Toxic

Юри захлебнулся воздухом, когда ощутил руку Виктора… там. Прохладная ладонь ощущалась таким контрастом, что он содрогнулся всем телом. Мысли лихорадочно скакали по голове, словно вспугнутые блохи, но вот утренний стояк от телодвижений Никифорова только окреп. Блин, рядом с ними же спит Плисецкий! Теперь и не отпихнуть Виктора, Юра тогда неминуемо проснётся, а когда поймет, что происходит, то… «Боишься, что он присоединится?» - томно выдохнул внутренний голос. «Боюсь, что он ушатает меня за то, что мне сейчас, ахм!.. дрочит его парень», - огрызнулся на него Кацуки, подавившись на том моменте, когда большой палец Никифорова медленно обвёл головку его члена. Предательское тело… Он только открыл рот, чтобы что-то сказать, как к его губам прижался палец, а чужая рука ещё раз медленно, почти мучительно провела вверх-вниз, заставляя резко вздохнуть и едва слышно простонать. - Тихо, мы же не хотим разбудить Юру, - тихий шепот буквально в самое ухо заставил мурашки волнами пройтись по телу. – Повернись ко мне лицом. Юри честно выполнил приказ: повернулся. С зажмуренными глазами. Ну, а что! Про это не было сказано ни слова, а открывать их было стыдно до умопомрачения. Стыдно от того, что ему дрочит тот, кому он поклонялся всю юность; от того, что за его спиной мирно дремлет Юрий, не подозревающий, чем они тут занимаются; от того, что, несмотря на вышеперечисленные факторы, у него стоит так, что аж больно. Господи, он точно сходит с ума... Нужно немедленно выбраться из постели и бегом, бегом под холодный душ! Но когда мужчина прижался к нему всем телом, вжимаясь своим возбужденным членом в член Кацуки, а свободной рукой игриво провел по всему позвоночнику парня, заставляя выгнуться до хруста, стало совершенно не до душа. О боже, Виктор опять спит без белья, больной ублюдок… Воспоминания Юри о том, как они с Юрием каждый вечер буквально умоляли обожающего спать полностью голым Никифорова о том, чтобы тот надел хотя бы трусы, определенно заслуживали внимания, но, наверное, не в тот момент, когда язык этого извращенца нагло проник в его рот, целуя так, словно пытался вырвать весь воздух из лёгких Кацуки. Голова начала кружиться, он непроизвольно вцепился в плечи Никифорова, а затем резко вдохнул, когда тот нехотя разорвал поцелуй. Несколько крупных вздохов, уже недостаточно тихий стон, и Юри сильнее вжался в Никифорова, будто руки, которая сжимала оба их члена вместе и размашисто дрочила, ему не хватало. - Господи, ты такой громкий, - тихая усмешка. – Если ты так шумишь, когда стараешься сдерживаться, то, что же будет, когда тебе не нужно будет себя контролировать. - А кто сказал, что такое вообще пов… ах-с! торится? - с сарказмом прошипел Юри. Точнее попытался это сделать с сарказмом, но когда тебе язвит человек с зажмуренными глазами и постоянно сбивающимся дыханием от стонов, то как-то немного сложно воспринимать это всерьёз. - Я думаю, что тебе самому это захочется, - урчание вампира было практически утробным, а скорость движений увеличилась. Кацуки выгнулся ещё сильнее, кусая губу до крови, пытаясь не стонать в голос. А это было чертовски, безумно, ужасно, кошмарно, невероятно, невообразимо, сложно, да, Виктор, да, продолжай делать так своей чертовой рукой… - Ебать, чем вы тут без меня занимаетесь, - голос Плисецкого, так и резонирующий недовольством, прозвучал прямо над ухом и Юри не выдержал. Коротко вскрикнув, он кончил, так и не открыв глаза, чисто автоматически отвечая на поцелуй, игнорируя неудобно повёрнутую