Зёрна и плевелы

Изо рта Лоуренса вырвалось облачко пара. — Вот тебе и север, — не слишком жизнерадостно сказал он. — Что скажешь? Тебе нравится холод? — Мне кажется, я от него отвыкла. — Хоро свернулась на дне телеги, укрываясь своим хвостом. Что-то шмякнулось на неё сверху, и она уткнулась носом в плащ Лоуренса. Этот запах был родным. Запах северных окрестностей — нет. Всего несколько сотен лет… Может быть, этого достаточно, чтобы всё позабыть. Может быть, этого недостаточно, чтобы по-настоящему заскучать. — Тебе грустно? — зачем-то спросил Лоуренс. — А тебе? — перебила его Хоро, и даже не поднимая головы, почувствовала, как он пожал плечами. — Мы едем в грустное место. — Это был не тот ответ, на который рассчитывала Хоро. Они прибыли на север согласно их уговору, однако же всё шло совсем как ей желалось, хотелось, мечталось раньше. — Ты знаешь его? — Разумеется, нет, — сварливо отозвалась она. — Я родилась в Йойтсу… не в этой глухой деревушке. Раньше здесь вообще не было ни людей, ни городов. — Да, люди имею свойство проникать туда, куда природа их не звала, — согласился Лоуренс. — Прости. Я ещё не выучил географию севера. Не приходилось раньше здесь торговать. — И не пришлось бы, если бы не я, да? — Как знать, — в голосе Лоуренса таилась странная дрожь, и Хоро наконец-то высунулась наружу. — Вот же дурень! Забирай свой плащ! Не так уж мне и холодно! — Лоуренс послушно закутался обратно. — Стучащий зубами торговец с синими пальцами производит не очень-то благоприятное впечатление. Никто не станет покупать у такого товар. — У меня — станут, — улыбка Лоуренса, вопреки словам, была невесёлой. Хоро вспомнила, что так и не узнала, куда они направляются. Лоуренс был неразговорчив в последние дни, а она слишком много думала о возвращении домой. Конечно, она знала, что рано или поздно Лоуренс сдержит своё обещание, как держал все прочие. Можно ли выполнить обещанное слишком рано? — У тебя в мешках не драгоценности, а самая обычная пшеница, — хмыкнула она. — Поверь, есть много мест, где никто не купит у тебя драгоценности, — засмеялся он. — И есть места, где пшеница — своего рода драгоценность. Например, в Рэйки. — Это город, куда мы едем? — Да, маленький и молодой город, и ему уже грозит гибель. Он заперт на севере и выстроен на неблагодатной почве. Она промёрзла насквозь, и на ней почти ничего не растёт. Почти всю пищу, в особенности зерно, жители закупали в других краях. До недавнего времени почти все они работали на шахтах, где добывали золото — так что драгоценности их точно не прельщают. Но несколько лет назад их шахты обеднели. Золотые крупицы находили всё реже, продавать и обменивать было нечего, экономика совсем захирела… — Почему же люди не бросили это место? — Большинство так и сделало. Но остались те, кто не смог… кто прикипел к нему или надеялся на лучшие времени. И сейчас они голодают. Голодают, цепляясь за свою неплодородную землю и веря в чудо. Лоуренс был прав. Они и впрямь ехали в очень грустное место. Родные земли Хоро могли бы показаться неприветливыми, жестокими, но не грустными. Не слишком-то приятно заканчивать путешествие в грустном месте. Всегда не слишком-то приятно заканчивать путешествие. — Либо в городе остался всего десяток человек, либо тех мешков, что ты везёшь, не хватит, чтобы накормить всех. Лоуренс обернулся, удивлённо поднимая брови. — Разумеется, не хватит, — согласился он. — В этом ты как никогда права. — Хоро возмущённо фыркнула. — Но есть кое-что, в чём ты не права. Я везу не какую-нибудь обычную пшеницу. Это особый сорт. Говорят, он устойчив к морозам. Может быть… может быть, он приживётся там. Это будет последним спасением. — Но… столько ждать!.. — вырвало у Хоро. Разговор, начатый ею лишь для того, чтобы разбавить скуку, начал задевать за живое. — Даже если зерно пустит ростки, пройдёт много времени, прежде чем оно даст съедобный урожай! — Да, придётся ждать до следующей осени. — Лоуренс помолчал, внимательно сверяясь с картой. — Надеюсь, они продержатся так долго. Я слышал, что они пустили последние средства, чтобы купить провизии на этот срок. У города больше не осталось никаких средств… даже со мной он не сможет расплатиться. Придётся отдавать товар в долг, хоть мне это и противно. — Все торговцы так сильно не любят одалживать? Лоуренс опять обернулся и долго смотрел