Пламя

Анри беспечно сидел на мраморной балюстраде дворцовой галереи, которая выходила в сад, и, болтая свесившейся ногой, прикрыв глаза, подставив лицо солнцу, размышлял о последних днях. Нельзя сказать, что бы что-то сильно его беспокоило, он просто придавался воспоминаниям недавно произошедшего и немного безучастно поражался размерам изменений в его жизни. Во-первых, он теперь был женат. Правда мужем от этого король Наваррский себя не почувствовал, но кольцо на пальце придавало некоторой солидности. Он сразу ощутил себя старше и опытнее. К тому же, торжествовало его тщеславие, ведь он имел в женах французскую принцессу! Во-вторых, с той самой ночи после свадьбы, с которой минуло уже два дня, юноша имел расположение самой прекрасной при дворе женщины, по его мнению, которая принимала его в своих покоях каждую ночь. Шарлотта была великолепна, и Анри уже начало казаться, что он влюбляется. В-третьих, он сдружился с герцогом Алансонским. Вчера он нашел его в попытках выяснить, что же было ночью и совместными усилиями они вспомнили те события. За этим достаточно долгим разговором они многое другое о друге узнали и, кажется, остались довольны. По крайней мере этим утром, за завтраком, они продолжили общение. Правда в полдень Франсуа пришлось удалиться по каким-то делам, а наваррец остался в одиночестве гулять по Лувру. Несмотря на статус правителя целого государства, дел он практически не имел. Все государственные вопросы решали Колиньи и прочие советники, Анри отчего-то даже не задавался вопросом почему так происходит. Он был слишком молод и легкомысленнен, чтобы думать о подобных вещах. Возможно, именно поэтому к нему так хорошо относился Карл, увидев в некотором роде родственную душу. Несмотря на различие характеров и менталитетов, они были похожи. Оба практически ничего не решали, оба имели в сердце затаенную грусть (Карл из-за многих своих потерь, Анри из-за недавной кончины матери), оба находились в плену у двора и Франции, а главное, оба даже не представляли своего будущего. Карл практически не правил государством, королем которого являлся, и постоянно находился в страхе, что однажды он станет просто не нужен на престоле. Какой от него толк? Стоит только захотеть кому-нибудь его сместить, и можно организовать переворот. А Наваррский даже не знал, отпустят ли его в родную страну; не понимал, для чего все это делается. Одним словом, ему было неизвестно практически ничего. Это все их роднило. Однако сейчас король находился на очередном совете, и Анри даже не знал, куда себя деть. "Быть может, найти Конде?" – подумалось ему. Но он сразу же отказался от этой мысли. Во-первых, его друг тоже недавно женился и постоянно был занят молодой супругой. Ей стала Мария Клевская. Будучи вполне себе в курсе большинства дворцовых сплетен, король Наваррский знал, что некогда она была любовницей герцога Анжуйского. Но Конде не имел об этом никакого понятия, и он решил ему этого не сообщать. К тому же, в последнее время Генрих* вел себя странно, постоянно делал какие-то намеки по поводу смерти Жанны. Конечно, у Анри были и свои соображения на этот счет, но он старался их не озвучивать. И тут, за рядом кустов на дорожке он увидел знакомое лицо. – Адмирал! – крикнул Анри. – Ваше Величество, – поклонился тот. – Полно вам, – фыркнул он. – С самого момента становления меня королем, я твержу, чтобы вы меня так не называли! – Простите меня, мой юный друг, – улыбнулся Колиньи. – Постараюсь исправиться. – Идите сюда, составьте мне компанию! – Прошу простить меня, но я иду на королевский совет. – Ох! Все на этом совете! – разочарованно протянул беарнец. – Ладно, идите скорее, а то опоздаете, а Мое Величество продолжит свои страдания в одиночестве. – Не стоит так печалиться, – отметил Гаспар. – У вас ведь есть прекрасная