голову и больно сжавшиеся на подбородке пальцы. Скользя своим языком по чужому, гортанно вытягивая низкие звуки и обильно выплёскиваясь прямо себе на живот, он дрожал, ощущая, как оргазм медленно отпускает, оставляя лишь липкую сперму на животе, да расслабленные в приятной истоме мышцы. На периферии сознания послышалось громкое «ох, да…» Виктора, который видимо тоже… Стоп. Если это Виктор стонал, то сейчас Юри целовался с?.. Резко распахнув глаза, он уставился прямо на Плисецкого, глядящего на него в ответ из под опущенных ресниц. Боже, так вот почему шея так болела от неудобного положения, а поцелуй был более мягким и вдумчивым, чем у Виктора. Решив, что, господи боже, раз ему только что отдрочил Никифоров, а сам Кацуки от этого кончил, то больше ему, собственно говоря, терять нечего, Юри незамедлительно закрыл глаза обратно и полностью погрузился в сладкий, отдающий сладостью ванильного зефира, поцелуй. Плисецкий резко отпрянул, зажимая рот рукой, и выглядел несколько испуганно. Юри перевернулся на спину, подслеповато моргая, и удивлённо протянул: - Что-то не так? - Удивительно, что ты спрашиваешь это, Юри, - Виктор игриво прижался к нему, словно огромный кот. – Не ожидал от тебя такого спокойствия. - Я просто туплю, - индифферентно протянул Кацуки, разморенный после оргазма. – Через несколько минут до меня дойдет осознание того, что произошло, и я даже не знаю, что будет. - Главное – самокритика, - хмыкнул Юрий, осторожно убирая ладонь от лица. - Я тебя не ранил? Просто как-то случайно выпустил клыки и яд, когда… целовал тебя. - Нет, все нормально, я даже не заметил, - с улыбкой ответил Юри, потягиваясь и непроизвольно прижимаясь теснее к с интересом наблюдающему за ними Никифорову. От того исходило приятное тепло и так и хотелось быть ближе. – Ты просто целуешься мягче и нежнее, чем Виктор… Ох, а вот этот потрясающий момент. Мозг словно прошибло молнией, глаза округлились, мысли лихорадочно забегали, а на лице буквально алой краской было выведено слово «ОСОЗНАНИЕ». Он с писком отпрянул от Никифорова, заматываясь в одеяло так, будто все свободное время только и делал, что в этом практиковался, а затем гусеницей уполз в другой угол, глядя на вампиров таким укоризненно-обиженным взглядом, что тем должно было стать стыдно. Очень стыдно. Но не стало. Скорее взгляды этой парочки светились любопытством и некоторым удивлением, но вот вины не было видно ни капли. А Юри честно старался найти хотя бы её признаки! С тихим стоном оставив свои тщетные попытки, он спрятал пылающее лицо в одеяло, пробубнив: - Зачем вы это сделали? - Вот действительно, Юра, зачем ты это сделал? – Виктор укоризненно посмотрел на Плисецкого, который от такой наглости аж жизнью подавился. - Я?! – возмущению подростка не было предела. – Блять, Виктор, я просыпаюсь от того, что в моей голове разворачивается порнуха, которую транслирует мне в голову он, - палец был угрожающе направлен на Кацуки, - просыпаюсь, поворачиваюсь и вижу, как ты ему дрочишь, хотя мы, блять, заключили соглашение, что ты не будешь с ним трахаться, пока я здесь! - Я и не трахался, - пожал плечами Никифоров, явно не ощущая за собой вины. – Я всего лишь протянул руку помощи. - Сука, ты у меня сейчас ноги протянешь, - Плисецкий злобно оскалился, уже готовясь кинуться на посмеивающегося мужчину. - Не надо мне тут вампирских драк в моем доме! – на последнем слоге голос позорно дал петуха, заставив Юри ещё сильнее покраснеть от стыда, но все равно не помешал ему гневно обвести взглядом