Пламя

Анри недолго пришлось томиться в Венсенском замке, поскольку за него просил Франсуа, да и Карл сам не очень-то верил в его виновность и не желал держать в тюрьме. Вскоре его выпустили и он вернулся ко двору, получив полное помилование. Королеве-матери осталось лишь сжимать зубы и выдавливать из себя приветствия, когда нахальный беарнец кланялся ей, нацепив свою обычную дурацкую улыбочку. Как же он её раздражал! Зла была и Анна д'Эсте. Она не ожидала, что его выпустят. Марго же, узнав новость о том, что её муж снова на свободе, поспешила зайти к нему в покои и выразить радость по поводу того, что его арест закончился. Однако надолго она не задержалась, поскольку ещё днём ей пришла записка, в которой Генрих предлагал ей встретиться сегодня у него, поскольку он хочет побыть с ней в спокойной обстановке, а не в суетливом Лувре. Маргарита приказала подать носилки с заднего входа во дворец, чтобы никто не видел. В положении замужней женщины было преимущество – если супруг не возражает, она имеет право ездить всюду, где ей вздумается. А Анри совсем не возражал и не посягал на её свободу, поэтому теперь у неё было куда больше возможности выбираться к возлюбленному. К тому же, при дворе сейчас была суматоха, в связи с возвращением короля Наваррского, из-за чего вряд ли кто-нибудь стал бы её искать. До отеля Клиссон путь был недолгим. Нужно было лишь добраться от Лувра до улицы Архивов, свернуть на неё и проехать до ворот дворца, которые тотчас открылись при её появлении. Марго, накинув капюшон плаща, легко выпорхнула из носилок и двинулась к тяжёлым воротам, которые со скрипом отворились, пропуская её вовнутрь, где тотчас встречал её Гиз. Они скрылись в глубине двора здания с остроконечными башенками и высокими стенами, которое за последний год было приведено в идеальное состояние и теперь сверкало своим великолепием. И, надо сказать, если и нашёлся бы видевший их случайный прохожий, он едва узнал бы двоих людей, и уж точно ему не удалось бы понять, что происходит. *** Марго, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, упала на подушки рядом с Генрихом, который тоже всё ещё ловил воздух распухшими от безудержных ласк губами. Несколько секунд в полумраке спальни слышалось лишь сливающееся в единый звук их прерывистое дыхание. – Анри вернулся. Ты ведь слышал? – наконец промолвила Маргарита. Гиз, чуть помедлив, приподнялся на локте, сверху вниз смотря на неё. – Ты только сейчас мне об этом говоришь? – в его голосе не было раздражения. – Когда я только сюда пришла, мне было не до того. Она лукаво глядела на него, сверкая в темноте своими большими глазами, и вспоминала, как буквально полчаса назад они ненароком опрокинули небольшой столик в гостиной. Генрих усмехнулся, а потом вновь накрыл её губы своими. – Но лучше бы он и дальше там сидел, – прошептал он, прокладывая дорожку поцелуев по её шее и ключицам. – Ммм... Почему? – отозвалась она, выгибаясь навстречу его губам. – Я ревную, – поднял голову герцог. Маргарита сразу же подалась вперёд, обхватывая его лицо руками. – Какой глупый! – с нежной улыбкой проронила она. – Ничего не могу с этим сделать. Меня раздражает то, что он твой муж. – Тогда иди сюда, – она потянула его обратно, и Гиз всё же сдался. В конце концов, извивающаяся под ним сейчас королева Наваррская куда интереснее вернувшегося в Лувр короля Наваррского, а её громкие стоны слышать куда приятнее, чем перешёптывания придворных о том, что же на самом деле стояло за последним заговором. Но даже молодых и ненасытных любовников, в конце концов, накрывает усталость. Гиз, откатившись чуть в сторону, почувствовал, как его глаза слипаются. Он руками обвил всё ещё пылающее от пережитых всплесков страсти тело Марго, намереваясь крепко проспать до утра, а она пылко прижалась к