Пламя

– Марго, успокойся. Тише, – Генрих мягко поглаживал по спине безутешную девушку, которая рыдала, уткнувшись в подушку. Ей снова снился Карл. Прошёл уже месяц с момента его печальной кончины, а Маргарите до сих пор снились кошмары. – Представляешь, – всхлипнула она, – матушка продолжает настаивать, что это Анри убил его. Всё из-за той книги. Гиз поднялся с её кровати, на краешке которой сидел до этого, подошёл к столику и взял оттуда кубок, которые наполнил вином. Затем вернулся обратно и протянул его Валуа. Она приняла напиток, который, увы, утешения приносил мало. – Не понимаю, почему именно он. В конце концов, это сделать мог кто угодно. – Так ведь книгу Карл взял у него! Гиз поражённо на неё воззрился. Маргарита и до этого втайне рассказала ему про историю с собакой короля и книгой о соколиной охоте, которую так и не удалось разъяснить и установить точную причину смерти Карла. Но она не упоминала ни слова о том, что книга была взята у короля Наваррского. – То есть? Ты имеешь ввиду, что книга была у него? – Да. Анри сказал мне, что понятия не имеет, откуда она у него взялась. Просто лежала на столе. Должно быть, подкинул кто-то. Но матушка не верит! Говорит, что Анри специально это сделал. Но зачем ему травить Карла? Да и точно неизвестно, была ли книга отравлена. А если и была, из-за неё ли умер Карл. Генрих вспомнил спешный отъезд своей матери, её желание избавиться от наваррца. Всё это указывало на одно. Он с ужасом подумал о том, что, возможно, эта треклятая книга, предназначавшаяся королю Наваррскому, случайно и попала к Карлу. Гиз ещё раз взглянул на плачущую Марго. Нет, ей он точно о своих предположениях не скажет. Герцог подошёл к каминной полке и взял оттуда склянку,которой Маргарита пользовалась только в редких случаях. Налив оттуда немного в остатки вина, он вручил это ей. – Тебе нужно успокоиться и поспать, – заявил он. Марго послушно выпила. Вскоре её сморил сон. Генрих же, сидя в кресле, до утра размышлял обо всём случившемся, чувствуя смятение. *** "Король едет!" – то крик, то шёпот слышался по всему Лувру. В галереях снова раздвинули портьеры, снова хлынул свет. Только минул траур по прошлому королю, как уже являлся новый. Повсюду царил ажиотаж, шла активная подготовка к его прибытию. Наконец во внутреннем дворе Лувра послышались чьи-то возгласы и топот копыт. Это Генрике со своей многочисленной свитой благополучно вернулся во Францию. Они галопом проскакали по улицам и с громкими радостными криками влетели во двор Лувра, спешиваясь, всё ещё ощущая адреналин от сумасшедшей скачки. Сам Генрике, получив известие о смерти брата, незамедлительно выехал из Польши, легко бросив её на произвол судьбы, ведь уже думал, что ему предстоит бесславно зачахнуть там, а теперь в руки сама плыла корона Франции. Он не ожидал вернуться, тем более, так скоро. Его радость не омрачала даже смерть брата. "Все мы смертны", – изрёк он, прочитав письмо матери, в котором сообщалось о смерти Карла, а также были мольбы как можно скорее приехать. На свои слова он получил лишь подтверждение верного Дю Га, но этого было вполне достаточно. В тот же миг Генрике начал сборы. Чтобы сбежать от Поляков, потребовалось обмануть их, убедить, что он с ними остаётся, устроить пир, напоить их, а потом в ночи тайно выехать из замка и во весь опор гнать к границе, чтобы погоня их не настигла. Мероприятие это было рискованным, но, пожалуй, того стоило. Перед отъездом Дю Га с несколькими товарищами умудрились ещё и прихватить бриллианты из польской сокровищницы, подкинув вместо них песок и булыжники. Несложившийся король Польши, в общем-то, ничего против не имел. В конце концов, должна быть у него какая-то компенсация за