.Снег.

Тишина. Это трудно. Это больно. Это тяжело. И кажется, что мира нет, вне меня нет мира, есть только: я и неизвестность вокруг - тягучий, звенящий пустотой вакуум. И как я жил до того. как встретил тебя? Не уверен, что хочу это помнить. Да я и не помню. Сижу, спиной в стену, нервы на пределе, просто сижу, и кажется, что не дышу - нечем. Про-сто-не-чем. Просто существую. Просто нахожусь. Просто я есть, как в двух мирах: здесь и где-то там, там, где есть ты. Но не со мной. Не здесь. Не сейчас. Напрягаю слух, силюсь, жмурюсь, и глаза режет - не от непролитых слёз. Нет. Просто режет, жжёт, катастрофически царапает воздухом, молекулами кислорода, прямо острыми краями по сетчатке, так, что боль кажется невыносимой, что ещё чуть-чуть и сдохну. Но нет. Вдох-выдох и так по кругу, секунда за секундой, складываясь в минуты, - а я живу. И меня это удивляет. Тишина. Не подруга, не спасение - ничего. Слушаю, слушаю, слушаю, и даже сердце замирает, запинается, я не чувствую, как что-то стучит внутри. А по идее должно. Ведь должно же? По чьей идее? Наверное, вселенной. Жаль, не спросить - не ответит. Слушаю, цепенея, - жду звук шагов: упрямая поступь, вольная, размеренная. Простая, обычная - твоя. Но в уши ввинчивается лишь крик падающего снега за окном. Это страшно - слышать не то, чего ожидаешь. Тишина. Почему-то пахнет пылью, хотя я прибирался, полы мыл, как и обычно - люблю чистоту. Но пахнет пылью, хотя должен быть аромат полироли для древесных составных мебели. Но нет, тянет, несёт, тревожит носоглотку до волдырей от раздражения - амбре мелких твёрдых частиц органического или минерального происхождения. Миазмом. От меня. Хотя был в душе: любимый гель с хвоей и шампунь с каким-то там орехом то ли Мадагаскара, то ли Малайзии, хрен знает. Не важно - от него волосы пушатся. Тебе ведь нравится? Наверное. Ты не говоришь, лишь смотришь на дверь (прячась в толстовке с глубоким капюшоном - не рассмотреть), как сквозь неё, и усмехаешься (лишь слышу). А я замираю, я всегда замираю - весь, по клеткам, по сосудам, всем естеством. Потому что это ты. Тишина. Она пугает. Но не меня. Уже привык. Беглый взгляд на часы - там ты, а не стрелка. Но тебя нет, и не потому что часы, а потому что ты опаздываешь. Уже на час. Это не ад, не агония, нет, это заживо снятая кожа с души - лохмотьями, клочками. Ты на машине, ты легко одет, а на улице - лёд, снег, блядский снег хлопьями, другие авто с придурками-купившими-права, и... да мало ли. И сердце не на месте. Ничто не на месте. Кто сказал, что любит сердце? Это лишь мышца с округлыми краями, что порой вхолостую качает кровь. Всё в голове: мысли, чувства, эмоции, характер. Но принято думать, что любит сердце. Выдрать бы его к чёрту да подарить тебе. Боюсь, не оценишь. Ты крови боишься. А было бы красиво. Я бы и коробочку соответствующую подобрал. Наверное. Не знаю. Не уверен. Может, и не смог бы. Ведь я... Тишина. Шаги. Ты пришёл. Слышу, как подошва целует лестничный пол, а мне охота самому целоваться. С тобой. Но не могу - никак. Слышу, как обстукиваешь с ботинок снег, - хрустит, осыпаясь слипшимися снежинками. Мне бы быть снегом, чтобы умереть слезой на тёплой коже. И хочется открыть дверь, бежать к тебе, просто чтобы увидеть твою улыбку. Хоть раз. Но не могу. Квартира - тюрьма. Стены с толстыми невыразительными обоями, протёртый ковёр, минимум мебели, стёкла заклеены скотчем - вроде и свет дня заметен, а ничего не видно. Я боюсь: мира, людей, открытого пространства. Острая форма агорафобии. Всё, что есть в моей жизни, - это я, почти пустая квартира, вечное одиночество без чужого-родного тепла, друзья из аватарок и никнеймов. И всё. И ты. Ты, тот, кто живёт за стеной, ты, тот, о ком мечтаю больше года, ты, тот, кем я