О жизни

Криденс знал, у Модести все хорошо. Да, она живет в приюте, но он семейного типа. В одной комнате с ней еще две девочки – но ее никто не задирает и не обижает. У нее красивые платья и куклы, теплый дом и хорошие «родители». Криденс знает, что она уже называет этих людей – мама и папа. Вполне искренне, кстати. Там ее учат. У Модести выправился почерк под руководством «матери» - миссис Андерсон. Раньше за испорченные строчки ей прилетало по рукам от Мери Лу, что не способствовало чистоте письма. Теперь ей мягко объясняют, не наказывая за ошибки. Она загорела – летом «родители» вывезли их к океану на две недели. В школе у Модести появились друзья – раньше ее остерегались и предпочитали гадить издалека, все-таки ненормальная из Салемского приюта. Модести радовалась жизни. А Криденс иногда, не реже раза в пару недель узнавал как у нее дела. Хотел навестить, но боялся. Он прекрасно помнил, бледное личико, ее, забившейся в угол под полуразрушенным столом. Ее испуганную до заикания. Помнил. Все четче с каждым кошмаром. Браслет, подаренный Ньютом, только помог в этом. Контроль – это не только сила, но и память. А это заставляло темноту внутри стать ближе. И означало – вспомнить, принять и понять, эту темноту и то, сколько раз она мстила за него, спасала его, защищала. Потому что он сам был слишком слаб. Так как могла, как умела. Браслет помог понять и принять, и стало легче, гораздо. Но до сих пор иногда прохватывало дрожью. Он столько лет избегал, подавлял, прятал, что отпирать все двери, оставив только тонкую серебряную цепочку, как экстренное средство – было сложно. Очень. Сегодня Персиваль рассказал ему, что Модести его искала. Не просто спрашивала у приемных родителей, все ли в порядке с ее братом, нет, она просила встретиться с ним. Спрашивала, когда они смогут увидеться, поговорить? Конечно, ей говорили, что с ним все хорошо. Что у него работа и своя жизнь, но… он ведь был к этому готов так? Его для мира не-магов не стало. Он с этим согласился, еще тогда в клинике. А иногда казалось, что уже тогда, когда мистер Грейвз протянул ему руку. - Она ведь счастлива, да? - Если это зависит от пары ее воспитывающей, то да. – Отвечает ему Мадам Вайра, поправляя его запястье. – Они… нашей крови, пикси-квартероны, магии в них почти нет, зато желания и возможностей заботиться о брошенных детях, хоть отбавляй. Как раз вовремя, еще чуть-чуть и узор, что он вытачивал на металлической детали, скосился бы. У Мадам интересная манера учить. Как и большинство – она начинала с основ, но дальше, дальше было гораздо сложнее. То, что требовалось делать механически – основы, заготовки, она учила делать на инстинктах. Они говорили, во время работы, сначала на темы уроков, потом, когда он выучил все, что мог, на данном уровне – на отвлеченные, как сейчас. Еще месяц назад Криденсу казалось, что царапины от его неуклюжести со станком, теперь будут на руках всегда – но нет, Мадам придерживалась политики мистера Грейвза – ученик должен оставаться целым. Больше их преподавательские стили ни в чем не сходились. И сейчас, сейчас, у него начинало получаться. - Вот так. Все верно. – Хвалит его Мадам, рассматривая узор на тонком металле медальона. – Из этого выйдет отличный подарок. - Подарок? - К девушкам, даже к сестрам, после долгого отсутствия не стоит приходить с пустыми руками. Чревато. – Улыбается ему Мадам. И Криденс немного неуверенно улыбается в ответ. Криденс продолжает называть его мистер Грейвз. В личном общении так точно. Персиваль знает, что мальчишка зовет его полным именем, в разговорах с другими. С Мадам, сестрами Голдштейн. Но не в глаза. Никогда, даже в постели. Это не то чтобы было неприятно или царапало, но казалось странным. Как и многое в Криденсе. И многое, все, в этом странном он любил. Даже то, чего не понимал. И это было взаимно. Криденс тоже иногда его не понимал, бывало, они злились друг на друга, и ссорились. Даже кричали друг на друга. Громко. Аргументировано. И больше ничего. Не крушили мебель, не дрались – как многие его знакомые семейные или околосемейные пары. Когда драка обычно не несет злости, или желания нанести вред, а скорее переходит в секс. Нет, просто кричали. Все потому что, когда Персиваль постарался однажды спустить конфликт на тормозах из-за усталости, Криденс как-то странно дернулся, и в его глазах появилось то, уже почти забытое выражение покорности. Персиваль понял. Что на Криденса раньше никогда не кричали, скорее сразу либо били, либо шипели, веля убираться подальше. Мери Лу же говорила спокойно, размеренно, и когда тон Персиваля стал похож на ее… Лучше уж пусть они орут друг на друга, походя на двух авроров на планерке, чем еще раз он увидит это выражение на лице Криденса. Персиваль сам был не подарком, он это знал прекрасно и то, с какой кажущейся легкостью Криденс принимал