Toxic

Голова невыносимо кружилась. В общем, было ощущение, что вселенная перед глазами начинает медленно раскручиваться, а потом все больше и больше набирать скорость, словно запуская куда-то за пределы реальности. Как там, первый космонавт, Гагарин… Юрий, кажется? Стоп, Юрий. Юрий. Юри дернулся, словно это имя запустило в нём какие-то необратимые процессы. Кости приятно заломило, тело будто надулось, пытаясь взлететь всё выше и выше, наполненное странной лёгкостью. Язык прошёлся по обветренным губам, собирая странную сладость, которая словно подтолкнула разум, оживила воспоминания. Эта тягучая пряность как от ванильного зефира, откуда он знает её?.. — Юри, ты проснулся? — веселый и немного насмешливый голос, тоже отдающийся какими-то светлыми воспоминаниями в разуме. Ох, как же хорошо… — Юри-и-и. Кацуки вздрогнул, выдираемый из приятного забытья, мягким окликом. Реальность встретила его приглушенным светом яркого солнца из занавешенного плотными шторами окна, прохладными простынями, ломотой в костях и обнажённым Виктором, лежащим рядом с ним в позе… соблазнителя?! Потому что альтернативного названия позе «я лежу на боку, положив голову на согнутую в локте руку, и изучаю тебя смеющимся взглядом» Юри придумать не мог. Так, стоп, они что, в кровати Виктора?! Вместе с самим голым Виктором?! — А?! — слабый полувопль-полуписк вырвался из горла, и Кацуки, понимая, что, в общем-то на нём самом кроме нижнего белья нет ничего, попытался сильнее завернуться в одеяло. Зря, возможно, это бы уберегло его от второй моральной травмы в виде сонного и хмурого Плисецкого в пижаме, у которого на голове был как будто маленький стог сена, настолько растрепанными были его светлые волосы. — И чего ты орёшь с утра пораньше, кацудон? — голос Юрия был хриплым со сна. Он облизнул губы и с недовольным сопением дёрнул на себя кусок одеяла, в которое пытался завернуться Юри, изображающий из себя гусеницу. — А-А-А?! — вопль на несколько децибел выше и пронзительнее. Если с Виктором у них ещё был шанс проснуться голыми в одной кровати — Кацуки идиотом отнюдь не был и понимал, что значат эти хватания за руки, подбородок и активные зажимания на льду — то вот в случае с Плисецким этот шанс составлял, возможно, минус бесконечность процентов?! — Бля, заткни его, Виктор, — по-русски обратился Юрий к Никифорову, старательно пряча глаза и не обращая внимания на дрожащего Юри, у которого сегодня явно поехала психика. — Какой же ты грубый, Юрио… — НЕ СМЕЙ МЕНЯ ТАК НАЗЫВАТЬ! — взорвался, теряя последние крупицы сна, Плисецкий, а Кацуки резко сжал виски, крепко зажмуриваясь. Чёрт, эта фраза… Память о вчерашнем вечере решила тоже не давать поблажек несчастному пареньку и не стала возвращаться медленно и кадрами, как это обычно бывает, а с размаху предоставила полную картину. Вообще, сначала Юри резко захотел повторить свой вчерашний героический подвиг и снова хлопнуться в обморок, но все же, исключительно благодаря силе воли, он мужественно удержался на грешной земле и снова завопил. Ладно, попытался завопить, потому что рот мгновенно зажала прохладная ладонь, а чужое голое тело пугающе близко прижалось к его голому телу. При очередном движении воспоминания о вчерашнем дне, и о том, что обычно бывает после такого близкого соприкосновения, насмешливо отдались тянущим чувством пониже спины. Два алых пятна вспыхнули на щеках, а то, как бьётся его сердце, наверняка слышно было даже в Токио. Виктор — а это был именно он — издал тихий смешок и спросил: — Не будешь больше орать, если я отпущу? Юри