супруга, разве не так? – с этими словами он удалился. Лицо Анри прояснилось. "Точно!" – вскричал он, спрыгивая с баллюстрады. – "Я ведь так и не навестил Марго! Надо это исправить". И он двинулся обратно во дворец, чтобы навести визит королеве Наваррской. Миновав галерею, юноша вошёл в высокие двери и двинулся к лестнице по коридору. Проживая в Лувре уже очень долгое время, он все еще не мог привыкнуть к окружающей его роскоши. Здесь было все, что только можно себе вообразить. Фрески сочетались с лепниной и позолотой, мебель в готическом стиле прекрасно гармонировала с деревянной обивкой на стенах в некоторых комнатах, дорогие ткани перекликались с витражами, переливаясь сотнями различных оттенков, но вовсе не являясь пестрыми. Здесь все было идеально. В этом удивительном месте, казалось, слились воедино множество эпох, от времен древних римлян до шестнадцатого века, который ныне стоял на дворе. Об этом говорило и множество живописных полотен вместе с прочими предметами искусства, которые начал собирать еще Франциск I, дед Карла IX. Что касается картин, этот великий монарх боготворил итальянских мастеров, полотна которые со времени его правления украшали добрую половину Лувра. И на этих потрясающих своей красотой полотнах можно было увидеть и античные сюжеты, и портреты людей, живших не так давно, и вольные фантазийные сюжеты. А статуи, дополнявшие коллекцию, удивляли своей схожестью с настоящими людьми, иногда даже пугали своей натуральностью. Проходя мимо статуи Дианы богини охоты, в лице которой очень легко можно было разглядеть черты фаворитки Франциска I – прекрасной Дианы де Пуатье, Анри шутливо поклонился. "Добрый день, мадам! Как поживаете? Ведь правду говорят... Vita brevis, ars longa!** И вы, прекрасная Диана, явное тому подтверждение, хоть ваша жизнь, а, в особенности, неувядаемость вашей красоты, были явным примером весьма продолжительного земного пути. Но, при этом, сейчас, беседуя с вами, я всё же вижу предмет искусства, не имея возможности лицезреть вас лично". Закончив эту шутливую тираду, он направился дальше. Иногда Анри любил порассматривать какой-либо предмет, однако он не увлекался этим так сильно, как, например, Марго. Прожив практически всю жизнь в Наварре, он вовсе к подобному не привык. В его государстве все замки были простыми, крепкими, каменными. Двор, будучи протестантским, не стремился украшать места своего пребывания. Везде присутствовал некоторый аскетизм, ведь кальвинизм диктовал жить скромнее и без излишеств. Нельзя сказать, чтобы в этих вопросах король Наваррский имел однозначные убеждения. Ему, пожалуй, одному из немногих приехавших гугенотов, нравилось богатство Лувра. Но, при этом, он скучал по дому. Пускай там не было всей этой красоты, но зато какие там были холмы и луга... Вид на них открывался из окон замка, никакие украшения были не нужны, когда природа была так прекрасна. Бывало после охоты Анри возвращался со своими товарищами и они устраивали пир, выставляя на стол свою добычу и запивая ее южным терпким вином. Трапезы у них обычно происходили шумно, без всяких церемоний. Конечно, такого образа жизни утонченным парижанам не понять. Благо, беарнец умел подстраиваться под обстоятельства и новую обстановку он принял благополучно и даже начал искать в ней плюсы. Сейчас, проходя по очередной галерее с картинами, развешенными на стенах, он предавался своим мыслям, пока не увидел перед собой ту, к которой направлялся. Валуа выходила из-за поворота и, когда она увидела Анри, лицо ее прояснилось. Они ускорили шаг и, поравнявшись друг с другом одновременно сказали, что шли именно к нему. Это получилось так забавно, что молодые люди не выдержали и громко рассмеялись. – Так у вас было ко мне какое-то дело? – наконец, осведомилась Маргарита. – Просто хотел