Пламя

После заключения договора с протестантами двор засобирался в Париж. Оставаться в Сен-Жермене не было никакого смысла. Война кончилась и можно было вернуться в прекрасный блистательный Лувр и вновь начать вести беззаботную роскошную жизнь. Удручало одно – на сражения ушла масса средств. Казна подыстощилась. Хотя когда это останавливало французский двор? Прибыв в столицу, все в срочном порядке начали обустраиваться: дамы бросились заказывать туалеты по последней моде, кавалеры, наконец, нашли время сравнять старые счёты, размахивая шпагами не для защиты короля, а для личной прихоти, что, признаться честно, гораздо приятнее. Королева-мать начала обставлять свой салон новой мебелью, Карл приобрёл огромное количество охотничьих собак, к которым он питал слабость, герцог Анжуйский принялся нанимать дворян к себе на службу, Франсуа же, как и прежде, шатался без особого рода занятий, не поддаваясь всеобщему стремлению к новшествам. В этом плане, Алансон был самым консервативным, заявляя, что интерьер и обитатели Лувра его вполне устраивают и старые. А уж о Марго и говорить не стоит. Ей совсем не было дела до того, что происходит, вернее сказать, она этого просто не замечала. В голове её была только любовь, целыми днями принцесса витала в облаках. Но Гиз позволить себе такого не мог. Прибыв в Париж, он тотчас начал укреплять свои позиции при дворе, приводить в порядок состояние своих войск. Его совершенно не устраивало это перемирие, но основная проблема заключалась не в этом, а в том, что Генрих прекрасно осознавал его неустойчивость и эфемерность. Любая случайность, конфликт, неверный шаг послужат возобновлению войны. Герцог считал, что в любой момент нужно быть готовым к этому. Маргарита же не особенно вникала в его доводы. Она привыкла полностью доверять возлюбленному, видя его только таким, каким он был рядом с ней. Ничего другого принцесса не замечала. Но лотарингец не был идеален. В душе он вынашивал и планы мести Анжу, и некоторые крайне дальновидные идеи. Пока что это не развилось до самого пика, никто не знал чем всё это обернётся и сколько различных событий за собой понесёт. Никто не знал, что это только начало... Но сейчас это ещё не имело такого значения. На дворе пока что стоял только 1570 год. *** Генрих с усталым вздохом повалился на кровать. Сил не осталось никаких. Он только что вернулся с собрания, на котором присутствовали основные генералы его армии, и обсуждались важные вопросы. Всё это тянулось очень долго и молодой человек безумно устал. Благо, во дворце было тихо, можно было отдохнуть. По приезде в город, Гиз обосновался в своём отеле Клиссон, большом и полупустом дворце, предпочтя его шумному и набитому людьми Лувру. Дворец этот располагался на улице Шом, неподалёку от королевского дворца. Здание с остроконечной башенкой имело немалые размеры. Видно было, что дворец, хоть уже немного обветшавший, строился на большие деньги. Всё в нём выдавало благородство хозяев и их любовь к роскоши. "Нужно будет заказать покраску фасада", – с самого своего приезда твердил Генрих. – "Мой особняк должен выглядеть безупречно". Его отец купил здание ещё средневековой постройки, а затем переделал его и внутри, и снаружи. В Клиссоне давно не проводились никакие работы, ещё с тех пор, как около двадцати лет назад он достался Гизам, в некоторых местах штукатурка начала осыпаться, своды покрылись копотью. Здесь никогда не было очень светло, хозяин любил полумрак. Портьеры, как правило, были задёрнуты и комнаты озарял колышащийся свет свечей. Приёмов здесь не устраивалось уже несколько лет, так как сам герцог бывал здесь нечасто. Слуг держали тоже не слишком много. Но, несмотря на его некоторую мрачность и пустоту, молодой человек любил этот дом. В нём был какой-то дух таинственности, истинного Парижа. А главное, этот дворец был похож на его истинный дом в Лотарингии. Вот в том месте Генрих ощущал себя по-настоящему, но, увы, Лотарингия была далеко. Это здание хотя бы напоминало ему родину. Приходилось довольствоваться им. Итак, Гиз без сил упал на постель, радуясь долгожданной возможности расслабиться. Но этому не суждено было случиться. В дверях показался юный паж, который громко произнёс: – Монсеньор! Просят к вам впустить! Генрих недовольно поморщился, приподнимаясь на подушках. – Кого там ещё нелёгкая принесла?! – сердито промолвил он. – Скажи, что меня нету, или я заболел. Хоть умер! Скажи, что я уехал покорять океаны! Да что угодно, только оставьте меня в покое! Гневную тираду прервало появление в комнате третьего лица. – Ну уж нет, дорогой племянник, этот номер не прокатит. Так ты говорил уже много раз, а океан всё ещё не покорён! – Дядя? Генрих быстро вскочил на ноги, набрасывая на плечи колет. – Здравствуй, – улыбнулся мужчина. Он был высок, остатки волос на облысевшей голове были полностью седыми. Венчала их