Пламя

Как и было изначально запланировано, в Лотарингии Генрике остановился при дворе Карла III, Лотарингского герцога, мужа его сестры Клод. Её принц не видел уже очень давно, поскольку она вышла замуж в одинадцатилетнем возрасте, когда он был ещё совсем ребёнком, и уехала к супругу в Лотарингию. Клод сильно отличалась от всех членов семьи Валуа, будучи тихой, нелюдимой, горбатой и хромоногой, предпочитающей находиться дома, в компании мужа и детей, которых у неё было огромное количество. Отношения с матерью, сестрой и братьями она поддерживала чисто формальные. Должно быть, несовместимость характера принцессы с общим характером французского двора играла здесь свою роль. Двор Карла III показался Генрике весьма скромным. Здесь не было и доли пышности Лувра. Он собирался провести здесь совсем немного времени. Единственное, что его здесь удерживало – это то, что Лотарингия была последней частью Франции, где у него была возможность побыть, к тому же, вместе с ним приехала Екатерина, которая решила проводить любимого сына, а заодно навестить дочь, которую так давно не видела. Их поселили в лучших гостевых покоях и отдавали им все подобающие почести. На второй день пребывания здесь, Генрике обнаружил, что для него оказалась непривычным после городской жизни в Париже оказаться в месте, где природа была так тесно связана с людьми. Замок располагался не в центре небольшого городка, а, скорее, на его окраине. Отсюда открывался прекрасный вид на холмы, леса и долины, которые простирались, казалось, на бесконечное расстояние. Карл тотчас приказал снарядить охоту, на которую был приглашён Анжу, поэтому мужчины на целый день уехали, оставив дам в замке. Для Екатерины это была прекрасная возможность пообщаться с дочерью в неформальной обстановке. Поскольку было уже холодно, конец ноября как-никак, они устроились в уютной гостиной с большими окнами, откуда открывался прекрасный вид на лес. Даже несмотря на то, что большая часть листьев уже опала, в холодном сером пейзаже было что-то привлекательное. Придворным дамам принцесса велила удалиться. Они остались с матерью одни и начали обсуждать последние новости. – Признаться честно, я не думала, что Генрике согласится оставить Францию, – говорила Клод. – Но в Польше его ждёт корона. Он один из Валуа, поэтому амбиции – неотъемлемая часть его натуры, – отвечала Екатерина. – А как остальные? – продолжала спрашивать она. – Франсуа ведь так и не женился? – Он ещё молод. – Как поживает Карл? Мне не даёт покоя положение его жены. Она, мне казалось, совсем не участвует у вас в придворной жизни. Клод всегда больше всех сочувствовала тем, кто, по её мнению, находился в пренебрежении. Королева-мать никогда не понимала этой сердобольности. – Её никто ни к чему не принуждает, – пожимала плечами она. – А Марго? У неё как протекает жизнь? Тут флорентийка призадумалась. Сложно сказать, как она, поскольку Екатерине удалось заметить, что у её младшей дочери в жизни всё очень сложно. – Помнится, до меня доходили новости о её скандальном романе с герцогом де Гизом, – сама же вспомнила Клод. – Я, разумеется, была поражена. Это ведь началось до замужества Марго? Да-да, точно, я помню! Конечно, просто позор. – Ничего страшного, – поспешила прервать её восклицания Екатерина. – Мы же во Франции, а не у ханжей испанцев. К тому же, насколько мне известно, с Гизом она уже порвала, теперь у неё всё хорошо с мужем. – С этим еретиком! –нахмурилась собеседница. – Ещё не легче. – Но он католик. – Это фарс и оскорбление религии! Но я не удивлена, что после Гиза Марго связалась именно с таким. Она всегда была предельно испорченной девчонкой! Медичи за столько лет так и не смогла понять, откуда в Клод столько озлобленности. И, в особенности, та ненавидела именно младшую сестру. Чувства эти, надо сказать, были взаимными. Вместе с Маргаритой они друг друга не переносили, хотя виделись предельно редко. Возможно, причина была в зависти Клод к Марго, которая была куда красивее