то, что он столько времени прозябал в этой ужасной стране. Когда на горизонте показались родные просторы Франции, Генрике казалось, что он сейчас умрёт от переполняющих его чувств. Неужели он действительно станет королём, и все эти бесконечные холмы, леса, долины будут принадлежать ему? Его вороной жеребец мчался по полям и дорогам, взлетая над землёй, а Валуа ощущал какой-то детский восторг от бешеной скачки. Он был молод красив, богат, полон сил и знал, что впереди его ждёт корона величайшего государства в мире. Въезжая в Париж под приветственные крики толпы, Генрике каждой клеточкой своего тела ощущал, что вот он – его триумф. Люди ждали именно его и его называли своим королём. В Лувре его встретили так же восторженно. Карла не слишком любили, зато его брата многие просто обожали. Он был во сто крат умнее, статнее, величественнее, а рассуждения его были более зрелыми, продуманными. Наконец-то он выйдет из тени старшего брата и лучи солнца упадут на него! Ловко спрыгнув с коня и направляясь ко входу в Лувр, дрожа от предвкушения, Генрике увидел мать, застывшую на пороге. Она дождалась его. Екатерина тотчас бросилась к сыну, обнимая его, не обращая внимания на дорожную грязь, налипшую на его одежду. Как же она скучала! А теперь он, её гордость, будет королём! – Дай на тебя посмотреть. Королева вглядывалась в знакомые черты, подмечая, что они едва уловимо изменились. Всё то же худое, бледное, необыкновенной красоты лицо с гладкой кожей, из-за которой он казался ещё моложе своих неполных двадцати трёх лет, всё те же тёмные волосы, кое-как собранные в хвост. А серёг в ушах и впрямь стало больше. – Вы рады моему возвращению, матушка? – Хоть я и опечалена смертью Карла, я безмерно рада тому, что ты здесь! Генрике улыбнулся так, как умел улыбаться только он: непривычно открыто для его натуры, с долей лукавства и скачущими смешинками в глазах. – Пойдём же, скорее! Екатерина, которой уже не нужно было скрывать своих чувств, схватила его за руку и повела во дворец. И снова эти бесконечно любимые каменные галереи, вздымающиеся ввысь своды, необыкновенной красоты полотна на стенах, роскошь и богатство, радости и горести – всё в одном месте. Генрике вновь вдыхал запах Лувра, в котором духи перемешивались с затхлостью. Снова шёл здесь, где одних возводили к вершинам, а других губили. И он чувствовал, что только сейчас начинается его настоящая жизнь. Его сапоги со шпорами стучали по полам галерей, выложенным чёрно-белой плиткой, а солнце, льющееся из окон, заставляло щуриться, дышать ещё свободнее его теплом. Они достигли входа в большой зал. Остановившись перед дверями королева-мать взяла его за руки. – Ты готов предстать перед своими подданными? – спросила она. – Всю жизнь был готов. Екатерина знала, что ответ будет именно таким. Её любимый сын, такой юный и самонадеянный, верит в лучшее будущее. Что ж, стоит разделить его веру. Двери распахнулись, королева, оставшись чуть позади, пропустила Генрике вперёд. "Теперь ты сам", – шепнула она. Когда новый король Франции вошёл в зал на секунду повисла тишина. Затем послышался шорох одежд и шёпот, все склонились в низком поклоне. Молодой человек чувствовал себя странно. Ему и раньше кланялись, ведь он был принцем, но ещё никогда – с таким почтением. Это продолжалось пару секунд. А потом все они подняли головы и в один голос закричали:"Да здравствует король Генрих III" Это было его имя. Они славили его. Мурашки пробежали по спине Генрике. Неужели то, о чём он так долго мечтал, но едва ли смел надеяться, теперь стало реальностью? Он двинулся между рядов придворных, которые почтительно расступались, а он всем своим существом чувствовал, насколько он теперь выше их