вас навестить и узнать, как у вас дела. – Спасибо, со мной все хорошо. Но у меня есть к вам важный разговор. – Именно так я и подумал, – улыбнулся он. – Вот как? – сбитая с толку Марго, удивлённо изогнула бровь. – Конечно. А вы не знали, что я обладаю способностью читать мысли? Неужели я не говорил? – Ах, Анри! Всё вам шутки. А, между тем, мне надо обсудить с вами достаточно серьёзную вещь. – Я весь ваш! – отсалютовал он, на что она лишь закатила глаза. Жестом королева предложила ему следовать за ней. Она направлялась на террасу, которая выходила в сад. Выход на неё находился совсем неподалёку. Когда они оказались там, Марго отошла в тень посаженного напротив дерева и облокатилась о мраморное ограждение. Отсюда можно было обозревать всю террасу, пол которой был выложен чёрно-белой плиткой, как на шахматной доске, а за спиной слышать журчание фонтана, находившегося в саду, выполненного в римском стиле, которым некогда восхищался покойный король Франциск I, любитель итальянского искусства. – Как же жарко! – воскликнула она. Действительно, в этом августе солнце палило особенно ярко, расплавляя всё своими лучами. В Лувре же было прохладно, как и в любой каменной постройке. Поэтому, оказываясь на улице, человек тотчас же чувствовал, как лёгкие спирает от душного воздуха, наполненного запахом приторных цветов и горячего солнца. Одного короля Наваррского жара не смущала. Напротив, он подставил своё загорелое лицо под яркий свет. Маргарита посмотрела на него со смесью удивления и снисходительности. Французские придворные всегда старались сохранять аристократическую бледность кожи, беарнца же это совершенно не беспокоило. Сама Маргарита, как ни странно, любила более прохладную погоду. Ей нравилась небольшая пасмурность, миллионы оттенков голубовато-сероватого, в которые окрашивались небо. Можно было вглядываться в него, мечтать, уходить мыслями в неведомые далёкие миры, кружить по ним в своих мыслях. – Так что же? Я, конечно, знаю, что безмерно прекрасен, но вы уже минуты две разглядываете меня и молчите, – насмешливо промолвил он, оборачиваясь к ней, явно задумавшейся и вовсе позабывшей, где, с кем и зачем находится. И Марго бы рассмеялась, если бы не вспомнила, о чём хотела поговорить. Лицо её тотчас же стало серьёзным. – Я могу быть с вами честна и, при этом, прибывать в уверенности, что этот разговор навсегда останется между нами? – она смотрела проницательно, будто пыталась увидеть, что у собеседника в мыслях в данный момент. – Конечно! – без промедления ответил он. – Вы можете мне доверять. И она верила. Он был абсолютно открыт и расположен к ней. Значит, она поступает верно. – Позволите сразу сказать вам суть дела? – Скорее, не позволю долго тянуть, поскольку я крайне заинтригован. Повисла тишина. Кажется, девушка сейчас обдумывала что-то очень важное, будто бы делала выбор. Взгляд её был сосредоточенным, на губах не осталось ни тени улыбки. Так обычно выглядит человек, который вот-вот собирается прыгать в воду с высокой скалы и отчаянно пытается рассчитать, как нужно оттолкнуться, чтобы не упасть на прибрежные камни, а пролететь дальше них и погрузиться в бездонную синеву моря, в которой неизвестно что скрыто. – Генрих, – наконец сорвалось с её губ. Марго прыгнула, зажмурив глаза. И вместо мыслей остался лишь ветер в ушах. Юноша сразу понял, что это не обращение к нему. Он был Анри. А Генрихом, имя которого она сейчас произносила этим особым голосом, с особым выражением, был другой человек. Маргарита молчала. Она уже начала говорить, но, кажется, всё ещё чего-то боялась, в чём-то не до конца была уверена. Она всё ещё летела, не зная – в следующую секунду её встретят острые валуны или всё же мягкие волны. Пальцы нервно комкали ткань платья. Её лицо в этот момент кричало:"я-люблю-его!", а ещё:"он