удивленных вампиров. – Тем более из-за меня же. - Да ничего страшного «бьёт, значит любит», - хохотнул Виктор, растягиваясь на кровати так, что его голова каким-то образом оказалась на коленях у растерявшего весь свой запал Плисецкого. Тот обреченно вздохнул и погладил Никифорова по голове, столь нежно перебирая серебристые пряди, что у Юри аж сердце кольнуло. Точно любит. Но все равно, эти русские вампиры такие странные! Он шумно выдохнул и вновь спросил, пытаясь устроиться поудобнее в одеяле: - Какое вы соглашение заключили по поводу… меня? – кровь вообще не слушалась желания Кацуки и постоянно приливала к лицу, делая его ещё более красным и смущённым, хотя казалось, что больше уже некуда. Виктор с Юрой помрачнели и быстро переглянулись. В который раз Юри почувствовал лёгкий укол ревности от того, что у этих двоих было такое взаимопонимание, которого никогда нельзя будет достичь даже с помощью чтения мыслей. Но самое пугающее заключалось в том, что он не понимал, кого из них именно ревнует. «Думать на эту тему запрещено», - панически решил он, поблёскивая глазами в сторону вампиров, которые вели свой немой диалог лишь посредством мимики. – «Потому что я пока явно не готов принять то, к чему это все приведет». - Просто… - неуверенно протянул Юрий, привлекая внимание, - мы, когда летели сюда, договорились, что Виктор не будет до тебя домогаться, флиртовать или просто соблазнять при мне. - О?.. – изумление было так чётко выписано на лице Кацуки, что Юрий огрызнулся, прячась за стеной колкостей: - Хватит изображать из себя идиота, свинка! У Виктора манера соблазнять настолько убойная, что я сам тихо охереваю, - Плисецкий отвёл глаза, шикая на Никифорова, который хотел было возмутиться. – И естественно, я понимал, что он на тебя кинется, особенно учитывая то, что ты реально его «спутник». Ну и, как бы я собственник, - голос стал ещё тише. – И поэтому я не хотел, чтобы мне было больно, и я просто собирался уехать обратно в Россию, когда этот долбаёб соберется окучивать тебя. И вообще, какого хрена я тебе это рассказываю?! – взвился он, отворачиваясь и с деланным интересом разглядывая стену. Тяжёлое молчание повисло на пару секунд, а Юри почувствовал как боль и вязкий страх пробираются в его разум через нити, которые связывали их с Плисецким сознания. Ему самому стало некомфортно, а не озвученное «третий лишний» буквально повисло в воздухе, давя на всех присутствующих. - А почему ты тогда сейчас сам поцеловал Юри? – мягко произнёс Виктор, кончиками пальцев поглаживая шею Юрия, и нарушая эту неловкую тишину. - Я не знаю, - буркнул Плисецкий, надувшись. – Ты его тоже целовал, так почему мне нельзя. - То есть ты сделал это из-за того, что ревновал меня к нему? - Да… - И поэтому поцеловал его? – выделив интонацией последнее слово, Никифоров пристально наблюдал за реакцией напрягшегося Юры. - Я не знаю! – психанул Плисецкий, дёргаясь. – Перестань копаться в моих чувствах, это раздражает! - Но Виктор же хочет помочь, - неуверенно попытался вклиниться в диалог Юри, но тут же отпрянул, обжигаясь об огонь зеленых глаз. - Ты-то точно не знаешь, что он хочет и чего добивается, - выплюнул Юрий, быстро выскальзывая из-под Никифорова и начиная лихорадочно одеваться, игнорируя изумлённые взгляды. – Ты вообще нихрена не знаешь ни о нём, ни о нас, и не узнаешь! - Юра, - устало приподнялся на локтях Виктор, но Плисецкий перебил его, сверкая глазами из под чёлки. - Я же обещал свалить в Россию, когда ты перейдёшь в наступление? Так вот, я