и счастливее неё. Как бы то ни было, в эти отношения их мать никогда не лезла. Только требовала внешнего соблюдения приличий. Между тем, пребывание двух Валуа при лотарингском дворе ограничивалось не только охотой и беседами дам. Вскоре Карл дал бал в честь приезда герцога Анжуйского и королевы-матери. Именно на этом балу уже начинавшему скучать принцу представили Николя Лотарингского, графа де Водемона. Этот человек, из всех присутствующих, показался Генрике наиболее интересным. По крайней мере, он не был таким фанатиком, как большинство при этом дворе, что, должно быть, было местной особенностью. Граф же был образованным человеком, вполне открытым в общении. Они тотчас нашли темы для разговора. Уже уставший от бесконечного нытья Дю Га, который не понимал, какого чёрта они тащатся в проклятую Польшу, споров Сен-Мегрена и д'Эпернона, которые не могли определить, кто кому что проиграл в карты, и пустым разговорам Сен-Люка, Шомберга и Можирона, Генрике с радостью устремился к новому знакомому. Однако их беседу прервало появление жгучей брюнетки – красавицы-жены Водемона (как рассказывали Анжу, уже третьей по счёту), за которой следом шла блёклая девушка в скромном сером платье. – О! – увидев их, граф расцвёл улыбкой. – Позвольте представить вам, Ваше Высочество, мою супругу, графиню де Водемон, и мою дочь Луизу. Графиня сразу же поразила Анжу своей красотой. Должно быть, заметив произведённое на принца впечатление, она присела в кокетливом реверансе. А дочь графа, напротив, на первый взгляд показалась Генрике совсем непримечательной. Она была низкого роста, светлые волосы были так туго затянуты в пучок, что, кажется, стягивали голову. Перед ним девушка поспешила опустить глаза, да так быстро, что он даже не успел в них взглянуть. Когда, как делает всякий воспитанный дворянин при знакомстве, он целовал ей руку, она покраснела так, что, казалось, будто она вообще впервые в жизни видит мужчину. Вскоре герцог вернулся к своему разговору с Николя. Речь у них зашла, как ни странно, об античной литературе. Они начали обсуждать "Медею" – трагедию Еврипида, которую собирались в ближайшее время поставить при лотарингском дворе. В их разговор нередко вклинивались весьма забавные замечания графини, которая продолжала стоять с ними и слушать их беседу. – Видите ли, – говорил граф, – нужно подобрать кого-то на роль Ясона, но это затруднительно, поскольку он должен быть персонажем максимально бездушным и безразличным. Это нужно сыграть! – Не вижу никакой сложности, – парировала молодая женщина. – Ясон такой же эгоистичный дурак, как и большинство мужчин! Право же, Ясон в нашем мире – каждый второй. И совсем нетрудно найти того, кто его сыграет. Даже притворяться не придётся! – Низкого вы, однако, мнения о мужчинах, – притворно обижался Генрике. В конце концов, он сказал ей, смеясь над очередной её шуткой: – Право же, вам следовало бы отправиться со мной в Польшу, поскольку я предвижу как буду там умирать со скуки! – Почему бы вам не взять меня с собой? – так же насмешливо ответила она. – Дорогая, но как же вы меня оставите? – присоединился к их смеху граф. В этот момент заиграла мелодия паваны. Медленная, церемониальная, будто созданная для этого скучного двора. – Но что же вы всё стоите, Ваше Высочество? – воскликнул Водемон. – Почему бы вам не пригласить Луизу? И вы, моя дорогая, – обратился он уже к жене, – пока вы не сбежали с нашим молодым и прекрасным королём Польши, не подарите ли мне на прощание танец? Только сейчас Генрике обнаружил, что дочь графа всё ещё здесь. Она продолжала стоять подле графини и за весь разговор ни разу не подала голоса. – Мадемуазель? – Анжу галантно протянул ей руку. Она взглянула на него испуганно. – Ну же, милочка, не бойтесь, Его Высочество не утащит вас в тёмный лес и не принесёт в жертву языческим богам, – подбодрила её графиня, уходя танцевать вместе с мужем. Немного помедлив, Луиза всё же робко вложила ладонь в руку Генрике. Он тотчас вывел