Пламя

Генрих проговорил с матерью до позднего вечера. Под конец он ощутил усталость и решил не возвращаться в свой особняк. Благо, его комнаты в Лувре всё ещё числились за ним. Когда он приехал, королева-мать позаботилась о том, чтобы ему было где расположиться, даже несмотря на то, что пол Парижа занимали протестанты, которые не поместились в дворец. Сейчас он направился в свои апартаменты, желая лишь хорошо выспаться. Это единственное, что ему было нужно до следующего утра. Войдя в комнату, он подал знак пажу, несущему за ним свечу, оставить её и удалиться. Оставшись один, Генрих тотчас, на ходу снимая колет, направился к кровати. Каково же было его удивление, когда он увидел, что она не пустая. На краю, свернувшись калачиком, спала Марго. Он не говорил ей, что придёт сюда, останется в Лувре. Как же тогда она здесь оказалась? Молодой человек склонился над ней и провёл рукой по тёмным волосам, упавшим на лицо. Это прикосновение не разбудило её. Тогда он осторожно обошёл кровать и, бесшумно сняв остальную одежду и оставшись только в рубашке, прилёг рядом, устраиваясь позади неё и приобнимая. Девушка пролепетала что-то во сне и, перевернувшись, уткнулась носом ему в шею. Сейчас она почему-то напоминала маленького котёнка, который ластится к хозяину, ища защиты и тепла. Гиз поцеловал её в макушку. Она слегка улыбнулась. Однако спала так крепко, что так и не проснулась. Вскоре мысли Генриха уже унеслись. Он больше не думал о Валуа, лежащей рядом. Он размышлял о матери, о мести Колиньи. Вскоре всё сильно изменится. Перед тем как погрузиться в сон, он ещё раз взглянул на Маргариту. "Прости меня, малышка", – прошептал он. Она верила ему. Она бы не одобрила то, что он хочет сделать. Будет ли она любить убийцу? Но нельзя сейчас об этом думать. В конце концов, речь идёт о судьбе государства. А они как-нибудь справятся. *** Екатерина нечасто позволяла себе сильные эмоции, но, если уж они всё же выплёскивались – обязательно с итальянским темпераментом Медичи. Поэтому сейчас о королеве-матери можно было сказать, что она взбешена. Вчерашний военный совет затянулся до вечера. После него Карл поспешил удалиться в свои покои и приказал никого не впускать. И Екатерине бы не составило труда убедить стражу в том, что его мать имеет право пройти в любое время дня и ночи, да только вот король попросту уснул. Поэтому поговорить с ним было невозможно. Встав с утра очень рано, флорентийка тотчас же опять направилась в покои сына. И – о ужас! – ей снова передали, что: "Их Величества ещё не изволили подняться". Но на этот раз она не была так терпелива. Екатерина ворвалась в его спальню и застала короля сладко посапывающим в своей постели. – Карл! – вскричала она. Он подскочил, испуганно протирая глаза. – Что случилось?! – король уставился на мать. – Ты спрашиваешь, что случилось?! Как что?! Боже мой! Ты вчера вместе со мной был на совете! – В общем-то, да, – озадаченно ответил он. – И что же? – В самом деле?! – продолжала бесноваться она. – Колиньи нам угрожал! Он ведёт Францию к верной гибели! А ты спишь! Я пыталась пройти ещё вечером! – Но отчего такая паника? – продолжал недоумевать молодой человек. – Надо срочно что-то делать, – заявила королева-мать, опускаясь в кресло. Глаза её продолжали гореть огнём гнева и жажды что-нибудь совершить. Сейчас она напоминала не женщину средних лет, уставшую от жизни, а разъярённую молодую волчицу. Карл взглянул на неё с восхищением. Дьявольская женщина! Она смотрелась величественно, угрожающе. Ворот чёрного платья немного был расстёгнут, волосы растрепались, щёки раскраснелись. Кажется, у Колиньи уменьшались шансы выжить... – Нет, я решительно не понимаю, – Карл уже окончательно проснулся и сел на кровати, накидывая халат, – к чему вы устраиваете такую трагедию? – Ты слышал его