Руки дрожали, доставая из кармана последнюю папиросу. Магическое огниво, зачарованное сильным магом, мелькнуло огоньком и погасло. И сколько бы задубевшие пальцы ни щёлкали переключателем, с артефакта сыпались только искры, потухая ещё в воздухе.
Неслышно чертыхнувшись, мужчина с силой засунул огниво обратно в карман, даже не обратив внимания на то, что папироса выпала изо рта, развернувшись в полёте и рассыпавшись мелкой крошкой табака. Сжав руку в кулак, мысленно приказывая телу не дрожать, мужчина прислонился спиной к дубовой, ещё пока крепкой двери, так и сползая на земляной пол.
Откуда-то издалека, легко проникая через деревянные стены избушки, раздалось страшное, ни с чем не сравнимое сипение, перемежающееся с рыком. От этого звука волосы вставали дыбом как у деревенского простачка, так и у обученного воина.
Сильные, мозолистые ладони сжали рукоять крепкого, ладного меча. Обоюдоострый, покрытый вдоль линии клинка вязью защитных и усиливающих рун, сталь с примесью серебра, закалённый в стихийной магии и крови убитой нежити. Сейчас он был последней надеждой.
Умереть, положив как можно больше врагов.
Выжить мужчина уже не надеялся. В этот богами забытый лес они зашли отрядом в десять человек. Вместе осматривали мрачные перспективы, ведь даже небо было почти полностью затянуто тёмно-зелёной листвой вековых деревьев, которые, кажется, не брало даже время.
Первый погиб глупо — попал в природную ловушку хищных растений. Когда его вытащили, яд уже глубоко проник в организм, подручными методами его не нейтрализовать, а магический артефакт-портал неожиданно перестал работать сразу на входе в Лес, как и вся остальная волшебная атрибутика. Казалось бы, поверните, вернитесь назад, соберите более сильный отряд! Но нет, у этих людей не было права на ошибку. Время, отведённое старой королеве, было на исходе. И пусть всеми делами королевства уже давно занимался её сын, не подпуская мать к нервотрёпке, её любили и уважали. И если ей могли помочь травы, растущие только здесь, — многие пошли бы на смерть ради этого.
Проблема была в том, что в этом проклятом лесу работала только одна магия — чёрная, на крови. А она давно, слишком давно была под запретом. И справиться могли лишь те, кто чего-то стоил на чистой силе воли, на упрямстве.
Второй и третий не проснулись утром. Спали в одной палатке, что с трудом уместилась между корней вековых деревьев, и не почувствовали приближающейся смерти. Честно говоря, её не почувствовал никто.
Следующие трое, возглавлявшие строй, попались в расставленные лесом паутины. Тонкие, видимые только после захвата жертвы магические нити оплели тела несчастных, сжимая, высасывая жизнь. В отличие от предыдущих жертв, они кричали. Страшно, совсем не по-человечески. Даже серебряный меч не брал паутину, оружие просто проходило насквозь, оставляя глубокие шрамы на стволах деревьев.
Только когда всё стихло, капитан, глядя на лица убитых, приказал осторожно обойти ловушку. И остальные молча послушались. Вот только перед глазами каждого стояли обезображенные болью лица, по щекам которых текли слёзы вперемешку с кровью.
Оставшейся четвёрке удалось добраться до поляны, где росла нужная трава. И даже сумели набрать полную сумку необходимого, прежде чем поняли, что окружены.
Капитан выхватил меч, сверкнувший холодным металлом, но почти сразу осознал тщетность попытки. Их было четверо, один из которых — молодой травник, едва встретивший семнадцатое лето своей жизни. И, как и почти все представители данной профессии, был весьма слабым физически.
Капитан даже не сразу понял, что от него хотят, когда ему в руки вдруг кинули мешочек с травой. Машинально поймав его свободной рукой, мужчина поднял взгляд на остальных солдат. И вдруг понял, что не хочет слышать то, что они собираются ему сказать.
— Уходите, капитан. — Не смог прочитать — или не захотел? — отчаянный приказ замолчать. Приказ мысленный, но настолько чётко проявившийся на лице главного.
— Нет!
— Уходите. — Мужчина вздрогнул, встретившись взглядом с травником. Тонкие, нестерпимо худые руки достали из складок в одежде кинжал. Русоволосый парень часто использовал оружие для того, чтобы срезать особо ценные травы, не повредив их, за что неоднократно подвергался ругани со стороны старших воинов. Но, несмотря на это, капитан вдруг признался себе, что этому тощему, нескладному мальчишке не пристало держать оружие в руках, так отчаянно сжимая. Лучше бы он им дальше травки резал!..
