Пламя

Наступил май, и Генрике всё же заключил перемирие. Он хотел мира, не видел смысла в этих войнах. У Франции не было денег на продолжение войны, в армии уже начинались недовольства по поводу того, что сражения слишком затянулись. К тому же, пришло послание от Франсуа, в котором он убеждал брата в необходимости мира. Как бы король был не зол на него, сейчас стоило признать очевидную правоту принца. Эдикт в Болье не был выгоден ни католикам, ни короне, но он был единственным способом остановить кровопролитие. Король был вынужден сделать уступки гугенотам: дать им свободу вероисповедания и право участия в местных парламентах. Казалось бы, так немного! Но, таким образом, некоторые протестантские города становились практически независимыми от королевской власти.  Разумеется, католическая партия была возмущена. Они всё это время воевали, теряли солдат и деньги, а их заставляют отступать! Говорили, что Гиз, который, получив приказ, уже выдвинулся в Париж, пребывает в настоящей ярости. Екатерина предупредила сына, что он сейчас очень возмущён и может начать предпринимать опасные шаги. Но что мог сделать Генрике? "Это две чаши весов, которые нам никак не уравновесить", – заявил он. Действительно, выхода из конфликта пока что не наблюдалось. И ясно было, что Гизы и прочие католики так просто этого не оставят. Однако это произойдёт не прямо сейчас, а немного позже. А время – уже немалая ценность. Но король был сам не свой, когда ему доложили, что к Парижу приближается Франсуа, который вздумал вернуться теперь, когда война уже кончилась. Генрике не ожидал, что в ближайшее время брат посмеет сюда явиться. С утра он пришёл в покои матери, где она, уже поднявшаяся, разбирала корреспонденцию. Со времени коронации, то есть, уже больше года, её сын правил сам. Она перестала иметь такое влияние на дела государства, лишилась прежней власти и силы. Но всё же он нередко нуждался в мудром совете, который она с радостью готова была ему дать. Вот и сейчас, почтительно поцеловав ей руку, Генрике, опустившись на соседнее кресло, нервно задал вопрос: – Что делать с Франсуа? – А что ты можешь сделать? – пожала плечами королева-мать. Сделать он мог, что угодно, однако не стал бы Генрике объявлять своего родного брата предателем, поскольку это бы ещё больше ослабило Валуа. Но и оставлять его предательство ненаказанным тоже было бы неправильно. – У меня, признаться честно, немного соображений на этот счёт, – признался он. – Единственная идея, которая меня посетила – это запереть его здесь, в Лувре, и не выпускать, пока не будет необходимости. Потом, возможно, перевезём его в Венсенский замок, но так тихо, что никто не узнает. Екатерина вздохнула. Разумеется, если бы Франсуа угрожала смертельная опасность, в ней бы, в первую очередь, проснулась мать, которая непременно бросилась бы защищать своего сына. Но она осознавала, что Генрике жизни брата точно не лишит, поэтому она мыслила как политик, который должен решить судьбу предателя. – Со своими идеями он опасен для короны. И опасен тем паче, что он из нашей семьи, наследник престола, второй человек в королевстве. Ты и сам знаешь, что должен обеспечить безопасность Франции. Поэтому, да, твоя идея – единственный выход. Нельзя оставлять его на свободе. Ушёл от Екатерины Генрике, укрепившись в своём решении. Пускай брат его ненавидит, но стране и престолу вредить он больше не будет. Королю слишком дорога его власть. Днём прибыл Франсуа со своей свитой. Принять его было решено в большом зале, куда, однако, не стали звать весь двор, поскольку разговор планировался не самый любезный. Пришли лишь королевские советники и миньоны, которые повсюду его сопровождали. Даже Марго не пустили в зал, когда она спустилась, чтобы