её в круг танцующих. Весь танец она отводила глаза, вздрагивала от каждого его случайного прикосновения. Под конец, принц начал уже забавляться над ней. "Надо же", – думал он, – "как странно воспитывают здесь девиц". – Вы не похожи на свою мать, – заметил он, проводя её под своей рукой в очередной фигуре танца. – Графиня не моя мать. Она приходится мне мачехой, – едва слышно ответила девушка. – Верно, мне следовало догадаться, – хмыкнул он. Впервые Луиза осмелилась на него взглянуть. Прежде чем она снова опустила взгляд, он всё же успел заметить, что глаза у неё имеют какой-то бесцветный сероватый оттенок. Когда танец кончился, Генрике поспешил отвести свою даму обратно к отцу. – Многое вам поведала Луиза? – с улыбкой осведомился он. – Ваша дочь, должно быть, крайне смущена, – этим насмешливым замечанием принц вогнал её в краску ещё сильнее, чем прежде, – поэтому не слишком многословна. Мадам, – обратился он уже к графине с обезоруживающей улыбкой, – мне кажется, начинают играть Гальярду. Если уж мы всё-таки собираемся с вами сбегать и вы даже подарили прощальный танец супругу – не станцуете ли со мной? И, получив её согласие, Генрике повёл жену Николя танцевать. *** На следующий день Анжу с утра пошёл вместе с матерью прогуляться во территории замка. Дикая природа здесь была совсем чуть-чуть облагорожена, но сохранилась её мощь и необузданность. Такого не увидишь ни в Париже, ни в близких к нему городах. День был пасмурным, как и большинство до него за последний месяц. Холодный осенний ветер продувал насквозь, особенно свирепствуя на вершинах холмов, откуда, тем не менее, открывались прекрасные виды на посеревшие долины, устланные белёсой дымкой. Лотарингия, по сравнению с центральной Францией, могла показаться суровым севером. Всё здесь было крупным, монументальным и холодным. Холодными были тона пейзажей, холодным был воздух, холодными были скалы. Через какое-то время Екатерина не выдержала. Сообщив, что она замёрзла, женщина удалилась в замок. Генрике пообещал в скором времени вернуться, после того как ещё немного прогуляется. Оставшись один, он решил спуститься вниз к широкой долине. Чтобы на небольшое расстояние пройти по склону, нужно было преодолеть каменные скалы, поросшие мхом, кустарниками и деревьями. Принц специально для прогулок надел ботфорты из плотной кожи, поэтому подобное препятствие его не остановило. Он двинулся вперёд, перешагивая с одного валуна на другой. Сильный порыв ветра ударил ему в лицо, когда он преодолел уже половину пути. Генрике поморщился, но продолжал движение. Один раз он споткнулся и чуть не упал, но прирождённая ловкость позволила ему сохранить равновесие. Однако до подножия склона молодой человек всё-таки не добрался. Его остановило замеченное неподалёку светлое пятно, которое ярко выделялось на серых камнях. Приглядевшись, он понял, что видит очертания какой-то девушки в белом платье и светлом плаще. Ему показалось весьма странным, что какая-то особа стоит одна, посередине склона, обдуваемая холодным ветром. Подумав, что, возможно, с ней что-нибудь случилось и ей нужна помощь, Генрике решил подойти и предложить её. Меняя направление своего пути, он вскоре уже подобрался к незнакомке. Но, оказавшись ближе, в ней он узнал девушку, которую вчера ему представили. Это же дочь графа де Водемона! Как же её звали? Несколько мгновений Анжу силился вспомнить. Потом на ум ему пришло имя "Луиза". Да, действительно, кажется, Луиза. Она сидела на камне и внимательно читала какую-то книгу. – Сударыня? – позвал он. Луиза вздрогнула и испуганно подняла взгляд. Поняв, что перед ней стоит принц, она поспешила вскочить на ноги и сделать книксен. С придворным этикетом она явно была знакома. – Нет-нет, сидите, – поспешил он её остановить. Она опустилась обратно на камень. – Вы позволите? Лотарингка кивнула, и Генрике опустился на камень рядом. Ему, наконец, удалось увидеть, что книга, которую она читала – это священное писание. "Мадонна в ожидании