на Хоро, не обращая внимания на дорогу. — О чём ты? — выдавил он. — Я не это хотел сказать. Я имел в виду, что мне не нравится брать плату у тех, кто не сводит концы с концами. Но это закон гильдии. Я не могу его нарушить. Мне придётся брать долговую расписку… придётся возвращаться, напоминать о себе… как бы я хотел всего этого избежать. Лоуренсу придётся возвращаться на север хотя бы для того, чтобы повидать Хоро. Она не отпустит его просто так. — Всё может сложиться иначе, — сказала она вслух, пытаясь заглушить собственные мысли, но поперхнулась ими. Всё может сложиться иначе. Всё может сложиться… — Твои зёрна дадут большой урожай, шахты заработают снова, к городу вернётся процветание, и долг вернут с процентами, и тебя встретят с распростёртыми объятиями. — С распростёртыми объятиями, тебя встретят с распростёртыми… Объятиями. — Хотелось бы верить. Поверь, не сомневайся. — Но, боюсь, должно пройти немало времени, прежде чем они поднимутся на ноги. Да и мне нелегко приезжать сюда часто… путь неблизкий. Ничего, для Хоро даже тридцать лет пролетят в один миг. Как будет выглядеть Лоуренс, постарев? Почему она думает о таких вещах? Нужно отвлечься. — Я никогда раньше не слышала о пшенице, которая не боится холода. — Неужели? — снова засмеялся Лоуренс. — Богиня урожая — и не слышала об этом чуде? — Никакая я не богиня. — Шерсть на хвосте Хоро вдруг встала торчком — и вовсе не от холода. — И ты прекрасно знаешь об этом. Никогда не была ею. Я всего лишь волчица, которая смеха ради обратилась в человека. — Разве быть человеком так уж смешно? — рассеянно спросил Лоуренс. — Нет, не слишком. Только очень трудно. И ужасно интересно. Ведь это люди создали пшеницу, не боящуюся снега — не какая-нибудь богиня Хоро, — она очень старалась не казаться слишком грустной, но Лоуренс наверняка давно ощутил её печаль. Он должен был почувствовать, он всегда чувствовал её уныние. — Как ты думаешь… стоит ли мне остаться в таком обличье? Стоит ли мне просто остаться? — Это твой выбор, — мягко отозвался Лоуренс, и Хоро ужасно захотелось рвануть завязки одного из мешков, бросить в пасть — то есть в рот, пока ещё в рот! — горсть пшеницы и превратить руку в гигантскую когтистую лапу — совсем как при их первой встрече. Может быть, тогда Лоуренс вспомнит этот день. Может быть, тогда ему будет не всё равно. Вдоль дороги появились первые хижины — заброшенные, покосившиеся, придавленные к земли снежными шапками на крышах. — Всё-таки не заблудились. — Лоуренс привстал, всматриваясь куда-то вдаль. — Город сжался за последние годы. Окраины совсем опустили. Только в центре ещё теплится жизнь. Хоро привстала следом. — Он так далеко от всех других городов… — Место, где ты родилась, тоже далеко спрятано, да? Да что он заладил повторять про одно и то же! Хоро и так отлично знала, что их долгий путь плавно подходил к концу, что очень скоро Лоуренс окончательно сдержит своё слово. Потому что Лоуренс — надёжный парень, на которого можно положиться. Хоро поняла это с первого взгляда. Именно поэтому она попросила его помочь. Только поэтому. Хоро обняла один из мешков. Отказаться от своего выбора — это совсем не плохо и совсем не унизительно. Просто очень тяжело. Ей стало бы легче, если бы Лоуренс попросил её задержаться, но он наверняка уже гордился собой и тем, как выполнил уговор. Хороший торговец всегда держит своё слово, не раз повторял он, а Крафт Лоуренс — не просто хорош, он мастер своего дела. Хоро прикусила губу, и её так и не вырвавшийся всхлип заглушил пронзительный скрип — повозка остановилась. — Прибыли, — совсем не торжественно объявил Лоуренс. Впервые участвовать в деловых переговорах не хотелось. Хоро отошла в сторону, но всё равно не могла перестать слушать голос Лоуренса, пусть и не различая отдельных слов. Лоуренс всегда бодро в предвкушении очередной сделки, но в этот раз он наступал осторожно; груз чужого несчастья тяготил его; и Хоро собственное несчастье понемногу начинало казаться совсем не стоящим горя. Доносящиеся голоса переменились, стали резкими, громкими, неприятными. Хоро бросилась обратно к телеге, возле которой Лоуренс. Бледный, взмокший, перепуганный, он беспокойно рылся в мешках. Выудив самый дальний, он рванул верёвку и перевернул его вверх дном, и изнутри ударила не золотистая, а буро-коричневая струя гнилых зёрен.