И теперь серые, такие наивно-светлые глаза были наполнены страшной, совсем непривычной решимостью, мрачной, отчаянной. А в воздухе повисло невысказанное:
«Только вы, сильнейший воин, способны выбраться из леса и закончить наше дело».
Ухмыльнувшись, почти безумно оскалившись, мужчина прицепил драгоценный мешочек к ремню, перехватывая после оружие двумя руками.
— Мне глаз не хватит уследить за всеми.
Он крутился, щедро раздавая удары подвернувшимся тварям. Поредевший отряд не отступал, размахивая оружием и поражая всё больше противников. Остальные двое были также первоклассными бойцами. В них капитан не сомневался. Но, мельком обернувшись, он помрачнел, не пуская горечь в душу посреди бойни. Один из ребят исчез, оказался погребён под кучей мертвецов, отвратно копошившихся, а второй зажимал рукой плечо, ещё сражаясь, но уже отчаянно бледнея. Его движения замедлялись, а по светлой ткани рубашки растекалось алое пятно. Почти зарычав — в который раз за эту безумную ночь? — мужчина полоснул клинком, тут же уворачиваясь от ядовитых когтей.
Поднятая то ли волей Леса, то ли силой приблудного некроманта нежить расступалась от серебряного клинка, но бреши быстро затягивались.
Это были скелеты, обтянутые тонкой тёмной кожей. Вместо глаз — провалы. Тощие настолько, что поневоле приходилось признать — органам там просто не уместиться. Но, несмотря на это, лезвие уже давно покрылось ядовитой кровью и гниющей плотью врагов.
Уже прорвавшись за пределы кольца, мужчина напоследок обернулся. И распахнул глаза, стискивая челюсти так, чтобы не издать ни звука. Посреди поляны стояла самая страшная тварь, которую только можно себе представить. Схватив молодого травника за горло, приподняв костлявой рукой над землей на добрых полметра, ухмылялся перекошенной челюстью беловолосый, в провалах глаз которого сверкали кроваво-красные искры безумия и разума единовременно.
Восставший, поднятый страшной магией некромант.
Капитан убегал в темноту под последний предсмертный крик травника и страшное, ни с чем не сравнимое сипение, перемешивающееся с гортанным рыком.
Мужчина знал, что как только солдаты умрут, армия нежити отправится за ним, за единственным живым обитателем этого леса. И ему ни за что не преодолеть трёхдневное расстояние за это время, в ночной темноте, где каждая кочка может оказаться затаившейся тварью.
Именно поэтому, чудом найдя покосившуюся, но ещё обманчиво крепкую избушку, очевидно принадлежавшую раньше тому некроманту, мужчина поспешил забаррикадироваться в ней.
Дождаться рассвета. С восходом солнца эти твари не исчезнут, но ослабеют. И тогда можно будет прорваться.
Но в душе капитан теперь уничтоженного отряда понимал, что это только отговорки. До рассвета ему не дожить.
Оставалось только продать свою жизнь подороже.
Окна были уже давно без стёкол, заколочены грубо досками. И в одну из щелей медленно, словно проверяя свою догадку, просунулась костлявая рука с тонкими, покрытыми землёй пальцами. Острые когти полоснули по доскам изнутри, оставляя на исполосованной поверхности капельку яда. Тихое рычание раздалось над самым ухом капитана, к счастью, пока ещё с другой стороны двери.
Рука из щели окна исчезла, на крыльце раздался тихий шорох.
«Сколько же их там?» — как-то уже безразлично подумал мужчина.
Он вонзил клинок в землю, используя его как опору. Встал, отошёл в центр избушки, слегка пошатываясь. Перехватил удобней меч, своего последнего друга.
Шорох на крыльце стих. Медленно, словно нехотя, скрипнул замок, самостоятельно открываясь. Дверь сдвинулась и медленно, с отчаянным скрипом отворилась. Ночной морозный воздух ворвался в широкий проём, внося в избушку запах гнили, смерти и отчаяния. А на пороге стоял беловолосый. Длинные, ниже лопаток волосы колыхнул тот же ветер, на миг откидывая их с лица, открывая алые глаза мужчине. Вот только взгляд был холодным, равнодушным, пожалуй, с затаёнными нотками усталости, но никак не голодным и безразличным, без безумно вспыхивающих искр, как у того нежити.
Меч в руках у мужчины дрогнул, клинок опустился кончиком к пыльному земляному полу.
