Профессор и Акула

Акуле повезло. Он сам понимал, как ему повезло: он ухитрился скрыться от бойцов Лазаря, вывалившись из подвала, где его держали, когда на лазаревскую хазу насыпались менты. От ментов Акула тоже ускользнул. Ему следовало бы сменить кликуху на «Колобок». Ещё он понимал, что радоваться рано: Лазарь вот-вот мог откупиться или отмазаться от ментов (не зря же говорили, что у него везде всё схвачено, и свора адвокатов всегда наготове) и тут же послать братков в погоню за бывшим пленником. Поэтому Акуле следовало шевелить копытами пошустрее. Но это удавалось ему с трудом. Условия трёхдневного пребывания в лазаревском подвале были отнюдь не санаторными. Акулу мурыжили качественно, отбив почки, сломав, как минимум, два ребра, и не поленились потыкать в рожу горящей сигаретой. Поскольку Акула уворачивался, ожоги пришлись в левую скулу и подбородок. Само собой, его не кормили и держали в наручниках. Когда налетели менты, лазаревский недоделок Федька Гном, сосредоточенно сопя, как раз отстёгивал Акулу от подвальной трубы, чтобы вести наверх, к хозяину. В очередной раз. Заслышав поднявшийся во дворе кипеж, Гном зазевался. А уж оглушить его, вырвав из рук ключи от «браслетов», было для Акулы делом плёвым, как бы он ни ослабел. Тёткин образок сработал, не иначе, отрешённо думал Акула, кое-как пробираясь в темноте вдоль чужих заборов и зажимая рукой нестерпимо ноющий бок. Когда семь лет назад, в восемьдесят восьмом, ещё при Совке, он собирался из своего Камышлова в армию, тётка Лида, как в мыльном сериале, повесила ему на шею образок на серебряной цепочке — Николу-Чудотворца. Вот он и натворил чудес. Мог бы, конечно, подоспеть пораньше, пока бойцы Лазаря не отбили Акуле почки, но и за то, что получилось, следовало сказать «спасибо». Может, просто отвлёкся святой, чего уж там, имел полное право: таких подшефных, как Акула, у него наверняка был вагон и маленькая тележка. Лазаревские уроды, как ни странно, образок с Николой-Угодником не тронули. Верующие оказались, паскуды, как хозяин. Ведь сам Лазарь, как о нём болтали, даже обедню в церкви выстаивал по воскресеньям. Сейчас Акуле требовалось срочно куда-то сховаться хоть на пару суток — в таком месте, где бы его точно не нашли ни менты, ни лазаревские гоблины, а потом как-то добраться до своих. Это было почти невыполнимо. Акула еле волочил ноги по тёмному проулку, где из-за заборов на него вяло брехали собаки. Он не представлял, как это всё проделать. Проще было лечь в придорожную канаву, свернуться калачиком, прижав коленки к груди, и сдохнуть спокойно, без суеты и колготни. Хорошо, что стояло лето. Хотя зимой, наверное, сдыхать в канаве было бы куда удобнее — просто замёрз и всё. На этой жизнеутверждающей мысли Акула, должно быть, всё-таки отключился, привалившись к чужому забору под единственным на весь проулок фонарём. Поэтому незнакомый женский голос прозвучал у него в ушах так неожиданно, что он даже затряс головой, словно вынырнув со дна реки на поверхность. — Что с вами? — повторяла и повторяла женщина. — Вам плохо? Может, «скорую» вызвать? Её глаза за стёклами очков в роговой оправе тревожно уставились на Акулу — светлые, прямо-таки льдистые, как у Снежной королевы, если бы та носила очки. Женщина была старше Акулы, наверное, лет на десять. Или на пятнадцать. Он на баб после тридцати никогда толком не смотрел. Чего на них смотреть, когда вокруг полно сосок-малолеток. — Н-не надо «скорую», — промычал Акула. — Но вас же кто-то избил, — запнувшись, растерянно пробормотала женщина, видимо, хорошенько разглядев его покоцанную физиономию. — Избили, да, — прохрипел Акула в ответ. — И могут убить, — добавил он просто, чувствуя, что вот-вот вырубится. — В милицию надо позвонить! — строго произнесла женщина, и Акула мотнул гудящей головой, решив объяснить ей всё как есть. Ему уже нечего было терять. — Я сам такой же, как они, — с усилием проговорил он, облизнув ссохшиеся губы. — Как те, кто бил, то есть. Так что мне нельзя в ментовку. Посадят сразу. Не звоните… пожалуйста, — вспомнил он детское «волшебное слово». — Я уже того… ухожу отсюда. А женщина вдруг подошла к нему вплотную и закинула его бессильно повисшую руку себе на плечо. — Вы чего? — ахнул Акула. — Не могу же я вас так бросить, — решительно сказала та и потянула его за собой. — Я тут живу. В этом доме, — она