Пламя

Екатерина не особенно разделяла общий восторг. Она не слишком любила маскарады. Удивительно, но то, что обожал весь двор, не привлекало королеву. Тем не менее, на празднике присутствовать было необходимо. Дело было не только в том, что её должны были увидеть придворные, гости и все остальные, а в том, что флорентийке было нужно уладить некоторые дела. Тогда как все вокруг веселились – королева-мать занималась политикой. Перед входом в зал она поспешно надела чёрную полумаску. Как всегда, Медичи была в чёрном и фиолетовом. Всю жизнь она носила траур по своему умершему мужу Генриху II, хотя со времени его смерти прошло уже около одинадцати лет. Екатерина сама себе не могла ответить, отчего делала это. Привычка или нечто большее? Сложно сказать. Дело было не в любви к мужу, которая если и была, наверняка уже забылась, просто Медичи привыкла скрываться за чёрным нарядом. За образом было проще спрятаться. Всю жизнь она училась сдерживать чувства, не выдавать эмоции, что у неё отлично это получалось. Во Франции белый считался цветом траура, она же, будучи итальянкой, как во всей Европе носила чёрное. Это было частью образа чёрной королевы, с помощью которого можно было властвовать, устрашать, повелевать. О ней слагали легенды, между тем она была человеком, живым, настоящим. Что скрывалось за её маской? Никто не знал. Екатерина никогда не открывала своей истинной сущности, только в душе, в глубине себя, куда она сама заглядывала не каждый день. Тем не менее, сейчас королева невольно это сделала. Когда она заходила в зал, полный танцующих людей в масках, ей вспомнились события, происходившие давно, около тридцати лет назад. Тогда ещё она была совсем молода, неопытна: юная принцесса, недавно приехавшая ко двору, не знающая жизни. Она ходила одна, среди людей безразличных или враждебно настроенных к ней. На них не было надето масок, но, на самом-то деле, они были в масках верности, покорности, обожания, ложной добродетели. Они льстили, а в сердцах их плескалась желчь. Тогда флорентийке было одиноко, горестно. Столько лет прошло, но ничего не изменилось. Да, она привыкла, смирилась. Да, она подчинила всё это себе, многим отомстила. Да, она тоже надела маску, став непоколебимой. Но она по-прежнему оставалась одна. Никто не знал настоящую Екатерину. Наваждение рассеялось, образ двора при Франциске I расстаял. На смену ему пришла картина реальности. Тряхнув головой, чтобы вконец отогнать не вовремя нахлынувшие воспоминания, королева-мать двинулась к Карлу, которого можно было узнать по богатству наряда. Да и как же она могла бы не разглядеть своего сына? Когда Медичи подошла, король почтительно с ней поздоровался. Между ними состоялась недлинная беседа, но потом Карл на что-то отвлёкся. Екатерину это не расстроило, так как она всё равно боле не собиралась находиться подле него. Её целью был кардинал Лотарингский. Этот человек уже достаточно долго находился в Париже, при этом, скрывая своё присутствие. Тем не менее, шпионы уже обо всём доложили королеве, и она поспешила найти его. Узнать Его Высокопреосвященство было нетрудно: высокая чуть сутулая фигура, находящаяся недалеко от входа в зал, несомненно принадлежала ему. – Добрый вечер, кардинал, – холодно произнесла Екатерина, оказываясь за его спиной. – А! – невольно вскрикнул он, резко разворачиваясь. На лице его была простая чёрная полумаска, которая скрывала не очень много, – Ах, это вы, Ваше Величество! – облегчённо воскликнул он, но после этого лицо его опять переменилось. Карл осознал, что перед ним стоит та, кому он как раз-таки не хотел бы попадаться на глаза. С усмешкой на губах королева-мать наблюдала за тем, как быстро сменяются его чувства. Этот