всех, гордо держа голову и внутри переполняясь гордостью. В конце зала Генрике заприметил брата и сестру, которые ждали его. – С возвращением... Ваше Величество, – Франсуа выдавил из себя улыбку. Король с внутренним злорадством подумал о том, что, конечно, Алансон надеялся на корону Франции и не думал, что он вернётся из Польши, но всё обернулось иначе. Генрике благосклонно кивнул ему, а потом перевёл взгляд на Марго. Сколько он уже её не видел? Её образ ничуть не изгладился в памяти, всё это время по-прежнему оставаясь острым, приносящим муки. Предаваясь безумствам любого рода от скуки в Польше, он неизменно возвращался мыслями к ней. Даже самые грандиозные оргии не давали забыть. И вот она перед ним, настоящая и осязаемая. Не особенно изменилась, разве что, глаза ещё оставались немного опухшими из-за слёз, пролитых по Карлу. Интересно, а если бы это он умер, она стала бы так плакать? – Ваше Величество, – Марго присела в реверансе. А потом поднялась, внимательно смотря на него. И вдруг, улыбнулась. Просто, ободряюще. – Добро пожаловать. Мы ждали вас. И этим было всё сказано. Карл умер. Как рассказывали Генрике, его кончина была страшной. Но на этом их жизнь не кончилась, теперь Франция готова принять нового монарха. И Маргарита гордится тем, что это он, её брат. По её взгляду Генрике видел, что она его тоже принимает, готова любить своего брата и короля. Пускай, любить не так, как ему хотелось бы, но это лучше, чем ничего. Не сдержавшись, Генрике порывисто обнял сестру, а она ответила на объятия. И коснулась гладко выбритой щеки быстрым сестринским поцелуем. Разразились апплодисменты. Кажется, семья Валуа не такая и пропащая. – Ты же меня поддержишь? – шепнул он. – Знаю, тебе тяжело. Да и раньше у нас были разногласия, но... – Я с тобой, – сказала она так же, как когда-то говорил и он, стремясь помочь ей в её страданиях. Генрике было немного страшно принимать корону, ведь все последние его предшественники кончили не слишком хорошо. Однако если есть люди, готовые его поддерживать, он взойдёт на престол, зная, что не один. И тем более приятно чувствовать, что эти люди – его семья. Если теперь, с его приходом к власти, Валуа станут едины – это спасёт Францию и их всех. *** Коронация была назначена на зиму, поскольку к ней ещё нужно было подготовиться, а пока что по случаю приезда короля решили дать бал. Этим же вечером большой зал огласился звуками прекрасных мелодий, которые бодро играли музыканты, уже уставшие от траурных маршей. Повсюду зажгли тысячи свечей, так, что в помещении стало светло, как днём. Дамы и кавалеры, наконец, смогли сменить чёрные похоронные одежды на бриллианты и шелка, а зная пристрастие нового короля к моде и роскоши, каждый стремился нарядиться как можно лучше. Сам Генрике гордо расхаживал в своём голубом, под цвет Средиземного моря, парчовом наряде с солнечно-золотой оторочкой и сверкающими драгоценными камнями, которыми была богато расшита ткань. На его широкие плечи был накинут золотистый бархатный плащ. Это Екатерина заранее позаботилась о подобающем одеянии для сына, который остался им более чем доволен, не напрасно, поскольку выглядел он великолепно и действительно по-королевски, хоть корону ещё не возлагали на его голову. Позади него на специальном помосте для августейших особ стоял Франсуа, мрачный вид которого не спасал даже коралловый колет. – Хотя бы сделай вид, что немного рад, – шепнул Генрике, наклонившись к нему. – Я рад, – поджимая губы, отозвался принц, – моя печаль, в которой ты обвиняешь меня, всего лишь следствие смерти нашего брата Карла. Если бы они не были на виду у всего двора, Генрике обязательно бы закатил глаза. Франсуа стоило бы попытаться сейчас хоть