активно замотал головой, что, мол, «нет, не буду», а потом спохватился и закивал — вдруг от него ожидался ответ «да, конечно не буду». Никифоров уже более откровенно хохотнул и аккуратно убрал руку от его губ. Кацуки обещание сдержал, орать не стал, просто со скоростью, которой бы позавидовали даже пожарники, завернулся полностью в одеяло, выдирая даже несчастный кусок из объятий мгновенно разозлившегося Плисецкого, и гусеницей отполз в самый угол кровати, прижимаясь к стене и спинке. Виктор сидел, разрываясь от смеха и недовольства, Юрий же был готов рвать и метать — но без взгляда глаза в глаза, которого тот усиленно избегал, продемонстрировать свой гнев в полной мере ему не представлялось возможным. — Ну, Юри, не пугайся, — Виктор мягко улыбнулся. — Не пугаться?! — почти вскрикнул Юри, но тут же испуганно заткнулся, поймав взгляд Плисецкого. Плисецкого, чьи пальцы были в его заднице. Плисецкого, который практически трахнул его вчера вечером. — Господи… — два алых пятна вспыхнули на щеках, опалив жаром. — Что… что вчера произошло? — У тебя сейчас есть два варианта, — Виктор все ещё улыбался, словно ситуация его крайне забавляла. Хотя, зная Никифорова, скорее всего так и было. — Ты можешь или забыть произошедшее, как сон, пускай и крайне приятный, либо… продолжить начатое вчера. — ВИКТОР! — хоровой вопль заставил Виктора тихо засмеяться. От этого смеха по телу разлилось какое-то приятное чувство, которое даже, каким-то образом успокоило. Юри тряхнул головой и подслеповато моргнул. В голове не умещалось произошедшее, оно ломало всю его картину мира не просто на части, а буквально разбивало на крошечные, не поддающиеся восстановлению кусочки. — Я хочу понять, что это было вчера, — повторил он, всё сильнее зарываясь пылающим лицом в одеяло. — Секс! — ВИКТОР! — Плисецкий с силой ударил смеющегося Никифорова в плечо, но тот даже не поморщился, а лишь приобнял подростка, который тут же недовольно заворчал, однако не предпринимая никаких попыток вырваться, а лишь поудобнее устроился в его объятиях. — Ладно, ладно… — Виктор снова улыбнулся, а потом переменился в мгновение ока. Он сразу стал выглядеть спокойным и холодным — тоже не менее удивительное явление — таким Юри видел его только на льду, когда тот составлял программы или просто катался, погружённый в какие-то свои мысли. Серьёзный Виктор настолько редкое явление, что Кацуки даже невольно залюбовался на крошечную морщинку между едва сведёнными бровями, слегка уставший взгляд и наглейшим образом вылезшую из причёски прядь, перекинутую на неверную сторону и портившую всю идеальность. Юри почему-то не мог сосредоточиться ни на чём другом, он тупо пялился на эту прядь и мысленно укладывал её правильно. Голос Виктора вывел его из транса очередным пинком, заставляя прийти в себя. — Понимаешь, если я тебе сейчас расскажу всё, то тебе не останется ничего иного, кроме как принять это. И ты ни в коем случае не должен будешь этого никому говорить. Согласен? — Да, — выдохнул Кацуки, сжимая руками одеяло. — Я просто действительно хочу понять, что было вчера. — Хорошо, — Никифоров кивнул и внимательно посмотрел на него. — Итак, одно простое объяснение: мы с Юрой не простые люди. Если быть совсем точным, то не люди вовсе. Мы вампиры. Юри просто физически ощутил, как у него отвисла челюсть. Что?.. -…в смысле? — протянул он. — В коромысле, — Виктор пожал плечами и приоткрыл рот. Его клыки слегка выдвинулись вперед, удлинились и заострились, вполне подходя для того, чтобы прокусить чью-то кожу. Глаза с лёгкостью