поприветствовать Франсуа. Генрике занял своё положенное место на троне, стремясь показать брату свою власть и силу. Когда Франсуа вошёл в помещение, внешне спокойный и, кажется, ничуть не раскаивающийся в своём поступке, король едва подавил в себе желание стереть это выражение с его смазливого лица. За это время он, кажется, ничем не изменился. Если обычно война оставляет на людях отпечаток, Франсуа выглядел так же, как и всегда. Хотя точно и неизвестно было, воевал ли он сам или же только отдавал приказы. – Моё почтение, Ваше Величество, – принц поклонился с таким видом, будто тем самым делал одолжение. – Как война, брат? – сжав зубы, осведомился Генрике. – Думаю, все мы рады, что она закончилась. – А как поживает наш кузен король Наваррский? – произнесение этого имени далось ему с трудом. – Он бодр и силён духом, – невозмутимо отвечал герцог. – Но куда же вы задевали весь двор? Я и трети его в этом зале не наблюдаю. Он обвёл взглядом устроившихся в высоких креслах советников и примостившихся на ступенях трона ухмыляющийхя миньонов. Затем посмотрел на непроницаемые лица Генрике и их матери, сидящей по правую руку от него. Все эти люди смотрели на него, будто наблюдали интереснейший спектакль. У Франсуа в голове вдруг возникла ассоциация с картиной Жанны д'Арк, предстающей на суде. – Мы сочли ваше возвращение слишком позорным, чтобы все его видели, – наконец в пугающей тишине прозвучал голос короля. Франсуа изменился в лице. – Но чем же я прогневал Ваше Величество? – он пытался сделать вид, что не понимает, как бы глупо это ни было. Генрике не выдержал и угрожающе расхохотался. Затем внимательно на него посмотрел и, громко, чётко, твёрдо произнося слова, грозно проговорил: – Ты считаешь, что можешь спокойно предавать меня, затем возвращаться, и тебе ничего не будет? В этот момент Франсуа понял, как опрометчиво было возвращаться в Париж. Он с надеждой взглянул на мать. Но её слова его поразили точно так же: – Позор предателей не стоит делать всеобщим достоянием. Принц понял, что поддержки у него здесь нет. И чёрт его дёрнул решить, что, когда заключён мир, дома его спокойно примут, позабыв о прошлом! Он решился на предательство, полагая, что у него украли корону. Ему хотелось отомстить. Франсуа было всё равно за кого сражаться – за католиков или за гугенотов. Но на стороне вторых его хотя бы ждал друг, тогда как на стороне первых были те, кто помешал ему стать королём Франции. Ему было не стыдно, но страшно, теперь, когда он оказался полностью во власти брата. Между тем, Генрике встал с трона, спустился к Франсуа и, цепко взяв того за подбородок, внимательно смотря ему в глаза, тихо проговорил: "Зря ты меня недооценивал. Я не собираюсь прощать предательство. Тебе отныне придётся сидеть у себя в покоях, не имея права выйти. Потом ты будешь перевезён в Венсенский замок. Никто. Никогда. Не узнает. Где ты", – эти слова он прошипел совсем тихо. Принц ощутил поднимающийся внутри холод. От обычной ироничности Генрике не осталось ни капли. Сейчас он угрожал, и выглядело это страшно. Затем король неожиданно щёлкнул пальцами, призывая гвардейцев и отдавая приказ препроводить Франсуа в его покои. Принц даже не успел ничего сказать, прежде чем его практически выволокли из зала. Подобного приёма он точно не ожидал. *** Марго в отчаянии вцепилась в локоть Генрике, практически повисая на нём. Она часто дышала от стремительной хотьбы. Разыскивать его по всему Лувру оказалось нелёгкой задачей. И вот сейчас, наконец, увидев брата в конце одной из галерей, Маргарита догнала его, приложив к этому неимоверное усилие. – Что такое?! – встрепенулся он, когда его так резко схватили. Повернув голову, король увидел запыхавшуюся сестру. – Мне нужно с тобой поговорить! – выпалила