немного поестественнее соврать, но, видимо, даже этим он не пожелал себя утруждать. – Кстати, – вспомнил Его Величество, – к тебе переходят титулы герцога Анжуйского, Беррийского и Туреньского, которые ты примешь после моей коронации. Теперь, до того как у меня появится сын, ты – мой официальный наследник. И, – он цепко схватил брата за локоть, больно сжимая, – имей ввиду, Франсуа, в отличие от наших двоих несчастных старших братьев я обладаю неплохим здоровьем, – в глазах его проскользнуло что-то угрожающее. Франсуа всегда немного его побаивался, сам не понимая отчего. Даже когда Генрике улыбался, в его улыбке крылось для него что-то угрожающее. Он вырвал свою руку из его ухоженных пальцев и поспешил отойти в другую часть зала, провожаемый насмешливым взглядом старшего брата. "Щенок", – подумал король. В этот момент фанфары объявили и приходе сестры короля Франции, королевы Наваррской, Маргариты де Валуа. Когда она показалась, все, как по команде, поражённо ахнули. На ней был пурпурный наряд, расшитый серебристым кружевом и сверкающими камнями, на голове сверкала алмазная диадема, а, когда она вошла в зал и взмахнула руками, с её плеч взлетел вихрь фиолетовых бабочек, которые взмыли ввысь, куда-то под потолок. Генрике не сдержал улыбки. Вот она, их Марго, которая с самого детства обожала эффектные появления и всеобщее восхищение. Значит, её печаль прошла, она снова прежняя. Именно по этой Марго он и скучал долгими унылыми днями в Польше. Екатерина хмыкнула. Что ж, пускай уж лучше её дочь увлекается нарядами и занимается шокированием двора, чем лезет туда, куда не надо. Генрике же поспешно сошёл с помоста, направляясь к девушке, тотчас целуя её руку. – Любезная сестра, вы прекрасны. Не окажите ли вы мне честь открыть со мной бал? – Охотно, Ваше Величество, – кивнула Маргарита. Он провёл её к центру зала, где подал знак музыкантам, которые сразу же заиграли прекрасную витиеватую мелодию. Все присутствующие, затая дыхание, наблюдали за двумя Валуа, кружившимися в дивном танце. Они оба были неотразимыми, изящными, гибкими, такими похожими. Будто отражения друг друга повторяли фигуры. Даже Анри отвлёкся от опустошения праздничного стола, к которому он пришёл, будучи ужасно голодным, и во все глаза смотрел на это зрелище, пытаясь понять, та ли эта Марго и тот ли это бывший герцог Анжуйский, которых он знал. Франсуа же с Генрихом, которые по стечению обстоятельств оказались рядом, ревниво поджимали губы, смотря, как гармонично их Марго смотрится с братом. – Вот что значит быть королём, – прокомментировал Франсуа. – Разве в этом дело? – удивился Гиз. – Дамы считают, что корона мужчине к лицу, – пожал плечами принц, удаляясь. Генрих понимал, что эта ревность глупая, но ничего не мог с ней поделать. Его уязвляло, что у Генрике, в отличие от него, был престол, что являлось явным преимуществом. И сложно сказать, что его больше злило: особенно великолепная сегодня Марго, радостно смеющаяся сейчас в объятиях брата, который смотрел на неё Этим взглядом, или же то, что буквально зимой на его голову опустится сверкающий символ власти, а он, Гиз, пока что останется ни с чем. Хотя, нет, Маргарита всё же его. И её Генрике никогда не получит. *** – Ты сегодня роскошен, Валуа, – заявил Дю Га, элегантно подхватывая конфету с подноса проходящего мимо слуги и запивая её вином. – Разумеется. Я же теперь король, так что всегда буду роскошен, – хмыкнул Генрике, тоже попивая вино. Они расположились прямо на подоконнике возле стола с угощением, устав от танцев и не сильно заботясь о том, что подумают подданные, увидев своего нового короля на подоконнике вместе со своим фаворитом, о котором, надо сказать, ходили не самые лицеприятные