благовещения", – насмешливо подумал он. – Почему вы сидите здесь в полном одиночестве? – осведомился Анжу. Нельзя сказать, что ему действительно были интересны причины подобного её времяпровождения, но нужно же было о чём-то говорить. – Люблю побыть одна, – кратко ответила она и снова углубилась в чтение. – Я в последнее время тоже, – вздохнул он, устремляя взгляд вдаль. – Тем более, что здесь так красиво. Ах, Франция... Каждый раз безумно тоскливо становится на душе, как только я представляю, что скоро мне придётся её покинуть. Луиза ничего не говорила. Но этого было и не нужно. Герцог уже полностью ушёл в себя, возвращаясь к горестным мыслям, которые одолевали его уже столько времени. Он и не заметил, что в присутствии этой особы он совершенно спокойно излагал те мысли, которые вряд ли бы когда-нибудь решился высказать человеку, которого так мало знает. Дело в том, что она явно отличалась от типичных придворных, которые всё, сказанное вами, могут использовать против вас, поэтому можно было не беспокоиться. – Казалось бы, – продолжал он, – всякий тщеславный человек должен с радостью предвкушать ожидающую его корону. А я тщеславен, как мне кажется. Однако сейчас я бы хотел остаться и никуда не уезжать, – он взглянул на Луизу. – Что же вы молчите? Она оторвалась от своего чтения. – А что вы хотите от меня услышать? Голос её по-прежнему звучал тихо, его едва можно было различить под завывания ветра. – Не знаю, – пожал плечами Генрике. – Мне просто грустно. – Боюсь, вашу печаль рассеять не в моих силах. Он ухмыльнулся. – Хоть посочувствуйте мне. Девушка, наконец, взглянула ему в лицо. Только сейчас он начал замечать, что она не такая уж и дурнушка, как показалось ему на первый взгляд. Было в её лице что-то одухотворённое. Да и эти тонкие черты вполне могли бы показаться миловидными, если бы в них не было такого опустошённого скорбного выражения. – К сожалению, мне не совсем известно, в чём должно выражаться сочувствие. – Вы же добропорядочная христианка. Можете прочитать это в своём Евангелие, – хмыкнул Анжу. Она нахмурилась и опустила голову. Генрике вновь смотрел вдаль. Небо ещё сильнее заволокло тучами. Свинцово-сероватая вышина простиралась над ними, туманная бесконечность наблюдала с высот. Быть может, скоро пойдёт дождь. Тонкими каплями-нитями он станет спускаться на долину, блёклая трава станет влажной, а в воздухе повиснет свежесть. Ветер усилился. – Вам не холодно? – осведомился Генрике. – Нет, – покачала головой Луиза. Они снова замолчали. Анжу надоело созерцать долину и он вновь перевёл взгляд на мадемуазель де Водемон. – Почему же вы смотрите на меня, как на преступника? – не выдержал он. Действительно, её обращение с ним было странным. Эти односложные ответы, безучастный тон, нежелание поднять глаза. – Вы ошибаетесь, Ваше Высочество, я не гляжу на вас. И впрямь. Она же действительно не смотрела. – Это у вас такое местное особенное высокомерие проявляется? – Вы считаете, что я высокомерна? – Луиза вновь позволила себе поднять голову. Теперь он видел её профиль перед собой. – Не знаю. Но я не понимаю причин, по которым я вам неприятен. Её тонкие светлые брови нахмурились. – И вовсе не... – Полно, – оборвал её Валуа. – Вы не желаете даже со мной беседовать. Луиза поджала губы. – Вы заигрываете с моей мачехой, Ваше Высочество, – вдруг ни с того ни с сего заявила она. – У нас подобного не принято. Он опешил. – Вот как? Не думал, что девушка столь строгих взглядов, как вы, может видеть подобное, особенно, там, где его нет. – Что ж, значит, я ошиблась и прошу меня простить, – покраснела она. Должно быть, сама уже жалела, что это сказала. – И это всё что вам во мне не нравится? Я вас умоляю, мы здесь одни, никто не слушает. Я прошу вас быть искренней. Вы же можете сказать всё, что думаете? – Я не привыкла откровенничать с незнакомцами. – Но я не незнакомец. Я брат короля Франции. У тому же, мы с вами знакомы ещё со вчера. Луиза вдруг резко воззрился на