— Что?.. Как ты?.. Фалек?
Последнее прозвучало как имя. И было произнесено даже почти жалобно, с недоумением. Беловолосый только искривил бледные, тонкие губы, оглядывая избушку изнутри.
— Травы у тебя? — И, самостоятельно отметив непроизвольное движение, которым капитан пытался закрыть мешочек рукой, кивнул. — Уходим.
Мужчина так и не понял, когда беловолосый оказался перед ним, сжимая руку длинными, тонкими, но неожиданно цепкими пальцами. Миг головокружения, и пейзаж сменился.
Тёмный, страшный, безумный лес оказался позади. Но дрожь не проходила. Выронив меч, обхватив себя руками за плечи, мужчина, казалось, даже не заметил, что находится на учебном полигоне королевской армии. Он не видел людей, спешивших к ним со стороны замка.
Он смотрел только на молодого беловолосого некроманта, только из-за слабости воина, ещё живого. И во взгляде была только ненависть.
— Ты мог вытащить нас раньше, тогда они были бы живы, Фалек!
— Пожалуйста, Арахадор, не нужно благодарности за спасённую жизнь, — холодно ответил беловолосый, даже не усмехнувшись, как то бывало при их обычных спорах.
— Тварь, — прошипел капитан и, прежде чем некромант ответил, самым подлым образом потерял сознание, падая, как подкошенный, и оставляя последнее слово за собой.
***
Лучи солнца падали на приоткрытое окно, отражаясь от стёкол и бросая блики на просторную двухместную кровать. Комната казалась заброшенной из-за минимума вещей и идеального порядка. Шкаф для одежды, подставка для мечей, стол, пара аккуратных деревянных стульев и кровать — собственно, всё, что тут было. Помещение могло вместить в себя намного больше, но нынешний владелец настолько редко в ней появлялся, что новому имуществу просто неоткуда было браться.
И тем удивительней было то, что на кровати спал человек.
Высокий, широкоплечий, с загорелой кожей. Короткие чёрные волосы оказались частично закрыты бинтами, равно как и большая часть туловища. Лицо непривычно умиротворённое, спокойное. Таким оно бывало только в редкие минуты затишья, когда кошмары не преследовали молодого воина ни в реальности, ни во снах.
Но всему приходит конец, закончилось и спокойствие. Мелко вздрогнув и неловко дёрнув до локтя забинтованной рукой, мужчина открыл глаза, как-то недоумевающе разглядывая белый потолок.
Растерянность сменилась мрачным пониманием, губы едва заметно изогнулись в усмешке.
Деревянная дверь открылась тихо, почти без скрипа, но так быстро, словно нежданный гость стоял в коридоре, прислушиваясь к неслышному дыханию хозяина помещения.
— Дор?
— Опять накинул сигнальные чары и телепортировался с какого-то очень важного совещания?
В чёрных глазах воина нет даже доли той ехидности, что невольно проскользнула в такие привычные, до боли, слова. Моргнув от тягучей, но какой-то застарелой боли, мужчина повернулся в сторону гостя, ловя встревоженный взгляд карих, скорее болотного цвета, глаз. Отметил лёгкую небрежность причёски, растрёпанность в одежде. Хмыкнул.
— Нет, это был всего лишь один старый советник, решивший, что финансовые отчёты я лучше всего воспринимаю только поднявшись с постели. Так что ты, мой друг, своим пробуждением спас меня.
Шатен усмехнулся, тряхнул головой и незамедлительно подтянул к кровати деревянный стул, усаживаясь на него.
— Я смотрю, даже старики уже смирились с тем, что в любой момент Ханегил Краш, великий Король этого проклятого войной королевства, срывается с места, телепортируясь к в очередной раз искалеченному непутёвому бойцу, лишь по какому-то недоразумению считающемуся вторым помощником командира королевской армии?
Шатен качнул головой, и взгляды чёрных и карих глаз пересеклись, передавая, казалось, информацию лучше в очередной раз вышедших из-под контроля речевых аппаратов.
«Если бы я был сильней, то эти ребята остались бы живы».
«Если бы я изначально отправил с вами Фалека…»
— Фалек в ближайшую неделю не сможет колдовать, — совершенно неожиданно произнёс Гил, проводя рукой по своим волосам. Кажется, он волновался. Хотя как такое слово может быть применено к королю?
— И что? — максимально равнодушно ответил воин, стараясь скрыть в глубине души вспыхнувшую ярость.
