Пламя

Маргарита в панике влетела в кабинет короля. – Ты сошёл с ума?! – закричала она. Гиз, стоящий перед столом, за которым, схватившись за голову, сидел Генрике, обернулся. – Марго, может не здесь... – начал он. – Почему мы не можем жить спокойно?! – продолжала она кричать, не слушая его. – Ты заколол человека на ступенях Лувра! Это безумие! – Сен-Мегрен посмел стать любовником моей жены, – отчеканил Генрих, – я должен был отомстить. – Жены! Жены! – ещё громче воскликнула королева Наваррская. – Ты вспоминаешь о её существовании не чаще, чем раз в полгода! – Да, это так. Но я не позволю, чтобы кто-то порочил честь моего имени! В этот момент Генрике резко встал и громко ударил кулаком по столу. – Я прошу вас устраивать разборки не у меня в кабинете! – он со злостью взглянул на Гиза и с усталостью на Маргариту. – Герцог, вы совершили убийство, прямо здесь, в моём дворце! Это просто неслыханно! Более того, вы убили одного из моих ближайших друзей! – Позвольте, Ваще Величество, – вмешался маршал де Рец, который до этого бесстрастно наблюдал за происходящим к кабинете. – По законам чести герцог имел на это право. Сен-Мегрен действительно соблазнил его супругу, за что и был убит. Более того, я был свидетелем происходящего и могу сказать, что поединок был честным. Генрике вновь упал на стол, пряча лицо в ладонях. – Мой бедный Сен-Мегрен! Мой несчастный друг! – в отчаянии пробормотал он. – И тебя отобрала у меня смерть! Затем он снова взглянул на Гиза, лицо его перекосилось от ненависти. – Я ничего не могу сделать, – наконец вымолвил король, – даже несмотря на то, что я правлю этой страной, я не могу вас наказать, поскольку всё, что сказал маршал – правда. Но я уповаю на небеса, которые когда-нибудь вас накажут! А теперь уходите! Гиз поклонился и молча удалился. Маргарита, бросив быстрый взгляд на несчастного Генрике, всё же устремилась за Генрихом, сама не понимая для чего. Маршал де Рец же приблизился к королю, ободряюще касаясь его руки. – Ваше Величество, – со вздохом произнёс он, – я повидал на своём веку немало королей. И, скажу вам честно, счастливых среди них не было. Но послушайте совета старого человека, умудрённого опытом: не привязываться к людям. Это губит. Вы не обычный человек, а король. Для королей привязанности пагубны, потому что они всегда несут за собой боль. – Но если я король, расскажите мне, как перестать быть человеком, – отозвался Валуа. Вся эта драма произошла на почве того, что новому фавориту Его Величества, глупому и бесстрашному Сен-Мегрену, явно не хватало в жизни риска, отчего он вознамерился стать любовником Екатерины Клевской. Весь двор гадал, как же, будучи ближайшим другом короля, а, быть может, и чем-то большим, можно было позариться на эту женщину, не обладающую ни шармом, ни красотой. Должно быть, Сен-Мегрену просто льстило сделать рогоносцем такого влиятельного и знаменитого человека, как герцог де Гиз. Только вот бедняга не оценил риска. Буквально несколько месяцев продлилась его связь с герцогиней, после чего всё стало известно герцогу де Гизу. Он, разумеется, пришёл в бешенство и, тотчас отправившись в Лувр, вызвал Сен-Мегрена на дуэль, которую они устроили прямо на лестнице дворца, поскольку Генрих был настолько на эмоциях, что ему было всё равно где. Гиз славился, как один из лучших фехтовальщиков Франции, к тому же, он был в ярости, что давало преимущества. Одним словом, Сен-Мегрен был повержен и долго мучаться ему не пришлось, он погиб сразу. Стоит ли описывать отчаяние короля, когда он узнал о смерти ещё одного своего друга! Но что можно было поделать? Сен-Мегрена не вернуть, Гиза не покарать. *** На улице дождь лил, как из ведра, где-то в небесах грохотал гром. В галерее было сыро и холодно, потому что она насквозь продувалась холодными ветрами, скользящими через улицы Парижа со всех сторон света. Генрике остановился и поёжился, сильнее закутываясь в плащ. Однако о холоде он позабыл, когда увидел женскую фигуру в одном из проёмов галереи. Марго он не встречал уже несколько дней, которые прошли с того разговора в его