него. Прямо, неприкрыто. Он даже поёжился от этого взгляда. Её юное лицо сейчас выражало какую-то прямоту, которой до этого в ней не было ни капли. – У вас плохая репутация. А ещё... У вас взгляд недобрый, – совершенно по-детски заявила она. – А ещё вы пытаетесь казаться весёлым, но вы очень несчастны. От неожиданности Генрике расхохотался. – Интересное заявление. И странные претензии. Однако про то, что я несчастен, вы абсолютно правы. Луиза поспешно отвернулась. – Простите, – пробормотала она, кажется, собираясь уходить. – Но постойте! Не уходите, – остановил её Генрике. – Мне пора, – протараторила быстро, будто просто мечтая поскорее отсюда сбежать. Но он не хотел так просто отпускать эту странную девушку. Ему нравилось провоцировать её, а потом наблюдать за реакцией. В такие моменты ощущаешь свою власть над другим человеком. – Вы всё же не желаете со мной говорить, – лукаво заметил герцог. – Приходите завтра на мессу, – сказала Луиза и, поднявшись с камня, направилась прочь. Он даже не успел предложить ей проводить её. Оставшись в одиночестве, Генрике опять усмехнулся. Весьма нелепый разговор! "Чёрт бы меня побрал, если бы мне хватило ума в своё последнее воскресенье во Франции идти в церковь! Эта лотарингская монашка, верно, совсем безумна. Маленькая гордячка!" *** Но, по совершенно непонятным для самого себя причинам, с утра на следующий день Анжу стоял в церкви, находившейся при замке. Она была небольшой, но вполне уютной. Готический стиль, однако без помпезности, которую можно было наблюдать в Нотр-Даме, весьма скромное убранство. Генрике совершенно не испытывал религиозного экстаза, но, тем не менее, не мог сдвинуться со своей скамьи, потому что он был полностью увлечён наблюдением за Луизой. Он, собственно говоря, ради этого сюда и пришёл. Бледная, призрачная девушка, очень худая, будто сотканная из воздуха. Практически белые волосы, прозрачные голубые глаза. Да, он всё же смог определить, что цвет у них голубой. Скорее призрак, а не человек. Невесомые движения, едва слышный голос, опущенные печальные глаза. Что за таинственная грусть скрыта в её душе? Откуда эта покорность? Какая-то всеобъемлющая чистота. Практически святость. Колени, упирающиеся в каменный пол часовни. Наверняка, они очень худые – эти колени. С выпирающими костями. А если прикоснуться к ним губами, как часто делают это страстные любовники в порыве чувств, должно быть, почувствуешь, что они острые... Нет-нет, Луизу де Водемон точно не представить в роли одного из страстных любовников. От одной мысли об этом становится смешно. Она напоминает святую. Бескровные губы исступлённо шепчущие молитву, полная отдача. Генрике видел, как она молится. Погружаясь полностью, будто лишаясь сознания. Генрике мог бы цинично заявить, что она окончит свои дни в монастыре. И Генрике вдруг почему-то захотелось избавить её от такой печальной участи. Выходя из церкви он на секунду подумал, что сходит с ума. Вместо того чтобы наслаждаться последними днями во Франции, он наблюдает за какой-то особой, явно ни от мира сего. И ради чего? Но за обедом, который Клод давала во дворце, Валуа снова не мог отвести взгляд от Луизы, сидящей на другом конце стола. Она ни с кем не говорила, практически ничего не ела. Пила воду, а не вино, как все остальные. Ещё с детства на скучным мероприятиях он любил выбрать из толпы какого-нибудь необычного человека и наблюдать за ним. Но почему на этот раз Луиза? На секунду Генрике даже предположил абсолютно глупую мысль: быть может, он случайно влюбился? Но поспешно сам над собой посмеялся. Нет, это решительно невозможно. Он бы может и хотел влюбиться хоть в кого-нибудь, но, увы, сердце его всё ещё было занято другой девушкой, которая осталась Париже. Да и эта прозрачная особа совсем не в его вкусе. Единственное, что ему вдруг захотелось – это увидеть, как Луиза улыбается. *** Генрике осторожно выглянул из-за кустов. Он решил примириться с тем, что, кажется, сходит с ума, и теперь без зазрений