изменили цвет на ярко-красный, а Юри ощутил, как у него все сильнее начинает кружиться голова. Он это серьёзно?.. — Да, это странно выглядит, и ты наверняка ощущаешь себя персонажем какого-то странного фильма, — спокойно произнёс Никифоров, убирая клыки обратно. Глаза тоже вернулись к своему естественному цвету, и Кацуки стало немного (на одну сотую) лучше. Так можно было даже делать вид, что все хорошо и ничего не изменилось, но Виктор тут же разрушил слабые надежды, задав новый вопрос: — Как думаешь, по какой причине я, то есть, мы с Юрой, приехали в Японию? — Ты хотел тренировать меня? — едва слышно прошептал Кацуки. — Конечно, и это тоже, — кивнул Никифоров. — Но основная причина другая. Просто я, наконец, осознал, что ты мой «спутник». — Я твой кто?.. — Юри не был уверен, хорошо это или плохо. Но, судя по тому, насколько сильно напрягся Плисецкий, это было что-то не самое классное. — Спутник, — лёгкая полуулыбка мужчины была уже привычной. — Это означает, что Бог ли, судьба ли, звёзды ли… Проще говоря, какие-то высшие силы решили, что ты идеально подходишь мне, наш с тобой союз будет идеально правильным для этого мира и принесет нам двоим лишь пользу и взаимную удовлетворённость. Мы «спутники» друг друга. Почему-то это шокировало даже больше, чем-то, что Виктор и Юрий вампиры. Если вампиризм замечательно объяснял некоторые странные моменты: нелюбовь Юрио к солнцу, невероятно бледную даже для русских кожу, невероятные физические возможности как одного, так и другого, но вот то, что звёзды решили, что они с Виктором станут идеальной парой, совершенно добило несчастного Кацуки. В смысле, почему именно он, почему именно с Никифоровым, да и что же тогда с Плисецким, которому, казалось, было намного спокойней и комфортней с Виктором, чем самому Кацуки? Юри не мог ничего сказать, он лишь несколько раз открыл и закрыл рот, пытаясь высказаться, но потом лишь растерянно уставился на последнего, словно прося дать ответы на все невысказанные вопросы, которые роем клубились в голове, вгоняя в ступор, из которого он никак не мог выйти. Никифоров вздохнул и стал рассказывать с самого начала.

Флэшбэк.

— Викто-о-о-ор! — Юрий захлопнул дверь подсобки и с размаху влетел в Никифорова так, что у него выбило бы последний воздух из лёгких. Если бы ему нужен был воздух на самом деле. — Да, Юрочка, я видел твое выступление. И я действительно горд тобой, — глаза подростка сверкают и он лишь сильнее прижимается к человеку, точнее, НЕчеловеку, который в последние годы заменил ему всех: семью, друзей, любовь. Единственное, что Виктор никогда не смог бы ему заменить — это лёд. Но, учитывая, как лёд и Никифоров замечательно сочетались, этого и не нужно было. И Виктор, даже не читая мысли, мог с уверенностью сказать, что Плисецкий сейчас действительно, действительно счастлив. Лёгкий поцелуй в макушку, практически отеческий, но пальцы Юрия, которые каким-то поистине магическим образом пробрались под олимпийку и теперь игриво оглаживали позвоночник, подступали к резинке брюк. Виктор слегка отстранился, и теперь укоризненно глядел на Плисецкого, отводящего глаза. Слава богам, они сейчас были абсолютно одни, чутье подсказывало, что вокруг них никого нет, а значит, спалиться жадной прессе можно было не бояться. — Ну, что, ты же обещал, если я не сорвусь и смогу идеально откатать, то ты со мной… ну, — несмотря на то, что порой Юрий был невероятно дерзким и наглым, но вот в вопросах постели он был настойчивым и при этом невероятно, до умиления смущающимся. Виктор против