кабинете. Собственно говоря, обиды на неё он не держал, уже привык, что она всегда уходит со своим Гизом. Король медленно подошёл и встал рядом. – Здравствуй. Прозвучало нелепо. Она повернула голову и взглянула на него. – Ты как? – В порядке, – пожал плечами так, будто это не у него убили очередного друга. – Как Гиз? – Успокоился. Диалог выходил односложный, наполненный ложью и неловкостью. И тут, в тишине правда сорвалась с уст Генрике: – На самом деле, я не в порядке. Совсем. У меня такое ощущение, что всё воодушевление и вера в лучшее, с которыми я вступал на престол, медленно погибают во мне... –...А впереди видится лишь пустота, – закончила за него сестра, которая испытывала похожие чувства. Генрике удивлённо посмотрел на её печальное и усталое лицо. Где прежний лучистый взгляд, в который он когда-то влюбился? Но его, как ни странно, манил и этот безысходный трагизм в родных чертах. – Зачем тогда ты мучаешь себя? Зачем ты по-прежнему с Гизом? – спросил, наконец, он. – Уже всё равно ничего не изменить. Мучения не прекратятся. А Гиз... Знаешь, он даёт мне надежду, – призналась Маргарита, не замечая, как он в немом отчаянии сжимает кулаки. – Надежда... Какое призрачное видение! Мне вот оно уже давно не является, – вдруг захотелось просто высказаться, выпустить наружу то, что накипело. – Все, кто мне близок, умирают один за другим, – в его голосе слышалась бесконечная горечь. – Я правлю страной, горящей в огне ненависти. Мой брат раз за разом предаёт меня. Та единственная, кого я любил в этой жизни, никогда не будет моей. Я разбит, подавлен, меня практически все ненавидят, – и тут, Генрике резко остановился, осознавая что-то резко поразившее сознание, – но пока что есть одно – я всё ещё победитель в нашей игре, имя которой политика, а корона лишь на моей голове, – мысль пришла сама собой, такая важная и триумфальная. – Пускай говорят, что опасны протестанты – их никогда не примет Франция, Наваррскому не светит престол. Пускай с ужасом произносят имена католиков – Гизу не взять верх по одной простой причине: я Валуа, потомок Карла Великого, а он – нет. Поэтому во Франции лишь один король – я! – эти слова он уже выкрикивал, вкладывая в них отчаяние, все утерянные надежды и, в то же время, понимание своей силы. И тут, их прервала неожиданно возникшая в галерее королева-мать, которая сжимала в руках какой-то свиток, спеша к ним. – Генрике... Просто взгляни на это, – прошептала она, а в голосе её было столько ужаса, что Маргарита почувствовала, как внутри всё холодеет, пока брат дрожащей рукой разворачивает свиток. Некоторое время понадобилось ему, чтобы пробежать глазами представленный ему документ. – Что это, чёрт возьми?! – вырвалось у него. Он с недоумением воззрился на Екатерину. В руках его был рисунок генеалогического древа. – А ты не видишь? – нервно отозвалась она. – Это генеалогическое древо Гизов. И, главное, посмотри, кто наверху. Марго выглянула из-за плеча молодого человека, и в глаза ей тотчас бросилось изображение герцога Карла Лотарингского, младшего брата Лотаря Каролинга, предпоследнего короля из династии Каролингов, потомка Карла Великого. – Что это значит?! – продолжал недоумевать Генрике. – Это значит, сын мой, что ты глубоко заблуждаешься. Ты во Франции не единственный король. Уж очень хочется это место занять Гизу. – Но это невозможно. Нелепо! Он не имеет право на престол! – Не имел, пока не появилось этого проклятого... Pezzo di merda! Флорентийка не сдержалась от итальянского ругательства, на которое никто не обратил внимания, поскольку все были слишком поражены содержанием свитка. – Но откуда это у вас? – наконец нашёл в себе силы спросить король. – Мои люди отобрали это у посланника Гизов. Боюсь, что он вёз древо из Рима. То есть, возможно, оно одобрено папой. Самое страшное, что этот документ ставит под сомнение легитимность династии Валуа, да и всех Капетингов. Данной родословной Гизы хотят сказать, что могут претендовать на престол, поскольку при пресечении рода Лотаря, наследовать ему должен был бы Карл Лотарингский, изображённый на этом