человек, как правило, отлично владел собой, но сейчас она всё-таки одержала верх. – Да, это я, – кивнула она, – и, судя по тому, что вы меня узнали, я не ошиблась, и вы действительно тот, за кого я вас приняла. – Вы никогда не ошибаетесь, Ваше Величество. – Полно вам, Ваше Высокопреосвященство. Лучше расскажите: отчего, находясь в Париже, вы не дали нам о себе знать? Мы были бы рады лицезреть вас. Вы же знаете, что при дворе вы желанный гость! – Прошу простить меня, – промолвил он. – Я собирался предстать перед Вами и Его Величеством, но не было удобного случая. В Лувре было слишком суматошно. Но, по крайней мере, вместо меня здесь был мой племянник. Надеюсь, он произвёл на вас хорошее впечатление? – О! Великолепное! – ответила Екатерина, скрывая злую ухмылку. – Но всё же, если вы здесь, давайте поговорим о делах, – она жестом пригласила его отойти от входа к одной из колонн большого зала, которая обеспечивала им надёжное укрытие от посторонних глаз и ушей. – Я сразу перейду к основной теме, поскольку бал – не то место, где принято обсуждать серьёзные вопросы, что заставляет меня стремиться закончить этот разговор как можно быстрее. – Как вам угодно. – Мне хотелось бы узнать, каково ваше мнение о мирном договоре, составленном в Сен-Жермене? Мне нужно знать, что думают об этом все, а не только гугеноты, поэтому я и спрашиваю, например, у вас. – Признаться честно, мнение на этот счёт у меня отрицательное, – без обиняков ответил он. Лотарингец решил идти напрямую. В конце концов, он мог себе это позволить. – Так я и знала, – усмехнулась Екатерина. – Может, тогда обоснуете свою позицию? – Охотно. Говорил кардинал на почве того, что они обсудили с Генрихом. Разговор длился долго. В конце королева рассмеялась: – Ну-ну! Ваши доводы кажутся мне несколько односторонними. В конце концов, протестанты также граждане Франции! И помимо того чтобы оберегать трон, король должен думать и о благе подданных! Она практически издевалась над ним, видела его насквозь, понимала все его намёки, при этом выдвигая свои, ясно давая понять кардиналу, что ничуть не боится его и его семьи, а, в случае чего, готова даже вступить в борьбу, прибывая в уверенности собственного превосходства. – Берегитесь, Ваше Величество, – тихо проговорил он, так, чтобы услышала только собеседница, – вспомните времена, когда мой брат был ещё жив. Это не было выражено, как прямая угроза, но, как и все остальные слова, эти были двуличны. И Екатерина поняла в них тот смысл, который подразумевался, как основной для неё. В голове её тотчас возникло множество мыслей, а главное, воспоминаний. Её невольно пробрала дрожь. *** Бал длился вот уже второй час. В начале Мари чувствовала себя немного скованно, но потом расслабилась и позволила себе отдаться веселью. Всю жизнь она стремилась к свободе и сейчас могла вкусить её сполна. Многие кавалеры приглашали её на танец, она с радостью принимала приглашения и раз за разом оказывалась в круге танцующих, кружась по залу. Несколько раз тот или иной молодой человек подводил её к столику с напитками. Девушка не отказывалась выпивать по несколько кубков вина. В какой-то момент она почувствовала некоторую усталость и лёгкое головокружение. "Это от танцев" – рассудила она и направилась подышать к открытому балкону. Там никого не было, придворные предпочитали находиться в центре событий, то есть в зале. Этому Мария-Екатерина была даже рада, потому что люди уже начинали мелькать перед глазами. Всё-таки она не привыкла к такому блеску. Дома балы в последний раз устраивались давно, да и к тому же, маскарад – особый случай. Выйдя на балкон, дочь Франсуа де Гиза вдохнула свежего воздуха. Она уже готова была расслабиться, как