* * *
Боль… Эмма успела забыть как это больно. И всё равно где — в родовом отделении тюремной больницы или в покоях королевского дворца. Всё равно кто ты — запутавшийся сирота-подросток, отбывающая почти год тюрьмы за воровство, или особа королевских кровей. На казённых простынях или на шёлке. Нет разницы. Никакой. Наконец. Маленький, оглушительно орущий человечек. Тогда Эмма не рискнула взять Генри на руки — боялась передумать. Куда бы она пошла — одна на всём белом свете, сама ещё ребёнок? Потом она кляла себя за трусость, но всё же ей удалось убедить саму себя, что всё было сделано правильно. Так будет лучше. Для неё и ребёнка. Она забыла о его существовании пока однажды Генри сам не постучал в её дверь. Девочка. Такая крохотная… Она уже не плачет — только тихо всхлипывает, вздрагивая всем тельцем. Кора/Эмма прижимает её к себе. Согревает, укачивает… — Ты моя… Я тебя никому не отдам. Не отпущу. Никогда. Эмма бережно сжимает крохотную дочь в руках. Колотится маленькое сердечко, дочка крутит головкой, ворочается, но Эмма держит её крепко. «Не бойся. Я тебя ни за что не отпущу!» — Её имя Регина! Испуганный мальчик. Конюх. Кора/Эмма смотрит на него с высокомерной усмешкой. Юноша белеет от страха и потеет. И Регина влюбилась в него? Да смазлив. Но ради этой смазливой мордашки бежать? Бежать из королевства, от неё, Коры? И что дальше? Убогая лачуга вместо дворца? И надолго ли Регины хватит? Она родилась здесь, в этом замке и не видела той жизни, которую видела она, Кора. Что будет делать Регина? Таскать мешки на мельнице? Разносить пиво в грязном кабаке, когда каждый выпивоха норовит ущипнуть тебя за задницу? Рожать на мокрой и грязной соломе, ходить в лохмотьях? Что ей сможет дать этот красавчик? Ничего. Прости меня, Регина. Но ты поймёшь когда-нибудь потом от какой злой участи я тебя спасаю. Да, ты не любишь этого старика, но твой отказ, твоё бегство могут ввергнуть наше королевство в неисчислимые беды. Король не простит такого оскорбления. Прости… И Эмма сжимает пальцы. Боль… Опять. Сердце. Оно вернулось. Кора смотрит на дочь. Регина улыбается матери робко, с надеждой. И Кора пытается сказать, что любит её… Свою непокорную красавицу дочь. Снова боль. Темнеет в глазах. Последнее, что видит Кора это страшную боль и растерянность в глазах дочери и мрачное лицо Румпельштильцхена стоящего над ними, Региной и Корой, что бессильно лежит у дочери на руках. Блеск кинжала… Уже нет времени сказать, объяснить, что она, Кора, любила свою маленькую девочку, хотела ей одного только счастья, стремилась помочь и только ради этого пыталась обрести могущество Тёмной. Всё проваливается во мрак.* * *
Регина, озабоченно хмуря лоб, делает пометки в ежедневнике. Эмма уже собиралась выйти из кабинета мэра, но остановилась на пороге и с задумчивой улыбкой смотрела на Миллс. — Вы что-то ещё хотите сказать, шериф? — спросила Регина всё также не поднимая глаз от бумаг. Эмму переполняет какая-то непонятная волна нежности по отношению к Регине. Та, наконец, поднимает глаза и довольно сердито смотрит на Эмму. — Шериф, вы так и будете молчать? Эмма подходит к мэру, ласково обнимает Миллс за плечи и нежно целует в щёку… — Свон, вы сбрендили?! — взвивается Регина. Потом она с подозрением смотрит на шерифа. — Магия… Очень мощная. Что это, чёрт подери, такое с вами?! Что вы натворили?! — Ничего, — улыбается Эмма. — Ничего такого о чём я бы не могла рассказать Снежке. И выходит, наконец, за дверь. Её собственные воспоминания, фальшивые воспоминания о жизни в Нью Йорке с Генри, а теперь ещё и воспоминания Коры… — Не слишком ли много для одной бедной головы? — спрашивает себя Эмма. И решает, что слишком. Она уже собирается к Голду — попросить у Румпеля какого-нибудь зелья как понимает, что ей это не нужно. Кора была ученицей Тёмного и теперь Эмма прекрасно помнит рецепт. Эмма ещё не пришла в себя и не хочет ни с кем говорить. «Жук» стоит на стоянке, но Свон слишком устала — один взмах руки… Опешивший Киллиан застыл в растерянности, а Эмма оказалась прямо на собственной кухне. Очень скоро на кухонном столе стало тесно от химической посуды. — Набор «Юный химик»… — усмехается про себя Эмма. Через полчаса зелье готово. Свон салютует стаканом и выпивает. — Фу… Гадость, — Эмму передёргивает, но хоть в её бедной голове теперь почти идеальный порядок. … — И к чему были такие сложности? — недовольно интересуется Регина у Голда. Они сидят в сумраке его лавки. — Разве тебе не было весело? — усмехается Тёмный. — Не сказала бы, — буркает Регина. — Теперь наша Спасительница стала чуть темней чем была и знает много из того, чему я научил твою мать, а она была способной ученицей. — Я бы могла её сама многому научить. — При всех твоих талантах, Регина, — улыбается Румпель. — Способности к педагогике в них не входят. — И к чему была такая спешка? Голд стоял у окна и задумчиво смотрел на улицу: — Её сила велика и растёт и в чём была неподражаема твоя мать, Регина, так это в умении держать себя в руках. А такому никто не научит. Даже я. — Да. Это Эмме просто жизненно необходимо. Ради блага её и всего города. — Именно, — кивнул Румпельштильцхен.