спасаюсь. Потому что слушаю тебя, потому что знаю тебя настолько, насколько возможно, потому что звук твоего голоса - единственное, что мне известно, но этого достаточно, чтобы жить, дышать - быть! Быть в этом чёртовом несправедливом мире. Тишина. Миг. Звук открытого замка и громкое: - Привет! - звук приветствия прыгает раскалёнными буквами в пространстве. От него становится тепло. Улыбаюсь. Отлегло - от души, от сердца, ото всего. Ты дома, ты в порядке, ты со мной. Не мой. Но со мной. - Привет, - кричу сквозь бетон и штукатурку, зная, что услышишь. Глупо, но психовал, но кричал, бесился, боялся, пытался выйти - хотя бы на балкон. Не получилось - истерика, озноб, боль, и голова взрывалась, как банка, набитая гвоздями, с каждым новых вдохом-выдохом - по кругу. Агония реальности - моя реальность. А ты услышал, пришёл, звонил в дверь, колотил по железке, спрашивал, чем помочь. Ничем. НЕчем! Я почти труп. Тогда мне казалось именно так. Но ты такой ты. Находчивость, видимо, в крови, вернулся к себе, приник к розетке, смежной между нашими квартирами, и что-то говорил, спрашивал, кричал на меня, ругался, пытался рассмешить, даже пел - жутко фальшивя, но это помогло. Я отвлёкся, расслабился, завернувшись в плед, лёжа на холодном, как вся моя жизнь, полу, и говорил, громко, взрывчато, захлёбываясь жалостью к себе. Тогда это была жалость. Рассказал, как на духу, - голосу, что я дефектный. Так и пошло. Так и стали общаться - через стену, так ни разу друг друга не видя. Но ты стал моим спасением, а я - твоей отдушиной, наверное. Ты тоже всегда один, потому что не любишь, когда в твоём личном пространстве есть посторонние, и живёшь по принципу "мой дом - моя крепость", поэтому не приводишь гостей. И я гадаю, каждый раз гадаю, каждый чёртов вечер, когда ты не дома - где ты, как ты, с кем ты? Тебе там хорошо? А я... я опять подыхаю. - Как прошёл день? - из-за стены, фыркая на что-то своё. Мне нравится этот звук. Я люблю то, что перегородки между квартирами "картонные". - Прибрался, - тоже фыркаю, пряча улыбку. Ты не увидишь, но почувствуешь по голосу. Я знаю, ты меня уже изучил, как и я тебя. Мысли об этом делают меня счастливым. - Пф, кто о чём, а ты всё прибираешься, - мягко рассмеялся Марк. - А1, - крикнул он под звон битого стекла. - Хахаха, - с ним я умею смеяться, - опять разбил что-то-не-очень-важное? - с ним я научился подколкам и тонкому сарказму. - Ага, - пыхтя, прибираясь. В этом весь Марк. - Ранен, - отозвался-таки я. Мы заимели привычку играть в "Морской бой", когда Марк полгода назад пришёл домой подшофе и страдал от жуткой тошноты. Ему тогда не стоило мешать спиртное, и, чтобы отвлечься, он спасался игрой со мной, а я спасался звуком его голоса. Как и всегда. Как и всегда. Тишина. Она уже не давит, она уютная, хорошая, добрая, правильная - Марк ходит по квартире, но я не слышу этого, потому что далеко. Я просто знаю. Знаю. - А2, - неожиданный выкрик из-за бетона. Тепло разливается внутри. Приятно, улыбаюсь, спокойно, хорошо. Он рядом. Он со мной. Почти касаясь - только голосовыми, но всё же. - Убит, - смеюсь в ответ. Чувствую, как оживаю за "мёртвый" день. - Только ты можешь радоваться тому, что твой корабль утонул, - недосетует Марк, и могу поклясться, что закатывает глаза. - Хрен с ним, с кораблём, - отчаянно веселюсь в ответе. Однажды понял, что по-настоящему улыбаюсь лишь ему, через флизелин и краску, камень и холод перегородки, но ему. Только ему. Другое не рождает в груди сумерки с летящими в стороны светлячками, что кружат огоньками-искрами тепла. - И правда, он всегда с ним, капитан-то мужик, - ржёт Марк. И я ему вторю. Пошляк. Так посредственно, так привычно. Он пьёт воду-чай-остывший кофе, что-то, но слышу, что фыркает, глотая влагу. Он