явно сейчас бы не гордился мной..." – Так что там с Гизом? – Анри видел, что нужно ей помочь закончить мысль. Она взглянула как-то затравленно. – При чём тут он? – Полно. Вы же о нём говорите. Маргарита опустила глаза. Наваррец подошёл и коснулся её руки. – Я вижу, вас что-то гложет. Расскажите мне всё. Я уверен, что, даже если герцог был бы против, это для его же блага, в том числе. В конце концов, он ведь такой счастливец! Анри знал про них. А разве Марго скрывала? Ему стало известно всё ещё до их свадьбы. А весь двор знал и говорил об этом уже много месяцев. Он слышал слухи, он видел их, когда они стояли рядом. Сколько бы они не делали вид, что ничего нет, нетрудно было разглядеть, что между ними. А уж тем более это было видно наблюдательному беарнцу. И он не осуждал. Марго может любить кого хочет. И даже неважно, что её избранник – глава вражеской партии. В конце концов, как бы то ни было, она сама по ту сторону баррикад от Анри. Они договорились о дружбе, и он знал, коснись что – она бы не предала, не пошла против него. Но и против своих она ради него не пойдёт. Валуа не должна, став его женой, отрекаться от всей своей жизни. – Вы всё знаете... Про нас... Верно? – уточнила Маргарита. – Знаю. Вы же помните, ваша камеристка однажды всё мне рассказала. И я спокойно это принимаю. Марго почувствовала, как входит в воду. Камни миновали. Но осталось долгое погружение, а потом... А что потом? – Я рада. Анри... Вы хороший человек. И я хочу, чтобы мы были друзьями. – Мы и есть друзья. – Именно поэтому мне и понадобилось поговорить с вами. Вы в опасности. Позвольте мне не углубляться в подробности, поскольку, рассказывая вам всё это, я предаю человека, которого люблю, – она тараторила, будто боясь, что в следующую секунду что-то заставить её прерваться или передумать. – Но молчать я не могу, поскольку, тем самым, предам вас. Поэтому я лишь скажу, что над вами нависла угроза. Вы не играете пока что в политические игры, предоставив это другим, как я вижу, но вы всё равно фигура на шахматной доске, как и все мы, – теперь Маргарита стала говорить медленно, опустив взгляд на кончик туфельки, выглядывающий изипод платья, который сейчас чертил линию, переходящую от чёрной плитки к белой и обратно. – Генрих будет продолжать играть партию и, если вы встаните у него на пути, он будет воспринимать вас, как фигуру противника. У него есть цель. И это не вы. Но вы на пути, поэтому его ходы – угроза и для вас. Просто будьте осторожнее. Не говорите никому, не пытайтесь уберечь кого-то ещё. Просто спасите себя, не рискуйте. Боже мой... – она закрыла лицо руками. – Я и так слишком много сказала! Анри был поражён. Конечно, они договорились о дружбе. Но подобной преданности он не ожидал. Ясно было, что Гиз что-то замышляет. И это может навредить ему, Анри. И Маргарита, даже вопреки тому что любит герцога, всё же предупредила его. – Я не знаю, чем выразить свою благодарность вам, – промолвил он, сжимая её пальцы в своих. – Но, ради всего святого, зачем вы это делаете? Неужели только из-за дружеских чувств ко мне? Марго высвободила пальцы и грустно усмехнулась. – Ну вот... Теперь вы романтизируете мой образ. Но во мне течёт кровь Валуа и Медичи. Нет, дорогой Анри, всё не так идеалистично. Я делаю это не только для вас. Честно говоря, я безумно боюсь за Генриха. Вдруг он натворит глупостей! Понимаете, я хотела бы спасти и его, и вас. Он кивнул. – Спасибо за честность. И я обещаю вам ничего не предпринимать против него и не рисковать собой. Марго подняла на него благодарный взгляд. – И ещё, – улыбнулся юноша, – я вижу, вас мучает совесть. Но вы его не предали. Я не так часто вижу женщин, которые способны пытаться защитить своих возлюбленных. Не могу ещё раз не повторить, что он редкостный счастливчик! И у королевы Наваррской