она. – Неужели это столь срочно, что ради этого ты так бежала? Марго кивнула, всё ещё пытаясь отдышаться. Затем она под руку с братом уже медленно двинулась вперёд по галерее. Он смотрел на неё, ожидая, что она скажет. Маргарита же знала, что обычно король слушал её, поэтому она надеялась, что и сейчас будет так. – Я хотела побеседовать с тобой насчёт Франсуа. Генрике недовольно поджал губы. Разумеется! Она обо всём узнала и сейчас начнёт выгораживать своего дорогого братца. – Я знаю, что ты скажешь, – продолжала королева Наваррская. – Будешь утверждать, что даже родственные чувства не должны мешать политике. – Ты и сама всё понимаешь, – вздохнул Валуа. – Я не хотел так с ним поступать, но, видит Бог, это ещё самое мягкое наказание, заслуживает он большего. Предательство в нашем положении – самое худшее, что можно сделать. А нам нужно добиться того, чтобы он уже никогда больше нас не предал. – Ты прав, – на удивление, согласилась Марго. – Однако, вот что я могу тебе сказать, иногда на вещи нужно смотреть с другой стороны. От удивления Генрике остановился. Маргарита, видя его замешательство, продолжала: – Подумай сам, разве не выгоднее не неволить его, ещё больше настраивая против себя, а раз и навсегда привлечь на свою сторону? Заточи ты его в Лувре или в Венсене – он однажды может сбежать. И тогда, поверь мне, Франсуа выступит против тебя, положит на борьбу все силы и начнётся ещё одна гражданская война, которая будет страшнее всех предыдущих. А если ты великодушно даруешь ему прощение и, более того, дашь ему обещанный титул герцога Анжуйского, окружив его подобающими почестями, он будет благодарен и решит, что ему выгоднее быть с тобой, нежели чем против тебя. Тогда у тебя появится ещё один союзник, а на одного врага станет меньше. Что скажешь? Ей сложно было говорить спокойно, но она знала, что сейчас от этого зависит судьба Франсуа. Ей нужно было во что бы то ни стало убедить Генрике. Он же был удивлён. Маргарита никогда толком не разбиралась в политике, но сейчас её слова были крайне разумны. Действительно, что если сделать из Франсуа союзника? В глубине души Генрике не желал причинять ему вред, поскольку, какими бы сложными отношения между ними не были, они ещё не дошли до ненависти. Король не любил творить зло, хотя ему нередко приходилось делать это. Но на этот раз появился повод избежать зла. И, действительно, заточать брата было бы ещё и опасно. – Знаешь, ты права, – после некоторых раздумий заключил Генрике. – Марго, – он взял руки сестры в свои и с благодарностью поцеловал их, – ты мой добрый гений! Это действительно прекрасная идея. Маргарита ощутила величайшее облегчение, от которого всё внутри неё, наконец, задышало свободой. – Ты правда его простишь? – переспросила она. Молодой человек кивнул. Тогда Маргарита подарила ему счастливейшую улыбку, за которую он бы всё на свете отдал. – Спасибо тебе! Спасибо! Обещаю, ты не пожалеешь! – воскликнула она. *** Екатерина с удивлением смотрела на то, как её младший сын почтительно кланяется старшему, бормоча слова благодарности и заверения в вечной преданности. Конечно, вряд ли много стоят обещания Франсуа, но то, что он их произносил, казалось странным, ведь до этого он старался всеми силами демонстрировать свою гордость и независимость. Но больше всего королеву-мать поразило то, что Генрике вдруг решил его простить. Он, придя этим утром к ней, заявил, что хочет отпустить брата, дать ему титул герцога Анжуйского и сделать своим союзником, поскольку это гораздо выгоднее, чем держать его взаперти и ждать, пока он сбежит и развяжет гражданскую войну. Она знала, что натура её любимого сына постоянно ищет компромиссы, но ей всегда казалось, что он настроен против Франсуа и не