всегда пьёт по приходу, потому что никотин сушит полость рта. - Д5! - с убийственной серьёзностью. - Мимо, - кричит Марк. - Что с книгой? Добил? Ага, это она чуть не добила меня. - Да. Волка поймала Аманда в его истинном обличье зверя, и парень теперь заложник луны в клетке, ведь она та, что любила его по-настоящему, в отличие от Шёпота Ветра, - делюсь впечатлениями, а самому грустно, потому что тяжёлая книга. - Жаль, - кажется, вздыхает. Марк тоже любит хэппи-энды. Как и все, наверное. - Жаль, - соглашаюсь с ним и сильнее кутаюсь в плед. Хотя тепло, от его голоса тепло. Интересно, а каково быть в его объятиях? В его руках? Слышать его без помех? Каково? Мне бы хоть раз узнать. Но нет. Не могу. Я не открываю дверь. Я не выхожу на улицу. Я не... Только сам с собой наедине - люди меня тоже пугают, потому что... не хочу. - Блять, - хрипло и звук грохота. Мой сосед - катастрофа с ножками. - Марк? - всполошился, встал, вжался ухом в стену. Застыл, и кажется, что время тоже замерло на дрогнувшей секунде, боясь сделать новый шаг. - Всё норм, запнулся о чёртов ковёр. Сжечь его! - раскатисто смеётся Марк, и мне кажется, что он тыкает пальцем в этот самый ковёр, испепеляя его взглядом. А какой он - его взгляд? Цвет его глаз? Их разрез? Их выражение, глубина... - Сожги, - смеюсь я, успокаиваясь и сползая по стене, касаясь рельефа рисунка бумаги, представляя, что это он - Марк. Глупо. Знаю. Живу. - Блин, сигареты кончились, - стон разочарования, и сейчас он тоже закатывает глаза в потолок. - Пойду, куплю. Тебе захватить чего? - трогательная забота в голосе, от которой волоски на теле шевелятся в юркой щекотке. Марк всегда мне что-то покупает по заказу или просто так, потому что увидел-заценил-понравилось. Он оставляет покупки на пороге, и я забираю, когда слышу, что он дома. Оставляя деньги в ответ позже под своим же ковриком. Да, тупо, да, глупо, да, можно было бы встретиться лично - хотя бы так. Но мне страшно. Банально страшно, потому что я отвык общаться в лицо - глаза в глаза. Я не смогу. Мне страшно, что не понравлюсь ему, что покажусь не таким, каким он меня себе нарисовал в воображении - всё равно же что-то есть такое, человек всегда представляет собеседника, исходя из каких-то критериев общения. И я... Я малодушно избегаю встречи, потому что так проще, потому что в противном случае - сломаюсь, не смогу, умру к чёрту от ненависти к себе - если разочарую его. Марк - единственный якорь в мире для меня. Сложно иметь друзей, настоящих, когда не выходишь никуда. Родителей нет. Семьи нет. Ничего нет. Всё тлен. Я давно один. Работаю через нэт плюс пособие. Обычно я заказываю еду (не готовую, продукты) - доставка на дом, как для неходячих инвалидов. Как и вынос мусора. Ко мне годами приходит пожилая подслеповатая старушка из соц службы, и каждый раз я просто ко времени оставляю записку за порогом (не пускаю в дом, лишь иногда общаюсь через дверь), она кладёт деньги в конверт - соц пособие и убирает под коврик. Оставляет там же еду - на жуткой для меня надписи "Welcome". Соседи не спрашивают, не нависают - всем всё равно. Всем, но не Марку. - Нет, спасибо, у меня всё есть, - улыбаюсь, не пряча эмоций в голосе, чтобы он слышал, как мне важна его обыденная и, казалось бы, простая для него забота, но для меня - это целая вселенная, калейдоскоп эмоций, чувств, признательности. - Окей, скоро приду, - кричит Марк, и я слышу, как он ходит, как ключи звенят в его руке, как хлопает дверь и он проходит мимо входной. Кожу мурашит от звука его шагов. Спиной в дверь - жду, как пёс - преданно и необходимо. И до слёз охота поскорей услышать его вновь. Кроет от мысли о Марке. Закрываю глаза, думаю, мечтаю, представляю, обхватывая себя руками - как в кокон самоуспокоения. Он - нужен. Мои чувства - не благодарность за его интерес к дефектному мне. Нет. Он - это он. Просто так получилось. Я Марку не благодарен, точнее - не так. То есть... Чёрт, как всё сложно-то. Я благодарен, что Марк оказался, так сказать, в нужное время в нужном месте и протянул руку, не дав захлебнуться в ненависти к самому себе, в слезах, в бессилии - личный абстинентный синдром. Но я считаю, что банального "спасибо" достаточно. Ведь Марк так поступил, не ожидая в ответ некой оплаты. Соответственно - почему я должен быть ему чем-то обязанным? Правильно. Не должен и не обязан. Те, кто мог бы посчитать иначе - тупой скот, зависимый от общественности со своими кривым мысленным: "О, Боже, что обо мне подумают?". Ха, кому какое дело? К тому же - Марк ничего не требует, не намекает, не... Ничего. Он просто рядом, потому что ему и самому это нравится. Ведь нельзя улыбаться стене без веской на то причины. И пусть за этой стеной я, но это недостаточный мотив без, как минимум, симпатии. Миллионы людей не знают своих соседей по площадке, так что Марк мог просто сделать морду кирпичом и проигнорировать меня. Но не стал. Тишина. Тишина, как живая, такая тёмная, тучная, вновь тяжёлая - агрессивная в своей пассивности. Она нависает, пугает, жрёт снаружи внутрь. И я дрожу, подло дрожу - скрип зубов от попытки сдержать стон разочарования. Сижу у двери, схватившись руками за колени, что подтянуты к груди, как в некое спасение - какой же я костлявый. Да только не помогает. Ломаюсь вновь и вновь, опять - на части. Чтобы потом заново себя собрать, склеить, вдохнуть полноценно - во всю ширь лёгких, и улыбнуться - ему. По-настоящему улыбнуться. Тишина, что бросается со стен, падает кусками-плитами с потолка, царапает бока и холодит спину. Он придёт, всё хорошо, я услышу его, мы поговорим, а пока... Я зависим. Я знаю. Но у каждого свои пунктики в жизни. Я понимаю (мозгом понимаю), что мне нужно лечить свою боязнь, но не могу. Не хочу... Нет. Не так. У меня нет сил, нет возможности пересилить то, что, кажется, выламывает ноги, выдирает суставы, вытягивает жилы комками из конечностей, стоит лишь попытаться сделать шаг - за дверь, к балкону, окну, куда-то вне своей коробки-гроба-квартиры. И я не жалею, что не увижу мир вживую, а лишь с экрана монитора. Я жалею, что не смогу прижаться... Шаги. Его шаги. Я узнаю их везде. Прикрываю глаза, жмурюсь, улыбаюсь - как глупо (Господи, как глупо), такой счастливый из-за такого пустяка. Но так хорошо, мне так хорошо, что это, то, что внутри, - больше меня. И хочется смеяться - беззаботно, просто, в горло. - Я купил тебе медовых пряников. Свежие завезли, - говорит Марк из-за двери, остановившись на пороге. Он всё ещё ждёт, он надеется, он пытается. Каждый раз, каждый день - всегда. И пока не потерпел удачу. Но отчего-то не сдаётся, отчего-то до сих пор старается расшевелить мой закомплексованный мирок. И это меня тоже пугает, и от этого тоже - прячусь в раковину, в себя, сильнее - лишь бы подальше от пусть мнимой, но угрозы же. Всё в голове. Тишина. Звенит. Напрягает. Больно. И слёзы сохнут на ресницах. Что я могу ему дать? Ничего. Потому что нечего. Я никто и ничто - лишь ничтожное существо, которое не может и о себе-то нормально позаботиться. А он... Марк заслуживает лучшего - во всех отношениях и планах, потому что он добрый. Я не то что другом, соседом полноценным ему стать не могу. Я никогда не смогу одолжить соль или сахар. А он так красиво насвистывает, когда готовит блинчики, и они чудовищно-притягательно пахнут. Одуряют. Каждый раз, каждую субботу, я сажусь ближе к стене, лбом утыкаясь в обои и закрыв глаза, представляю, что я там, за промышленной преградой, сижу и смотрю, как Марк готовит. Ошеломительно поди-ка. А