобы печалиться да завистью исходить. Живы остались — и слава богам! Так и сидели они, островок спокойствия среди разудалого веселья. Кто-то из женщин поднес чашу с хмельным напитком — ведун, как повелось, пьет первым, за ним — старейшина с советчиками, глава охотничьей братии и уж дальше остальные. Немалая честь, вкушать напиток из одной посудины с вестником богов.       Жар пригубил благоухающий настой, придерживая большую чашу ладонями, а затем передал. Да не старейшине, а Звяге. А тот так удивился, что только смотрел, пока руки у ведуна не начали подрагивать от слабости. Опомнился — подхватил предложенную чашу, а дальше — делать нечего, пришлось пить. Честь эта была его по праву — раз ведун выбрал его себе в пару, то второй по старшинству он теперь в деревне, выше всех сильных и мудрых. Да только Звяга никогда не думал об этом, не любил он перед толпой похваляться да повелевать кем-то, умереть готов был за своего ладо, а не за почет и богатство. Пусть мудрецы затевают великие помыслы, в будущее смотрят, а он человек простой, о сладких губах да об очах лукавых думал, когда ведуна привечал, о храбром сердце, благословенном богами. А Жар словно знает, о чем он думает — улыбается чуть заметно, с теплом, которое только ему предназначено.       Уж и вечер близко, готовят колесо, пора за деревню идти, к Чертовому холму. Тут уж без ведуна никак не обойтись.       В такой день чертей никто не боится — разбежались они все от такой гурьбы, ибо идут все, от мала до велика, только старики немощные остались у окон сидеть — а вдруг и увидят огонь на холме?       Вечереет, небо ясное красуется звездами, как дева каменьями в ожерелье. Маковка холма совсем темная, с покатых боков сдуло ветрами снега, зато у подножья сугробы такие, что ребенка с головой можно спрятать. Утих ветер, на версты вокруг — стужа да серость, деревья черные, неприветливые, поля зияют пустынно. Зато здесь — шум и суета. Горят огни, яркие одежки радуют глаз, колокольцы звенят тонко да звонко, вторят им детские голоса, звучат здравицы и смех.       Вспыхнуло колесо в ведуньих руках, бросил Жар его в снег, а дальше — главная забава. С воплями, хохотом, песнями и заговорами, покатили колесо в гору, звучно клича Коляду, да желая ему воротиться с весной. Хорошо горит огонь, ясно, от его света меняется все вокруг, теплеет, вспыхивает искрами и отблесками, снега блестят звездами, эхо подхватывает разудалые песни, унося в поля, дабы весь мир слышал — Коляда родился! Докатили до самой верхушки, вспыхнуло колесо совсем уж ярко — будто бог рукой коснулся. Да только Звяга туда уж не смотрел, остановились они чуть в стороне, там, где впервые увидел он своего ладо, да испугался чужой, страшной силы. И сейчас порой страшился. Не Жара, нет, той мощи, которую ведун бесстрашно принимал, да людям на пользу оборачивал. Держал он в руках силы земные и небесные, а Звяга мог эти руки целовать, мог покоряться им, подаваясь навстречу жадно и сладко. Не знал Звяга, за что боги наградили его таким счастьем, лишь сжимал покрепче в объятиях доверчиво расслабившееся тело, слагая про себя какую уж по счету клятву — что не оставит, развеет тоску, разделит горе, уйдет следом хоть в Навь, только бы рядом. Не знал, что Жар мыслит о том же, да вспоминает. Добродушен Звяга и тих, хоть и силен так, что быка за рога может к земле пригнуть. Молчалив, не любит пустой хвальбы, молодецкой удали не показывает. Молчал он здесь, на холме, да прочь не бросился, пошел искать бедолагу, под молнию угодившего. Ох и озлился тогда Жар — каких трудов ему стоило бурю к себе приманить, чтобы не ушла в деревню жертву искать, а один дурень все одно явился богам на потеху аж сюда! Да только потом понял — таков уж уродился парень, кричи не кричи — все одно, если кто в беде — пойдет выручать. И за ним в лес ушел, хоть и знал, что на тот свет идет. Не нужны Звяге деньги да почести, хватает ему малости, к ведуну он тянется, как дерево к солнцу — дуб могучий, а без лучей ласковых зачахнет. Привык Жар чувствовать молчаливую силу за спиной, к неловкой улыбке и лучистому взгляду привык. Нет больше на всем белом свете таких, как его Звяга, пусть и шепчутся глупые кумушки, дескать, не подходит бойкому да веселому ведуну этот бирюк. Знать они не знают, каков он на самом деле, и каков сам Жар. Да и не нужно тут людское признание, ибо благословили их боги, что видят все, как на ладони.       Много работы у ведуна, пусть и есть у него помощник, да нужно бросать все — созывает князь всех, владеющих тайным знанием, говорящих с духами да к богам взывающих. Приехали к нему гости-чужеземцы, привезли своего бога, да убеждают князя молодого, что бог их един и всесилен. Туманят голову сладкими речами — того и гляди, забудет князь, кому повинен поклоняться да жертвы нести. Осерчают боги на такое пренебрежение — вовек покоя не будет ни им, ни их детям и внукам. Хмурится Жар, не спокойно ему на сердце, хоть и не верит, что отвернется светлый князь от истинных богов. А коль и отвернется — и без него знает народ, как заговоры плести и взывать к богам, ибо сильна их вера, крепка, словно камень, и не разрушить ее чужакам, пришедшим издалека…