воли расплылся в улыбке, а затем потрепал того по светлым волосам. Вот же угораздило влюбиться в ребёнка. Ладно, не совсем ребёнка, но четырнадцатилетнего парнишку, особенно по сравнению с тысячелетним вампиром, трудно было назвать идеальной парой. Да и педофильских наклонностей в себе раньше не замечалось… А вот, поди ж ты, зацепил, мелкий. И настолько зацепил, что заставил сначала признаться в своей природе, а затем, вместо подарка на четырнадцатилетие, себя обратить. Признаваться себе в том, что эксперимент уже в третий раз за эту вечность зашёл не в то русло, не хотелось. Чертова человечность, заставляющая проявлять эмоции, привязываться и любить. Любить вот этого вот мелкого, бурчащего себе под нос, что он уже совсем взрослый и вообще, Виктор обещал. Вот и не нужен никакой «спутник». Вряд ли кто-то, даже предназначенный звёздами, сможет заменить Юру. Тихий смешок, и Никифоров наклонился, нежно целуя своего, выбранного лично спутника. Если уж звёзды не хотят давать ему идеал, то он сам найдёт этот идеал. Уже нашел. Юрий с нетерпением и жадностью подался навстречу, дерзко пытаясь перехватить инициативу. Вот же наглец. Не сдержав улыбки прямо в лёгкий поцелуй, Виктор подхватил лёгкого как пушинка парня под бёдра и практически впечатал в стену. Ноги подростка тут же обхватили его за талию, маленькие пока что клычки выдвинулись вперёд, а из-под них пошёл яд, придавая поцелую вкус сладчайшего ванильного зефира. — Снова хочешь свести меня с ума? — усмехнулся Виктор, отрываясь от его губ. Плисецкий смотрел из-под чёлки, ухмыляясь, всем видом показывая, что да, хочет, и делает это именно сейчас. Едва Никифоров успел коснуться своими прохладными губами ледяных губ Юры, он ощутил, как открывается дверь. Даже не услышал, а ощутил — и вовремя, он едва успел на практически сверхзвуковой скорости переместиться в максимально тёмный и укромный уголок комнаты. Он был действительно изумлён, потому что впервые, впервые за тысячу с лишним лет умудрился не распознать присутствие человека. А зашёл в комнату именно человек: слышно было дыхание, чувствовался запах пота. Но вот ауры, светлого или тёмного облачка, которое Виктор всегда ощущал минимум метров за двадцать, не было. Просто не было. Не существует людей без ауры. Все совершают поступки: хорошие или плохие; все о чём-то думают: хорошем или плохом; все несут за собой годы жизни. Это и раскрашивает ауры в тёмные или светлые тона, позволяя сверхъестественным существам ощущать их и видеть. Впервые Виктор видел человека без ауры, и это действительно было странно. Быстро переведя взгляд на Юру, он немного успокоился: от того всё также исходило прекрасное белоснежное свечение, как и при первой их встрече. Значит, умение видеть ауры все ещё не потерялось, просто тот неизвестный, зашедший в служебное помещение, был каким-то особенным. Это интересовало. — Ты тоже не ощущаешь его ауру? — одними губами произнёс Плисецкий, который все также обнимал его ногами за талию. Они даже не поменяли позу, а просто переместились в более укромное место. Никифоров отрицательно качнул головой и совершенно беззвучно поставил Плисецкого на место, бесшумно перемещаясь так, чтобы увидеть загадочного человека, чьё присутствие он не мог ощутить. Но, словно насмехаясь над ним, судьба позволила увидеть лишь синюю олимпийку, и дверь со слабым хлопком закрылась, скрывая загадку. — Мне это не нравится, — озвучил мысли Виктора Юрий, становясь рядом. — Впервые такое вижу. Мысли лихорадочно забегали. Ему нужно найти этого «безаурного». Обязательно.