вчера? Он продолжал гнуть свою линию по поводу войны с Испанией за Нидерланды! И, вдобавок к этому, теперь ещё и предлагает походы на Фландрию! Хотя будет слишком мягко сказать "предлагает". Он попросту требует! – Захватим заодно и Нидерланды, и Фландрию, а потом и Испанию, – пожал плечами Карл. – Ты сейчас издеваешься надо мной? Король усмехнулся. – А что вы хотите от меня услышать, матушка? Она всплеснула руками. – Я ничего не хочу услышать! Хочу, чтобы ты меня понял. Он рассорит нас с Испанией. Ещё до свадьбы Марго, когда ларошельцы грабили испанские суда, нам еле удалось убедить Филлипа, что мы не имели к этому никакого отношения. Но, надо понимать, что в Париже есть испанские шпионы. И когда они донесут Филлипу о том, что здесь творится... Он и так регулярно сыплет угрозами после этой свадьбы! Так долго не будет продолжаться. Франция не готова к войне! Эти проклятые войны с гугенотами полностью истощили нас. Ты знаешь о состоянии казны? Она пуста! Карл задумчиво посмотрел в потолок. Какое-то время он молчал. Потом медленно произнёс: – Вы клоните к тому, что гугенотов надо обезвредить? – Именно. – Но что делать с Гизами и остальными? Екатерина поджала губы. – С этим придётся разбираться потом. Пока что у нас нет выбора. Гиз хотя бы не введёт Францию в войну. Знаешь, сейчас нужно выбирать из двух зол меньшее, как я уже много раз повторяла. И Колиньи сейчас самое большое зло, которое только может нам угрожать. Карл, открой глаза! Ещё немного и мы все погибнем. Король зажмурился. Он понимал её правоту. Действительно, у них нет выбора. Как они дошли до такого? Сами же загнали себя в тупик! И это одна из сильнейших европейских держав... Его покойный дед, Франциск I, явно бы сейчас не гордился ими всеми. Да и отец тоже. "Ах, отец..." – подумал Карл. – "Зачем ты только начал эту войну? Зачем вообще родил меня королём этой безумной страны?" – Ладно, – вздохнул он. – Хорошо, допустим, вы правы. Но как, скажите на милость, вы предлагаете обезвредить Колиньи? Я не могу его даже арестовать. У меня нет причин. А если сделать это без причин... Сами подумайте, Париж полон гугенотов! Они возмутятся. И мы будем в опасности. – Арест – это законный способ, – каким-то странным тоном произнесла Екатерина, поднимаясь и подходя к окну. Она посмотрела туда. Утро только начиналось, солнце своими пока что мягкими лучами просвечивало сквозь свежую листу деревьев. Природа такая тихая и умиротворённая. Но это до поры до времени, пока день не запылает своей сжигающей жарой. Королева резко обернулась к Карлу, который всё это время, так и не встав с кровати, неотрывно смотрел на неё. – А кто говорил, что мы обязательно должны использовать законные способы? – закончила она мысль, угрожающе сверкнув глазами. Он непроизвольно отшатнулся. На лице его отразился ужас. – Что вы имеете в виду?! Неужели... – На войне все средства хороши. – Нет! – вскричал Карл, вскакивая на ноги, не обращая внимания на холодный пол под босыми ступнями. – Вы не посмеете! Мы дворяне, королевская семья, а не подлые убийцы! Это немыслимо! – Но иначе мы все погибнем! Как же ты не понимаешь? Испанцы не будут столь гуманны! А Колиньи тем более! Вспомни несчастного Франсуа де Гиза! – Только не говорите мне о Гизах! – взвился Карл. – Они всегда сами напрашиваются. И иногда очень трудно сдержаться и как-нибудь ненароком не убить их. – Перестань думать о своих личных пристрастиях и неприязнях! Сейчас не время для этого. – Но мы не можем просто так убить человека! – Боже мой, забудь уже о своих принципах! Забудь обо всём. Я понимаю, это тяжело, но мы должны спасти Францию любой ценой! Лучше уж сейчас погибнет один человек, чем потом тысячи. Она была отчаянно права. А Карлу было больно и страшно. Он не готов был к такому выбору, такой ответственности. – Господи, прости