на душе стало легче. Начиная этот разговор, она мучалась. Боялась, что сейчас Анри станет истинным представителем своего клана, тотчас доложит всем, что Гиз что-то замышляет. Но по словам мужа она поняла, что он будет молчать. Эта информация не та, которой можно поделиться своими, хоть это и могло бы им помочь. В ответ на услугу Марго он останется верен данному ей слову. Она сама не знала, что собирается предпринимать Генрих, но чувствовала, что он усиленно о чём-то размышляет. Недаром он недавно рассказал ей свою историю. Значит, время пришло. Значит, скоро Гиз перейдёт к действиям. И этого ей не изменить. К тому же, она обещала быть рядом, что бы он не делал. Но ей хотелось хоть как-то оградить его от опасностей, которые будут его подстерегать. А так же огородить от них и Анри. По крайней мере, стоит надеяться, что теперь они ничего не сделают друг другу. *** Её Высочество, вдовствующая герцогиня де Гиз... Или же герцогиня Немурская... А может, Анна д'Эсте? Мысли путались в голове у Генриха. Как же называть её? Каким из этих многочисленных титулов? И разве это важно? Важно, что не просто "мама". А хотелось бы. Отношения Генриха с матерью были сложными. Она была гордой, властной, достаточно холодной женщиной, которая всегда скрывала свои истинные чувства, не позволяла эмоциям хоть изредка вырваться наружу, но, при этом, когда она бралась за какое-то дело – во всех её действиях проглядывалась страсть. Будучи ребёнком, Гиз не получал от неё ласки. Она всегда говорила с ним, скорее, как со взрослым, относилась к нему, как к наследнику. Отец делал то же самое, но почему-то это воспринималось иначе. Он вызывал восторг. А она – долю испуга. Анна увлекалась многими вещами и им отдавалась куда больше, чем людям. Но раскол между ней и сыном произошёл, когда она вышла замуж второй раз и, кажется, совсем не переживала по поводу своего вдовства или же по поводу того, что нового мужа она вряд ли любила. Генрих вообще точно не был уверен, что она способна любить. Анна была чем-то похожа на Екатерину Медичи, но если та, даже при внешней холодности, готова была на всё ради своих детей, становилась разъярённой тигрицей, когда что-нибудь им угрожало, и готова была защищать их, не жалея собственных сил, слёз, боли и даже жизни, то Генрих ни разу не видел, чтобы его мать сделала что-нибудь не ради собственных интересов. Почему-то когда его сестра, будучи ещё практически ребёнком, отдалась чуть ли не первому встречному, завернувшему в их владения, а её сын, сам ещё не совсем взрослый, убил его, будучи в состоянии неконтролируемой ярости, она даже не пожелала участвовать в происходящем. Когда Мари через несколько лет страдала, выходила замуж за нелюбимого человека, пыталась свести счёты с жизнью, теряла ребёнка, её мать не удосужилась хотя бы поддержать её. А давным-давно, в то время как Генрих в тринадцать лет стал главным в семействе Гизов, после того как отец умер у него на глазах, она попросту поспешно вышла замуж второй раз, даже не спрашивая у сына, что он думает на этот счёт. А вот вспомнить, что она сделала хорошего на его памяти, Гиз, увы, не мог. Однако он никогда не высказывал ей всё это, просто старался как можно реже с ней встречаться. Единство в семье, хотя бы внешнее, – это главное. Это их сила. А на плечах герцога слишком большая ответственность, чтобы этим пренебрегать. Поэтому сейчас, когда ему сообщили, что его мать вдруг появилась у ворот Лувра, он взял себя в руки и тотчас начал собираться ехать из своего особняка во дворец, чтобы там с ней встретиться. Такие неожиданные приезды были вполне в её духе. И то, что она приехала не в дом сына, а в Лувр, тоже было ожидаемо. Анна д'Эсте всегда там, где интриги, богатство, связи, ложь и множество её знакомых. К тому же, помнится, раньше она была