***

На этом ГранПри Виктор был совершенно и полностью сосредоточен на выступлении и передаче своих чувств. В последнее время он настолько сильно был занят с Юрой и озабочен поисками «безаурного», что практически забил на тренировки. Яков обкладывал его даже не трёх, а пятиэтажным матом в трубку, но эффекта не было никакого. Бессмертие и регулярное потребление нужного количества крови сохраняли Виктору идеальную физическую форму и позволяли поддерживать выносливость на том же уровне, однако вот работу над программой никто не отменял. А когда ты успешно кладёшь на это все доступные мужские органы, и вместо собственного катания учишь любимого вампира, как сдерживаться и кататься на максимуме сил, но при этом не переборщить и не сделать пятерной аксель вместо тройного, а в перерывах пытаешься понять, кто мог появиться в синей олимпийке на международном чемпионате мира среди юниоров, самому выступить на нужном уровне выглядит весьма проблематичным. Виктор даже не смотрел на выступления других претендентов, а просто дожидался своего, сидя с закрытыми глазами, методично вдыхая и выдыхая и вслушиваясь в музыку в наушниках. Он выходил на лед, словно в трансе, а затем откатал так, что Юрий уже сам впечатал его в стенку после выступления, опустился на колени и показал небо в алмазах. А затем поднялся, вытер сперму с губ и выдохнул: «Я нашёл того человека без ауры». В который раз Виктор понял, что правильно выбрал своего спутника. Но вот откровение, что тем самым «безаурным» оказался довольно известный японский фигурист Кацуки Юри, а не какой-то совершенно среднестатический и не нужный никому человечишка, да и новость о том, что Плисецкий, сам не понимая, по какой такой причине, зажал того в туалете, немного поубавило энтузиазма лететь к загадке на всей вампирской скорости. Но судьба всё же свела их в аэропорту. Когда Виктор развернулся и совершенно случайно — действительно случайно — поймал взгляд Юри, и его прошибло так, что по телу практически прошлись забытые вот уже несколько веков как мурашки, он, на тысяча двадцать седьмом году своей жизни, осознал. Вот она, насмешка Вселенной. Вот оно, «совпали звёзды». Юри Кацуки на самом деле его «спутник». Плисецкий тоже ощутил это и незаметным, но собственническим жестом вцепился в запястье его руки, сжимая с такой силой, что Никифоров отмер. Прошла от силы доля секунды, но казалось, что мимо пролетела вечность, длиннее, чем всё бессмертие. Какие-то глупые слова про фото или автограф, мозг, который просто отказался работать в правильном направлении, а затем и спина его «спутника», который резко развернулся и куда-то ушёл. Ор Якова на какую-то неважную тему на заднем плане, буквально полыхающий яростью и ревностью Юра, а Виктор понял, что его чёртово, замершее уже давным-давно сердце, сделало удар. Единственный раз, но оно шевельнулось само, без желания Никифорова, едва заметно сдвигая застывшую кровь. Блять.

***

Виктор с трудом пережил несколько истерик Юры, который после признания в том, что Юри и есть «спутник» Никифорова, словно с цепи сорвался. Сложно было не замечать яростно прыгающий фон злости, ревности и страха, буквально исходящий от Плисецкого, если не 24/7, то очень часто. Но Никифоров не торопился успокаивать юного вампира, вместо этого на несколько суток уходя в медитацию, анализируя всё от и до, думая, как же лучше будет поступить, чтобы было… правильно. Впервые за эти века, Виктор пытался поступить правильно, а не эгоистично, но вместо этого всё больше и больше запутывался в своих чувствах. Юра, его по сути второй обращенный, тот, кого Никифоров искренне любил, был привязан невероятно сильно, с кем действительно хотел разделить вечность, давая самому себе шанс на то, что все пройдёт лучше, чем в случае с… другим несколько столетий назад. Юрий, который видел в нём всё, был самым лучшим, который был почти… семьёй? Прошло столько времени, что Виктор уже забыл значение этого слова. Он начал вспоминать это лишь недавно, валяясь с Плисецким в кровати сутками, смотря самые разные фильмы, занимаясь любовью, жадно выпивая его кровь и отдавая взамен свою, бегая, словно подросток, на свидания, а затем готовя на своей кухне стейки слабой прожарки на ужин. И сам Юра это воспринимал с таким энтузиазмом, а давал взамен столько эмоций, переживаний и невероятных ощущений, что они с лихвой заполняли века пустоты и давали слабую надежду, что Виктору реально двадцать семь, а не на тысячу больше. Юри. Незнакомец, про него не было известно практически ничего, кроме общих интервью, классических данных, да крайне негативных высказываний Юры про его сопливый характер и отсутствие внутреннего стержня. Которые, впрочем, действительно проглядывались сквозь катание, которое было на уровне, но совершенно не захватывало. Но вот в груди болело, когда воспоминания об ударе сердца прорывались сквозь пелену холодной медитации. И «спутник» даётся только один раз в жизни — если Никифоров упустит шанс, то повтора не будет. Когда Виктор встал на колени перед усевшимся на диван Юрием, молча тыкающимся в телефон, потянулся к нему, обнимая за талию, а затем расплылся в улыбке, тот завопил «Отвали, чего ты вцепился в меня?!». На что Никифоров зажмурился и ответил: — Не отпущу никуда. В тот момент казалось, ему нужен только один, выбранный им самим, беловолосый паренёк со светлой аурой и ядом со вкусом ванильного зефира. И Юра лишний раз подтвердил правильность его выбора, когда обмяк и заворчал, прижимая к себе Виктора. Не нужны им никакие «спутники», им нужны только они двое. Спустя год, он набрал номер Юрия и сказал, что они вместе улетают в Японию, потому что Виктор будет тренировать Кацуки для выступления на ГранПри.