вдруг увидела в углу, притаившуюся под тенью стены пару. Они были увлечены друг другом и настолько поглощены объятиями, что не заметили неожиданного вторжения. Мари не придала бы этому особого значения, если бы не увидела красного плаща, накинутого на плечо молодого человека. Также в ухе его, отразив свет факела, висевшего не стене, блеснула знакомая серьга. Девушка прекрасна знала, что она в форме вензеля с переплетёнными буквами G, F и H. "Генрих!" – тихо воскликнула она, благо, молодые люди продолжали её не замечать. Но, оправившись от удивления, Мари поняла, что не стоит тут стоять и поспешила удалиться. Вернувшись в зал, она с усмешкой подумала:"Не теряет времени дорогой братец!" Конечно, девушка уже привыкла, что Гиз сводит с ума практически всех женщин, которые, к своему несчастью, оказываются рядом. Даже дома в Лотарингии у него было множество интрижек, начиная со служанок, заканчивая приезжающими знатными особами. Ту, с которой он находился сейчас на балконе, распознать Мария-Екатерина не смогла. Там было темно, и, к тому же, пока что она особенно никого при дворе не знала. Увидеть удалось только красное платье незнакомки. Тем не менее, она горестно вздохнула о ещё одном разбитом, скорее всего, в недалёком будующем, сердце, но вскоре забыла об этом, принявшись вновь разглядывать людей. Мари снова оказалась у столика с напитками. Она взяла новый кубок вина, после его осушения, почувствовав, что алкоголь начинает ударять в голову. Видимо, Мари всё же немного не рассчитала с количеством. И, опять же, здесь свою роль сыграло то же самое стремление к свободе: хотелось выпивать, веселиться. Всю жизнь, сначала отец, потом брат, мать и отчим неустанно следили за ней, стремились воспитывать, склонять к покорности. Именно поэтому, оказавшись на свободе, она всегда стремилась нарушить все заветы, сделать то, что ей никогда не разрешалось. Её воспитывали строго, по-католически смиренно. Если бы они знали, к каким последствиям это приведёт. Ночь эта стала роковой. Всё было бы хорошо, если бы в тот момент Мария-Екатерина не встретилась с взглядом тёмных глаз, которые внимательно разглядывали её. Будто под действием какого-то гипноза она стояла, не двигаясь. А он направился к ней. Вскоре незнакомец уже стоял рядом. – Позвольте пригласить вас на танец? – его голос был каким-то необычным, бархатным, обволакивающим. Почему-то от него её пробрали мурашки. – Конечно, сударь, – ответила она, отчего-то ощутив неясное волнение. Её пальцы коснулись его горячей руки. Именно сегодня Мари решила пойти без перчаток, как и он. Они медленно пошли к центру зала. Было такое ощущение, что всё происходит во сне. Заиграла музыка, начался танец. На его протяжении девушке казалось, что кроме них здесь никого нет. Она не знала, кто этот человек, лицо его почти полностью скрывала маска, видны были лишь тёмно-каштановые волосы, но они ни о чём не говорили. Взгляд его был пробирающим, улыбка чарующей. Её руки лежали на широких плечах, касаясь тёмно-синего бархата его камзола. Чувствовался приятный запах его духов, терпких и мягких, с нотками мускуса и южных цветов. Этот аромат одурманивал. Сливаясь с музыкой, пара двигалась по залу. Их движения на удивление были слажены. Шаг, шаг, поворот, он её подхватывает и кружит. Во Франции нередко танцевались танцы, которые в остальных европейских странах считались фривольными. Тем не менее, здесь к этому относились спокойнее. При дворе танец вопринимали не как часть церемониала, а как отдачу чувствам. Сейчас Мари это полностью осознала, поняв, как это по-настоящему должно быть. Его воротник то и дело задевал её шею, слегка щекоча кожу, а её волосы спадали на его плечи. Это было нечто большее, чем