нас! – прошептал он. Однако Екатерина услышала. – Простит, – вздохнула она. – Иначе в аду бы не осталось свободных мест, если бы Всевышний на прощал всех, кто таким образом пытается спасти своё государство. – Пустой оптимизм, – откуда-то он нашёл в себе силы иронизировать, – рай нам ни при каком раскладе уже не светит. – Тогда в наших же интересах прожить как можно дольше. А это возможно только если мы сейчас выполним свой долг. Повисло молчание. – Но разве король может дать своё согласие на убийство? – обречённо произнёс он. – Разве это нужно? Просто закрой глаза. Сделай вид, что ничего не знаешь. Позволь нам делать то, что считаем нужным. Карл устал. Просто устал. Ему уже стало всё равно, кто умрёт, а кто нет. В конце концов, жизнь и смерть – такие относительные понятия. Он не хотел выбирать. Пускай выбирают другие, а Карл устал. – Делайте, что хотите, – прошептал он, безвольно падая в ближайшее кресло, откидывая голову, опуская руки, прикрывая глаза. Екатерина печально взглянула на него. Не создан её сын для тяжести короны. Но сейчас нужно думать не об этом. Теперь осталось завершить задуманное. *** – Я не буду в этом учавствовать, – твёрдо произнёс Генрике. – На мой век подлости хватило. Это он ответил матери, которая с утра пришла к нему в кабинет, взволнованная и взбудораженная, начав убеждать его в необходимости как можно быстрее устранить Колиньи. Вот так вот просто. Взять и убить. Хотя это же не впервые. Была же до этого Жанна... Екатерина была поражена. Впервые в жизни он ей в чём-то отказывал. Она вгляделась в черты любимого сына. Кажется, он похудел. Да и бледен был как-то непривычно. – С тобой всё в порядке? – Да. Если я отказываюсь участвовать в убийстве – это не значит, что я болен. – Генрике... Что происходит? Ты изменился. В Екатерине так и не завершили свою борьбу королева и мать. И если секунду назад она была поглощена идеей покушения на Колиньи, сейчас её мысли сконцентрировались на Анжу. Она сердцем чувствовала, что с ним что-то не то. – Вам кажется, – отозвался он. – Ничего не происходит. Всё в порядке. Но она не верила ему, потому что его вид говорил совершенно о другом. Помимо бледности и худоты появилось ещё что-то. Странная печаль в глазах. Генрике всегда был достаточно сдержан и иногда меланхоличен, но сейчас в тёмных зрачках светилось нечто обречённое. Однако он не хотел говорить. Что ж, силой правду из него не вытянешь. – Нам нужно спасти Францию, – Екатерина уже сбилась со счёта, сколько раз она произнесла эту фразу. Должно быть, это её удел – всю жизнь пытаться спасти Францию. Но почему-то каждый раз, когда кажется, что теперь-то всё в порядке, страна в скором времени опять нуждается в спасении. Так почему же Генрике не хочет ей в этом помочь? И с чего вдруг он не хочет участвовать в её плане? Она взяла его руки в свои и внимательно взглянула в его глаза. – Пожалуйста, мне нужна помощь, – тихо промолвила Екатерина. Но молодой человек смотрел будто сквозь неё. – Я не хочу вступать на путь жестокости, – наконец, промолвил он. Герцог Анжуйский всегда был мастером поиска компромиссов. И, надо сказать, всегда блистательно их находил. Но королева была уверена, что сейчас компромисс не найти. Генрике метался между двумя партиями, действительно не зная, что можно предпринять. – Если убить Колиньи завтра, послезавтра найдутся сотни таких же! Понимаете? Это бессмысленно. – Но если не убить его, не то что завтра, сегодня вечером могут погубить нас, – ответила Екатерина. – Можно заключить союз с Испанией. – Тогда либо протестанты взбунтуются и сметут Лувр вместе с нами, либо потом Филипп решит, что Франция совсем ослабла и самое время её захватить. Поверь мне, я перебрала уже все варианты. И нет ни одного. Остаётся только покончить с протестантами. Пока что хотя бы с их лидером. Это их ослабит. А потом мы найдём способ с ними справиться. – Уничтожить? – он высвободил свои ладони из её хватки и отошёл к своему письменному столу, чисто автоматически начав перебирать какие-то стопки бумаг. Ему писали из Анжу. Кажется, что-то о заготовках вина. Ещё писали из какого-то гарнизона. Им нужно было новое оружие, поскольку старое стало совсем непригодно. И на что же его заказывать, когда денег совсем нет? У Франции накопилось много долгов... И, опять же, безвыходность. Екатерина подошла к нему сзади, невесомо проводя рукой, затянутой в чёрную атласную перчатку, по его плечу. – Я не знаю, что делать, – честно призналась она. – Думаешь, мне так просто? Боже мой... Мне страшно! Говорю тебе правду. Действительно страшно. Герцог удивлённо обернулся. Неужели ей бывает страшно? Екатерина не врала. Это было видно по её растерянному выражению лица. – Что мне делать, Генрике? – прошептала она. Ему было жаль её. Но что он мог сделать? – Поступайте так, как считаете нужным. – Но я не могу сделать это в одиночку! – Тогда найдите союзников. – Я пытаюсь, но даже мой родной сын не хочет меня поддержать? – Что ж... Простите меня. И ищите ещё кого-нибудь. Я даже знаю, кто может вам помочь. Подумайте хорошенько. У кого есть и мотивы, и люди, которых можно нанять? Конечно, Екатерина думала об этом. Но не слишком ли рискованно Ему доверять? Анжу будто прочитал её мысли. – Не бойтесь. У Гиза ровно столько же причин сделать это, сколько и у вас. И он был прав. Гиз – тот самый человек, к которому стоит обратиться. К тому же, если они с Екатериной заключат союз – это может гарантировать ей хоть какую-то безопасность в будущем. Таким образом, хотя и отказавшись лично учавствовать в убийстве, Генрике всё же подсказал, как и с кем лучше его организовать. Уходя, Екатерина обернулась у двери. Она вдруг заметила, как Генрике открывает шкатулку, стоящую на столе, и достаёт оттуда маленькую склянку. Кажется, он думал, что мать уже ушла. – Генрике, – окликнула она его. Он вздрогнул и обернулся. Екатерина смотрела на жидкость, плескавшуюся в стекле. – Прошу тебя, будь с этим осторожнее, – обеспокоенно сказала она. – Да, конечно. Она ушла с тяжестью на сердце. Её сын ведёт себя странно, употребляет опиум средь бела дня. Что же с ним случилось? И зачем ей так некстати это беспокойство, когда она должна решать судьбу государства? *** Разговор с Гизом прошёл достаточно спокойно, однако с долей настороженности. Екатерина пригласила его в свой кабинет, чтобы обговорить "одно крайне важное дело". Разумеется, он не замедлил появиться. Начала королева с намёков, а продолжила уже прямым изложением своих планов. Как выяснилось, герцог совсем недавно думал о том же самом. Сейчас он не стремился скрыть свои планы, поскольку они заключали хоть временный, но всё же союз, и им не стоило в данный момент скрывать что-то касающееся вопроса, поставленного в этот день. Они договорились достаточно быстро. Без обиняков заявив друг другу, что Колиньи нужно устранить. Заговоры составляются бесстрастно, немногословно, потому что всем участникам и так всё ясно. Екатерина делала это не из личной прихоти, а ради Франции. Генрих шёл на такой поступок ради святой мести за отца, а также, опять же, ради своей страны. Их мотивы были оправданы. Поэтому они сразу же негласно договорились забыть о слове "совесть". Человеческая жизнь в их политической игре, в конце концов, имела не такую уж большую цену. Человек – лишь набор действий, алгоритм ходов. Это как в шахматах. Когда люди играют, ни один из противников не испытывает чувства вины за то, что убрал с доски очередную фигуру аппонента. Нужно уметь отключать какие-либо чувства. И несмотря на то, что в душах обоих сейчас пылала ярость, ненависть и нетерпение, руководствовались они не