красная шапочка, которая была такого же цвета, как и всё его одеяние, похожее на рясу. Звали его кардинал Карл Лотарингский и приходился Генриху он дядей. В этот день Его Высокопреосвященство решил посетить сына брата, дабы обсудить с ним множество вопросов, при этом, самого герцога никто не предупредил, и он был ошарашен неожиданным появлением в его комнате человека, которого не видел уже около года. – Когда же вы успели приехать? – осведомился он, придя в себя от изумления. – Пару часов назад. И сразу к тебе, – ответил новоприбывший. – Ну уж тут мне не приходится обольщаться, – ухмыльнулся Генрих. – Сюда вы приехали, потому что планируете обустроиться в моём дворце, так как дом, который по приезде в Париж вы занимали, нынче ремонтируется. – Да ты, я вижу, поумнел! – расхохотался кардинал. Между этими двумя никогда не было особенной любви и даже учтивости, что и отразилось в этом диалоге. – Какие новости из Лотарингии? – уже более серьёзно спросил молодой человек, жестом предлагая гостю сесть в кресло. Тот с радостью устроился напротив него. – Да так. Особенно ничего не происходит. Твоя мать почти выздоровела. И твоя сестра скоро приедет, – ответил священнослужитель. – Мари? Сюда? – на лице Генриха отразилось недоумение. – Да. А что? Губы молодого Гиза невольно скривились. – Ей здесь не место, - проговорил он. – Почему же? – не понял кардинал. – Она уже взрослая. Ей пора предстать перед двором. Мари умна, красива. Я уверен, она станет одной из самых завидных невест, у неё будет огромное количество знатных поклонников, она сделает прекрасную партию. Ей самое место в Лувре! – Я так не думаю. Здесь слишком много грязи, – пренебрежительно промолвил герцог. – Я полагаю, у нашего семейства достаточно средств, чтобы выдать Мари за наиблагороднейшего человека, который отлично ей подойдёт. При наличии мужа можно будет ехать и ко двору, и вовсюда. В конце концов, – с гордыней в голосе заметил он, – девушка из дома Гизов не должна в одиночестве, как какая-то приживалка, приезжать в Лувр. – Не говори ерунды! Для любой барышни большая честь оказаться подле королевской семьи. Мари точно может рассчитывать на хорошее место. А что касается названной тобой "грязи" – ты сам в самом её центре. Конечно, я понимаю, что ты хочешь огородить сестру от всего, но она дворянка из знатного рода. В этом нет ничего такого. Что бы ты там не считал, всё уже решили без тебя. – Мне казалось, что в этой семье решения должно принимать мне? – надменно проговорил Гиз. – Пока что нет. Ты ещё молод, – возразил кардинал, – не всё пристало решать тебе. Ты слишком многого хочешь. И довольно этих споров! Лучше расскажи мне поподробнее как прошли сражения и откуда взялся этот пресловутый мирный договор? Генрих, придя к выводу, что эти вопросы сейчас и впрямь важнее, чем приезд сестры, вкратце поведал дяде о том, что важного произошло за всё это время. – Мда... – задумчиво протянул Карл. – Всё, что ты говоришь – не в нашу пользу. – Проклятье! – вскричал герцог. – Я пытался сделать, что мог! – Не кипятись, – усмехнулся кардинал. – Ты действуешь, руководствуясь порывами. Будь осторожнее. Давай рассудим логически. Генрих сделал нетерпеливый жест. – Я и без того последнее время только и занимаюсь рассуждениями, которые ни не к чему не приводят. – Ты слишком торопишься, ждёшь мгновенного эффекта. Нужно затаиться, – проговорил мужчина. – Но я не хочу таиться, не хочу ждать! – воскликнул Генрих. Он был на взводе. То, что копилось в нём последний месяц, наконец выплеснулось наружу. С лёгкой усмешкой на губах Его Высокопреосвященство наблюдал за метающим взглядом молнии племянником. – Как же ты похож на своего отца, – вздохнул он. Гиз резко замер и вперил взгляд в родственника. – Вы так считаете? – тихо проговорил он. – Считаю. И мне жаль. – Жаль? – на его лице отразилось недоумение. – Безрассудство довело твоего отца до гробовой черты. Я не хочу, чтобы с тобой произошло то же самое. – Мой отец погиб героически! Лучше уж славно пасть, нежели просто угаснуть со временем. – Пасть ты ещё успеешь, – вздохнул Карл. Он видел пыл молодого человека, видел его безрассудную храбрость, страстность. Кардинал был чёрствым человеком, как и большинство в семействе Гизов. Он был противоположностью и погибшему брату, и племяннику. Все действия продумывал, предпочитал хитрость прямому нападению, был изворотлив, а в какой-то мере и труслив, искал для себя выгоду. Душа его давно засохла, церкви он служил только для приобретения могущества. Всю жизнь лотарингец стремился к богатству и славе, честолюбие у него всё же было, но способы, которые он избирал для достижения цели, иногда могли показаться беспринципными. На протяжении всего жизненного пути его сопровождала ложь. В чём-то он был схож со своим другим племянником Карлом. Та же трусость и изворотливость, та же завистливость. Когда Генрих