Зёрна и плевелы

Маленькая процессия, промелькнувшая перед Хоро, не сулила совсем ничего хорошего. Хоро сорвалась следом, расталкивая стекавшуюся толпу, и кто-то смотрел на неё с вялыми остатками жалости, кто-то — неодобрительно, а кто-то — так, слово не прочь был схватить и связать и её тоже. Зачем на площади вообще собираться толпе? Казалось, все, даже самые исхудавшие старики и дети, нашли в себе силы выбраться из домов. У этих людей давно не было праздников. Кажется, они вот-вот собирались насладиться одним. — Запихайте всё ему в глотку — пусть подавится! — крикнул кто-то, и Лоуренс, ещё недавно державшийся на ногах, упал и растворился под натиском напиравших. Хоро не могла разглядеть почти ничего, но знала, что там происходило: Лоуренсу разжимали челюсти и заталкивали в горло проклятое испорченное зерно. Послышался кашель. — Так не годится, — решительно сказал кто-то, но мимолётное облегчение не успело прийти. — Проще его вздёрнуть. Что?! Прилюдно убивать якобы-колдуна, вздумавшего заморить голодом целый город — каких только суеверий не родит разум голодающего! Но и сытые верили в волчицу, охраняющую их урожай. Хоро больше не следит за чужими стогами, но он охраняет кое-что — кое-кого другого. «Кое-кто» попросил её не проливать крови, но у неё остался ещё один шанс. Испорченное зерно — тоже зерно или, по крайней мере, когда-то было им. Ей стоило попробовать с самого начала. Она распласталась на снегу, бросилась под чужие ноги, когтями — нет, пока ещё ногтями выцарапывая зёрнышки и без колебаний отправляя их себе в рот. Отвратительная горечь обожгла её горло, а она пыталась разжевать новые, твёрдые, гадкие, рождающие вязкую слюну. Первую порцию она выплюнула без остатка. Вторую проглотила, содрогаясь, и ничего не случилось — кроме того, что они с Лоуренсом закашлялись в унисон. Такое зерно не способно сделать её сильнее, заострить её зубы, покрыть её волчьей шерстью. Лоуренса поволокли дальше, вперёд и вверх — на грубо сколоченный помост. Как жаль, что наш судья скончался. Интересно, попробовал бы тот воспротивиться линчеванию? Хоро не так хотела вернуться, их прощание должно было стать полюбовным, полным обещаний встретиться когда-нибудь ещё, в скором будущем. Это не должно было оказаться расставанием навеки. Верёвочная петля была одеревеневшей, промёрзшей насквозь, но недостаточно хрупкой: тепло шеи Лоуренса быстро отогреет её. Кто-то подозрительно посмотрел на неё, когда она в очередной раз попыталась отплеваться зерном. По нестройным рядам жителей, пришедших насладиться казнью, пробежал шумок, и Хоро подумала, что вот-вот её тоже заклеймят колдуньей и попытаются повесить рядом. Как глупо — без суда и следствия убивать тех, кто ни в чём не виноват. Она отшвырнула испорченные зёрна прочь — обратно в ледяное крошево, под чужие ноги. Богиня урожая — очень смешно. Она не спасла самый главный урожай, единственный, который по-настоящему мог спасти чью-то жизнь — много жизней. Отбивающегося Лоуренса уже затаскивали на эшафот. Несколько обледеневших ступенек отделяли его от петли. С большим трудом Хоро отыскала его взгляд. Лоуренс никогда не был блаженным, он умел ценить свою жизнь и, конечно боялся, ужасно боялся близкой смерти, которой Хоро не допустит. Она помнила то чувство, когда его жизнь уже была в его руках. Она знала, что он предпочёл бы свою жизнь в её руках — не мохнатых когтистых лапах. Но что поделать, если у неё не оставалось иного выбора? Почему Лоуренс смотрел на неё так укоризненно? Разве она была виновата в чём-то? Разве она… Разве она могла всё испортить? Богини не ошибаются, но те, кто притворяются ими… Хоро переполняла злость, когда они въезжали в город — теперь казалось, что это было почти в прошлой жизни, — и всё зерно, что они везли, почернело почти в один миг. А прошлой ночью… она ненавидела всех жителей города; заслуженно или нет, она желала им зла. Не слишком-то приятно было осознавать себя причиной чужого отчаяния, а ещё хуже — причиной смертельной опасности лучшего друга, самого дорогого из людей… Хоро успела забыть, что люди живут совсем недолго; им всем суждено скоро уйти в небытие — и жителям заброшенного северного города, и Лоуренсу — даже если по своим, человеческим меркам он доживёт до старости. Но если он доживёт до счастливой старости, это станет огромной разницей? Петля никак не желала натягиваться на голову Лоуренса, и его отчаянное сопротивление мешало палачам, которые вовсе не были палачами, никогда не должны были ими стать — и, вполне возможно, на самом деле не хотели примерять на себя эту роль. Хоро знала, что не хотели — иначе