Ханегил на мгновение закрыл глаза, еле слышно выдыхая. Когда он открыл их, во взгляде появилась такая знакомая твёрдость, что Дор даже не нашёл сил, чтобы язвительно изогнуть бровь.
— Я, Ханегил Краш, король Эльса, приношу свои искренние извинения второму советнику командира королевской армии за то, что не справился с расчётами сил, отправляя на заведомо проигрышное поручение. — Голос неожиданно зазвучал мягче. И если бы интонации были хоть чуть-чуть другими, то можно было бы подумать, что мужчина оправдывается. — У меня на службе только один некромант — Фалек. И он был на другом конце королевства, решал проблему с восставшей нежитью. Там умудрились поднять собачье кладбище, и местность заполонили вурдалаки. А когда он вернулся, вы уже были там, в этом проклятом Лесу. И тогда я позволил применить ему магию крови, чтобы он вытащил тех, кто жив. Фалек вопреки всем правилам этой проклятой магии использовал свою кровь, свою жизненную энергию, не позволив никому даже заикнуться о жертве. Особенно, человеческой.
Арахадор закрыл глаза. Прислушиваясь к ощущениям. Чего добивался Гил, произнося эти слова? Он должен как никто другой знать, почему воин так ненавидит некроманта и всё, что связано с этой проклятой тварью.
Нет. Не думать об этом.
Нельзя. Не сейчас.
— Я, Арахадор Рэйс, смиренно принимаю эти слова, Ваше Величество, в моём сердце нет негатива к вашим действиям.
Лёгкое покалывание в правой ладони. Завершение ритуала, реакция той незначительной капли магии, позволяющей брюнету пользоваться артефактами и зачарованным оружием, но, к сожалению, совершенно непригодной для собственного колдовства. В глубине души Дор прекрасно понимал, почему старый друг использовал древний мини-ритуал, закреплённый магией. Не знал, как начать этот разговор, в который — тысячный? — раз пытаясь примирить самых яростных противников.
Знал, что если бы в сердце воина появилось сомнение в действиях короля, то он не посмел бы, не стал бы говорить об этом прямо. А этот ритуал не позволял увильнуть, заставлял сразу расставить все точки над «i».
И сейчас шатен, на несколько лет младше самого воина, но стоявший на множество недостижимых ступеней выше, выдыхал как-то облегчённо. И Дор был необыкновенно признателен другу за то, что не позволяет ничему на свете разрушить их связь, зародившуюся ещё давно в детстве, когда строгие стражники привели на территорию королевского двора худого, грязного, израненного мальчишку, шатавшегося на ветру, только на чистой ярости державшегося на ногах.
Он до сих пор помнил, как восьмилетний мальчик, одетый в дорогие, изысканные одежды, неуверенно прикасается к рукаву отца, мудрого короля, прося за тринадцатилетнего, совершенно незнакомого оборванца. Прося помочь его сестре, где-то безвозвратно потерянной.
Находящейся настолько далеко, что потерявший сознание подросток едва не отправляется за ней следом, туда, где нет тревог и боли, где нет ничего.
Арахадор ненавидел некромантов.
Всей душой. Всем сердцем, до зуда в таком родном, близком мече.
Тварь.
***
Ему даже не нужно было оглядываться по сторонам, чтобы понять, о ком тихо, едва слышно, перешёптываются окружающие придворные. Не нужно было искать белоснежную точку среди зелени королевского сада.
Некромант.
Он сидел на невысокой скамейке, казалось, полностью поглощённый книгой. Но Дор знал, лучше всех остальных ощущал, что беловолосый прекрасно слышит пересуды за спиной, притворяясь, что его это не трогает. Брюнет был готов поклясться, что тонкие, потрескавшиеся губы красноглазой твари изгибаются в презрительной усмешке.
Некротварь не мог не знать, что один его вид приводит в ужас многочисленных придворных, жадно обсуждавших любую сплетню и поступок окружающих. Ведь весь мир, даже в самой глуши, знал, что ребенок-альбинос с рождения обречён быть некромантом. В деревнях, трясясь от страха, не чурались даже убивать бледных красноглазых младенцев, только совершивших первый в своей недолгой жизни вдох.
Дор не принимал этой безрассудной жестокости. И всё же ему страстно хотелось, чтобы на земле не осталось ни одной некротвари.
Ведь это из-за них на свете существовали такие отвратительные создания, вроде тех, что убили его отряд в Лесу.
Тех, что много лет назад убили, буквально стёрли в пыль деревню, где родился и провёл первые тринадцать лет жизни Арахадор Рэйс.