просто танец. Они не знали друг друга, видели впервые, но, казалось, что их связывает нечто крепкое, существовавшее и доселе. Когда танец кончился, они какое-то время, не осознавая почему, просто стояли, смотря друг на друга. – Не хотите вина? – наконец спросил он. Мария-Екатерина хотела отказаться, но в его интонации и самом присутствии было что-то такое, что дало ей силы только кивнуть и последовать за ним. И вновь холодный кубок с напитком рубинового цвета коснулся губ. Сознание начало совсем затуманиваться. – Кто вы? – тихо спросила Мари. – Но ведь мы на маскараде, – на губах его появилась лёгкая улыбка, – здесь не принято называть имена. Например, мне очень бы хотелось спросить ваше, но я этого не делаю. – Я могла бы вам его сказать, – пожала она плечами. – Не надо, – промолвил он и приложил палец к её губам. От этого действия Мари впала в полнейший ступор, сознание начало отказывать. Что это было? Она не могла понять. А он вёл себя спокойно, будто всё так и должно быть. – Мы не называем имён, чтобы потом не испытывать угрызений совести, – вновь заговорил человек. – Можно сделать всё, что пожелается, и завтра никто ничего не узнает. Маскарад – ночь безумств, – прошетал он над самым её ухом. Сестра Генриха не заметила, как они оказались в оконной нише, где никого не было. – Безумств? – тихо повторила она. – Но, право же, человек, который на них решится, должен быть незаурядным, – на её устах появилась лёгкая усмешка. – Отнюдь, сударыня, – с некоторой дерзостью ответил он, – на безумства нынче решается каждый второй. Хотя, возможно, дело в том, что у нас много незаурядных людей. – Здесь вы правы. Французский двор, кажется, наполнен самыми яркими и оригинальными личностями. – Но больше здесь всё же прекрасных, – его рука опёрлась о стену, справа от её головы. – Неужели красоты здесь больше, чем в других местах? – прошептала Мари. Дыхание её участилось, тугой корсет душил. – Во сто крат, – ответил незнакомец. Всё происходящее казалось каким-то нереальным. Непонятным образом его губы оказались на её. Вот так сразу, поддаваясь какому-то порыву. Мари осознавала, что так поступать неправильно, это безрассудное поведение. Но она ничего не могла с собой поделать. Её нестерпимо влекло к незнакомцу. Сознание начало уходить. "В конце концов, завтра никто ничего не узнает..." Поддаваясь безумству, Мари отвечала на его поцелуи. Она не знала кто он, она первый день была при дворе, она потом, конечно же, пожалеет. Абсурдно. Но сейчас было всё равно. В его объятиях было волшебно. В этом человеке была какая-то энергия, которая зажигала и её. Он открыл первую попавшуюся дверь, и они оказались в пустой комнате. И даже в этот момент Мария-Екатерина не очнулась, не пришла в себя. "Не делай глупостей", – говорил ей брат, но она нарушала его просьбу без малейшего сожаления. Незнакомец прижал её к стене, начиная покрывать поцелуями шею, ключицы. Маски не были сняты. Снять их – значило бы разбить всё наваждение. Открыться стало бы позором, а так всё оставалось лишь наслажденем. Наконец ослабили шнурки корсета, но всё равно не позволяла вдохнуть его близость. Она чувствовала холодный мрамор стены и его тёплые руки... А огонь, горящий в его глазах, проникал в неё, зажигая сердце... Это точно оказалось безумием... *** Марго радостно смеялась над очередной шуткой Карла. Ночь уже через пару часов должна была смениться утром, но во дворце праздник всё ещё не прекращался. Придворные продолжали веселиться, как язычники в древних странах, которые, охваченные безумием, танцевали вокруг пылающих жертвенных костров. Стоял гомон, шум, раздавались взрывы смеха или же, напротив, озлобленный вскрик какого-нибудь оскорблённого. В одном