весьма близка к Екатерине Медичи. Какой прок ей селиться в отдельном особняке, когда можно занять гостевые комнаты в Лувре, чтобы все дни и ночи напролёт плести свои козни прямо в основном месте действия? Она всегда всё просчитывала и занимала самую выгодную позицию. Выйдя на улицу, Генрих поднял голову и посмотрел на пронзительно голубое небо. "Чёрт возьми, как жарко!" – отметил про себя он. Лоб за считанные секунды покрылся испариной. Природа, должно быть, просто сошла с ума. Давно в Париже не было такой жары, даже летом. Герцогу подвели коня и, оседлав его, он тотчас погнал его в сторону Лувра. Стоит ли говорить о том, что он всегда был верхом, испытывая искреннюю нелюбовь к поездкам в карете, которые стоило оставить дамам. Вскоре в створе улиц показались очертания Лувра, который виднелся за садом Тюильри, располагавшимся перед ним. Выехав к воротам сада, Гиз повернул направо, чтобы объехать его и попасть ко дворцу с другой стороны, где находились конюшни. Путь его проходил вдоль решётки, из-за чего он мог через деревья и кусты видеть придворных, прогуливающихся по аллеям, хотя в этот день их было немного, поскольку большинство предпочли не выходить из прохлады каменного здания, чтобы ненароком не подурнело от жары. Наконец, Генрих въехал во внутренний двор Лувра и спешился. Не медля ни секунды, он тотчас чуть ли не бегом направился в сад, которые совсем недавно проезжал. Именно здесь мать назначила ему свидание в отправленной с утра записке. Молодой человек поспешил спрятаться в тенистой аллее, чтобы горячие лучи не обжигали его бледную аристократическую кожу. К сожалению, тень в Тюильри было найти достаточно сложно, поскольку деревья были ещё не очень высокими. Сад разбили меньше десяти лет назад по приказу королевы-матери, которая решила, что перед дворцом непременно должно располагаться место для отдыха и прогулок. В то же время начали строить дворец Тюильри, чуть западнее Лувра, который соединялся с последним, образуя внутренний двор. Дворец состоял из центрального корпуса и двух соединённых с ним павильонов Марса и Флоры, которые были ещё не до конца достроены. Пока что во дворце практически ничего не было. Внутреннюю отделку тоже не завершили, однако работы шли и вскоре дворец обещал превратится в ещё одно прекрасное создание французских мастеров. По желанию Екатерины сад выполнили в итальянском стиле. Шесть аллей были расположены по длине сада, восемь – по ширине. В итоге, Тюильри был достаточно большим. В нём можно было и предаться общим увеселениям, и уединиться. Здесь были и фонтаны, и беседки, и скульптуры. Подумать только! А ведь в прошлом веке это были лишь окраины за пределами Луврской крепости. Гизу нравилось это место. Вообще он любил Лувр. Проведя здесь практически всё детство, герцог сроднился с холодным и величественным дворцом. Он чувствовал, что здание принимает его. И сад ему тоже нравился своими переплетениями аллей, открытыми лужайками, тёмными уголками. В одном из таких уголков его и ждала мать. Она расположилась на скамейке в беседке, находившейся в глубине сада. Просто сидела, как всегда прямо и с нетерпением в глазах, ждала, должно быть. Только вот вряд ли долгожданной встречи с любимым сыном. Скорее, свидания с человеком, которые имеет здесь связи и авторитет и который явно не откажет ей ни в чём, поскольку они всё-таки из одного клана. Когда Генрих появился перед ней, она порывисто поднялась. Он не мог про себя не отметить, что ещё никогда она не проявляла такого рвения при из встречах. Анна не изменилась. Те же убранные в высокую причёску каштановые волосы, бледная кожа, проницательные голубые глаза, в которых никогда не догадаешься что скрыто. Какие-то черты её лица напоминали Генриха, хотя он был больше похож на отца. Эта женщина была всё ещё красива, несмотря