нему, тоже отчаянно борясь со сном. Когда он уже практически уснул, вдруг раздался её голос: – Генрих? – Да? – сонно отозвался от, разлепляя веки и опуская взгляд на неё, запутавшуюся в кольце его рук. – Ты веришь в Бога? Вопрос был странным, да и прозвучал непонятно с чего. Но она смотрела на него без капли иронии, будто пытаясь заглянуть в душу. К тому же, Генрих привык к необычным вопросам. – Я лидер католической партии Франции, – его усмешка видна была даже в темноте. – Я ни о том спрашиваю, – покачала головой она. – Веришь ли ты в Бога? – выделила первое слово. Он чуть помедлил. – Нет, – наконец прозвучал ответ. Генрих не верил в Бога. Не сейчас. Должно быть, перестал верить ещё в тринадцать лет под Орлеаном, когда впервые увидел войну, когда отец умер у него на руках, когда он сам, ещё практически ребёнок, повёл армию. А совсем растерял остатки веры, если они и были, в Варфоломеевскую ночь, ведь он был на улице, видел горы развороченных трупов, раскиданные по тротуарам внутренности и льющиеся ручьями потоки крови, а также слышал предсмертные хрипы тех, кто падал под лезвием его оружия, а сам он продолжал идти вперёд и жить. Если всё это творится во Франции – куда Бог смотрит? И если бы он существовал – давно низвёл бы в ад их всех. А ад для них, если он и есть, находится здесь, на земле и они все в нём, а не где-то там, в недрах земли. – Давай спать, – поспешно добавил Гиз. Он не знал, почему она спрашивала. И больше не желал говорить на эту тему. А Марго всего лишь уверилась в том, о чём и так давно догадывалась. Что ж, неверие не станет большим из его прегрешений, поскольку есть другие, куда более серьёзные. А она из-за этого не изменит отношения к нему. Так настолько ли важна его вера? *** Екатерина с нетерпением теребила конверт в руках. Письмо от Генрике, наконец-то! Она так долго ждала новостей от сына, что теперь ощущала столь несвойственное ей волнение, всё усиливающееся, по мере того как королева тянулась за ножичком для вскрытия писем, ломала печать, разворачивала драгоценное послание, написанное на пергаменте с печатью короля Польши. Когда гонец доставил ей его, она на радостях дала ему целых десять су. И вот сейчас Екатерина имела возможность увидеть почерк любимого сына и прочитать, что он пишет. Однако на первых же строках радость на её лице сменилась недоумением. "Любезная матушка!" – была написано в письме. – "Мне следовало бы сказать, что у меня всё в порядке, но настолько кривить душой представляется невозможным для меня. Польша – гнилая страна на самом краю мира, как мне кажется. Хуже по слухам только Московия – абсолютно дикое государство по словам бывавших там, но мне кажется, что Польша вряд ли сильно лучше. Здесь не спадают страшнейшие холода с тех пор, как я сюда приехал, несмотря на то, что уже близится к концу весна. Смотря из окна замка, в котором живу, вижу лишь бескрайние белые просторы, застывшие, замороженные. Что касается замка, да и местного дворянства в целом, могу сказать, что у шляхтичей определённо нет вкуса. И денег. Голые стены, голые полы, грубая мебель – и это королевское жилище! Причём, судя по всему, топить зимой они не привыкли. По крайней мере, когда я велел доставить в замок дрова и затопить все печи и камины, поляки были удивлены. Странные люди! Здесь ходят в каких-то лохмотьях, иначе это не назвать. Мы своим прибытием вызвали у них культурный шок. Сами же поляки – пьяницы и дебоширы. Мне интересно, бывают ли они вообще трезвыми? У меня чувство, что я, право же, нахожусь в окружении свиней. И хотя этих животных мне толком вживую видеть не доводилось, я пребываю в уверенности, что выглядят они примерно так же. Это относится и к мужчинам, и к женщинам. Да, достойных внимания дам здесь тоже нету: все они некрасивы, не обучены ни малейшим манерам