все его заскоки, изумляло, а потом Грейвз понял. Легкость действительно была кажущейся. Он приходил с очередного происшествия – окровавленный, раненый и усталый, готовый к отповеди за то, что себя не берег – ну, правда, Криденс все еще до ужаса боялся его потерять, а получал молчаливую помощь. Криденс молча, помогал ему добраться до комнаты или ванной, исцелял, весьма профессионально, если было нужно – Персиваль терпеть не мог колдомедиков и больницы, и если был в сознании, предпочитал с ними не связываться. У него получалось очень неплохо, лучше, чем у большинства тех коновалов, не военных медиков, с которыми иногда приходилось иметь дело Персивалю. Он кормил его, читал что-нибудь, весьма интересное, забираясь в постель и садясь спиной к подложенной к стене подушке. Все с таким спокойствием, надежностью, что Персиваль не мог не нарадоваться, а потом узнал правду. Мадам навестила его после третьего такого инцидента. Злая как стая пикси, от чего иллюзия ее искрила и ходила рябью. - Дорогой мой, прошу тебя, не являйся домой в столь кошмарном состоянии, или подбери наконец в отдел специальных медиков, Лес тебя забери! - Что случилось? - Криденс случился. Ему противопоказано творить мощную исцеляющую магию. Вообще все, что сложнее заращивания покраснений и царапин и на спине и от ковра на коленях, после ваших игрищ – ему противопоказано применять! И на себе и на тебе! - Ма… - Я ясно выразилась? - Яснее некуда. – Ответил опешивший Персиваль. – Но, Мадам, к чему все эти… - Криденс у меня, пришлось запихнуть его в Озеро в Лесу, настолько он был истощен и в отчаянии. – Видя его изумление и ужас, Мадам немного смягчилась. – Не знаю, кто учил его целительству, но… оно противоположно тьме у него внутри. Причиняет боль, понимаешь? Скорее всего, он учился сам, потому что ни один учитель бы не стал преподавать человеку, которому это приносит боль. Страшную боль, Персиваль. Мадам встала с дивана, с укором посмотрела на треснувший браслет, обеспечивающий ей иллюзию. Ее творение никогда не ломалось, никто не мог его сломать, кроме нее самой. Мадам выплыла из кабинета, во всей своей клыкасто-алой ипостаси, уже на краю сознания Персиваль услышал удивлено-восхищенный говорок Куинни. А потом в ярости швырнул в камин горстку порошка, пламя взвилось изумрудным. Вышел он уже в Лесу Вайры из костра у Озера. И весь его яростный настрой испарился. Криденс спал, погруженный по шею в исходящую паром воду. Сжавшись в клубок, обхватив руками колени и откинув голову на травяной бортик купальни. Выглядел он… кошмарно. Криденс за это время вытянулся, стал выше его почти на голову. Благодаря Миледи и Мизери он обзавелся гибкой и довольно широкоплечей фигурой. Волосы стал собирать в хвост, перевязывая его лентой. Ходячий соблазн. Сейчас… Как он справлялся с этим раньше? Персиваль помнил, что после ночи дома, снова уходил в Министерство с утра, пропадал там, на пару суток, заканчивая работу. Домой приходил только спать. Криденса часто не было, ему казалось, что он у Вайры, и теперь… Так вот что это было. Персиваль зашел в Озеро, как был в одежде, поднял Криденса на руки. Тот даже стал легче, почти как в начале их знакомства. Персиваль сжал зубы, чтобы не выругаться на себя же самого и аппарировал. - Никогда больше, Криденс. Никогда, слышишь меня, не делай ничего в ущерб себе! Криденс его если и слышал, то явно не осознавал, только кивал интонациям, подаваясь бедрами вперед и судорожно сжимая пальцы в кулаки. Персиваль держал его за запястья, прижимая их к кровати, не позволяя касаться ни себя ни его. Целовал открывающиеся послушно губы, не позволяя стонам прозвучать мимо. - Я не… мистер Грейвз… - Криденса подкинуло на лопатки, пальцы схватили спинку кровати, когда Персиваль отпустил его руки, а потом обхватили Грейвза за шею, притягивая ближе. Мальчишка конвульсивно дернулся, прижимаясь животом к животу, вцепился зубами ему в плечо и повис. Расслабленный, сознанием не здесь. Персиваль продержался не дольше, вбиваясь в ставшее мягко-податливым тело, ощущая горящий укус на плече. Потом, уже ближе к утру, перетянув голову сладко сопящего Криденса к себе на грудь, поглаживая его по мягким волосам – Персиваль подумал, что так нельзя. Эгоистичность любимого и единственного ребенка, начальника и вообще одинокого человека, к которой он в себе привык, сыграла с ним плохой урок. Криденс, жертвующий ради него, не проронив ни слова – так сильно его любящий, из-за его безответственности мог просто не пережить еще один раз. И это пугало и ужасало больше, чем его неспособность называть Персиваля по имени. С этим он справится, с годами, прожитыми вместе, но справится. Но сначала придется что-то поменять в самом себе. Не для всех, только для этого мальчика. Потому что… он самое важное, что есть в его жизни и стоит чего угодно. Он стоит всего.