совести подглядывал за прогуливающийся по саду дочерью графа. Правда садом эти несколько дорожек, окружённых огромными лохматыми деревьями назвать было весьма сложно. Но главное не это, а то, что Луиза была вполне настоящей и осязаемой. Генрике поймал себя на мысли, что наблюдая за ней, он перестаёт вновь прогонять в сознании всё то, что его мучало. Необходимость прощаться с родиной, образ братьев и сестры, оставшихся в Париже, которые упорно не выходили у него из головы – всё это отступало на задний план, когда он смотрел на неё. Проходя совсем близко к его укрытию, девушка вдруг резко остановилась. – Ваше Высочество, – кажется, её тонкий голосок никогда ещё не звучал так громко, – вам нет нужды прятаться, я вас вижу. Анжу, ничуть не смутившись, тотчас вылез из-за кустов. – Добрый день, – поздоровался он, подходя к ней. От маленького расстояния, которое осталось между ними, Луиза, кажется, ощутила дискомфорт. Зрачки её забегали, щёки покрыл румянец. – Что вы делаете? – прошептала она. – Слежу за вами. – Зачем? – Не знаю. Захотелось. Никто из них не сдвинулся с места. Генрике – потому что ему нравилось её смущать, Луиза – потому что не смела. – Вы всегда делаете то, что хотите? – спросила она, чисто машинально разглядывая узор на его вишнёвом колете, который сейчас был у неё перед носом. – Да, – подтвердил он. – И, надо сказать, от этого чувствуешь себя куда лучше. Попробуйте как-нибудь. Из её тугого пучка выбилась одна прядь. Хоть что-то в ней не идеально. Генрике заправил локон ей за ушко. Она вздрогнула от таких действий. – Вы такая странная, – вдруг, произнёс он. – Вы тоже, – она даже не успела проконтролировать, как это сорвалось с её губ. Молодой человек сам плохо понимал, что делает. Он вдруг склонился к ней и прошептал: – Луиза... Спасите меня... Она была предельно напугана. Но его это не волновало. – Я не могу, Ваше Высочество, – совсем тихий шёпот. – Можете, – убеждённо сказал он. – Знаете, я ведь плохой человек, признаюсь вам честно. Но это уже не важно. Мне сейчас тяжело и, надо сказать, я напуган. Меня страшит будущее. Не знаю, что со мной будет дальше... Но... Луиза, вы будете меня вспоминать, когда я уеду? Хоть раз вновь подумаете обо мне? – Я каждый день буду молиться за вас, Ваше Высочество. Что ему дадут её молитвы? Разве ему это поможет? Но вдруг она слегка улыбнулась. И Генрике понял, что, пожалуй, это была самая искренняя улыбка, которую ему доводилось видеть. – Господь любит вас, – проронила девушка. – Он вас не оставит. И герцог поверил в её слова. Луиза была до тошноты целомудрена, а Генрике не был влюблён, потому что его сердце уже не в силах было вновь что-то чувствовать. Но Луиза спасала его. В таких женщин, как она, не влюбляются, зато в них ищут утешения. И он, кажется, это утешение нашёл, хоть и на такое краткое время. Что ж, перед тем, как погрузиться в пучину, он хотя бы вдохнёт свежего воздуха. *** Отъезд был назначен на второе декабря. В этот день, как назло, пошёл мелкий неприятный дождь, однако нельзя было больше задерживаться, Генрике и так протянул время больше, чем следовало. С утра он и его свита собрались перед замком. Доехала та часть его людей, которая позже выдвинулась из Парижа. Теперь все были в сборе. Оказалось, что свита герцога просто огромна. Более тысячи лошадей, повозки с багажом, кареты. Что ж, по крайней мере, снарядили его хорошо. Анжу наскоро прощался с родственниками и теми, с кем он успел познакомиться в Лотарингии. Потом он отошёл в сторону вместе с матерью. В этот момент она выглядела какой-то потерянной. – Вот и всё, – тяжело сказал молодой человек, смотря на неё, привычным движением откидывая со лба намокшие от дождя волосы. Екатерина взглянула ему в глаза. – Генрике, сын мой... Только сейчас она в полной мере осознала то, что он уезжает. Его больше не будет рядом, как обычно, она не будет каждый день видеть его, говорить с ним. И стало нестерпимо больно. Королеве-матери казалось, что она физически ощущает, как