древе. А род Лотаря, как ты помнишь, пресёкся. Понимаешь, насколько это серьёзно? Если Гизы – потомки Карла Великого, может статься, что у них прав на престол больше. – Но мы ведь с вами прекрасно понимаем, что это ложь! Я изучал историю, матушка. Оттон II, сын Карла Лотарингского, умер бездетным, а титул герцогов Лотарингских переходил по указу правительства. Гизы не являются прямыми потомками Карла Лотарингского. К тому же, и он сам несколько раз отрешался от права на наследование престола его же братом. Это древо – чистейшей воды нелепица! – Ты всё верно говоришь, – кивнула Екатерина, – но кому здесь нужна правда? Те, кому удобнее верить Гизу, поверят ему. Никто не будет разбираться. Беда в том, что у него слишком много сторонников. Поэтому мы в огромной опасности. А, главное, теперь нам ясно, что Гиз будет бороться, будет пытаться занять наш трон. И он очень опасный враг. Возможно, опаснее всех тех, кто был до него. Генрике с поражённым видом обернулся к замершей в оцепенении Марго. – Ты знала что-нибудь об этом? – Клянусь, нет! – заверила она. Для неё это стало не меньшим ударом. Подобного от Генриха нельзя было ожидать. – Посмотри до чего он дошёл! – выкрикнул ей в лицо брат. – Прозрей! Ты отдаёшься монстру! Она сделала шаг назад и закрыла лицо руками. – Он способен на всё. Он уже предал тебя и сделает это ещё сотни раз, – промолвила Екатерина. А Маргарита начинала всё понимать. Наступало окончательное пробуждение. Только сейчас она осознала слова, которые ей когда-то говорили... "Ты одна из Валуа", – твердили ей. Раньше хотелось отрицать это, не участвовать в политике, не погружаться в ад, но это невозможно, ведь она Валуа. Гиз постарается уничтожить её семью. Вместе с ней, поскольку она – её часть. Этой родословной Генрих и саму Марго ставил ни во что. Если её братья и отец – не законные короли Франции, значит, она и не принцесса. Но кто сделает свою возлюбленную ничем? Кто так унизит её? Вряд ли тот, кто испытывает истинные чувства. Да, он предлагал ей стать подле него. Возможно, Генрих даже не нарушил бы свои обещания. Но разве человечно принуждать её отказаться от всего, что ей дорого, от собственной семьи? Любя, не заставишь делать такой страшный выбор. Он её не любит. Теперь это становилось очевидно. Сколько раз можно его прощать? В конце концов, ему это и самому не нужно. – Господи... – прошептала Маргарита. – Как же я была глупа! Генрике же всё ещё судорожно сжимал в руках бумагу, будто пытаясь сжечь взглядом изображение. "Если Гиз хочет войны, он её получит", – подумалось ему. *** Франсуа уже хотел было задуть свечу, стоящую на столе, где он писал письма, и отправиться спать, но доложили, что королева Наваррская желает нанести ему визит. – Уже два часа ночи. Отчего ты не спишь? – спросил он у сестры, когда она вошла. – Мне не до сна, – ответила Маргарита. – К тому же, без опиума я уже не могу засыпать. Однако дело не в том, совсем не в том. Франсуа подошёл к ней, бережно приобнимая за плечи. – Ты не просто так пришла. Что-то случилось? – Не было ни дня, чтобы в нашем аду ничего не случалось, – усмехнулась она, проходя вглубь комнаты и опускаясь на кушетку. – Просто я устала. – Что ж, я всё понимаю. Но нужно как-то жить и... – Нет, ты не понял, – прервала его королева с какой-то мрачной решимостью. – Я устала и больше не могу. Я сломлена, понимаешь? Совсем. От меня больше ничего не осталось. Ты знаешь обо всём, что было в последнии годы ты знаешь о том, что мы с тобой совершили, ты, наверняка, уже слышал о последнем поступке Генриха. И на этот раз мне действительно не хочется бороться. Единственное желание, которое осталось – сдаться. Помоги мне... – она подняла на него опустошённый потухший взгляд. Ей просто нужна была поддержка в её решении. Франсуа мог её дать. Он на секунду прикрыл глаза, зная, что должен делать. Анжу действительно любил сестру, на всё готов был ради неё. И сейчас необходимо было сделать самое трудное – отпустить её, даже подтолкнуть. Но ведь уже ясно, что ей это нужно. Он как-нибудь справится и один, к тому же, сам надолго