Amor caecus

— Санс... — Чего тебе? За спиной раздается смешок. Монстр вскидывает голову и запоздало улыбается. Фриск совсем близко — возвышается, бедром привалившись к спинке его стула. Вымазанную красками ладонь, отмерив высоту собственного роста, задерживает над самым его черепом. И брови поднимает — дескать, видишь разницу? Кто здесь мелкий? Скелет, хмыкнув, комкает письмо. Выпрямляет спину — позвонки трескливо выгибаются под тканью свитера, будто крошатся под невидимой тяжестью. А затем, поднимаясь, упирается макушкой в теплую фрискову ладонь, слегка ее приподнимая. И жулика этого удерживает за плечо, не давая встать на носочки, чтобы констатировать в самое его лицо: — Ты. Скомканные листы — всего-то маленькое предупреждение — неспешно запихиваются в карман. Фриск не обращает внимание — решительно пялится своими невозможными глазами, точно вызывает противника на дуэль. Но вместо перчатки выхватывает щелчок по вздернутому носу. — Пришел мной любоваться? — Нет, — возмущается он комично — ясно, что совсем не злится. И слова тщательно подбирает, пряча взгляд. — У тебя... Эм... Были же отношения? Костяшки, спрятанные в кармане вместе с письмом, напряженно похрустывают. Монстр сардонически улыбается. Пожимает с напускной рассеянностью плечами. — Допустим. — Как они начались? Голос мелкого — неуверенность и вкрадчивость, приправленные хрипловатыми нотками из-за больного горла. И Санса продирает невольно, словно он залпом опрокинул стакан какого-то забористого пойла. Дрожью, короткой и мелкой, незаметно сотрясает кости. Дергается уголок его извечного оскала. Фриск, не замечая, мнется в своем черном художественном фартуке. В домашних штанах. Футболка, верно, потеряна где-то в мастерской. Скинута из-за нежелания пачкать светлую ткань. — Давно. Хотя человек, с которым они начались, пока об этом не знает. — Я серьезно. Давай без шуток... Пожалуйста. Если слегка наклониться, можно почувствовать едкий аромат краски. Можно зарыться пальцами в каштановые вихры, провести носовой впадиной от разлетных ключиц — до чувствительной ямки за ухом. Интересно, как сильно он будет дрожать, если... — Это важно для меня, Санс... — Я абсолютно серьезен. «Если у тебя осталась хоть капля совести», — слышится где-то в памяти. Крутится-крутится... Лучшему бы пылью осыпалось. Вместе с ним. Потому что не осталось. Скелет понимает это отчетливо, заглядывая в глаза мелкого. Губы плотно сжаты. Между бровями — хмурая черточка. Выражение усталое, раздраженное, вопросительное — слишком взрослое для мелочи вроде него. — Влюбился, раз задаешь такие вопросы? — его пробирает отвращением от собственной добродушной насмешливости. И окончательно добивает краснота на чужих скулах — подтверждение его догадки. «Не заставляй его», — продолжает стальной голос, вклиниваясь в память. — Я... — Фриск опускает взгляд. Так старается изобразить храбрость, твердость, но лишь больше походит на оробелого влюбленного подростка. Им ведь и является. — Возможно. У Санса в черепушке — какая-то хмельная околесица. Крепкие бедра под жесткими костяшками. Надрывные стоны в подушку. Вздыбленные сколы лопаток — все одно, что ломаные крылья — и растрепанные волосы, за которые так приятно держать чью-то мятежную голову. В реальности: натянутая улыбка, дружеское участие, иллюзорная горечь на языке. — И кто же счастливица? — интересуется он. «Кто захотел плохого времени?» — слышится в мыслях, продирается сквозь ржавые шестерни с таким оглушительным скрежетом, что Санс невольно впивается пальцами в его, мелкого, плечо. До красных отметин. Фриск почему-то даже не ойкает. И молчит — и глазами стыдливо мечется — и напоминает грешника перед святыми ликами, представляющего, какое адское пекло его ждет впереди. Вздыхает так прерывисто, словно пытается сдержать слезы — или тонет, захлебываясь воздухом, как водой. Внезапно поправляет очень тихим голосом: — Счастливец. На его плече останутся даже не отметины — черные синяки. А Сансу плевать. — Кто? Он сжимает пальцы сильней — крошит птичьи кости мелкого железной хваткой. И ему оглушительно плевать, что Фриска дергает, словно ему отвесили этим вопросом пощечину. — Ты хоть представляешь, как отреагирует Ториэль?.. Фриск поднимает глаза — мокрые и ослепительно блестящие в тусклом свете электрической лампы, и почему-то невыносимо удивленные. Монстр смотрит в ответ — пустыми глазницами. — Что за... Позорище... — Андайн и Альфис... — Это другое. Фриск не понимает: п о ч е м у? — Выбрось эту дурь из головы. Его колотит. — Займись чем-то полезным. Подросток... Глупый... Влюбленный... Что он может сказать в ответ? Санс вздрагивает, замечая в его зрачках красноватые отблески. — Нет. ...они сбегают раньше, чем монстр успевает очнуться после удара по виску.