сваливаю, всем пока. - Остановился, быстро, - в комнате осязаемо повеяло холодом, а глаза Виктора быстро покраснели, настолько много силы он вложил в эту фразу. – Положил вещи на место, и слушай сюда. Юрий, словно сомнамбула, сделал несколько шагов назад, плюхнулся на пол и со злостью посмотрел на Никифорова, который сел на кровати, обмотав бёдра простынёй. Виктор немигающим взглядом уставился на Плисецкого, который сначала нагло оскалился, показывая клыки, но через минуту, проведенную в таком положении, стушевался и опустил глаза вниз, что было воспринято как предложение для разговора. - Слушай меня сюда, Юра, - голос Виктора был жёстким и напористым. – Давай разъясним раз и навсегда: я никогда не буду делать что-то, что будет для тебя плохо, понял меня? И если я решил, что сегодняшнее утро будет таким, то это не значит, что я хочу от тебя избавиться, отправив в Россию. - Но… - Молчи, пока я не договорил, - Никифоров нахмурился. – Я вижу, как ты смотришь на Юри. Я вижу, что ты сам грызёшь себя за эти взгляды. Я вижу, что ты ненавидишь свои тщательно скрываемые чувства, и не можешь понять, что происходит и какого хрена тебе может нравиться Юри, когда ты по логике вещей любишь меня. - Заткнись! – паника взметнулась в глазах Плисецкого, и он кинул отчаянный взгляд на Никифорова, а затем быстрый и испуганный на Кацуки. – Не смей говорить это при нём! - Конечно, тебе страшно и непонятно, ты ревнуешь меня к нему, а что самое страшное: его ко мне, - безжалостно продолжал давить Виктор, игнорируя крики Юрия. – И не можешь признать это. И ты делаешь самый идиотский выбор, который только возможен: пытаешься сбежать от двух людей, которых ты любишь. - Нет, я не люблю его, не люблю, нет! – Юрий спрятал лицо в ладонях, выплёвывая короткие фразы. – Он не может мне нравится, я люблю только тебя, Виктор! - Именно поэтому ты заботишься о нём не меньше, чем я? – Никифоров переместился в пространстве, грубо хватая Плисецкого за подбородок и не давая отвернуться. – Именно поэтому ты обнимаешь его ночью? Именно поэтому ты поцеловал сегодня его, а не меня? - МОЛЧИ! ПОЖАЛУЙСТА, МОЛЧИ! – Юрий истерически цеплялся за держащую его руку, оставляя на ней длинные, сразу же регенерирующие царапины, а на его глазах выступили слёзы. - Признайся, что тебе нравится Юри! – рявкнул Виктор. – Хватит бегать от самого себя! - ХОРОШО! Крик отдался резью в ушах. Кацуки, безмолвно наблюдавший за этой сценой, понял, что пришло время. Все эти минуты он просто захлёбывался во взаимной боли, которая исходила от этих двоих, пытаясь окончательно не утонуть в их отношениях. Он не мог понять, как два существа, у которых фактически нет души в полном её понимании, могут испытывать такие чувства, переживать всё такими эмоциями, и страдать также как и обычные люди, чёрт, как и он сам. Он воспринимал это как игру, как какой-то подарок судьбы, которая решила, что разбавить жизнь Юри общением и жизнью с двумя вампирами, один из которых является его парой, будет весьма забавно. И да, это было весело – вечные перепалки русских, их взаимная забота о самом Юри, долгие минуты, которые они проводили вместе с ним. И так на протяжении двух с лишним недель. И Кацуки был… счастлив. Не имевший раньше ни особо близких друзей, ни любимого человека, проведший всю юность вдали от дома и семьи, он буквально грелся в лучах тепла и благосклонности, которая исходила от двух совершенно неожиданно свалившихся на его бедовую голову вампиров. И, не понимая того, привязывался к ним нитями гораздо