слухи. Дю Га взял ещё одну конфету и, на этот раз, отправил её в рот своему господину, которого этот жест весьма позабавил. – Ты одним своим видом развращаешь моих придворных, – заметил он. – Поляки, как мне помнится, оказались в этом плане податливыми. Теперь посмотрим на французов. Позволишь? – лукаво промолвил Луи. – Им понравится, – добавил он. – Нет-нет, – рассмеялся Генрике, вспоминая, какие оргии наблюдал несчастный польский замок, и представляя, что они в нём после себя оставили, – доводить до такого Париж мы не будем, наше государство должно сохранять приличия. – Неужели ты хочешь, чтобы всё оставалось таким же скучным, как и при твоём брате? – Этого я тоже не говорил. Что ты! Нас ждёт век грандиозных пиров и пышных празднеств, – торжественно объявил король. Это услышали подходящие к ним миньоны. – Так-так, Ваше Величество, – довольно протянул Сен-Мегрен, – слышу, здесь обсуждается нечто интересное? – Я говорю Дю Га о том, что моё правление запомнится Франции. – Достойные слова, мне нравится! – радостно воскликнул Сен-Люк, ещё совсем юноша. – А вы, мои дорогие друзья, мне в этом поможете, – закончил Генрике, получая в ответ одобрительное улюлюканье. – И, поверьте, отныне многое изменится, – задумчиво дополнил он. Разумеется, никто не знал, что на самом деле он мог подразумевать под этими словами. Ясно было, что Генрике, будучи человеком весьма изощрённым, уже многое продумал. Остаётся только ждать этих изменений. За этой компанией с помоста наблюдала Екатерина, которой открывался вид на весь зал. И нельзя сказать, чтобы при виде этих людей она испытывала положительные эмоции. Что-то её напрягало. Конечно, и до отъезда Генрике в Польшу, много чего нехорошего говорили про него и его миньонов, но она никогда не верила этим слухам. К тому же, королева полагала, что в разумных пределах её сын может делать, что пожелает, раз это приносит ему удовольствие, только никто не должен видеть. Она помнила про Шатонеф, про нынешнюю герцогиню де Монпансье, про Марию Клевскую – их всех она воспринимала абсолютно спокойно. Дю Га уже был проблемой побольше, не только потому что он был мужчиной, а ещё и потому что он был опасен. Но до поры до времени всё это было в пределах дозволенного. Но вот известия из Польши королеву сильно обеспокоили. Ей жаловались, что французский принц, сильно скучая вдали от дома, не смог придумать ничего лучше, кроме как предаться безграничному разврату, устраивая в замке такое, что добропорядочным людям и представиться не может. Теперь Екатерина боялась, что, увидев подобное поведение своего короля, французы начнут возмущаться. И ладно извращённый королевский двор, он и не такое видел, но что если скандальные слухи просочатся за стены Лувра? Королева ещё раз взглянула в сторону злосчастного подоконника, на котором Дю Га уже весьма недвусмысленно приобнял Генрике, поя его вином из своего бокала. Екатерина боялась, что этот человек приобретёт сильное влияние на её сына. И опять Францией будут править фавориты. Она с неприязнью вспомнила Диану де Пуатье и невольно содрогнулась. Не такой судьбы она желала своей семье. Но затем королева-мать перевела взгляд на остальную часть зала, в которой бал длился уже третий час, и обнаружила, что на группу Генрике и миньонов никто не смотрит, поскольку остальные и сами предавались подобному. Одни, уже изрядно захмелевшие, продолжали опустошать запасы вина, другие разбрелись по нишам, занимаясь там неизвестно чем, третьи танцевали посреди зала, но танцы их уже не были чинными и церемониальными, а приобрели более развязный характер. Французский двор отдался привычным наслаждениям. Екатерину это успокоило. По крайней мере, Генрике ничем от них