Выбор за тобой

— Как же ты меня бесишь, чтоб ты провалился... — с острой ненавистью прошептала Хизер, скрестив руки на груди и сделав вид, что целиком и полностью поглощена речью и.о. директора департамента. Джозеф Янг вёл планёрку с таким пламенным вдохновением и гневно сверкавшими светло-голубыми глазами, что казалось, будто он готовился вести легионы на осаду Иерусалима. Нью-йоркские крестоносцы внимали цветистой речи начальника не без любопытства, невольно посмеиваясь над шутками в адрес коллег, и делали суровые лица, покорно опуская глаза, когда за проколы на работе начинали распекать их. Вопреки сложившейся в последнюю неделю традиции, в это зимнее утро двадцать первую аврорскую звезду обошли таким оскорбительным вниманием. Придраться было абсолютно не к чему, и Янг хоть и зыркнул на них недобрым взглядом, но вслух ничего не сказал. Роджер устало потёр висок и попытался отодвинуться ещё ближе к стене, чтобы избавиться от мерзкого ощущения злорадства и ничем неприкрытой неприязни, которое заставляло волоски на коже вставать дыбом, но стул под ним не выдержал, скрипнул и резко наклонился, возмутившись вопиюще кривой посадке своего седока. Мужчине пришлось взмахнуть руками, чтобы поймать шаткое равновесие и поставить строптивую мебель обратно на четыре ножки. Всё это действие сопровождалось грохотом и выразительным «Ёпть!», непроизвольно вырвавшемся у старшего аврора. Хизер дёрнулась было в сторону Роджера, чтобы удержать его от падения, но тот уже справился и бросил в её сторону извиняющийся взгляд. — Ты чего там вытворяешь, Прайс? — недовольно поинтересовался Янг, прервав свою речь и вытянув шею, в попытке рассмотреть, что творится на задних рядах. Девушка отчётливо скрипнула зубами и, криво улыбнувшись напарнику, крикнула: — Внимаю вам, шеф! После планёрки народ разбрёлся по своим кабинетам и занялся привычной рутиной. День выдался на редкость тихим, и можно было взяться за мелкие, но требовавшие к себе внимания дела в офисе, а не носиться бешеными нунду по окрестностям. Из-за внезапно ударивших морозов уровень преступности в городе пошёл на спад. Видимо, никому не хотелось морозить филейные части, когда на улице было всего десять градусов по Фаренгейту. Слишком сурово для декабря, а уж после недавних проливных дождей... — Задолбал! — зло выдохнула Хизер и хлопнула дверью так, что будь потолок в кабинете покрыт штукатуркой, она бы непременно обвалилась. Вошедший следом Роджер на вопросительный взгляд Кассандры только отрицательно покачал головой. Янг в очередной раз отказался предоставить какие-либо материалы по делу, заведённому на Персиваля, ссылаясь поочерёдно то запрет Госпожи президента, то на негативный магический фон, падение доллара по отношению к золотому галлеону и смену курса миграции взрывопотамов вдоль берегов своей исторической родины. — Он просто упрямый идиот, дорвавшийся до власти, Холли. Мы всегда это знали. Девушка ничего не ответила на попытку мисс Олдридж её успокоить, лишь зло мотнула головой и стиснула кулаки так, что полукружья ногтей пились в кожу. — Холли, послушай... — Кассандра отложила в сторону тонкую папку из светлого картона и начала подниматься из-за стола. — Когда один из двоих обязан соблюдать правила, как ты думаешь, кто испытывает большую боль? Тот, кто подвергся нападению, или тот, у кого связаны руки? — Выметайся из моей головы, Роджер! — свирепо рявкнула Хизер и, сдёрнув с вешалки форменное кожаное пальто, потянула на себя дверную ручку, как никогда остро почувствовав необходимость побыть подальше от коллег и подышать влажным нью-йоркским воздухом. Но, кажется, сегодня на девушке невольно решили отыграться не только излишне щепетильные напарники, но и двери департамента, за две недели командировки, видимо, соскучившиеся по ней не меньше — от излишне близкого знакомства с добротными дубовыми досками Хизер спасли только вбитые годами тренировок рефлексы. Обдав вжавшуюся в стену девушку потоком прохладного воздуха, в кабинет влетел, возбуждённо сверкая тёмно-зелёными глазами и потрясая стопкой пергаментных листов, молодой человек в светло-сером костюме-тройке. — Я нашёл! — радостно возвестил юноша, одной рукой по-прежнему сжимая бумаги, а второй пытаясь одновременно поправить чуть сползшие на нос очки и пригладить растрепавшиеся тёмно-каштановые волосы. — А где?.. Хизер уже набрала в лёгкие воздуха для гневной тирады на тему пользы минимального владения хорошими манерами, но её опередил Роджер. Присев на край стола и манерно закинув одну ногу на другую, он перехватил очередной выпуск «Алхимического вестника» одной рукой, на манер сборника романтической поэзии, и с чувством продекламировал: — Увы! Я никогда ещё не слышал И не читал — в истории ли, в сказке ль, — Чтоб гладким был путь истинной любви. Девушка обречённо вздохнула и прижала ладонь к лицу. Она не видела, но была готова поспорить на своё месячное жалование, что от пары шекспировских строчек Итан Кроуфорд, аврор и судмедэксперт двадцать первой звезды, покраснел не хуже четверокурсницы школы Чародейства и Волшебства Ильверморни, получившей первый в жизни комплимент. ... — Интересно, заговорит ли Лев? Мистер Грейвс часто фыркал и морщил нос, как большой породистый кот, но всё равно появлялся раз в две недели и продолжал учить Хизер поднимать перья в воздух движением руки и превращать спички в швейные иглы. Девочка улыбалась, запоминала и иногда просила почитать вслух... Десятилетняя Хизер Прайс не любила «Сон в летнюю ночь», но её любил Персиваль-тогда-ещё-просто-аврор-Грейвс, и этого было достаточно, чтобы непоседливый ребёнок в одно мгновение замирал, внимательно вслушиваясь в рифмованные строчки, произносимые глубоким, чуть усталым голосом. «Главное здесь, — добавлял он, закрывая книгу, — это понимание того, что человека нужно судить не по сословию и богатству, не по одежде и знанию, а по его поведению и личностным качествам». В свой департамент, в свою команду, а, в конечном счёте, и в свою жизнь Персиваль впускал людей, руководствуясь именно этим принципом. Иногда это было обосновано, а иногда... Иногда это заканчивалось появлением в ближайшем окружении Итана Кроуфорда.