здесь не задержится. – Беги в Наварру. Там тебя ждёт Анри, там тебе хотя бы будет спокойнее. Хватит терзать себя. Поверь, здесь всё потеряно, хватит надеяться, – Франсуа произнёс это на одном дыхании. – Так много было пережито... – Но оно потеряло значение. Пора оставить всё в прошлом. Слова его были печальны, жестоки, но правдивы. Всё действительно было кончено. Она откинулась на спинку. – Как странно. Ничего уже не чувствую. Где боль, разочарование? Осталась лишь усталость. Мне кажется, душа моя проклята. – Как и души всех здесь. В Лувре царствует чума, Марго. Дай Бог тебе бежать от неё и не возвращаться больше. – Спасибо, – раздался в ночной тишине комнаты её шёпот. Теперь Маргарита окончательно решилась. Она сделает это. Хватит мучаться, итак уже погибла. – Никто не будет препятствовать моему отъезду. Я... Буду писать тебе. Уверена, мы увидимся, ведь ты и сам собирался присоединиться к армии Анри. Знаешь, я не выбираю сторону. Мне просто хочется туда, где я не буду ничего чувствовать, не буду страдать. Она подошла к нему, порывисто обнимая. – Надеюсь, что свидимся, – вздохнул Франсуа, прижимая её к себе. – И... Я буду молиться о том, чтобы ты была хоть немного счастлива. Мне хочется когда-нибудь снова смотреть на твою улыбку. – Улыбка... Я уже и забыла, каково это. Они замолкли. Столько всего хотелось сказать, что не хватило бы всей ночи напролёт. Но красноречивее было это немое прощание, в которое сошлись все пережитые боль и радость. *** Маргарита быстро шла вперёд, шаг за шагом приближаясь к дверям, что выпустят её на свободу и, в то же время, оборвут связь со всем, что некогда заставляло сердце трепетать. Она не любила длинных расставаний, но, идя по коридорам родного Лувра, всё же шептала старым стенам судорожные слова прощания. Как она будет без всего этого жить? Хотя и здесь жизни нет. Возможно, там, на воле её душа обретёт покой. Или же так и останется вечной скиталицей. Вот показался и выход из дворца, перед которым Марго на секунду нерешительно остановилась, но потом всё же сделала шаг. В глаза ударил сероватый дневной свет. Ступенька за ступенькой... Она спустится на землю, пересечёт внутренний двор, сядет в карету и покинет Лувр, не оглядываясь, не думая о прошлом... Казалось бы, это так легко, но почти физическая пустота внутри затормаживала движения. – Марго! – вдруг окликнули её. Она обернулась. На несколько ступеней выше неё стоял Генрике. – Что всё это значит? – спросил он. – Твои вещи выносят из дворца и грузят в дорожные повозки, твои придворные панически куда-то собираются. – Мне нужно уехать, – опустив глаза, промолвила она. Снова предавала его. Уже в который раз. – Уехать? Ничего не сказав мне?! Чёрт возьми, я твой старший брат, твой король! Думаешь, что тебе всё можно? Уезжать неизвестно куда, никому не слова не сказав, – кажется, Генрике был не на шутку разозлён. – Это уже напоминают измену! В конце концов, у меня тоже есть предел терпения. Куда ты собралась? Маргарита молчала. Трудно было бы сказать, что теперь она уезжает к другому его врагу. – Не отвечаешь? О Боже... Неужели ты решила куда-то поехать с Гизом?! Ну конечно! – сам домыслил он. – Ты всегда уходишь с ним, принимаешь его сторону. Я ждал, что однажды ты просто уйдёшь с ним! Давай же! – Генрике сорвался на крик, благо, было раннее утро и здесь никого не было. – Твой Гиз несколько дней назад убил моего друга прямо здесь, на лестнице Лувра. Видишь, кровь ещё не смыли, – король указал на красновато-коричневатое пятно на ступенях. – А ещё он хочет забрать нашу корону, корону нашей семьи. – Он уже не мой, – наконец решилась перебить его Марго. Генрике замер на полуслове. – Что это значит? Она вздохнула. Всё равно придётся ему сказать. – Послушай, я устала, не могу больше здесь оставаться. Не могу больше принимать какую-то из сторон, терять себя, погружаться в ад и становиться его частью. Это всё. Считайте, что меня больше нет в живых. Единственное, о чём я прошу: просто позволь мне уехать. Меня ждут в Наварре, в моём королевстве. Не подумай, что я теперь встаю на сторону