всех не отличается. Возможно, именно такой король им нужен. А за пределами дворца, в конце концов, никто и не узнает, что творится в его стенах. *** Франсуа охнул и привалился к колонне. В голове всё шло ходуном. – Перехожу на воду из Сены! – объявил он. – Попробуй, – фыркнул Анри. – Веселитесь, господа? Голос принадлежал Дю Га, который неожиданно оказался рядом с ними. Алансон поднял на него глаза и попытался сфокусировать взгляд. Наконец, до конца осознав, что это Дю Га, принц обратился к другу немного заплетающимся языком: – Мне кажется или перед нами действительно стоит сам господин Великий фаворит, к которому новый король благоволит, кажется, куда больше, чем к собственному брату? – Да нет, действительно он. Ба! Монсеньор! – король Наваррский отвесил шутливый поклон, немного пошатнувшись, но всё же решив, что он ещё достаточно трезв, чтобы держаться на ногах. – Какой приём, господа. Я польщён! – хмыкнул Луи. – Кстати, Ваше Высочество, мы с вами в абсолютной гармонии! Он указал на то, что его костюм тоже был кораллового цвета, как и у Франсуа. Разве что одежды Луи были, пожалуй, побольше расшиты камнями. Это заметил Алансон. – Да, – подтвердил он, – с той лишь разницей, что я не потрудился нашить на себя всю луврскую и польскую сокровищницу вместе взятые. Кстати, как вам Польша? Дю Га прислонился к той же колонне, которую уже занимал герцог. – Наипротивнейшее место, – скривился он. – Вот вас бы я туда с радостью сопроводил, – обратился он уже к Анри, – а сам бы поспешно вернулся. – Как вы добры! – саркастично подметил тот. – А ещё, – продолжал Луи, – полячки так страшны, что подобное и в кошмаре не приснится! До сих пор, как вспомню, так дурно становится. Ужасно было, когда одна польская дворянка в меня влюбилась. Свой успех у женщин я всегда считал удачей, но, в этот раз, успел глубоко о нём пожалеть. Право же, французский двор – это такое отдохновение! Жаль только, что с нами уже нет малышки Сов. – Да, – подтвердил его слова Франсуа, наконец, хоть в чём-то сойдясь с ним во мнениях, – она точно была отдохновением от кого угодно. – А помните нашу нелепую встречу у неё? Анри из их разговора ничего не понимал, молча удивлённо слушая. Франсуа же рассмеялся, причём, искренне. – Да, весьма забавно было проснуться у нашей дорогой Шарлотты и обнаружить с другой стороны вас! Ну и шутница, скажу я вам, была Сов. Разве что её любовь для всех всегда слишком много стоила, а ведь даже самые дорогие куртизанки Парижа столького не брали. – Должно быть, у королевы-матери не было времени шпионить за нами обоими и она решила убить одним выстрелом двух зайцев, поэтому мы и оказались там вместе. Или же наша очаровательная баронесса просто решила совместить приятное с полезным! – Я бы склонялся ко второй версии, но вопрос: зачем тогда вы? В этот момент, Анри вдруг воскликнул: – Постойте! О чём вы говорите? Собеседники обернулись к нему. – О Шарлотте де Сов, как ты мог бы догадаться, – ответил Франсуа. В груди что-то кольнуло при упоминании некогда любимого имени. – Постойте, не хотите ли вы сказать, что у неё что-то было с господином Дю Га? – Да, – подтвердил тот, – ещё до вашего приезда. Бедняжка так влюбилась в меня! – Верьте больше, – усмехнулся Алансон. – Я тоже был её любовником и я прекрасно знаю эту её любовь, которая возникает, когда у жертвы кошелёк потуже набит, титулов побольше. –Ты спал с ней? – на удивление агрессивно рявкнул беарнец. – Это было давно, – пожал плечами Франсуа. – А что тебя так удивляет? – Нет, ничего. Просто, даже если и так, тебе это не даёт права подобными словами говорить об этой женщине. Он знал, что она состояла в летучем эскадроне Екатерины Медичи. Шарлотта всё ему рассказала, а