***
Серо-черные дни с просветом ярких оттенков — вот на что похоже само мое существование, обитание в этом непонятной, липкой жиже, под названием «жизнь». Я замарала её, загрязнила. Превратила на то, что даже жизнью назвать нельзя, просто подобие, фальшивка. И я плыву в своем отвратительном создании, поддаюсь её течению. Меня вновь захлестывает волна негодования, черная жижа из ненависти к самой себе и понимаю близких мне людей, что отправили меня в этот рассадник боли, я не поддаюсь лечению, просто не хочу этого, мне тут самое место, здесь я своя, такая, какая должна быть. Тьма закралась в самые тайные уголки моей души, и я даже не пытаюсь прогнать её оттуда, больше не трачу время на бессмысленную жалость к самой себе, я просто приняла свою жалкость, как данное мне, как частичку меня самой. Я получаю какой-то мазохистский кайф от этого, от неконтролируемых кошмаров, от которых мое сердце с каждым разом ударяется об грудную клетку все сильнее и сильнее, грозясь переломать все кости, сдерживающие мою боль, мою ярость, мою злость. Не понимаю вообще, как эта злость удерживается в моей нищей душонке, как я, слабая и хилая, кожа да кости, выдерживаю все это, как еще не взорвалась от пожирающей внутри меня ненависти? Остается только смирение, борьба с внутренними демонами бессмысленна, они никогда не оставят, тем более что им взять у меня, что отобрать? слишком опустошена и пуста, во мне не осталось ни грамма человеческой сущности, всего чего я жду от своей жизни – это её логического конца. Тогда и прекратятся мои мучения. Я не Иисус и не проповедую благие намерения, меня вообще нельзя назвать святой, скорее никакой, пустышкой. Красивой оберткой, без вкусной начинки. Я решила все для себя, покончить со всем этим, ведь я здесь и у меня уже нету выбора, если я выйду когда-нибудь отсюда, то меня ничего не ждет, никакой надежды. Я не поступлю в колледж, не исполню свои мечты и грядущие цели. Совершив ошибку, надо быть готовым пожинать плоды, вот только я никогда не буду готова к такому, не способна решать свои проблемы. По мне так легче избегать, убегать от них, такое говорят только ничтожества, кем я и являюсь. Меня вытащили из своей комфортной обители, где до этого я предавалась унынию и самобичеванию, чем я и занимаюсь каждый день, для меня это обыденно. И поместили со остальными отбросами общества в главную комнату, где собрались все пациенты Эйкона, для совместной терапии лечения, я раздраженно фыркнула, я хоть и считаю себя в некой степени больной, но точно уж не отношусь к типу шизофреников, у меня есть при себе еще зачатки здравого сознания. Терпеть не могу, когда люди гребут всех сплошную массу, постоянное обобщение на принципе устоявшихся стереотипов, это выводит меня из себя. И все-таки, я краем сознания осознаю, что это место меняет меня, где та я, что была счастливо и глупо влюблена в первого красавца школы? Где та я, мечтательница, что планировала свои планы на годы вперед, рассчитывая на блестящие будущее. Её больше нет, убита самой собой. Ненавидимая собой же, презираемая другими. Но так же, смотрящая на других свысока своего небольшого роста, ведь у меня есть явное преимущество перед всеми людьми, я точно рассчитала, когда придет мой час смерти. Через несколько недель так уж точно, пока мой организм полностью иссохнет от голода и токсикоза препаратов. Зайдя в тусклое помещение, где собрался весь народ, представляемый пациентами психбольницы, меня вытолкнули в него, будто я какая-то вшивая псина, захлопнули металлические двери прямо перед моим носом, тем самым ограничение все выходы к спасению. Я не хотела быть здесь, с теми, кто может показать демонов, похуже моих собственных. Нехотя