указала куда-то за забор, возле которого топтался Акула. — Вы с ума сошли? — изумлённо спросил он, пытаясь отстраниться. Он вообще-то хотел употребить более крепкое слово, но постеснялся. Эта женщина казалась ему учительницей. Или даже профессоршей. При ней стыдно было материться. — Я не хочу, чтобы вы скончались под моим забором, — отрезала она и деловито поправила очки. — Идёмте же! «Точно, профессорша», — зачарованно подумал Акула и покорно поплёлся за нею в калитку, стараясь сильно на странную профессоршу не наваливаться. Это у него почти получилось — он окончательно отрубился уже у неё на крыльце и сквозь нарастающий звон и гул в ушах почувствовал только, как она с трудом перетаскивает его через порог. Дальше Акуле стало совсем хорошо, темно и спокойно. Как в глубоком космосе. * * * В пиндосовских боевиках главные герои всегда, прочухвшись, говорили: «Привет», как идиоты. Подняв тяжёлые веки и сфокусировав неверный взгляд на женщине, стоявшей спиной к нему и чем-то звякавшей на столе, Акула прохрипел: — Здрасте. — Доброе утро, — чётко проговорила та, поворачиваясь к нему. Тогда Акула осознал, что уже действительно утро — солнце проклёвывалось сквозь прозрачные занавески на окне, а под окном бойко квохтали куры и чирикали воробьи. Ещё он осознал, что лежит на допотопной кровати с высокой никелированной спинкой и шишечками на ней. У тётки Лиды в Камышлове была точно такая же кровать. Акула вспомнил, как в детстве любил откручивать эти гладкие шишечки, пихать их в рот и однажды чуть не подавился, дурак. Ещё он был сейчас раздет до трусов — он даже проверил этот факт, проведя рукой под одеялом — его левое плечо и рёбра стягивала тугая повязка, а ожоги и порезы — теперь он провёл рукой по щекам — залеплял лейкопластырь. — Вас, кажется, пытали, — ровным голосом констатировала женщина, сдвинув брови. — Почему? Что вы им сделали? Её золотистые волосы были аккуратно собраны в пучок на затылке. Серый мешковатый свитер с воротником до подбородка и монашеская тёмная юбка «в пол» совершенно скрывали её фигуру. «Нихрена я им не сделал», — сказал бы Акула кому угодно, только не ей, не этой профессорше, глядевшей на него строгими светлыми глазами из-под стёкол очков. — Я не… — скороговоркой пробормотал Акула, — не хочу к ним присоединяться. У меня немного ребят, но они дорогого стоят… каждый… и поэтому Лазарь не может просто меня ухайдо… убить. Ну, попытал немного. Но я под него не пойду, потому что он, — Акула старательно проглотил завертевшееся на языке определение, — сволочь он, короче. К нему зачем-то менты заявились… вот тогда я чуток придушил того гадёныша, который меня караулил, и ушёл. Никто не заметил, — он с трудом перевёл дыхание, выпалив всё это. — Раздел сфер влияния, — серьёзно кивнула женщина. — А вы — небольшое, но гордое суверенное государство, сопротивляющееся аннексии. Понятно. Вам лучше? — Ещё как! — благодарно выдохнул Акула. Её точно прислал Никола-Чудотворец. Больше некому было. — Хотите есть? — спокойно осведомилась она. — Ещё как! — повторил Акула со всем пылом, и тогда она улыбнулась. Не сказать, что широко или лучезарно, но в глазах её вспыхнули весёлые искорки, и Акула понял, что зачарованно лыбится в ответ. — Я сейчас, — сообщила она и направилась к двери. Тут Акула наконец заметил, что она сильно хромает, прямо-таки ковыляет, припадая на левую ногу. Вчера он этого не рассмотрел. Как только она ухитрилась его дотащить от порога до этой кровати?! Раздеть, перевязать… Такого бугая! Хлопнула дверь, женщина вернулась. Она несла перед собой на подносе дымящуюся тарелку с тушёной картошкой и большую кружку с чаем. Акула накинулся на всё это, едва дождавшись, когда она поставит поднос на табуретку и подоткнёт ему подушку, чтобы было удобнее есть. Он едва не стонал от удовольствия, пока ел, и только спустя несколько минут обнаружил, что женщина опять отошла к окну — наверное, чтобы не смущать его. — Зачем вы меня к себе всё-таки… притащили? — внезапно выпалил Акула, даже перестав жевать. Этот вопрос не давал ему покоя. — Не бросать же вас было у ворот. Вы сознание потеряли. Или вы имеете в виду — почему я не сдала вас в милицию? — невозмутимо уточнила женщина. — Считайте, что я подобрала вас, как подобрала бы больного котёнка. Акула поперхнулся чаем и надрывно закашлялся. Он? Здоровенный загорелый кабаняка, коротко