углу зала даже чуть не завязалась дуэль, правда дерущихся тотчас разняли. Повсюду находились уже не слишком трезвые люди, которые вели себя громко и нескромно. Так же можно было видеть и яркие броские наряды разных сомнительных барышень, которые тоже обитали в Лувре или же были приглашены по случаю маскарада. К этому времени, оконные ниши уже заполнились влюблёнными. Везде царил хаос и безудержное веселье. Маргариту пригласил на танец король, который захотел пообщаться с любимой сестрой. Они кружились по залу, разговаривая на самые разные темы, далёкие от политики и серьёзных размышлений. Иногда хочется просто поговорить о чём-нибудь лёгком, незначительном. Карл был в хорошем настроении и принцесса была счастлива побыть с братом. Наконец кончился очередной танец, они устали и который раз за вечер подошли к столику с напитками. Там их беседу прервал неожиданно появившийся Гиз. – Ваше Величество, – обратился он к королю, – позволите ли вы мне на несколько секунд украсть вашу сестру? – Конечно, герцог, – ответил Карл, – я всё равно собирался побеседовать с госпожой де Сов. С этими словами, напевая под нос какую-то охотничью песенку, он направился, к стоящей неподалёку в окружении нескольких дам и кавалеров, поразительной красоты русоволосой молодой женщине, лицо которой почти не прикрывалось кружевной маской. Как только брат отошёл, Марго резко развернулась к Генриху. – Ты с ума сошёл?! – достаточно тихо, но резко проговорила она. – Вдруг что-нибудь заподозрят? Ты таким образом слишком явно привлекаешь внимание короля! – Не переживай, – отмахнулся Гиз, – Его Величество даже не вникнул в суть сказанного мною. Он находится в своих мыслях и в полностью расслабленном состоянии. – Но всё-таки ты очень рискуешь. – Я всё жизнь рискую. Мне нужно кое-что у тебя спросить: ты не видела Мари? – в голосе его послышалось беспокойство. – Нет, – удивлённо ответила принцесса. – А что? – Я ищу её последний час. И её нигде нет, – задумчиво проговорил он. – Я тоже не видела её. Но зал большой. Мало ли куда здесь можно подеваться! Думаю, твои переживания напрасны. Надеюсь, что это так. Но всё же я не могу не беспокоиться: она первый день при дворе, а, как тебе известно, люди здесь бывают разные. – Полагаю, что Мари найдётся. – Хочется тебе верить. Генрих взял со стола кубок и залпом его осушил, а за ним второй. Когда его рука потянулась за третьим, Маргарита перехватила его руку. – Хватит, – мягко, но властно сказала она. – Не нервничай так. – Да, ты права, – выдохнул он, – просто столько всего происходит, голова кругом. – Давай уйдём? Оглядевшись по сторонам, и поняв, что никто их не узнал и не наблюдает за ними, а король куда-то исчез, кажется, в прелестной компании госпожи де Сов, герцог с принцессой быстро покинули зал, никем не замеченные. *** Франсуа, откровенно говоря, скучал. Маскарад длился уже несколько часов. Общество очаровательных барышень ему уже наскучило, все братья куда-то делись, как и дворяне из его свиты. К тому же, из-за масок трудно было кого-либо узнавать. Юноша, проходя мимо разных людей, наслушался огромного количества разговоров, которые уже осточертели ему. Герцог Алансонский передёрнул плечами. Обычно такого чувства у него не возникало, но сейчас ему казалось, будто он не отсюда, не нужен здесь. Даже незаменимая Марго, его постоянный товарищ во всём, будь то проделки, серьёзные дела или просто досуг, куда-то пропала. Принц горестно вздохнул. Он прислонился к колонне, пальцами ослабляя завязки душного воротника. Скучающим взглядом Франсуа окинул зал, в противоположном углу приметив группу людей в чёрном. Это были протестанты. Только-только они стали появляться при дворе после Сен-Жерменского