проведя взглядом по не такой уж большой комнатушке, где собралось слишком много уж людей, я искала укромное место для своей одиночной персоны, но глазами лишь натолкнулась на короля всех внутренних демонов — Стайлза Стилински. Он сидел чуть сгорбившись на не большом диване, в своей серой помятой майке и однотонных штанах. И невидящим взглядом потухших глаз уставился в одну точку. Сидел он в одиночестве, когда как другие сидели на неудобных стульях, странно притихшие. Я несколько удивилась его внешнему виду, не потому что он выглядел как-то иначе, нет. Просто весь его вид поддавал отчужденность от всего мира, не смотря на комнату битком забитым психами всех мастей, он не замечал никого, в том числе и меня. Не то чтобы мне было до этого дело, но я привыкла к тому, что увидев меня поле зрения, то он хотя бы применит свой ядовитый язык в деле. Он всегда замечал мое малейшее присутствие, всегда ввел себя слишком развязано и по-хамски. Этим он выводил меня в первую очередь, своим присутствием, своим существованием. Но сейчас, я словно посмотрела в глубь его мира, заглянула краем глазом, и поняла, что он может быть не таким ужасным. Хотя, когда просто молчит и не замечает меня. С трудом оторвав взгляд от его профиля, я столкнулась глазами с еще одним ненавистным мне человеком, со своим психотерапевтом. Он изогнул свои тонкие губы, на манер улыбки, и в считанные секунды оказалась подле меня, резко схватив меня за плечи, произнес: — Думаю, я уже нашел для вас место, мисс Мартин, — его черные глаза смеялись, — пойдемте, я вам укажу ваше место. — Я сама найду себе место, — злобно рыкнув на него, попыталась вырваться из его захвата. — Думаю, не вам решать, что вам и как делать. Для этого есть специальные люди, как я, — я опешила от его слов, они заставили меня вспыхнуть исиня-ярким пламенем злости, но я постаралась подавить в себе эти чувства. Я выбрала для себя путь, путь смирения. И поджав губы, с трудом пересилила себя и кивнула. Мужчина, обняв мои плечи, повел меня к месту моего заключения. Мне было некомфортно чувствовать близость незнакомого человека так близко ко мне, но я не подала ввиду. И пользуясь ситуацией, спросила: — И куда вы хотите меня посадить, мистер… А впрочем это не важно, — я специально не обращалась к нему по его фамилии, так я показывала свое не согласие со всеми его действиями. Все-таки если даже физически я не сопротивляюсь, но есть частичка меня, которая способна на крохи борьбы. Ох, уж эти противоречия, я полностью состою из них. Он тактично молчал, пока я не поняла, что своих большими ладонями он в буквальном смысле усадил меня, как маленького ребенка, который нашкодил и не может усидеть на одном месте. В первые секунды я пораженно уставилась на его лицо, прикрытое тенью, но потом он скрылся из моего поля зрения, а я от неожиданности подпрыгнула на одном месте, когда возле моего уха послышался знакомый с хрипотцой голос: — Привет, Лидия, — просто два слова, которые заставили по моему телу пробежать туеву кучу мурашек, я вздрогнула. — Стилински, — прошептали мои губы, я услышала его смешок, буквально воспроизвела в своем воображение, как его бледное лицо, с хаотичной россыпью родинок, теплеет, а губы изгибаются в улыбке. «Так, стоп, к чему такие мысли? У меня что, жар?» — я прикоснулась ко лбу, дабы убедиться, что я больна, и мои мысли всего лишь припадок от высокой температуры. Но лоб мой был холоден, а ладони пробивала неизвестно откуда взявшееся дрожь. Сведя брови к переносице и предав лицу более пристрастное выражение, я обернулась на парня. — Ты назвал меня по имени? Что с тобой, Стилински, головой ударился? — я старалась смотреть ему на лоб, как бы странно