гугенотов. Обещаю, я никогда ничего не предприму против тебя. Мне всего лишь хочется уехать туда, где ничто не будет меня беспокоить. Я настолько опустошена, что больше не хочу ничего чувствовать. Генрике поражённо замер. Неужели она сдаётся? Но затем, взглянув на поникшую Маргариту, он кивнул. Возможно, так будет лучше для всех. Наварра? А почему нет? В конце концов, там она будет королевой. Неважно, что её муж – враг Валуа. Генрике не любил Наваррского, но знал его достаточно долго, чтобы быть уверенным: этот человек не причинит Марго вреда, с ним её жизнь действительно будет легче, чем здесь. Она заслужила, если не счастья, то хотя бы спокойствия, которое в Лувре никогда не обрести, но можно найти в Наварре. Если бы не обязательства и корона на голове, он бы и сам бы уехал далеко-далеко. – Езжай, – тихо проговорил он. – Быть может, там тебе действительно будет лучше. И... Прости за всё. – Ты меня прости. И поверь, у тебя ещё есть возможность стать хорошим королём, – она попыталась ободряюще улыбнуться. – Думаю, что мне больше нечего сказать. Я причинила тебе много боли, и, возможно, с моим отъездом тебе даже станет проще. Будь счастлив... Генрике смотрел на Маргариту, думая, удастся ли увидеть её снова. С одной стороны, ему хотелось, чтобы его наваждение навсегда исчезло, с другой – он желал, чтобы та, кого он любит, хоть и не взаимно, всегда оставалась рядом, чтобы можно было хотя бы смотреть на нее, мимолётно касаться, слышать её голос. Однако было ещё одно: больнее всего для него было видеть её сломленной, несчастной, опустошённой. Именно поэтому король отпускал сестру. Генрике исполнил своё последнее желание: шагнул к ней и заключил в неловкие объятия, в последний раз вдыхая аромат её волос, прощаясь со своей любовью. – Благослови тебя Господь, – прошептал он, чувствуя, как медленно она выскальзывает из его рук, со слезами на глазах шепчет слова прощания и уходит прочь. Ему захотелось кричать, срывая голос, о том, что эта история не должна закончиться так. Но, вместо этого, он молча смотрел, как Маргарита исчезает в карете, которая вскоре покидает двор Лувра. И тут, Генрике понял, что мир вокруг потерял все краски, а во дворце стало отчаянно пусто, как и в его жизни. *** Это конец. Ничто не вечно, даже любовь. Сказка подошла к финалу, увы, к печальному. Пришло время спуститься на землю и отправиться к захудалому, но спокойному двору некогда навязанного мужа, который теперь казался единственным, кто ещё может спасти тускнеющую жемчужину дома Валуа. Марго оставалось сделать одно, самое последнее, самое больное. Королева приказала остановить карету подле до боли знакомых ворот. Сколько раз втайне пробиралась она сюда под покровом ночи, чувствуя счастье и предвкушение свидания с возлюбленным. Но теперь этого было не ощутить, усталость внутри парализовала все чувства. Дворец Гизов стоял такой же холодный и немой, как Лувр. Как это странно! Они с Генрихом столько раз расставались, а затем вновь сходились. Однако при каждом расставании оставалась надежда на то, что это не насовсем. Теперь же Маргарита знала, что больше не вернётся к нему. Это точка невозврата. Она дошла до конца пути, проиграла везде, погибла, предала себя... Проходя вперёд, не замечая расступающихся перед ней привратников, слуг, пажей, которые были удивлены визиту королевы Наваррской средь бела дня, Маргарита приближалась к входу во дворец, где ей предстоит поставить окончательную и жирную точку. С каждым шагом в сознании возникало одно из тысячи воспоминаний о том, сколько всего они вместе прошли. "У него амбиций больше, чем разума..." Быть может, все вокруг, кроме неё, действительно видели его истинную натуру? "Ваше Высочество, не подарите ли вы мне танец?" Но он обладал таким обаянием, уверенностью и харизмой, что она не могла ему не верить... "– Со вчерашнего дня я непрестанно думаю о вас, – А вы снились мне". Они ступили на роковой путь, изначально следовало понимать, что счастливого конца у их истории не будет. "– Не смей ревновать! Слышишь? – Не могу". Между ними всегда была страсть... "– Ты мой первый и единственный. Я твоя. Полностью... Я люблю тебя.  – И я тебя. Скажи, когда мне остановиться. – Никогда". ...И трогательная доверчивая нежность. "– Не покидай меня больше так надолго! Я этого просто не выдержу... – Не буду. Я буду рядом". Он стал необходимостью для неё... "Ты нужна мне!" ...И ей казалось, что она для него тоже "– Знай, что я ни за что не отступлюсь. Я буду жестоким, буду убийцей. Кем угодно, это не важно. Средства не имеют значения. – Я не осуждаю тебя. Что бы ты не делал, я всегда с тобой". Постепенно начали открываться другие его стороны, но она упорно не хотела верить в плохое, каждый раз прощала ему всё. "Это война. Прости". А он что же? Всегда ли она была для него на первом месте, как он для неё? Теперь этого уже никто не знает. "Если ты меня сейчас не поцелуешь, мне кажется, я задохнусь, умру". Она стала зависимой от него. Слабость её погубила. "Это пройдёт. Мы все когда-нибудь проснёмся". Да, он был прав, вот оно пробуждение и осознание. Рукой, затянутой в чёрную перчатку, Марго провела по ручке двери, украшенной переплетениями неживых бронзовых цветов, прекрасных, но холодных. Затем, набрав в лёгкие побольше воздуха, она приоткрыла дверь и шагнула внутрь. Кабинет Генриха встретил её гробовым молчанием. Сам хозяин сидел спиной ко входу, в кресле за столом. Услышав, что кто-то вошёл, он обернулся. Поняв, что это Марго, Гиз поднялся навстречу, смотря на неё крайне удивлённо. – Ты пришла ко мне днём, не побоявшись, что кто-нибудь увидит? Она не заходила в комнату, так и стоя в проходе, прислонившись к дверному косяку, смотря на Генриха устало и немного с ностальгией, потому что в её сознании он уже медленно превращался в прошлое. – Разве есть ещё что-нибудь всем неизвестное? Какой смысл скрываться? – усмехнулась она. – Но всё же в нашем обществе принято внешнее соблюдение приличий! – воскликнул он, эмоционально взмахивая руками. – Хотя... Да чёрт с ним! Действительно, ненавижу, когда мне мешают! Он был таким же, как всегда. Трудности последних лет не наложили на него отпечатка, Генрих не стал менее энергичным и амбициозным, разве что больше жёсткости и эгоизма появилось в действиях и суждениях. Его наполненность жизнью заставляла Марго чувствовать себя ещё более опустошённой. Будто он высосал её душу, отчего стал сильнее. – Так что же тебя привело сюда? Кстати, раз уж ты здесь, наверное, я должен рассказать тебе и своей прекрасной идее. В последнее время в моей голове рождается столько планов! Так вот, мне кажется, что стоит... – Я пришла попрощаться, – прервала она его. Он на секунду замер, растерянно на неё глядя, но вскоре его черты прояснились. – А, так ты решила навестить кого-то! Одного из многочисленных родственников? Всё-таки сложно иметь такое большое семейство. Честно говоря, я не могу понять, как они тебе всё не надоели. – Нет, ты не понял. Я уезжаю навсегда! Боже мой, Генрих, ты совсем ничего не видишь и не понимаешь? Это просто поразительно! Я уезжаю в Наварру, к своему мужу, потому что здесь я потеряла всё. Повисла гнетущая тишина. Генрих просто пытался переварить сказанное, но в глазах его плескалась пучина неверия и непонимания. – Что за вздор ты говоришь? – наконец спросил он, как-то насмешливо, будто сейчас маленький ребёнок сказал ему незначительную глупость. – Это не вздор, а моё решение. Да, представь себе, я, оказывается, способна принимать их сама, без тебя. Гиз подошёл к королеве Наваррской, кладя руки ей на плечи. – Мне кажется, это просто обычная женская истерика. Тебе стоит остыть и забыть всё, что ты сейчас сказала. Он говорил с пугающей уверенностью. Теперь Марго ясно видела, что она для него – ничто. Королева, ахнув, оттолкнула его, отходя на несколько шагов, увеличивая расстояние между ними. – Как же я раньше не поняла, что ты на самом деле из себя представляешь?! Я была глупой и наивной. Генрих неопределённо взмахнул руками, затем поспешил к столу, на котором стоял кубок с вином, тотчас осушая его, пытаясь успокоиться. Затем он снова повернулся к Марго, больше не пытаясь подойти к ней. Когда она шла