перемирия, самые отважные гугеноты начали присутствовать в Лувре на празднествах, приходя в своём неизменном скромном чёрном бархате. Кальвинизм проповедовал умеренность. Его приверженцы всегда соблюдали этот наказ, даже на бал не одевая ярких богатых одежд. В данный момент Франсуа даже позавидовал им, потому что его тяжёлый костюм, расшитый драгоценными нитями, безумно тяготил плечи и не позволял свободно вдохнуть. Достаточно продолжительное время он так и простоял, не двигаясь. Вдруг, к своему удивлению, Алансон осознал, что от группы протестантов, за которыми он наблюдал, отделился один человек и целенаправленно двинулся к нему. Вскоре незнакомец оказался рядом. Он пристроился возле соседней колонны, также опираясь на неё. Некоторое время они молчали, что принцу казалось странным. Наконец, гугенот произнёс. – Не находите ли вы, что вечер прекрасен, сударь? – Вполне, – кивнул Франсуа, – только, разве что, скучновато. – Это я вижу. – Вот как? Мои эмоции столь явственны? – Нет-нет, не беспокойтесь. Не настолько. Я это понял лишь потому, что долго наблюдал за вами. – Для чего же? – Просто, – пожал плечами человек. – Почему бы мне за вами не понаблюдать? – И вы осмеливаетеся мне так вот просто говорить это напрямую? – с усмешкой поинтересовался герцог Алансонский, которого это почему-то рассмешило. – А в чём же препятствие? Отчего мне не сказать вам истины? – Как правило, подобную истину придворные вуалируют. – На мой взгляд, достаточно и того, что мы и так в масках, – с этими словами он поправил чёрный камзол. – И всё же, правду у нас говорят нечасто. Поэтому и видно, что вы не местный, – промолвил Франсуа, вновь начиная скучать. – Да. Я не местный. Здесь и впрямь очень много лжи. Какова религия – таков и образ жизни, – этой фразой он сразу же вывел принца из состояния скуки, заставив его встрепенуться. – То есть?! Что вы имеете в виду? – поражённо переспросил он, но, пока незнакомец собирался отвечать, он уже догадался. – Ах, да! Вы ведь протестант! – А вы догадливы, – кивнул он. – Дело не в этом. Просто ваше вероисповедание можно определить по одежде. – Да. У всех нас костюмы почти одинаковые. Вы правы. Но, зато, это позволяет отличаться лицам. – Вот как? – усмехнулся Франсуа. – Вы зря относитесь к этому с презрением, – вкрадчиво произнёс незнакомец, - отчего-то, все здесь предубеждены касательно нашей религии. – А мы и не говорим, что Кальвинизм плох по своему смыслу. Мы утверждаем лишь то, что он носит в себе угрозу для короны. – Но откуда же вы взяли эти мысли? Вы так думаете, потому что вам сказали? – Что вы! – воскликнул принц. Хотя в голове его вдруг появилась мысль: и впрямь, почему он сам-то так думает? – А всё-таки, я вижу, монсеньор... – медленно проговорил человек. – Монсеньор?! – перебил его Алансон, потрясённо смотря на собеседника. – О, не стоит притворяться. Я догдался, кто вы такой. Поверьте, это было несложно. – В таком случае, – нервозно промолвил юноша, – скажите кто вы. – Пока что, эти сведения вам ничего не дадут. Придёт время, и вы узнаете. – Хорошо. Если вы не хотите назвать своего имени, то хотя бы закончите ту мысль, которую, как мне показалось, вы и выражали, как основную суть своих речей. – Да. Я всё свёл именно к ней. А мысль эта, монсеньор, заключается в том, что у вас недостаточно свободы. – Что вы имеете в виду? – Это вы должны сами понять. Когда-нибудь. Просто запомните мои слова и ждите. В нужное время вы и поймёте его смысл, и узнаете моё имя. – Когда же должно прийти это время? – Когда вы захотите освободиться, монсеньор. Когда будете нуждаться в нас. С этими словами таинственный незнакомец удалился, оставив ошарашенного принца стоять и размышлять о только что услышанном.