руководствовался благородством, его дядя шёл на поводу у выгоды. Осторожность была его основной чертой. При жизни брат затмевал его своей славой, в глубине души Карл испытывал зависть. Сын Франсуа был таким же: ярким, смелым, любимцем народа. Одним словом, обладал теми самыми качествами, которых недоставало самому кардиналу. Поэтому по-настоящему он никогда не любил племянника. Виделся с ним нечасто, только из нужды. Но сейчас он понимал, что Генрих – новый глава клана Гизов, и нужно держаться за него, нужно оберегать его, потому что он является залогом их могущества. Его Высокопреосвященство решил стать для молодого человека верным советником, при этом, имея возможность преследовать и личную выгоду, успешно её достигая. Он планировал воздействовать на племянника, правда не учёл, что тот видит его насквозь и имеет на всё своё личное мнение, не нуждаясь в советах и преследуя свои интересы. Однако пока что они вели беседу, ничем не выказывая своих потаённых мыслей. – Так чего же ты хочешь? – осведомился Карл. – Признаюсь честно. Я желаю усилить могущество дома Гизов, отомстить герцогу Анжуйскому, который предал меня, и ещё, вы сами знаете, к чему я стремлюсь. Но это потом, – не покривив душой ответил Генрих. – Да ты, сын мой, как я погляжу, честолюбив! – Это у меня в крови. – Что ж, твои идеи верны и даже почти выполнимы. – Может, вы ещё и знаете каким образом можно их осуществить? – с усмешкой спросил герцог. – Может быть, отчасти и знаю, – спокойно ответил Карл. – Так поделитесь же своими планами. Надеюсь, для меня в них найдётся место? – О, более чем! Мои планы в тебе и заключаются. – Вот как? Это начинает быть интересным, – заметил он, подпирая голову рукой и приготовившись выслушать дядю. Тот расправил складки на своём одеянии и, посмотрев на собеседника, начал: – Тебе во что бы то ни стало нужно отстаивать радикальную позицию. – То есть вы предлагаете пойти путём крайностей? – Боюсь, что другого выхода нет, – вздохнул он, – но... – Отлично, – перебил его Генрих. – Риск – наивернейшее оружие. – Я бы с этим поспорил. Есть опасность, которой тебе всё же нужно избежать. – Для этого у нас есть армия. В Париже огромное количество моих людей. Они, в любом случае, гарантируют нам безопасность. – Одним словом, ты планируешь ввязаться в большую игру? – Я уже в неё ввязался. Ещё когда поставил подпись под договором с Анжу. – Что ж, хорошо. Конечно, риск всё равно большой, но и цель масштабнее. – Цель теперь можно развивать до бесконечности, – твёрдо заявил молодой человек. – Пока что умерь свой пыл. На первых порах нужно укрепить своё положение. Ты должен держать всех в страхе и уважении. – Тут всё хорошо. С нашим мнением считается даже сам король. Точнее говоря, его мать. Она боится нас. Я уверен. – Прекрасно, – удовлетворённо кивнул Его Высокопреосвященство, – это нужно поддерживать. Далее следует разобраться с протестантами. Они нам, право же, изрядно мешают в достижении любых целей. – Для того чтобы разобраться с ними, нужно подначивать власть к действиям против них, чем я и занимаюсь. – Великолепно. Следующим шагом, когда Франция будет очищена от ереси, нам нужно будет подчинить себе как можно больше ресурсов, укрепить влияние. Валуа нынче ослабли. Они не могут удержать страну в мире. Наша же цель – единство Франции. – Вот тут я с вами во всём согласен, – сказал Генрих. – И всё это ведёт к тому, что для выполнения столь дальновидных планов следует принять радикальную позицию, при помощи которой всё будет проще. – Именно так, – подтвердил кардинал, –компромисс, к сожалению, никого не вдохновляет и всегда ломается. Повисло молчание. Каждый обдумывал свои идеи. В конце концов, сейчас речь шла об их будущем и, возможно, о будущем страны. Оба лотарингца были очень разными, но когда размышляли вместе, достигали отличных решений, соединяя осторожность и изворотливость одного с решительностью и масштабностью мышления другого. На протяжении истории, Гизы всегда добивались успеха благодаря своей сплачённости, способности сходиться на одних и тех же целях, что бы члены семейства друг к другу на самом деле не испытывали. – И, – вновь заговорил герцог, как бы подытоживая всё сказанное – нашей радикальной позицией является религия. – Уже давно. Право же, это самый надёжный выход. На протяжении веков в нашем государстве короли удерживали власть, отчасти, благодаря религии. Проповедуя в церквях людям слепое повиновение Богу и королю, правители могли не беспокоиться о вольнодумствах, народ не мог ослушаться и был верен им. Франция добилась многого, стала одной из сильнейших держав. С возникновением кальвинизма в стране начались бунты и протесты, королевская власть сразу же пошатнулась. Нам же нужно вернуть государству его непоколебимость. И мы сможем, потому что мы Гизы. А дальше... Господь нам в помощь, – обнажив зубы, ухмыльнулся Генрих.