так же утверждала, что раскаивается в этом, поэтому Анри так легко и принял тогда правду о ней, тем более, что возлюбленная клялась ему в верности. Но он не знал, что когда-то у неё были отношения с его другом, и никто из них ничего ему не сказал, а ведь он любил эту женщину настолько, что готов был что угодно сложить к её ногам, о чём Франсуа мог бы и догадаться. – Полно тебе, Анри! Она была обычной шлюхой, – отмахнулся Алансон. И тут, плохо понимая, что делает, король Наваррский зарядил кулаком по лицу Франсуа. Тот от неожиданности чуть не упал и вскрикнул: – Что ты творишь?! С ума сошёл?! – Не смей так о ней говорить! Ты оскорбляешь меня, её и её память! – Да ты рехнулся! Ударить принца крови из-за потаскушки! Алансон, недолго думая, дал сдачи. За этим ударом последовали и следующие, которыми обменивались двое юношей, как дворовые мальчишки. Запал обоих был настолько велик, что никто из них даже не вспомнил о том, что люди их происхождения обычно решают подобное более благородным способом – дуэлью. "Оу..." – протянул Дю Га, наблюдая за этой картиной. – "Пожалуй, мне стоит откланяться, иначе эти господа и меня, чего доброго, втянут!" – с этими словами он скрылся среди людей, которые уже окружили дерущихся. Разумеется, через какое-то время их разняли, но вид у обоих был уже весьма помятым. – Нас рассудит только дуэль! – орал Франсуа, пытаясь вырваться из рук капитана де Нансея, который его держал. – Завтра! На рассвете! – вторил ему Анри, не обращая внимания на то, что его тащат в другую сторону. – Вы оба с ума сошли, господа! – воскликнул маршал де Рец, возникая между ними. – Наследник престола, Ваше Высочество, не может драться на дуэли! Как и король Наварры, Ваше Величество! Алансон бросил на друга, теперь уже, видимо, бывшего, злой взгляд, сплюнул на пол кровь из разбитой губы и поковылял к выходу, бормоча проклятия. – Скандал на балу – прекрасное начало царствования, – прокомментировал кто-то. *** Генрике в одних кюлотах и рубашке сидел на кровати, скрестив ноги, и занимался тем, что увлечённо крутил в руках небольшой стилет, рукоять которого была усыпана драгоценными камнями. В кресле напротив примостился Дю Га, наблюдающий за действиями своего короля. – Нравится? – осведомился он. – Искусная работа! Не перестаю тебе удивляться. У тебя нет ещё нескольких сундуков того, что ты "случайно" прихватил из Польши? – К сожалению, это всё, – рассмеялся Луи. Генрике отложил стилет на прикроватный столик. – Кстати, – вспомнил Дю Га, – ты видел сегодня драку на балу? – Наблюдал издалека, даже не успел подойти, – отозвался он, откидываясь на подушки и вытягивая вперёд длинные ноги, уставшие от танцев. – Твоих рук дело, прохвост? – лукаво сощурился он. Луи на лице изобразил абсолютно невинное выражение, широко распахнув ореховые глаза. – Моих? Ну что ты! Я всего лишь подкинул им тему, а ссору они начали сами! Король не мог сердиться, когда он так забавно пытался доказать свою невиновность в чём-либо. В конце концов, куда больше он был зол на брата, который позволил произойти такому скандалу. А что касается короля Наваррского, его он вообще не особенно воспринимал, считая деревенщиной. – Ах ты, интриган! – Генрике со смехом протянул к фавориту руки. – Иди сюда. Дю Га долго звать не требовалось. Он тотчас, как кот, прыгнул на кровать, нависая над королём. – Чем услужить вам, Ваше Величество? – хмыкнул он, смотря таким взглядом, от которого любой бы залился краской. – Таких злодеев как ты нужно наказывать, – чуть хриплым голосом заявил Генрике, ловко скидывая с себя Луи, переворачивая его на живот и пристраиваясь сверху, прижимая того к постели всем своим весом. – А ты знаешь: мои способы запоминаются надолго.