Конец флэшбека.

— Такой непостоянный, блять, — мрачно завершил Юрий, который не вмешивался в монолог Виктора, пространно рассказывающего о событиях прошедших двух лет, однако, не вписывая в повествование слишком уж интимные подробности, за что Кацуки был ему благодарен. — В итоге вот мы здесь, я твой тренер, а Юрио… — ЮРИЙ! — Прости, Юрочка, — Виктор снова заулыбался. — Так вот, а Юра — твой соперник. Знаешь, мне кажется, что тебе, как и ему, подойдет такая конкуренция. «За твое сердце», — мрачно промелькнуло в голове Юри, который вздрогнул. Это была определённо не его мысль, она скорее подходила Плисецкому, который сверлил Никифорова угрюмым взглядом. Быстро замотав головой, Кацуки воскликнул: — Стой, подожди, мы сейчас не про фигурное катание! Ты же… Вы! Вы оба приехали ради другого! И вообще, почему тогда, раз якобы я твой… «спутник», — на этом слове Юри покраснел, — вчера Юрий и я, ну… почему я и он себя так вели? И почему ты не остался с ним в России, а все же решил приехать с ним сюда? И как понять, что тебе больше тысячи лет?! И почему моя аура… — Знаешь, — Виктор в долю секунды оказался перед ним, прижимая палец к его губам. — Очень много вопросов. Будет лучше, если ты сейчас пойдешь и примешь душ, потом мы позавтракаем… — Тобой, — мрачно закончил Юрий с заднего плана. — Что?! — испуганно пискнул Кацуки, отшатываясь от Виктора еще дальше. Плисецкий расплылся в довольной издевательской ухмылке, а у Юри появилось ощущение, что эти подколки будут преследовать его всю жизнь. — Юра, не пугай Юри, — недовольно глянул в его сторону Никифоров, а затем вновь повернулся к Кацуки. — Он просто так шутит, не переживай, мы тебя не тронем. Ты вообще молодец, хорошо воспринял новость, что мы вампиры. Юри решил скромно промолчать, что он её хорошо воспринял только потому, что до него обычно всё очень долго доходит. Аккуратно по стеночке, он сполз с кровати, быстро, под двумя немигающими взглядами натянул штаны, нашарил очки и, заикаясь, произнёс: — Я в душ. — Не торопись, обдумай всё. — Не поскользнись, не наклоняйся за мылом. Обе фразы прозвучали одновременно, заставив нервно хихикнуть и быстро скрыться за дверью. Зная себя, Юри был уверен, что спустя минут тридцать осознание того, что в его комнате сидят два настоящих, чёрт побери, вампира, придет, и он убьёт либо себя, либо их. И первый вариант казался более простым. Да и бритва в ванной была… Как там правильно, вдоль, а не поперёк? — Если ты попытаешься вскрыться, то я тебя с того света вытащу, — угрюмый голос Юрия из-за стены заставил вздрогнуть и вцепиться в перила на лестнице. Они ещё и мысли читать умеют?! Юри понял, что, начиная с сегодняшнего дня, спокойная жизнь будет ему только сниться.