более крепкими, чем те, что соединяли «спутников» или соулмейтов. Он привязывался к ним не по необходимости, не по приказу высших сил, а всего лишь потому, что его сердце так хотело, оно тянулось ко вредному и до боли милому Юрию, тянулось к вроде бы смешливому, но на самом деле невероятно серьезному и надёжному Виктору. И Юри не понимал, совершеннейшим образом не понимал, что ему с этим делать. Он не любил их – нет, он определенно не испытывал того самого всепоглощающего чувства, которое когда-то увидел у Плисецкого. Но он понимал, что когда-нибудь… сможет его испытать. И не к кому-то из них конкретно. А только к ним двоим вместе. И каждая фраза, которую сейчас говорил Виктор, рикошетом била по чувствам Юри, потому что он понимал, что тоже испытывает странные чувства сразу к двоим. Это пугало, казалось странным и извращённым – любить двоих нельзя, неправильно, все так говорят. Ну, хотя все говорят, что вампиров не существует. Может быть таинственные «все» всё же иногда могут ошибаться? - Смотри на меня, Кацуки Юри, - Плисецкий совершенно бесцеремонно выдернул Юри из его анализа собственных чувств. – Я не верю, что говорю это, но… ты мне нравишься. - Молодец, - успокоено выдохнул Виктор, подбадривающе переплетая с Юрием пальцы. Молчание, которое повисло после этого, не продлилось долго. - Ты мне тоже. И ты, Виктор, не меньше. Выпалив это, Кацуки зажмурился. Господи, если Плисецкий смог, пускай и с помощью Виктора, но все же взять себя в руки и открыто признаться, то чем он, Юри, хуже? Почему он раньше постоянно убегал, почему прятался? Наконец-то он честно признался и сказал правду – вот так, в лицо. Правда, теперь он боялся открыть глаза, но это же мелочи, правда? И то, что сердце колотилось, как сумасшедшее, тоже мелочи. - Юри!!! – восхищённый вопль Виктора, и тут же крепкие руки сомкнулись на его талии, а он сам с писком упал на кровать, против воли открывая глаза. Счастливый, абсолютно искренне улыбающийся Никифоров, который чмокнул его в щеку, заставляя залиться краской, а где-то на периферии зрения удивлённый и взволнованный Юрий, который делал вид, что он слишком крут для того, чтобы поучаствовать в обнимашках. И Юри был чертовски благодарен Виктору, который совершенно бесцеремонно дёрнул Плисецкого на себя и сжал в объятьях их двоих, смеясь настолько счастливо, что Кацуки и сам расплылся в улыбке, осторожно обнимая Плисецкого и Никифорова. - Господи, развели тут сопли, - голос Юрия все ещё подрагивал от пережитого, но он все равно пытался язвить. Однако даже собственные подколки не помешали Плисецкому немного неуверенно, но очень крепко прижать их к себе в ответ. Почему-то сейчас, сидя на кровати и изо всех сил обнимая двух совершенно невозможных вампиров, Юри чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Но через пару секунд он понял, что ошибался, потому что следующая фраза, хитро произнесённая Никифоровым, заставила сердце забиться в несколько раз сильнее, а губы растянуться в настолько радостной улыбке, что не поддавалась описанию. - Знаете, а пойдемте на каток прямо сейчас? Он хитро прищурился, разжимая объятья и глядя на взволнованного Юрия и офигевшего Юри. - Доктор говорил, что на тренировки тебе, Юри, можно только с завтрашнего дня, но я думаю, что если сегодня ты не будешь перенапрягаться, а просто покатаешься, то сильного вреда не будет, - Виктор задумчиво посмотрел вверх, прижимая указательный палец к уголку губы. Не стоит говорить о том, что полностью собранные парни меньше, чем через