стриженный, с распухшей от побоев рожей? Больной котёнок?! — Лазарь — это Иннокентий Витальевич Лазарев, я полагаю, — негромко уточнила она, и Акула снова едва не поперхнулся. Но кивнул. — Он спонсирует наш университет. — Он много чего спонсирует, — проворчал Акула, наконец переведя дух. — Как вы догадались? — Ну, вы же не могли в таком состоянии брести издалека, — легко объяснила женщина, скрестив на груди руки. — Его дом — на соседней улице. Про Иннокентия Витальевича разные слухи ходят. Когда вы сказали: «Лазарь», паззл сложился. Акула откинулся на подушку. Есть ему сразу расхотелось. Он опять увидел перед собою водянистые глаза Лазаря, услышал елейный голос. «Поразмысли-ка ещё, сопляк». И за этими словами — удар ботинком под дых. Хорошо начищенным, модным итальянским ботинком. Спонсирует университет. — Его ребята уже меня ищут, — выпалил он. — Они тоже могут сложить два и два… и тогда придут сюда. Вломятся, если вы не откроете. — Не прямо же сейчас, — подумав, отозвалась женщина. — И потом, он меня знает, Иннокентий Витальевич. Вряд ли заподозрит. Я ему преподавала. — Как это… преподавали? — опешил Акула. Он просто ушам своим не поверил. — Он решил расширить свой интеллектуальный багаж, — весело пояснила она, — и брал у меня частные уроки. Я историк и подрабатываю репетиторством. Собственно, вчера вечером я возвращалась от одного из своих учеников. А у Иннокентия Витальевича за плечами всего лишь военное училище. У Акулы за плечами вообще нихрена не было, кроме трёх лет на флоте и года в технаре. Да и тот он бросил. Он почувствовал себя дикарём. Питекантропом, каким вообще-то и был. С моряцкими матерными татуировками на бицепсах. Она их наверняка увидела во всей красе, когда перевязывала его. Что она должна была о нём подумать?! Он даже замычал, готовый с головой забиться под стёганое одеяло, которым она заботливо его укутала. — Вам плохо? Больно? — встревоженно спросила она, быстро составляя на стол пустую посуду с табуретки и присаживаясь у кровати. Её прохладные пальцы сжали его запястье. — Я вам уже давала антибиотики, когда вы были без сознания. Вы хотели пить и пили. Сейчас я ещё принесу. — Погодите, — хрипло попросил Акула. — Вы же профессор, да? Всё-таки, какого… о Господи… зачем вы со мной возюкаетесь тут?! — Я не профессор, — спокойно возразила женщина, — я доцент и замдекана… и вообще всё это неважно. Я уже, как вы выразились, возюкаюсь. И довозюкаюсь до положительного конечного результата. То есть до того момента, когда вы поднимаетесь на ноги и отправитесь восвояси. Теперь Акула сам схватил её за руку. Рука была тонкой и нежной по сравнению с его лапищей. — Какого… рожна?! — яростно просипел он, буравя взглядом её серьёзное лицо. — Я, может, бандюк и убийца! — Бандюк — это уж наверняка, — задумчиво кивнула она, — но не убийца. Вообще вы неплохой человек. Акула наконец совершенно потерял дар речи и мог только хлопать глазами, как идиот. — Вы могли бы убить того, как вы выразились, гадёныша, который вас караулил. Но не сделали этого, — рассудительно продолжала она, словно не замечая его изумления. — Я довольно хорошо изучила Иннокентия Витальевича за время своих с ним занятий, чтобы полностью согласиться с характеристикой, которую вы ему дали. Он пытал вас… думаю, самолично. Кроме того, считается, что здешние правоохранительные органы целиком у него в кармане. Так что… — она развела руками, — я не могла снова вас к нему вернуть, такого беспомощного, иначе меня бы замучила совесть. И знаете, что ещё? — она улыбнулась, наморщив нос. — вы так забавно проглатываете обсценную лексику, что просто любо-дорого слушать. Акула интуитивно догадался, что она имеет в виду. Вот, значит, как это называется. Обсценная лексика. — Может быть, пора уже познакомиться? — живо спросила она, наклонив голову к плечу. — Меня зовут Инга Анатольевна. Как мне вас называть? — Акула, — брякнул он и спохватился. — Это по фамилии — Окулов. Первая буква «О», но всем до… до фени. Прозвали, ещё когда я на флоте служил. На Тихоокеанском. А так меня Никитой зовут. Женщина опять серьёзно кивнула. — Я сейчас принесу таблетки… а вы отдыхайте, Никита. Вам, может, телевизор включить? У меня есть маленький, на кухне. Акула решительно помотал головой на подушке. — Дайте мне лучше какую-нибудь книгу. На свой вкус. Я… оклемаюсь чуток и буду читать.