на то, что была уже совсем не юна. Однако в её образе проскальзывала какая-то скрытая опасность, лживость. – Сын мой! – вскричала она, подходя к нему, притягивая за плечи и оставляя на щеке поцелуй сухими губами. – Здравствуйте, матушка, – без должной радости поздоровался он, отстраняясь. – Не представляешь, как я скучала! И по тебе, и по твоей сестре. Ах, как жаль, что я разминулись с Мари. Она приехала в дом твоего отца, когда я, заехав туда на пару дней, уже покинула его. Упоминание о ней тотчас возродило в душе Генриха уже успокоившийся боль и смятение. К тому же, в глазах матери и в её быстрых речах сейчас отразилось то, что на деле ей, должно быть, безразлично, что она не успела повидать Мари. Действительно, для чего ей это? Герцог ощутил столь ненужную сейчас неприязнь. Был бы здесь отец! – Полно вам, – холодно отозвался он. – Вы ничуть не скучали, не нужно притворяться. Герцогиня Немурская пожала плечами, вновь присаживаясь на скамейку и показывая ему место рядом. – А ты, я вижу, стал прямолинеен. Не замечала за тобой подобного раньше. С этим стоит быть осторожнее при дворе. – Не беспокойтесь за меня, прямолинеен я только с вами, – хмыкнул он, оставаясь стоять. – Точь-в-точь, как твой отец. И вновь столь неудачное упоминание. Не хотелось слышать о Нём из Её уст. – Кстати, – у Анны была привычка добивать людей, только-только успев с ними поздороваться, – я слышала, у тебя родился наследник. Что ж, поздравляю. Мне кажется, ты верно выбрал себе жену. Кстати, надеюсь она здесь, с тобой? – Нет, – сжал зубы Генрих. – Её здесь нет. Не считаю нужным повсюду брать её с собой. – Никакого уважения к женщине! – закатила глаза она. – Нет, ну право же, как можно быть настолько похожим на Франсуа? – Хватит. Не вам о нём говорить, – не выдержал Гиз. Д'Эсте махнула рукой. – Ты неисправим. Уже который год твердишь одно и то же. – И не перестану. – Послушай, Генрих, я приехала сюда не для того чтобы вновь вступать с тобой в очередные споры. У меня есть конкретные цели. И у тебя тоже. Какими бы ни были наши личные взгляды друг на друга, мы всё ещё одна семья. И, главное, мы – одна политическая партия. И можем друг другу помочь. И у тебя, и у меня есть авторитет, связи, свои рычаги. Сейчас нам нужно объединиться, – должно быть, ей всё-таки надоело спорить. Герцог скрестил руки на груди. – Вот как? И для чего же? – Может, ты всё-таки присядешь? Он опустился на скамейку, но намеренно чуть поодаль от неё. Анна, заметив это, лишь усмехнулась. – Что же вы молчите? Вы только что сказали, что у нас общие цели. И какие же? – Пришло время мстить, сын мой, – тихо промолвила она, устремляя взгляд куда-то вдаль. – Ты ведь готов исполнить свой долг? Вопрос повис в тишине, спёртой душным воздухом. Гиз знал, что этот день настанет. Вот и он. Месть... Как давно он желал этого, как долго стремился. – Вы для этого приехали, – шёпотом. Не вопрос, утверждение. Она права, сейчас не имеют значения их личные отношения. Сейчас им нужно объединить силы и сделать то, что необходимо. – Ты, должно быть, думаешь, что я не любила твоего отца, – задумчиво промолвила женщина. – Это не так. Он был моим мужем. Тогда Колиньи даже не отрицал причастности к убийству. Я была уверена, что он за всё заплатит. Но, уж не знаю почему, его оправдали. Я не верила ни единому слову, которые произносились в его оправдание. Говорили, что он не причастен к убийству, но ведь здесь всё шито белыми нитями. Именно адмирал, этот трусливый пёс, нанял убийцу, который погубил Франсуа. И мы должны ему отомстить. После суда я ходила к королеве-матери, пыталась убедить её одуматься, но она была непреклонна. Ей зачем-то нужен был Колиньи. – Но почему вы ничего не сделали ещё тогда? Почему сказали мне ничего не предпринимать? Зачем было ждать девять лет?! – Тогда