он знает, что я рядом. Марк как чувствует меня. Он говорит, рассказывает, смешит и ведёт задушевные беседы. А потом каждый раз описывает ощущения от приготовленного - каждую неделю это новый вкус. Ещё одно наше хобби. Странное. Но и мы странные. Я не могу смириться с собой, он смирился со мной. Или это просто привычка с острыми углами взаимоотношений, которые мы пока что благополучно избегали? Вопрос: надолго ли? Когда всё рухнет? - Спасибо, Марк, я не... Пальцами по шее, голос сипит, а я веду ногтями от загривка к кадыку, наверняка оставляя полосы на коже, не царапаюсь, но пытаюсь закрыться, вновь убежать - от себя. И голову вниз, подбородком жмусь в грудную, дышу через раз и жмурю, жмурю с силой глаза, так, что круги под веками пляшут хаотичное убожество. Это я - убог, а не радужные символы-иллюзии. - Не отказывайся... - просит, почти стоная из-за того, что садится, слышу, что голос понижается в пространстве. - Просто выйди. Открой дверь, - он рядом, за железкой, говорит будто в ухо со спины, и меня ломает, потому что от такого него мурашки бегут по телу. Мы на одном уровне, на полу, а между нами лишь тонкий природный материал. И всё. Но кажется, что мы едины, что мы объяты друг другом, что дышим хором и думаем синхронно. Кажется или нет, правда, ложь, пульс полошит - потерялся испугом. Опять. А я... я... Хочу прижаться, к нему, со спины, и носом в затылок, так, чтобы его пульс под руками ощущался ладонями, как ориентир в моём мире... безумия? - М-марк... - связки предают, так подло и так не вовремя. - Киф, это же... это просто, - уверяет меня, а я слышу, как парня голос закладывает. Марк тоже дрожит. Я знаю, что ему двадцать семь, что он работает автомехаником, что он любит жёлтый цвет, что не любит рыбу, что ненавидит грызунов, что читает энциклопедии, что сладкоежка, что боится грозы, что... Их много этих "что", они для меня очень важны, потому что формируют для меня его личность. Он тоже всё обо мне знает. Неожиданно легко общаться с тем, кого не видишь. Глаза всегда пугают. В них всегда страшно увидеть: непонимание, отрицание, укор, скуку, надменность... Но Марк не такой. Мы друг для друга более настоящие, чем те, кто живёт в браке годами. Парадокс. - Марк... - а глаза колет, жжёт, в них злые слёзы. Я злюсь на себя за свои слабости, за то, что вновь и вновь разочаровываю его своим отказом. Злюсь из-за страха, что сейчас, вот сейчас, что это последняя капля, что устанет, что уйдёт, что станет игнорировать, и тогда я зачахну без него. Я уже не смогу без Марка. Тру рукавом твидовой рубашки по векам, кожу саднит, ноет, уже не первый и не последний раз делаю так. Всхлипываю про себя, стараясь дышать ровнее, чтобы не понял, не просёк, не... - А я в домике, - кричу приторно-забавно, и мы оба понимаем, что моя радость картонная. И сейчас мы оба улыбаемся натянуто, уныло, меланхолично, понимая - пока что нужно всё оставить так, как есть. Рано. - Хахаха, - подыгрывает Марк, предпочитая не давить. По голосу всё понятно. По интонациям, по вздохам. - Как скажешь, ребёнок, - фыркает он в железо двери. Голос. Его голос, как раскалённый выдох по коже шеи, и я тихо схожу с ума, закусывая губу, чтобы не застонать. Потому что мой организм реагирует. На Марка реагирует так, что порой лишь пара сочетаний звуков лишают меня равновесия, сна, покоя, адекватности. И я хожу, в тишине хожу по квартире мягкой поступью кошки (грация от занятий йогой - доктор прописал для спокойствия и самопознания - лечения для), воспроизводя в груди, в голове, в шуме крови пару секунд удовольствия - на репите. И это не всегда смех или фырки, иногда Марк забавно ругается или прикольно шипит - вообще неудачник. Постоянно за что-то запинается, что-то сшибает, роняет на ноги, разбивает