час уже быстро шнуровали коньки, готовясь выйти на лёд. Юри косил глазами в сторону Плисецкого, который все еще избегал диалога, да и вообще в целом избегал Кацуки. Юри выдохнул, обращаясь к вздрогнувшему от удивления парню: - А вы с Виктором полностью же Агапэ поставили? - Да, - Плисецкий был определенно рад, что разговор касался его любимого фигурного катания, а не всратых чувств, от которых он уже заколебася мучиться. – Технику я знаю полностью. В принципе, не самая сложная программа, но Виктору не нравится моя «эмоциональность». На последнем слове Юрия аж перекосило, и он с такой силой дёрнул шнурки, что они с жалобным треском лопнули. Парень выматерился и начал заново перешнуровывать конёк, на этот раз стараясь действовать аккуратнее. - Мне кажется, что ты вполне эмоционален, - осторожно заметил Кацуки, стараясь правильно подбирать слова, дабы не вызвать очередной всплеск гнева у Плисецкого. Вроде бы они и признались в чувствах к друг другу, но у Юри были смутные сомнения, что это не удержит Юрия от мощного пинка пониже спины, которые тот обожал отвешивать. - Я эмоционален, но неправильно эмоционален! – фыркнул Плисецкий, хмурясь. – Виктору недостаточно, он говорит, что я не понимаю сути агапэ, что то, что я показываю на льду – слишком страстно, требовательно и, - он замялся, - самовлюблённо. - Вот слышать от него о самовлюблённости по меньшей мере смешно, - Кацуки хихикнул, неловко отводя глаза. - Я то же самое ему сказал! – Юрий вскинул голову, ухмыляясь. - А он? - Послал меня в храм, пытаться понять суть агапэ. - И ты пойдёшь? - судя по скептическому лицу Юри, идея Виктора с самого начала была обречена на провал. - Если мне никто нормально не объяснит, что такое агапэ, то делать нечего, пойду, - пробурчал Юрий, вставая с лавочки. – Пускай между нами всеми и происходит нечто… странное, но я все равно не уступлю тебе! - Ты сказал это парню, которому нужно будет катать эрос, и который ни разу не соблазнял никого, кроме кацудона, - едва слышно произнёс себе под нос Кацуки, двигаясь к выходу из раздевалки. – Вот лучше бы нам поменяли программы: агапэ откатать проще, чем этот чёртов эрос. - Да ты серьёзно? – Плисецкий фыркнул, догоняя Юри. – Эрос – это просто: выходишь, облизываешь губы, прогибаешься, и катанием показываешь Виктору, что после того, как ты закончишь эту программу, ты его трахнешь. Готово, вы нашли ваш эрос и вы восхитительны. - Вот легко тебе говорить! – Кацуки фыркнул, ощущая, что краснеет. Да уж, Юрий явно смог бы в легкую станцевать пресловутый эрос: в нём просто чувствовалась эта самая сексуальная энергия, которой он не стеснялся. Мозг насмешливо подбросил воспоминание о грубовато входящих в Юри пальцах и требовательном «Ты – мой», выдохнутом прямо в ухо. Лицо полностью залила краска, а Плисецкий неожиданно остановился как вкопанный. - Только умоляю, не транслируй это в мою голову сейчас, - голос подростка был хриплым. – Со стояком кататься как-то не очень удобно, знаешь. - П-прости!.. – Юри яростно замотал головой, выпихивая назойливые мысли из головы. Господи, как неловко-то… - Слушай! – Юрий внезапно оживился. – А давай ты мне поможешь понять, что такое агапэ, а я тебе – что такое эрос. И в итоге все будет нормально, и мы будем на равных. И там уже результат будет зависеть только от техники и Виктора. - Давай, - искренне улыбнулся Кацуки, тихо радуясь, что они наконец нашли с Юрием общий язык – пускай их общность и концентрировалась в том, что они оба критиковали Виктора и его способ тренировок. - Стой! – они уже должны были зайти в зал, где находился каток, как Плисецкий замер, вслушиваясь. – Там сейчас Виктор катается. И опять под свою идиотскую музыку… - он медленно приложил руку к лицу, прикрывая глаза. Кацуки осторожно приоткрыл дверь, заглядывая внутрь. Музыка битами ударялась о стену, какой-то не самый мелодичный женский русский голос наговаривал что-то больше похожее на рэп, чем на полноценную песню. И господи, Виктор катался так, будто он эта самая поющая девушка – дерзко грозил пальцем, прогибался, делал серии вращений так, словно хотел кому-то отдаться, даже сделал пару прыжков: каскад из четверного тулупа и тройного риттенберга, а после этого, как следует разогнавшись, крутанул четверной аксель. Именно тот аксель, который, даже на оборот меньше, не все могут выполнить. - Это же невозможно, - у Юри отвисла челюсть после того, как он увидел, как нереальный в принципе прыжок был сделан ухмыляющимся Никифоровым. И да, приземление и выезд из прыжка были абсолютно идеальными. - Слышь, ты че такая дерзкая? – рявкнул Плисецкий на русском, буквально выпихивая охреневшего от действительности Кацуки в зал. - Наконец-то вы вернулись, - крикнул Никифоров, игнорируя подколку. Он легко подкатился к стереосистеме, нажимая на кнопку «стоп» и возвращая приятную тишину – Юри, который любил классику или просто лёгкие умиротворяющие песни, с облегчением выдохнул, когда басы перестали долбить его по ушам. - Снова начнёшь залечивать нам про Агапэ и Эрос? – фыркнул Юра, выкатываясь на лёд и начиная неторопливо разминаться, особое внимание уделяя растяжке. В раздевалке он проделал такой же комплекс упражнений, но на льду это всё выглядело чересчур эротично. «Господи, уберите от меня такие мысли», - со стоном подумал Юри, осторожно выкатываясь на привычную и до боли родную поверхность льда. – «Когда я стал таким конченым извращенцем?» Лёд вернул привычную уверенность, хотелось вновь скользить по нему, совершать вращения, может быть даже прыгнуть что-то простенькое – отдыхавшие две недели мышцы требовательно ныли, требуя больше движений. - Агапэ мы сегодня трогать не будем, - хмыкнул Виктор, подкатываясь ближе к ним двоим. – Но вот напомнить Юри программу Эроса я бы не отказался – все же, он пока что отстает от тебя. - Супер, заодно я попытаюсь объяснить ему, что такое эрос, - пожал плечами Плисецкий, упираясь ладонями в лёд и сильнее прогибаясь в спине, держа ноги идеально прямыми. - Вы решили обменяться опытом друг с другом? – оживился Виктор, переводя взгляд с одного на другого. – Отлично, так сразу и нужно было сделать! Только я хочу обязательно участвовать в объяснении Эроса для Юри, - промурлыкал он, подъезжая к тому слишком близко. – Я окажу неоценимую помощь… - большой палец хитро прищурившегося Никифорова скользнул по пухлым губам растерянного Кацуки, приоткрывая тому рот. - А агапэ, значит, мне помогать познавать не хочешь?! – рычание Юрия над ухом заставило Юри с писком отпрянуть, зажимая рот рукой. Виктор на полной скорости, злорадно хохоча, укатывался от Юрия, который пытался догнать его и грозил Никифорову такими карами, что анальная на их фоне казалась сплошной благодатью. Вот же дурни. Юри хихикнул и быстро устремился за ними, дабы развести их в стороны и попытаться узнать, что же все-таки такое эрос – кроме любви к кацудону, конечно же. Жизнь начинала потихоньку налаживаться, а незамеченная никем камера наблюдения, охватывающая весь зал, ритмично мигала красноватым огоньком, записывая всё происходящее.