сжимается сердце. Всякой женщине больно, когда её разлучают с ребёнком, даже когда этому ребёнку двадцать три и он является королём Польши. Польша... Прав был Генрике, чёрт бы её подрал! Далёкая страна, в которую он сейчас уедет. А вернётся ли когда-нибудь? Душа Екатерины просто разрывалась. Если он и вернётся – то со смертью её другого сына, которого она тоже безумно любила. И что думать, что ощущать? – Я... – слова застыли у неё в горле. Впервые королева-мать не знала что сказать. Она даже не может его попросить возвращаться поскорее, поскольку это значило бы другую трагедию. Ситуация сейчас показалась совершенно безвыходной. – Не говорите ничего. Генрике понимал её. Он видел этот полный боли взгляд и прекрасно осознавал, что она чувствует. Екатерина взяла его лицо в свои ладони. – Просто дай в последний раз на тебя посмотреть. С другой стороны, как она переживёт эту разлуку, длиною в жизнь? Как она будет существовать, никогда больше его не увидев? – Прости, наверное, я была не лучшей матерью, – наконец, смогла промолвить флорентийка. – Оставьте, – он сжал её руки и благоговейно начал их целовать. – Не говорите так. Я никогда не смогу словами высказать благодарность за всё. Вы в меня верили, помогали советами, оберегали. Спасибо вам за всё. Сейчас Генрике говорил абсолютно искренне. В этот момент, далеко от Парижа под всё усиливающимся дождём он видел не гордую безжалостную королеву, а женщину, которая была его матерью. Ему будет отчаянно её не хватать. "Пора, Ваше Высочество!" – раздался голос Келюса, сопровождаемый монотонным фоном ругательств Дю Га, у которого возникли проблемы с седлом. Действительно было пора. Нельзя было затягивать ожидание. – Прощай, – прошептала Екатерина, поднимаясь на носочки и касаясь губами его щеки. Как же быстро он вырос... Ещё недавно был ребёнком, её маленьким сыном, не по годам умным, самым любимым. А сейчас он уже взрослый мужчина, на голову выше неё, но для неё он по-прежнему, в первую очередь, её дитя. – Прощайте, матушка, – Анжу в последний раз её обнял, зарываясь носом в волосы с таким родным запахом. – Да хранит тебя Господь. И она отпустила его. Он ещё немного помедлил и пошёл. Помнится, когда он делал первые шаги, у неё было такое же чувство, что он отрывается от неё. Тогда это её пугало, как и сейчас. Новоявленный король Польши уже отошёл на какое-то расстояние, когда Екатерина вдруг поняла, что не сказала кое-что важное. А ведь другого шанса может и не представиться. Конечно, они будут писать друг другу, но всё это не то. – Генрике! – окликнула она его. Он обернулся, вопросительно глядя на неё через завесу дождя. – Я люблю тебя. Три слова, которые произносит каждый, но от этого они не теряют своего значения. – И я вас, мама. Слёзы выступили у неё на глазах. Всё же она человек, у неё тоже есть слабости. И смотря, как он подходит к своему коню, вскакивает в седло и, перед тем, как погнать скакуна прочь, бросает на неё прощальный взгляд, Екатерина осознавала, что это и есть её главная слабость. Генрике же, удаляясь отсюда, ещё долго оборачивался, смотрел на её одинокую чёрную фигуру, понимая, насколько ему тяжело без неё будет. Затем взгляд его случайно упал на одну из башен замка, на которой он вдруг заметил девушку в белом. Это Луиза вышла взглянуть на его отъезд. Заметив, что, кажется, он на неё смотрит, она взмахнула в воздухе своим белым платком. Так молодой человек и переводил взгляд на чёрную и белую женщину, каждая из которых благословляла его в путь. Он покидает их, он покидает эту заливаемую дождём, но такую дорогую сердцу родную Францию. Но в душе ещё теплилось робкое ожидание, что, возможно, ему ещё предстоит вернуться. *** Путешествие до границ Польши заняло целых два месяца. Путь пролегал через множество городов, таких как Гейдельберг, Торгау, Франкфурт, в которых Генрике со своей свитой останавливался для отдыха, приёмов, встреч.  24 января 1574 он года вступил на территорию Польши, где и был коронован.