и ведут себя, как дикарки. С тоской вспоминаю французский двор, полный прекрасных цветущих дам с их изысканными нарядами и великолепными манерами. Про свою так называемую "невесту" я вообще молчу. Она стара, некрасива, и я ощущаю холодный пот при одной мысли, что когда-нибудь мне придётся лечь с ней в постель. Женщины вообще в последнее время вызывают во мне омерзение. Боже, до чего довело меня пребывание здесь! Польским языком, как вам известно, я не владею, поэтому все официальные мероприятия для меня – скука смертная. Честно говоря, я стараюсь посещать их как можно меньше, хоть от меня этого и требуют. Неужели они не видят, как я устаю? Хотя едва ли эти сухие и примитивные люди могут что-нибудь понимать! Польские деревни, которые мне, к своему несчастью, довелось увидеть – кошмарное зрелище. Грязь и развалины, беднота и невежество. Мне вообще сложно понять, как в таком можно жить. А вы хотели, чтобы я этой страной правил! Но чем, скажите на милость, здесь можно повелевать? Горсткой полуживых крестьян в полуразвалившихся домах, которые пытаются что-то вырастить на пустой холодной земле под особо мрачным польским небом, из которого изливается то дождь, то снег, не переставая? Единственное, что в этой стране есть хоть немного прогрессивного – это канализационная система в Вавельском замке. Вы будете смеяться, дорогая матушка. Должно быть, отчаяние моё дошло до пика, раз уж я рассказываю вам о таких вещах, но система действительно сделана на удивление продвинуто. Можно было бы организовать подобное в Лувре. Лувр... Как же я мечтаю однажды вернуться туда, но уже практически потерял надежду. Я тоскую, я в отчаянии. Мне кажется, что долго я здесь не проживу. Как же печально мне думать о смерти на чужбине. Подобные мысли всё чаще одолевают меня, кажется, что я здесь просто засыхаю, медленно разлагаюсь. Пью опиум, чтобы прийти в себя, потом сплю по полдня, а потом заливаю тоску вином – так и тянется время в этом забытом Богом месте. Не перестаю молиться о том, что всё же в этой жизни мне выпадет счастье свидеться с вами. Единственное, что мне пока остаётся: отдать себя в руки судьбы и Всевышнего. Надеюсь, они будут ко мне милостивы! Прощайте, возлюбленная моя матушка. Ваш несчастный во имя Франции сын Генрике". *** Марго возвращалась в Лувр утром, уже привычным путём проходя через задний вход во дворец. Когда она оказалась в своих покоях, Жюли, разумеется, посетовала, что нужно быть осторожнее и не задерживаться так сильно, но королева едва ли прислушивалась к её словам. Однако не успела она даже переодеть вчерашнее платье и привести себя в порядок, как ей доложили, что к ней пришла мать. Конечно, Маргарита испугалась. Первой её мыслью было, что случилось что-то с Анри. Но, как позже выяснилось, Екатерина приходила совершенно по другому поводу. Она пребывала в абсолютно подавленном состоянии и тотчас без сил опустилась в предложенное кресло в будуаре дочери. Екатерина даже не обратила на багровую отметину так неудачно оставшуюся на шее последней после бурной ночи, которую она не успела ничем прикрыть. Мысли Медичи сейчас были вообще далеко. – Как же мне плохо, – простонал она. – Что случилось? – поинтересовалась озадаченная Маргарита. Вместо ответа королева протянула ей то самое письмо от Генрике. Пробежав его глазами, Марго ужаснулись. Бедный брат! Как ему, должно быть, тяжело! В её сердце тотчас возникло искреннее сочувствие к нему. В конце концов, Генрике не заслужил подобного, ведь он немало делал для Франции, успешно воевал за неё и активно помогал Карлу с матерью в делах государства. Девушка перевела взгляд на Екатерину. Невольно ей полумалось о том, что из-за других детей она не стала бы так убиваться, но, в конце концов, хорошо, что она любит хоть кого-то. – Твой брат сошёл с ума! – вздохнула