это не звучало, но в его глаза заглядывать я боялась, мало ли что я могу в них увидеть. « Отражение себя же?» — смеялось мое подсознание, и я всеми способами попыталась заткнуть его насовсем. Не хватало мне нотаций от самой себя. Стилински явно хотел что-то мне ответить, краем глаза я видела, как его губы дрогнули, и он непроизвольно пододвинулся ко мне ближе. Но его перебили на полуслове, грудной мужской голос перекрыл слова юноши, я обернулась, дабы и дальше не разглядывать идеально ровный лоб с бисерками пота, что медленно текли к его носу. Это отвлекало от злости, очень. А я бы не хотела смешивать какие-либо другие чувства. Зная, что со Стилински это будет просто невыносимо… — Сегодня я собрал вас здесь всех не просто так, — с постамента, за котором было натянуто кипельно-белое полотно вещал мой психотерапевт, я закатила глаза. Думала, что не увижу его еще как максимум часа два, — многим из вас я являюсь лечащим врачом, — он обвел присутствующих взглядом, не забыв и меня, конечно. Но взгляд его глаз дольше всех задержался на Стилински, — и, значит, у меня есть полное право испытать на всех вас, свою новую методику. Это, конечно же, не лечение в привычном его понимании, всего лишь проверка вас, на способность адаптироваться к любой ситуации. Итак, сегодня, дорогие мои пациенты, вы будете смотреть одну очень милую комедию-мелодраму «В джазе поют только девушки», прошу вас не буянить, не кричать. Вы можете общаться, вам это не запрещено, а наоборот — это именно то что я хочу добиться, из персонала в данном помещении никого не будет, так что все, что будет происходить в этой комнате, останется только на вашей совести, — мужчина закончил свою речь, подмигнув мне и кивнув кому-то, я тут проследила за его действием, и кому оно принадлежало. И с удивлением поняла, что Стайлз улыбался моему доктору и следил за его уходом. И мне не сложно было сложить дважды два. — Он тебя лечит? — я не знаю, кто тянул меня за язык. Но я посмела снова заговорить с ним. Сама. Идиотка. Он молчал, ни говоря ни слова. И я вновь почувствовала ужасный дискомфорт, но не поддала не капли своих чувств, таких одолжений я ему делать не буду. Я пытаюсь не смотреть ему в глаза. Все еще боюсь пересилить себя, кажется, мне не посильной ношей. Замираю, когда на его тонких губах замирает она. Эта блядско-блядская ухмылка. Не улыбка, в полном её понимании. Уголки его губ чуть-чуть поднимаются кверху, он не улыбается, это больше похоже на оскал хищника. Адски дьявольская усмешка портит идеальный изгиб его губ, уродует, потому что от такой «улыбки» не хочется улыбаться в ответ, хочется злиться и ненавидеть. Но он молчит, а я не могу подобрать слов, чтобы описать всю гамму моей чистой злобы. Есть что-то противоестественное в самом его поведение, в его взгляде шакала, что пожирает мои внутренности, заставляя скручиваться тугой узел в животе. Я не замечаю слабое свечение, исходящие от экрана импровизированного кинотеатра. Мне еще не нравится эта затея, но он не отрывает свой прямой, раздевающий меня, взор. И я чувствую, как воздушная масса возле нас наэлектризована. В миг, который показался для меня вечностью, потому что само время остановило свой ход, он оказывается так непозволительно близко ко мне, что если бы я не была так глупо парализована, загипнотизирована его дьявольской магией. Его горячее дыхание, словно у огнедышащего дракона, опалило мою шею, и я прикрыла глаза, толи от удовольствия, толи от страха. Губы дрожали, а дыхание сбилось, когда он провел огненным языком по жилке с бьющейся в ней кровью. Необъяснимое тепло разлилось внизу живота, и я бы ударила парня, сделала что угодно, но не могла и сделать вдоха, агония