будет просто так идти ему навстречу. Решение было весьма мудрым, но казалось таким неожиданным! На примирительно обнимающихся братьев в большом зале в недоумении глядел весь двор. С чего вдруг такая сплочённость в семье Валуа? И тут, Екатерина заметила, как, после того как от Генрике отошёл Франсуа, к нему приблизилась Марго. Находились они совсем близко к королеве-матери, на ступенях помоста, ведущего к трону, отчего со своего места она могла слышать, как Маргарита шепнула на ухо королю: – Ты так великодушен. Я тобой горжусь. На что он с чувством ответил: – Всё это благодаря тебе. Брови Екатерины взметнулись наверх. Так вот кто стоял за решением Генрике насчёт Франсуа! Но неужели Марго теперь имеет такое влияние на брата? Королева-мать смотрела на своих детей и ничего не могла понять. Он выбрал тот путь, который посоветовала ему сестра, а не тот, который одобрила мать. Маргариту любили все братья, но одно дело – любить, а совсем другое – прислушиваться к её словам и воспринимать их всерьёз. И, кажется, теперь влияние Екатерины на Генрике украли. Но каким же способом? *** В приёмной Маргариты царил весёлый ажиотаж. Она была счастлива по поводу удачного избавления брата от печальной участи, а придворные были счастливы, что у неё хорошее настроение, а это отличный повод для организации шумного безделья. Кто-то напевал бодрый мотив под лютню, кто-то наслаждался вином и приятными разговорами, а кто-то читал стихи. Виновника радостного настроя Маргариты, а, как следствие, и радостного настроя всего двора, не было, поскольку ему ещё нужно было свыкнуться с мыслью о своём чудесном избавлении, а также поучаствовать во всех необходимых мероприятиях в связи с получением нового титула герцога Анжуйского. Именно поэтому сейчас Марго развлекалась не в компании брата, а в компании господина де Бюсси, который за последний год прочно укрепился на месте подле неё, практически каждый день приходя к ней в приёмную, сопровождая её на балах и прогулках, надевая её цвета, одним словом, ведя себя, как рыцарь королевы Наваррской. Она же получала от этого искреннее удовольствие, чувствуя, что кому-то настолько нужна. Её тщеславие торжествовало от того, что, даже когда Генрих уехал, она не осталась в одиночестве. Маргарита не позволяла Бюсси больше вышеперечисленного, поскольку, даже несмотря на свою обиду на Гиза, не могла не оставаться верной ему, поскольку чувства к нему никуда не делись, по-прежнему живя в её сердце и причиняя боль. Она безумно скучала, хоть никому этого не показывала. С одной стороны, ей хотелось продемонстрировать свою независимость, доказать, в первую очередь, самой себе, что она может и без него, но, в то же время, ей прекрасно понятно было, что без него она никак не может. Поэтому беззаботность её была показной, а душе хотелось тихо кричать, от переполняющей её горечи. – Не желаете ли вы потанцевать, Ваше Величество? – галантно предложил Бюсси. – Отчего нет? – она благосклонно приняла его руку. Отведя Маргариту в центр комнаты, Луи повёл её в танце. Она кружилась, громко смеясь, а окружающие задорно хлопали в ладоши в такт музыке. В этот момент все были настолько поглащены происходящим, что никто не заметил, как в дверном проёме возникла высокая фигура человека в алом костюме, который, зайдя, опёрся о косяк и теперь наблюдал за девушкой, кружащейся в центре зала. Через какое-то время, в очередной раз делая фигуру танца за руку с Бюсси, Маргарита вдруг почувствовала на себе чей-то внимательный взгляд. Когда она обернулась, ей показалось, что комната переворачивается, а сама она безвольно повисает в пространстве. Видение это или действительно Он? А человек, который был никем иным, как герцогом де Гизом, смотрел на неё и ему казалось, будто