ими, а разумом. Вдобавок ко всему, их соглашение придавало уверенность, поскольку в этой ситуации они могли рассчитывать друг на друга. Конечно, в обычной жизни доверять было бы величайшей глупостью. Но сейчас у каждого из них были слишком явные мотивы делать то, что они делали. В глазах Екатерины светилось искреннее стремление защитить Францию, престол, своих детей на нём. Даже какая-то жертвенность, способности пожертвовать собственной человечностью, собственным спасением души. А в твёрдо сжатых губах лотарингца читалась жажда мести. Медичи нетрудно было разгадать, чего он хочет, поскольку она была прекрасно осведомлена о событиях девятилетней давности. – Вы хотите отомстить? – напрямую спросила она. – Да. Генрих не стал скрывать. Это было уже не нужно. К тому же, он был уверен, что королева всё знает. – А вы похожи на отца, – зачем-то промолвила она. Сама не поняла зачем. Просто вдруг увидела знакомые черты. Гиз посмотрел на неё. – Вы ведь хорошо знали его? Екатерина усмехнулась. – Более чем. Я его ненавидела. Но в этом её "ненавидела" промелькнуло ещё что-то. Что-то о человеке из прошлом. Об очередном образе, который жив лишь в памяти. Но укоренился там хорошо. Екатерина мало что забывала. Помнится, в замке Пуасси было очень холодно. Осенние ветра так и норовили прорваться сквозь закрытые ставни. Это оставляло неприятные ощущения. И очередное собрание, на котором католики и гугеноты так и не смогли договориться было воспринято Екатериной как поражение. А кто виноват? Кто вообще развязал эту войну? Видит Бог, Екатерина его ненавидит. Её спальня, толком не обставленная (хотя чего можно ожидать от необустроенного средневекового замка?), наполнена этой ненавистью. В дрожащих руках Екатерины зажат кинжал, который приставлен к белоснежной шее высокого мужчины с каштановыми волосами и волевыми чертами лица, стоящего напротив. Под сталью можно ощутить биение жилки у него на шее. А он смеётся. – Я тебя ненавижу, – шипит Медичи. – Прямо ненавидишь? – не перестаёт хохотать он. – Я могу тебя убить. И сделаю это прямо сейчас! – Да неужели? Проклятье! Какого дьявола ему смешно? Франсуа де Гиз легко разворачивает её за плечи и валит на кровать, намеренно делая так, чтобы при падении пружины матраса больно впились ей в спину, нависая сверху. Она по-прежнему не отнимает кинжала от его шеи. – Верю. Ты убьёшь любого, если понадобится, – шепчет он. Его змеиная улыбка раздражает её. Она целует его губы, надавливает, до крови закусывает, чтобы стереть её. – Ты дьяволица, Катрин. Его руки грубые. Ей нравится. После ночей с ним ей приходится лечить синяки. Они – следы их ненависти. Екатерина чуть надавливает кинжалом. Видит его кровь. Он издаёт рык. И она, наконец, улыбается в ответ. Он переворачивает её на живот, дёргает за волосы, да так больно, что она вскрикивает. – Я всегда знал, что королева Франции не отличается хорошими манерами и в постели тоже, – герцог наваливается сверху, от тяжести его тела становится дышать. – Да ты тоже, я посмотрю, не особенно галантен с дамами. – Это зависит от дамы. – Полагаю, с твоей бесстрастной женой ты воистину рыцарь. И поэтому ваши занятия любовью так скучны, что ты успеваешь заснуть. Её кинжал уже у него в руках. Он резко разрезает им завязки корсета. Проводит кончиком лезвия по обнажённой спине, оставляя совсем лёгкую царапину. – Откуда тебе знать? – Будь это не так, ты бы не приходил ко мне. Королева Франции резко брыкается, отчего он падает рядом, а она, резко перекатившись, оказывается сверху, перехватывая кинжал у него из рук и вспарывая им пуговицы на его дублете. – Мне нравится приручать диких, – хмыкает Франсуа. – Таких не приручают, – усмехается она. Он резко разрывает её нижнюю сорочку, грубо переворачивая женщину, подминая её под себя. – Поэтому мне и нравится тебя