противоестественного возбуждение выбили из разума все здравые мысли. Во мне еще теплилась слабая искорка, надежды, что он образумится, сам оттолкнёт меня, скажет что-то грубое и испарится восвояси. Но моя слабая надежда канула в бездну. Темнота помещения, с единственным источником света выбивала меня из колеи, люди, что находились рядом, отодвинулись на второй план, было лишь жарко-мокрые покусывания дикого зверя, покрывающие мою шею, и безумство всего происходящего. Дразнящие губы поднимались все выше, касаясь острого подбородка, губы нашли губы. Сперва это было похоже на еле уловимое касание. Но он не получал ответа, потому что мое тело онемело, а я сама находилась как будто в прострации. Юноша зарычал мне прямо в чуть приоткрытый рот, раздвигая пухлые губы и вторгаясь, его влажный язык начал исследовать мою ротовую полость. Я очнулась от такого странного наваждения, во мне проснулась до того спящая злость. Кончики пальцев кололо, оперившись руками ему грудь, я замычала, но Стилински ни на сантиметр не сдвинулся со своего места, моя ярость клокотала во мне, разжигаясь безумным пламенем. Он застонал от боли, оторвавшись от моих потрескавшихся губ. Алая полоска крови виднелась на его губах, но, кажется, я только разозлила зверя, что нашел свое адамовое яблоко. Светло-карие глаза почернели, и я с неким ужасом увидела в них бездну, черную и холодную, но его тело под моими ладонями горело, и я чувствовала этот жар на себе. Я все еще не могла свободно выдохнуть, его глаза мне не давали и шанса продыху. — Ты рехнулся, Стилински, что ты себе позволяешь? — задыхаясь, выкрикнула на пределе своих сил. — Ты боишься? Это страх тлеет пеплом в твоих глазах? — нечеловеческий шепот, кровавые губы еле подергивались, на них не было и намека на насмешку. — Тут люди… — все, что могла выдохнуть. — Тут психи, которым плевать. А тебя это трогает, не так ли, чужое мнение? — его бровь поднялась, но образ был размыт, лишь глаза, которые горели холодным пламенем, — а что насчет твоего возбуждения, которое ты не сможешь от меня скрыть. Я действительно не могла логически аргументировать его дерзкие выпады, на моем языке был его демонический вкус, и он сводил меня с ума. Но я хваталась за крохи своего здравого рассудка. — Оглянись, — хрипит Стилински, — они накаченные тоннами антидепрессантов и другой дребеденью, им плевать будет, если их мамаш будет трахать весь персонал этой психушки, — я не хотела оглядываться, потому что знала, что в его словах всегда есть доля правды, всего чего я хотела, так это влепить ему такую пощечину, чтобы раз и навсегда выбить все дерьмо из его душонки. Моя рука была в сантиметре от его щеки, но Стайлз схватил её, сильно сжав запястье, я не почувствовала и капельки боли. — Я ненавижу тебя, Стилински… — Знаю, — в моем поле зрения только эти глаза, эти блядские глаза, что выводят мой рассудок из равновесия, в них пляшут озорные чертики. И вновь горячие касания губ, только без моего сопротивления. Я решила для себя ранее, что пойду по пути наименьшего сопротивления, и я смирилась. Зная, что его слова всегда имеют долю правды… — Ненавижу… — в перерывах между поцелуями, одними губами шептала всякие гадости адресованные парню, что только приходили в мой ум. — Ненавидишь, но хочешь… — чувствовала изгиб его губ, он ухмыляется снова. И поддаюсь этому сумасшедшему течению в надежде, что не утону в этих тернистых водах. Наши языки сливаются в бешеном, хаотичном танце. И я уже полностью не отдаю отчета своим действиям, срываю с него потную от жара майку, рву её на части. Все происходит ежесекундно, я не моргаю, когда наши уже голые тела соприкасаются. Моя одежда летит куда-то в сторону, полный