года разлуки и не было. Он воевал, слышал звон битв, скрежет шпаг, шипение огня, видел кровь, смерть, боль, а Марго всё та же. Ничуть не изменилась пронзительная синева глаз, которую он видел издалека, не стали меньше блестеть чёрные волосы, не потемнела мраморная кожа. Всё та же Марго, его Марго. Он нередко думал о ней, хоть и был далеко. Единственное, что ему совсем не нравилось – это сеньор де Бюсси рядом с ней. Этот неприятный субъект Генрих заметил ещё раньше, прежде чем успел с наслаждением рассмотреть возлюбленную. Что он здесь делает?! "Все вон", – произнёс Гиз. Он не повышал голос, в его тоне не было угрозы, напротив, произнёс герцог это не слишком громко, совершенно спокойно. Но, услышав его и обернувшись, затем поняв, кто перед ними, все присутствующие поспешили к выходу, попутно распространяя по комнате звук перешёптываний. Вернулся человек, про которого столько говорили в последнее время. Когда распространилась новость о его ранении, в Париже чуть было не начались беспорядки, благо, вовремя успели выяснить, что герцог жив. Осталось лишь одно упоминание о том инциденте, который произошёл во время битвы при Дормансе – на левой щеке Гиза теперь красовался продольный шрам, который, тем не менее, его не портил. Придворные дамы уже успели отметить, что это, напротив, придаёт его лицу ещё больше пленяющего мужества. Бюсси, в нерешительности замерший на середине пируэта, неловко поклонился Маргарите, протараторил что-то о том, будто только сейчас вспомнил о срочных делах и тотчас исчез вместе со всеми. Когда они остались вдвоём, Генрих сделал несколько шагов вглубь комнаты. – Здравствуй, – просто произнёс он. Марго вздрогнула. Гиз смотрел внимательно, но ничего пугающего в его взгляде не было, однако она ощутила мурашки. – Здравствуй, – нерешительно кивнула королева. – Вижу, тебе не приходилось здесь в моё отсутствие умирать от скуки. – Нет, я прекрасно проводила время. – Что ж, я рад. Со стороны их разговор казался смешным. Можно подумать что, что они попросту издеваются друг над другом. – Как на войне? Всех победили? – осведомилась Марго, поворачиваясь к нему спиной и непринуждённо отходя к окну. – А то ты не знаешь, – усмехнулся Генрих. – Шрам, между прочим, тебе к лицу, – хмыкнула она. – Что ж, спасибо. Но отчего же ты мне оказываешь такой холодный приём? – Ничуть, – пожала плечами она. Генрих прошёлся по столь знакомой ему комнате, исподлобья смотря на фигуру, замершую у окна. Как-то странно было говорить, не видясь до этого так долго. – Какого чёрта здесь делал этот пустоголовый франт Бюсси? – наконец задал он интересующий его вопрос. – Ты о моём друге? О, именно благодаря нему я за этот год не умерла со скуки, как ты только что верно подметил. Он тихо подошёл к ней, укладывая руки на плечи и, наклоняясь совсем близко к её уху, прошептал: – Сделаем вид, что я ничего не видел. Но если узнаю, что между вами что-то было – завтра же получишь его голову в коробке, перевязанной подарочной лентой. И произнесено это было таким тоном, что Маргарита поняла: он не шутит. А Генрих, сказав это, тотчас, не оборачиваясь, пошёл к выходу. Королева Наваррская, секунду простояв в оцепенении, сорвалась со своего места, догоняя его и порывисто обнимая со спины. – Святые небеса, как я скучала! Неужели ты думал, что я смогла бы... Герцог обернулся к ней, уже с совершенно благодушным видом. – Не думал. Именно поэтому, увидев его здесь, не прирезал на месте. Марго уткнулась носом ему в шею, наполняясь тем самым счастьем, которое приходит вместе с тем, по кому долгое время безумно скучали. Пальцы её скользнули по щеке, нежно провели вдоль шрама. – Я очень переживала, – шепнула она. – Но я ведь обещал вернуться. А принцы крови всегда держат свои обещания.