Лоуренс давно болтался бы над землёй. А пока у неё оставалось ещё несколько минут. Каким бы глупым обещанием он ни связал её, когда Хоро поймёт, что не осталось ни мгновения, то нападёт на первого подвернувшегося под руку несчастливца, глотнёт его крови, обратится, схватит Лоуренса и умчится с ним прочь. Но мгновения ещё оставались, они были осязаемы. Разгневанная богиня допустила ошибку и испортила урожай, но как она может заслужить прощение тех, кто даже не признавал её богиней? Она не желала добра никому из собравшихся здесь. Но божества, пусть даже самого мелкого пошиба, умеют прощать; могущество не должно идти бок о бок со злопамятностью. Ты можешь переночевать здесь. Её, замешанную в жестоком обмане, приютила первая же встречная. Это стоило благодарности. Голова Лоуренса наконец очутилась в петле. У Хоро оставалось всего несколько секунд. За несколько секунд можно догнать добычу и вонзить клыки в её шею, но она была не на охоте. В сущности, ей незачем держать зла на слабых людей с помрачённым от голода сознанием. Она не против того, чтобы они пожили подольше — что решает несколько лишних десятков лет? Ещё чуть-чуть — и из-под ног Лоуренса выбьют опору. Его лицо уже перекосилось от ужаса, и в этом не было ничего удивительного, но что удивительно — он продолжал смотреть на Хоро очень странным взглядом, одновременно останавливая и подбадривая. Он надеялся, что она спасёт его в последний миг, но не той ценой, которой могла бы. Интересно, все торговцы из гильдии такие упрямцы? Нет, большинство наверняка попытались бы спасти свою жизнь любым способом, они непременно воспользовались бы силой Хоро, если бы знали, что могли ею распоряжаться. Но Лоуренс не был дураком, готовым к бессмысленному самопожертвованию. Значит, он всецело доверял Хоро — он всё же рассчитывал на её могущество, но иного рода… Я вовсе не богиня. Никогда не была ею. Быть человеком так трудно. И ужасно интересно. Тяжело простить тех, кто вот-вот повесит твоего компаньона. Ты можешь переночевать здесь. — Смотрите, зерно! — закричал кто-то, и этот крик смешал и без того сумбурную пародию на суд. — Настоящие зёрна! Кто-то вонзился пальцами в ледяное крошево и выудил оттуда несколько золотистых зёрен. Хоро моргнула. Не больше минуты назад она отбросила туда мерзкие чёрные остатки зёрен, испорченных навсегда. — Небось случайно нашли несколько последних, — пробормотал кто-то, но развернувшийся было фарс уже подходил к концу, неудавшиеся палачи стушевались, зеваки бросились осматриваться по сторонам, а Лоуренс, улучив момент, ловко стащил с шеи верёвку. — Здесь ещё несколько!.. — От чужих голосов и топота ног Хоро начало мутить. Или же потому, что они не брали в рот ни крошки, с тех пор как очутились здесь? Как же чувствовали себя те, кто не ел уже много дней? Жалость, лишённую всякого презрения, и желание помочь, несмотря на не слишком гостеприимную встречу — вот что ощущала Хоро теперь. Протолкнувшись через толпу, она толкнула вытащенные из хранилищ мешки, потом — мешки, привезённые ими самими, и отовсюду на свет появились зёрна — светлые и крупные как на подбор, некоторые — с тонкими нитями пробившихся наружу ростков. — Я всё ещё не богиня, — упрямо сказала Хоро. — Как скажешь. — Лоуренс уже улыбался, но его зубы стучали, а на шее отчётливо проступали царапины. Он вздрогнул и закутался поплотнее, закрывая следы — вроде бы от холода. — Я чем-то обидел тебя? — Что?.. — Если между ними и были какие-то обиды, их давно пора было забыть. Но Лоуренс всё равно не мог причинить ей вреда. Люди с добрым сердцем приручают даже волков. — То, что случилось до того, как мы въехали в городские ворота… ты разозлилась, и вот что вышло. В устах Лоуренса даже столь категорические слова не были похожи на обвинение. — Но я ведь всё исправила, да? — не преминула похвастаться Хоро. Подумать только — как много значило для неё одобрение человека, обычного… или необычного, но всё же. — Просто тогда я расстроилась… из-за того, что… в общем, мне показалось, что ты вот-вот расстанешься со мной и сделаешь это охотно. — Это зависит только от тебя одной, — серьёзно сказал Лоуренс. — Я расстанусь с тобой, если ты захочешь вернуться в родные края. Но место в моей повозке — всегда твоё. Это было просто задание. Мы его выполнили — и можем вернуться за следующим. Гигантская волчица в лесах Йойтсу — и впрямь совсем не богиня. Чтобы стать богиней, нужно, чтобы в тебя кто-то верил. Фермеры, чьи поля она охраняла, верили в свою богиню, но они не верили в саму Хоро, как Лоуренс. — Мне кажется, я успела отвыкнуть от холода, — только и сказала она.