хаос. Мне мало просто поцелуев, я кусаю его нижнюю губу, оттягиваю. Он стонет не от боли, а от всепоглощающего кайфа, терпкий вкус металлической крови, не отрезвляет, он одурманивает, окутывает в кокон похоти. Я опрокидываю его на диванные подушки, седлаю, нащупывая кончиками пальцев его твердый пресс, в приглушенном свете почти не видно наших оголенных тел, но это не мешает ощущать его твердый член, его эрекция одурманивает меня. Я осознала насколько одержима этим дьяволом. Я одержима Стайлзом Стилински. Чувствую, что его пределы на исходе, как и мои. Не могу продлевать его сладкие мучения, насаживаясь на его член, и почувствовав, как он полностью, без остатка заполняет мое лоно, глубоко и жестко. Выгибаю спину и стону от удовольствия, вцепившись в предплечья парня, ногтями, я становлюсь таким же диким животным, как и он, но мне плевать. Я поддалась этой буйной реке, так почему мне не получить от этого удовольствие? Начинаю плавно двигаться, чувствуя, как его длинные пальцы сжимают мои бедра. Стайлз Стилински стонет подо мной, а я вторю ему, ускоряя темп. Это походит на танец с дьяволом, но мне нравится эта демоническая магия. Выдыхаю, когда мои первобытные чувства накаляются до самого пика, выгибаю шею. Но я так и не дохожу до предела своего оргазма, не ощущаю, как демоническое семя изливается во мне. Я ощущаю лишь холод, ужасающий мороз, он колет мою оголенную кожу, он режет меня будто наждачкой, дерет мою кожу, и я кричу от невыносимой боли.***
Я просыпаюсь от невыносимого холода, пот ручейком течет по моему лбу. А я ощущаю лишь полную оторванность от всего мира, крохи возбуждения летят в бездну, а горло саднит от моего же крика. Холодные и мокрые от пота простыни, пробивают во мне дрожь, и все, что мне остается, так провести остаток ледяной ночи свернувшись калачиком. Одинокий лунный свет пробивается через окно-решетку. Не плачу, потому что сил нету ни на что более. Лишь бесконечная усталость и частые приступы беспричинной боли. Вспоминаю мамин образ, он всплывает в сознание ярким теплым солнцем, и дрожь на несколько секунд пропадает, она улыбается мне и говорит как любит. Но картинка счастливой улыбки сменяется другой, я вижу лишь бесконечно усталое лицо, изрезанное морщинами и глаза, в которых стоят невыплаканные слезы. Мне становится так противно от самой себя, так больно. « Я подвела тебя, мама. Прости…» — беру с себя обещания сказать ей это при первой же возможности, вымолить прощение, перед тем как избавлюсь от своей жалкости. От своего существования. Мои тяжелые думы прерывает, скрежет открываемой двери. « Кому я нужна в ночное время?» — раздраженно говорю я про себя, но молюсь, что нужна хоть кому-то. Медленно поднимаю свою голову и смотрю на ворвавшегося. Мужской, чуть сутулый силуэт стоит в дверях моей личной тюрьмы, и я не могу разобрать лица, потому что полная тьма выжигает мое зрение на сетчатке глаза. Я молчу, пытаюсь разглядеть хоть что-то, но силуэт не подвижен, полностью онемевшая статуя. Мое сердце бьется с перебоями, и я привстаю с каменной кровати. Силуэт вторит мне, чуть ступая ко мне. Лунное свечение озаряет часть лица. — Стилински? — выдыхаю на одном дыхании я, — что ты тут делаешь? — он не отвечает, гробовая тишина давит на виски, и я сдерживаюсь, дабы не закрыть уши обеими руками. Несколько секунд я перевариваю неожиданный визит, все еще надеясь на ответ. Но он так и не приходит ко мне. — Стилински! — взволнованно хриплю, когда понимаю, что что-то не так. Из-за темноты я не заметила, что он еле стоит на ногах, облокачивается на дверь. Все происходит слишком быстро, я вижу как остатки сил, что были в нем уходят, и он падает с оглушительным грохотом на пол.