королева-мать. И тут, Марго вдруг ощутила злость. Она сама их всех продаёт, что её саму, что Генрике, а потом страдает! – А потому что нечего было отправлять его в какую-то дремучую страну на край света, – резко ответила она, возвращая матери конверт, который та поспешно схватила, бросая враждебный взгляд на Маргариту. А чего она ждала, направляясь сюда? Утешения и поддержки? Её отношения с дочерью уже давно не были такими, при которых можно было бы на это рассчитывать. – Польша – нормальное европейское государство, – устало ответила Екатерина. – Как бы то ни было, мне кажется, что с таким правлением Генрике скоро уже никакой Польши не останется. Марго не могла остановить потока злорадства, который, загоревшись внутри, так и стремился наружу. – Ты шутишь, но это ничуть не смешно! Он разоряет казну, шокирует всех своим поведением, вовсе не собирается жениться на сестре покойного короля, а шляхта крайне недовольна им. Вместе с его письмом мне пришли донесения. Вот, почитай! Его даже называют содомитом! Боже... Что у них там происходит? Королева протянула ей ещё несколько бумаг. С ними Марго отошла к окну, чтобы больше света на них падало и было лучше видно, поскольку во французских замках принято было создавать приглушённое освещение в любое время суток. Письма, отчёты и донесения зашуршали у неё в руках. Она с удивлением читала то одно, то другое. – Надел ещё по серьге в каждое ухо? Что ж, ладно, хоть просветит этих деревенщин по поводу того, как должен выглядеть дворянин! Но зачем об этом писать? Так... Устраивает такие пышные празднества, которых Польша до него не видела... – И практически полностью истощил казну, – вставила Екатерина. – Днём спит... Это у нас, очевидно, семейное... А вечером продолжает растрачивать казну, проигрывая её в карты. Должно быть, там совсем скучно! А вот это что? Минутку... Устраивает оргии... Ох... Свальный грех? Я, конечно, всегда знала, что у него специфические вкусы! Содомия... Принц Содома... Тут всё ясно. Дю Га мне никогда не нравился. – Он спит с этим своим Дю Га! – простонала Екатерина, закрывая лицо руками. – И не скрывает этого! – Не всё ли равно? – Эти донесения писали придворные поляки. Они его ненавидят! Что же будет? Какой кошмар! Марго отложила бумаги и пожала плечами. – Я уверена, если и возникнут проблемы, Генрике их решит. Екатерине, конечно, и самой хотелось в это верить, но закрывать глаза на происходящее оказалось весьма сложно. Её сын далеко, страдает, окружён народом, который вряд ли когда-нибудь его поймёт. Ещё и этот ужасный Дю Га с ним! Фаворит принца у королевы всегда вызывал неприязнь. Обычный выскочка со смазливым лицом, который, тем не менее, имеет влияние на Генрике. И развращённость последнего тоже возникла из-за Дю Га, до знакомства с которым Анжу был вполне порядочным и не распущенным юношей. А что теперь? Екатерина собралась уходить. Марго явно не поможет ей облегчить душевные страдания, напротив, только усугубит их. – И кстати, – обернулась она, уже подходя к дверям, – ты видела, что у тебя на спине? Быть может, Гиз и имеет какие-то таланты, но явно не в завязывании корсета, поскольку таких причудливых переплетений шнуровки мне ещё видеть не доводилось! – Ах, да! – не растерялась в ответ Марго. – Это же вы ввели в моду корсет, поэтому, видимо, и требуете такого к нему уважения. Но вот что я вам скажу: поколения сменяются и мода тоже. Так что если вы мните себя знатоком корсетов – советую вам обратиться к Генриху, чтобы он рассказал вам о некоторых новшествах внешнего облика этого незаменимого предмета гардероба. Екатерине подумалось, что остроумия у её детей предостаточно. Однако лишней дипломатичности они от королевы не унаследовали. – Всего доброго, матушка,– бросила ей Маргарита, совсем не разочарованная её уходом.