сюда, ей хотелось покончить со всем молча и быстро. Но сейчас вдруг возникло желание высказать всё. Девушка взглянула на его будто мраморные черты, красивые, но безумно холодные, наконец, хоть что-то ощущая, потому что внутри разливалась кипящая лава боли. – Генрих, знаешь, пора уже признать очевидное. Мне раньше казалось, что ты сказочный принц, но ты был прав, когда говорил, что это не так. Ты другой, не тот, кого я когда-то полюбила. Я не знаю, с какого момента началась наша ложь, – выдохнула она. Он понял, что действительно что-то не так. Очень уж твердо и связно она говорила, будто вынашивала в себе это уже давно. – Но почему ты так говоришь? Почему между нами всё не может быть, как прежде? Я ведь люблю тебя. С тобой я всё тот же. Ему казалось, что ей должно быть всё это очевидно. Но, возможно, действительно стоит объяснить. Женщины всегда успокаиваются, когда им говорят о любви. – Нет. Ты не мой Генрих. Ты страшный человек. Он крайне удивился этим словам. Неужели действительно так кажется со стороны? – Но тебе ведь известно, что это не так. Я не жестокое чудовище, как все считают, – воскликнул Гиз. – Увы, в этом уже не уверена. Я начинаю бояться тебя, – ей на самом деле было страшно, человека, стоящего сейчас перед ней, она не знала. – Я боюсь того, кем ты стал. Ты всё никак не можешь признать простой истины, которая лежит на поверхности: всё во тебе рождает самоуверенность, самовлюблённость... Это желание возвыситься перед всеми и, главное, перед самим собой порождает амбиции. А они... Ты служишь им. Ты раб. Раб своих амбиций, самого себя. Когда-то ты любил меня, я знаю, но сейчас те времена прошли. Ты не любишь меня. Твои грандиозные цели для тебя важнее. А я устала, у меня больше нет сил бороться. Можешь считать меня слабой, можешь разочаровываться. Генрих опустился в кресло, закрывая лицо руками. Она никогда не говорила этого вслух! Но что если он на самом деле стал таким? Изменений в себе часто не замечаешь. – Может ты и права... Но прошу тебя, не уходи! Знаешь, да, я совсем пропащий человек, но без тебя я совсем паду... Ты нужна мне. Он вдруг понял, что не сможет без неё, это заставило даже позабыть о гордости. Всегда была уверенность, что Марго будет рядом. Однако сейчас возникла угроза её потерять. Ему необходимо сделать всё, чтобы этого не произошло, чтобы конец был счастливым. – Нет, – покачала головой Марго. – Я и так слишком долго вытаскивала тебя на поверхность, пыталась удержать, но ты всё равно срывался. Ты мне когда-то обещал слишком многое, а я, как дурочка, верила. Но я тогда не знала, что ты не умеешь останавливаться. Тебе всегда всего будет слишком мало. Ты будешь стремиться и дальше, со мной или без меня, в общем-то, тебе на самом деле не важно. Не лги мне, я тебе больше не нужна. Когда-то это были три главных слова. Но теперь они – лишь пустой звук, ты сам лишил их смысла, столько раз произнося ложные обещания. Я слишком много раз тебя прощала. И больше не буду. Ты сам знаешь, я всего лишь слабая женщина. Я больше не буду бороться, прости, но я отступаюсь. Мне хотелось верить тебе, когда ты обещал, что не станешь злодеем, но после оказался одним из зачинщиков Варфоломеевской ночи. Я желала быть с тобой, даже тогда, когда ты выступал против моего мужа. Я смотрела сквозь пальцы, когда ты пошёл против моей семьи. Сколько раз мне пришлось предавать ради тебя? И дорогих мне людей, и себя саму. Но что я получила в ответ? Безразличие, боль, страх, насилие... Ах да, ты же не знаешь! Я не изменяла тебе с Дю Га, он просто пришёл и взял меня силой. Видишь кем я стала из-за тебя? Генрих был поражён. Он не знал. Теперь же просто молчал и смотрел на неё. А она продолжала: – Что же ещё? Угрозы твоего брата, твоё молчание, когда они сыпались на меня. Потоки крови, окружающие меня, снящиеся в кошмарах. В конце концов, опровержение прав моей семьи на престол. И за что всё это? Но, поверь, я бы простила тебе, что угодно, если бы у меня только были силы. Но, к сожалению, они закончились. А главное, я теперь понимаю, что ты меня больше не любишь, хоть