чашки-статуэтки-подставки. Такой классный в своей непосредственности, необычности, магнетизме локального разрушителя. - Я не ребёнок, - как обычно вяло возражаю в ответ. Он слишком нежно произносит эту фразу - всегда, - чтобы обижаться на Марка за такое. - Пряники на коврике. Чек в пакете, - вздыхает, вставая, звон ключей, щелчок замка, закрытая дверь. - Я тут, - крик в розетку. Он никогда не заставляет - лишь осторожно "пробует лёд пальцами ног". Знает, понимает, чувствует - я не готов. Поэтому всегда отступает, давая мне право самому решать. Хоть и испытывает... наверное, боль, что я так скрытен, нерешителен, слаб. Ему тоже нужна и необходима эта встреча. Любопытство или что-то ещё, не знаю, но от привычки трудно отказаться. Или не привычки? Или что-то как-то иначе-по-другому? Не знаю - мысли читать не умею. Жаль. Трудно двигаться вперёд, когда это необходимо, а в итоге - топчешься на месте в бессилии. Мне жаль, мне совестно, но не могу. Я не могу. Вдох-выдох, как перед прыжком, Марк топает за стеной - ходит, он не выйдет, знаю. Перебарываю себя, ведь даже дверь открыть для меня, как вывернуться наизнанку. Страх душит, в горле булькает, мышцы лица сводит от напряжения, а в теле сильный тремор - дрожью не только по мясу, но и по нервным. Кричу, сейчас я кричу - громко, воя, как тогда, когда познакомились с Марком, он сказал, что люди не могут так выть, что так воют животные-подранки. Вот и я подранок - сейчас. Визжу, стиснув зубы - верещу про себя, ловя всполохи паники перед глазами. Но ломаюсь, сопротивляюсь, собираюсь, рывок - дверь на себя. Немой крик через открытый рот. Свет - слабый, но пространство большое - с клетки бьёт по рецепторам восприятия. Истерю в голос, не сдержавшись, слыша-чувствуя, как Марк замер у своей двери, но он не выйдет - не посмеет. Вою вновь, хватаю бумажный коричневый и с грохотом запираю дверь, ощущая, как успокаиваюсь, как отпускает, как расслабляюсь. Трясёт, дрожит, трепещет - слепое исступление тревоги и смятения. Агония в ярких красках псевдоадекватности. И слёзы... Такие крупные, такие горькие - из глаз, по щекам. Такие горячие, забивая носоглотку слизистой. Это тяжело. Слишком. Дышу, дышу, дышу... запах. Пряники пахнут так вкусно - желудок кульбитами и липнет к позвоночнику, бурча голодом. Замираю, как на перезагрузке, смотрю на пакет и вновь срываюсь в слёзы, сползая по двери вниз - носом в тощие коленки, сжимаюсь на коврике в комок, обнимая выпечку. Потому что я бесполезен, я не человек, не личность. Никто. - Б6, - кричит Марк в розетку и ударяет в стену кулаком. Вздрагиваю. - Ты бы трахнул Джеми? - вдруг спрашивает Марк, смеясь. А ему тоже трудно, тоже тяжело, по голосу слышу, как он тоже страдает. Со мной, из-за меня - переживает. Но мы крепимся, цепляясь друг за друга и наигранные эмоции веселья. Потому что иначе никак. Морской бой. Прочитанная мною книга. И моя гордость в пакете с пряниками, суммой на чеке, потому что никогда не позволяю такой - лишней - жалости к себе. Я могу себя обеспечить и подачки мне не нужны. Завтра, перед работой Марка, я отдам за покупку. Не терплю жалости, лишь сострадание к себе. Только так и никак иначе. Б6? Что там? Мимо, ранен, убит? Это я - почти издохший в патологической эмоциональности. Тупой иглой в мозг, размазывая железом кровь, оставляя в теле хлопья ржавчины и чёрной плесени. Вот какой я - бракованный, дефектный, отравленный. Вскакиваю, спотыкаюсь - ноги дрожат и не держат, несусь к тетрадному листу, что приколот к стене - на нём цифры-клетки-буквы. - Мимо, - отвечаю, успокаиваясь. Вдох-выдох. Жмурюсь, кусаю губы, так и жму пакет к груди. Вдох-выдох. Спасаюсь завесой волос - я в домике. Вдох-выдох... Больно, отвратительно, противно от себя. Оба делаем вид, что