мы были недостаточно сильны. Франсуа погиб, ты был ещё ребёнком. Нам нужно было окрепнуть. – И поэтому вы поспешили выйти замуж? – Боже мой! При чём здесь это? Перестань. Веди себя, как нормальный взрослый человек и помни, что на тебе ответственность за всё семейство, если не за всю католическую Францию! – Ладно. Вы правы, – кивнул Генрих. Сейчас действительно нужно было забыть про свои личные переживания. Подул слабый ветерок. Хотя какое-то облегчение. Иначе Генриху казалось, что он задохнётся. – Так вот, – продолжила свою мысль Анна, – мы вновь сильны. Ты постарался на славу, у тебя авторитет и при дворе, и в народе. И наша армия сейчас в порядке. Да и средств у нас предостаточно. Нам доверяют все католики. Я горжусь тобой, если уж говорить честно. Одним словом, сейчас всё благоприятно для нас. Это значит, что пришло время. Именно сейчас Валуа бессильны между двумя партиями. Хоть они и не показывают этого, они страшатся и нас и их, протестантов. Сейчас то, чья сторона перевесит, решит всё. Поэтому нужно действовать. Мне было известно о твоих отношениях с принцессой, точнее, уже королевой Наваррской, – она жестом остановила его, желавшего что-то сказать. – Не нужно сейчас говорить, что твоя личная жизнь меня не касается. Я говорю сейчас не о тебе и твоих пассиях, а о политике. Дело в том, что это мог бы быть хороший союз. Наверное, победа была бы в наших руках. И поэтому ты должно быть удивлён, что твой дядя, поехав в Рим ко двору Папы, выступал за брак принцессы с королём Наваррским. Но я отвечу тебе, почему он это делал. Мы с ним об этом договорились. Если бы ты женился на принцессе – мы бы выиграли лишь часть этой партии. Не случилось бы мести, поскольку, при таком раскладе, протестанты бы близко не подошли а Парижу, а предпочли бы скрыться и не выходить до конца своих дней. А нам нужен был Колиньи. Судя по твоему выражению лица, ты начинаешь понимать, – отметила она. – То есть, вы хотели, чтобы гугеноты оказались здесь? – догадался Генрих. – Именно, – подтвердила вдова Франсуа де Гиза. – Нужно было их всех собрать. Здесь и Колиньи – наша главная цель, и принцы, и основные влиятельные протестанты. Можно уничтожить всех одним махом, понимаешь? И тогда мы искореним ересь. И всё будет кончено. В конце она говорила совсем тихо. А молодой человек был поражён. Уничтожить всех? Об этом он не думал. Девять лет Гиз ждал того дня, когда убьёт Колиньи. Всё это время грезил о мести. Но он не думал уничтожать всех. – Ты сомневаешься? – Анна всегда была проницательна. – Полно. Если убить только Колиньи – найдутся тысячи таких же. И эта война никогда не кончится. Всё равно в конечном счёте погибнут все. А может, и мы. Но если покончить со всем сейчас, у нас есть шанс выжить, да ещё и остаться победителями. Не надо пугаться. Пойми, они все такие, как Колиньи. И то, что именно он отдал приказ убить Франсуа, не значит, что другие не сделали бы то же самое. А тому же, все они одинаково наши враги. И, в конце концов, либо они нас, либо мы их. Сейчас мы их уничтожим. У Валуа не останется выбора, они тоже станут нашими. И, между прочим, я тебе обещаю, что принцесса будет твоей, раз уж ты так её любишь. Она во всём была права. Генриху не было что возразить. – Вы говорите верные вещи, – кивнул он, поднимая голову и смотря ей в глаза. – Действительно, мы должны выполнить свой долг перед католической Францией и выполнить волю моего отца. У вас уже есть какой-то план? Анна лукаво улыбнулась. Улыбка эта напоминала улыбку дьявола. Её холодная рука коснулась его руки, чуть-чуть её пожимая. – Конечно. У меня всегда есть план. ------------------------------------- *Учитывая, что Генрихов в этом повествовании очень много, стоит пояснить, что речь идет все еще о Генрихе де Конде. **Лат. – жизнь коротка, искусство вечно.