ненавидеть, – страстно шепчет, прежде чем снова поцеловать, ощущая на её губах привкус их перемешавшейся крови. И сейчас, смотря на Генриха, Екатерина понимала, что они безумно похожи... Жаль, что Марго слишком нежная, любящая, покорная и ей никогда не узнать, как ненавидят Гизы. Медичи сейчас подумалось, что её дочь очень многое в жизни теряет. – Что ж, – ухмыльнулся Гиз, – ваша ненависть, мадам, может иметь для разных людей разные последствия. – О да. Екатерине на секунду показалось, что он видит её насквозь. Когда они говорили об его отце, он так на неё взглянул... Вдруг, что-нибудь заподозрил? Помнится, мальчишка с самого детства был очень догадлив. Хотя разве это важно? Прошлое останется в прошлом. Однако королева вдруг ощутила непонятную радость, оттого что Франсуа будет отмщён. В конце концов, ненавидела его Она. Так какое право имел Колиньи убивать его? Екатерина подошла к Генриху вплотную и коснулась его щеки кончиками пальцев. Кожа была гладкой. Всё-таки он ещё совсем молод, а его пылкая решительность безрассудна. Гиз не был похож на её детей. Они никогда не шли напролом, отбросив все доводы рассудка. Он же на её памяти никогда не плёл сложные интриги, хотя точно можно было сказать, что герцог умён. Он предпочитал действовать силой. При французском дворе никто не был благороден. Но Генрих, надо отдать ему должное, был наиболее честен. Он обычно не скрывал своих целей. Гиз не проявил никаких эмоций, даже не выдал своего удивления, вызванного этим жестом королевы. Эту женщину он считал достаточно жестоким человеком, однако признавал то, что она умна, является неплохим политиком. Генрих умел признавать чужой авторитет. Екатерина усмехнулась, смотря в серые глаза, в которых сейчас виднелась лишь невозмутимость. Его отец тоже не демонстрировал эмоций. Только в постели становился страстным, пылким, безудержным. Надо же, каким разным может быть человек! Интересно, а с Генрихом де Гизом так же? Он тоже меняет маски, одну блистательнее другой? Медичи задумчиво скользнула рукой по его плечу и предплечью. Даже под тканью одеяний ощущались накачанные мышцы, крепкое молодое тело. Всё-таки Марго можно понять. Герцог красив, силён. А дочь чем-то всё же похожа на Екатерину. Как известно, дурная кровь передаётся больше всего. – А вашу мать вы собираетесь посвящать в наши планы? – осведомилась Медичи. – Если вы посчитаете нужным, – вкрадчиво промолвил он. – Поступайте, как знаете. – Она может оказать нам помощь. Генрих собирался позвонить в колокольчик и велеть слуге пригласить сюда герцогиню Немурскую. Однако он не спешил это делать. Рука королевы всё ещё покоилась у него на плече. – От вас пахнет лилиями, – вдруг тихо промолвил он. Она промолчала. А Гиз в это время вспоминал, как обнаружил однажды лилии на могиле отца. И доставили их туда не по его приказу. *** К вечеру были оговорены все детали. Анна с Генрихом удалились из кабинета Екатерины только тогда, когда план был просчитан до мельчайших подробностей. Всё должно было случиться завтра. Они нашли подходящее место, наняли подходящего человека, договорились об условных знаках. Всё было готово. И вряд ли что-то может пойти не так. Когда они отошли достаточно далеко от аппартаментов королевы, Анна удовлетворённо произнесла: – Всё идёт так, как должно. Я знала, что Её Величество к нам обратится. – Знали? Да неужели? – Конечно. Это было частью плана. Было ясно, что ей придётся договариваться с нами, поскольку мы первые её поддержим в решении убрать Колиньи. А нам это нужно было, потому что королева – самый ценный союзник. Если она с нами заодно, что бы мы не сделали – останемся в безопасности. Она не сможет потом обвинять тех, чьей сообщницей является. – Действительно, – хмыкнул Генрих. – Вы, как всегда, правы. Анна коварно улыбнулась. – Разумеется.