я дышу ровно и всё хорошо. Это тоже игра. Игра на выживание. Моё. - А Джеми? - вновь подкалывает Марк и переводит дыхание. Я мучаю нас обоих, и мне стыдно перед Марком за это. Но что я могу? - Нет, он слишком... эгоистичный. Хоть и мстил за семью, но было низко с его стороны пользоваться сёстрами Гуд, чтобы отомстить их отцу. К тому же, он мстил за Шёпот, но Джеми сам виноват в её смерти. Не слушал он Древнюю Женщину, на том и погорел. Кто же соглашается продать душу Духам, не зная условий сделки? - быстр резюмирую я. Марк её тоже прочитал. Это здорово, вот так вот быть на одной волне. - В3? Но мы не делаем того, что претит другому. Не смотрим фильмы только в одно рыло с удовольствием, а второй терпит, не читаем книги по тому же принципу. Не обсуждаем футбол (его любит Марк), а мне нравится баскетбол. Мы делаем "совместно" только то, что удовлетворяет интересы обеих сторон. Может, и неправильно задвигать своё я, но мы ведь и не лишаемся его, а ищем обходные пути. Разве это плохо? - Убил, - смеётся Марк каркающе. - Значит, Джеми не катит, - вздыхает он. Катишь ты. Но я этого сказать не могу. Это всё усложнит. Марк би, я - ... А хрен знает. У меня и отношений-то никогда толком не было - подержались за ручку, чмок в щёчку и всё это на фоне гормонов и попыток не сорваться в сплин от трудной жизни. Не целованный, не трахавшийся в свои двадцать три. Когда мне было? Сначала упорно учился - родители жёстко за этим следили, после школы - траур, институт и не помню толком - ушёл на первом курсе, потом словил болячку, точнее она во мне проявилась. Блин. Я и раньше-то был нелюдим. Так было проще. Люди часто предают. Уже ожёгся. И не раз. - Киф, как пряники? - неожиданно спросил Марк. Пряники пахнут. Нереально-одуряюще: мёд, ваниль и жжёный сахар. - Я ещё не пробовал, - настроение упало. Тишина. Не давит, не утомляет - пугает. Мы с ним по отдельности, и каждый думает о своём. А за окном снова снег - валит, налипая на стёкла. Это видно по теням, что проносятся мимо под напором ветра. Красиво, наверное. - Пошли гулять? - предлагает Марк. Не могу не улыбнуться. - Пошли, - соглашаюсь тут же я, закрыв глаза, и грустно хмыкаю. Мы с ним часто "гуляем" (наша терапия для меня - Марк предложил) - Марк рассказывает, где он был, что видел, в подробностях и красках, и мы делаем вид, что мы сейчас на прогулке, сидим в кино, в кафе, на стадионе, стоим в очереди в магазине и ржём на глупую тётку с гонором в аптеке, гладим собаку в парке, и мне кажется, что я и правда чувствую шерсть под пальцами. Марк говорит, как вкусно свежестью пахнет снег. Вкусно. Знаю. Но я уже забыл как... Я и себя-то забыл. Не помню, как выгляжу, в зеркало не смотрюсь. А зачем? Бриться можно и не глядя - электробритва не порежет. Не хочу смотреть в потухшие стеклянные, некогда серо-голубые, не хочу видеть болезненной бледности кожи без свежего воздуха и солнца, не хочу лицезреть криво остриженных кухонными ножницами волос. Не хочу. - Пригласишь на чай? - как обычно заканчивает "прогулку" Марк. В голосе ехидство, улыбка... надежда. - Нет, мне мама не велит, - привычно отшучиваюсь, преломляя голос, потому что не могу, потому что за этим вопросом больше, гораздо больше, чем просто дилемма. Это и правда надежда. Для нас обоих. И я не вправе давать Марку её. Он не может строить иллюзии, искать шанс, пребывать в заблуждении. Это нечестно. По отношению к нему. Мне. Нам. Счастью. - Спокойной ночи, - тепло желает мне Марк. А я, закрыв глаза, представляю, как он робко-трепетно, почти вскользь, будто случайно целует меня в щеку, там, повыше, чуть под скулой. - Приятных снов, - так же нежно желаю ему, мечтая губами коснуться его век, когда он будет засыпать, чтобы поцелуй, как плата за хорошие сновидения.