сам, возможно, этого пока не осознал. Я пыталась быть сильной, но с меня хватит. Я полностью отдалась тебе, предала все остальное. У меня не хватило ни сил, ни гордости чтобы сохранить себя. Я стала лишь жалкой тенью. Твоей тенью. И если бы ты сейчас попросил прощения, я бы, как всегда, не смогла отказать. Тебе это прекрасно известно. И сейчас я умоляю тебя: не надо опять врать и говорить твоё вечное "прости". Пожалуйста! Сжалься... Отпусти меня... Мы когда-то были счастливы, но это время прошло. Я не могу больше гореть в проклятом пламени! Я погибаю вместе с тобой и молю: отпусти! Позволь уйти... Я должна сделать это сейчас. Хотя, пожалуй, уже поздно. Ты просто растоптал меня, убил. Видишь кем я стала? Я сломлена. Видя её отчаяние он всё понял. Вдруг почувствовал, что в данный момент теряет что-то очень важное. Но поздно. Марго из-за него столько страдала, в ней когда-то была душевная сила, но именно он, как вампир, высосал её до последнего. Из её глаз лились слёзы, она умоляла больше не мучать её, отпустить. И он не мог не сделать этого. Доламывать это хрупкое, нежное, ранимое существо не было его правом. Генрих хотел бы всё искупить, но понимал, что уже нельзя. Да и раньше не было возможности. Даже ради неё он не стал бы жертвовать всем, до чего сейчас дошёл и куда пойдёт дальше. Видимо, когда-то его дядя был прав. "Ты всегда был слишком порочен для чего-то чистого! Любовь – это не для тебя. Однажды ты это поймёшь. Ты не можешь творить добро. Грязь, грехи, низменные страсти – всё это всегда будет с тобой. Сейчас ты слишком молод, красив, чертовски обаятелен, умён, богат... Тебе светит блестящее будущее! Кажется, что всё будет превосходно. Но когда-нибудь оглянувшись назад ты сам поразишься своей развращённости и поймёшь, что ходишь по загубленным душам, не в силах остановиться. Иначе никак", – когда-то давно произносил кардинал эти слова, проклятье Генриха. Он знал, что так и будет. Герцог тогда был юн, не верил ему, смотрел на свои прекрасные идеалы. Но ныне они растаяли в накалённом воздухе. Осталась лишь реальность, ещё давно предугаданная дядей. Гиз понимал, что, возможно, всегда будет жалеть. Но последнее хорошее, что в нём оставалось именно сейчас шепнуло ему правильное решение. – Я отпускаю тебя, – тихо прошептал он. – Спасибо, – так же тихо ответила она. Марго дрогнувшей рукой сняла с пальца кольцо, которое он подарил ей давным-давно, предлагая стать его женой, и протянула ему. – Я буду вспоминать о тебе, – промолвил он, принимая его. – Не стоит. В этот момент они отпускали что-то особо ценное для них двоих. Прощаться с юностью и счастьем всегда тяжело, особенно, когда заведомо догадываешься, что вступаешь на путь горестей, бессмысленной борьбы, погубив что-то чистое и прекрасное. Тяжело расставаться, убивая всё, что связывало когда-то бьющиеся в унисон сердца. И слишком не хочется оставлять в прошлом мгновения блаженства. Но этот миг не продлить. Привкус слёз на языке, скрип удаляющихся шагов... У выхода она в нерешительности остановилась. – Сейчас я выйду за эту дверь, и всё будет кончено. – Не переживай, – вздохнул он, – мы убили всё куда раньше. Это лишь воспоминания. Он сейчас уже не знал, действительно ли любит её или это только иллюзии. Когда-то любил... А сейчас... Любит ли он кого-нибудь кроме себя? Генрих просто не имел права держать её. И через несколько секунд этот момент тоже станет лишь воспоминанием. Она в последний раз посмотрела в эти некогда любимые холодные серые глаза, чтобы на какой-то миг разглядеть в них сожаление, которое так быстро сменилось пустотой. И ноющая боль в сердце тоже стало какой-то пустой. – До свидания? – послышался его надломленный голос. – Прощай, – сказала Марго, пытаясь придать тону твёрдости, но получилось не очень хорошо. Генрих кивнул. И она сделала шаг, переступив за порог. Это точно был конец. Теперь уже расставание было без возможности вернуться. Через секунду её уже здесь не было, он всё ещё смотрел на дверь. Маргарита ушла, оставив лишь воспоминания, кольцо, сжатое в его ладони, и едва уловимый аромат духов.