.Снег.

Тишина. На часах уже два ночи. А я вновь не могу уснуть. Сижу. Слушаю тишину, зная, что Марк там, за стенкой, спит в постели, один. Так же одинок, как и я. Но у него есть "крылья", и он умеет "летать", а я могу лишь "ползать", цапая брюхо о камни реальности. Мысли ленивые, усталость берёт своё, и к трём я уже в постели, завернувшись в несколько одеял - не потому, что холодно, а потому, что защита. Я так спасаюсь от пустого пространства квартиры. И каждый раз, засыпая, радуюсь тому, что мне ни разу за жизнь в голову не пришла мысль: "Уснуть бы и не проснуться". А сон на исходе, и тишина бьётся в осколки, хрустя острым стеклом по нервам - трелью дверного звонка. Вскакиваю, дышу, соображаю и плачу. Так стихийно подло плачу, но иначе никак. Это сильнее меня - исторгается хрипами из раненного криком горла. Глотку саднит и свербит в носу, давлюсь эмоциями, мотаю головой, слышу, слушаю, как трезвонит, как надрывается, и почти ползу в коридор, стоически, через силу - заставляя себя шевелиться. На часах пять утра. - Я вф пор..ядке, Мар..кх, - сиплю в металл между нами, хлопая раскрытой ладонью по железке, словно касаюсь его. Звон обрывает, слышу - выдыхает, слышу - приваливается спиной к двери, слышу - закуривает... с-л-ы-ш-у. А я тихо-тихо, чтобы не потревожить его, вытираю слёзы и жмусь спиной в косяк, наслаждаясь тем, как с шумом никотин ласкает его лёгкие, и представляю - каковы его губы на вкус после сигареты. Наверное, горчат немного. - Ты кричал. Ты звал. Меня... отрывисто, на выдохах с дымом, дрожит, нервничает. А если табак смешать с морозом - будет вкуснее. Именно так я представляю его аромат. - Прости... - каюсь в том, что сильнее меня, в том, за что не в ответе. А что я могу? Я знаю, что так быть не должно, в смысле, Марку скоро на работу и ему бы поспать, но из-за меня наверняка будет завтра-уже-сегодня с синяками-мешками под глазами и усталостью на помятом лице. Опять небритом, он брился вчера, а значит, сегодня будет с щетиной. И мне это кажется милым. Я бы почесал о его лёгкую, скорее всего, жёсткую поросль ладони. - Не извиняйся, Киф, ты же знаешь, я... - слова ему не даются, мысли, наверное, тоже. Только страх за меня. Я понимаю, что со стороны то, что со мной происходит, - это больше, чем "жутко". - Да. Я знаю, и он знает - никто никого ни в чём не винит и никогда не обвинит. Но всё равно неловко. Это я дома на ПК постучал по клаве, и денежка упала на счёт. А на Марка по неосторожности машина упасть может. Из-за того, что не выспался. Из-за меня. И от этого тоже страшно. Тишина. Снова ужасная, теперь опасная, тишина между нами - все невысказанные вопросы и проглоченные зевом ночи ответы. Это уже обсуждалось, и не раз, не два, не сотню. Мы много говорили и об этом тоже. Сны - яркие самоубийцы - у меня давно, ещё до общения с Марком. Но только потом, после того, как мы притёрлись друг к другу, я стал подсознательно звать его, орать, хныками молить о помощи, просить спасти, найти, спрятать. Порой я не знаю: нашёлся я в этом безумии или потерялся. Всё так сложно и просто одновременно. - Что снилось? - тушит сигарету (я слышу его движения по его дыханию - определяю мир, как слепой) и закуривает новую, явно с комфортом устраиваясь на моём коврике. Я даже специально через интернет заказал к дверям с толстым ворсом. Всё равно по нему никто не ходит, а Марку иногда удобно. В такие моменты он не уходит от двери, не перемещает общение к розетке - боится оставить меня одного и на миг, пока я не выговорюсь. Поначалу я замыкался, а теперь легко излагаю суть, потому что ему это тоже важно. Тоже. Как и мне. - Я в... толпе. Люди... они с... провалами вместо глаз, толпа... - вдох-выдох, больно внутри, тяжко вспоминать, переживать вновь неприятные моменты из сна. - Все говорят на стр... анном языке, и я не знаю, куда идти, - словно словами душу из себя выдираю, - что сделать, а меня... трогают, тормошат, будто что-то... требуют, словно чего-то от меня... хотят, - быстро, словно скороговоркой выдыхаю я и чувствую, как становится легче, груз падает с души, позволяя не жмурить, а прикрыть глаза. И слушать тишину. Нашу тишину. - Киф, ты должен... - начал Марк и запнулся, - пойти, поспать, - слова, смешанные с табаком и никотином, звучат глуше, но пронзительнее. И мы оба знаем, что Марк хотел сказать, но умолчал: "ты должен постараться взять себя в руки и выбраться из раковины самобичевания". Да, знаю, даже подсознание лютует, я знаю, что мне нужно пытаться выкарабкиваться за пределы стен квартиры. Но как? Как я могу? Это непросто. Или это только отговорки по привычке? Порой трудно вылезти из болота и перебраться в реку, где лучше и комфортнее, где течение унесёт к новому миру, но никак, потому что тина кажется не такой уж и вонючей, лягушки не такими и громкими, а мох - вполне сносной едой. Хах, странные ассоциации, однако. - Приятных снов, Марк, - говорю тихо, но он слышит. - И тебе, Киф, - вторая сигарета тоже завершила цикл бытия в губах Марка. Сейчас о его губах не мечтается, хочется просто обняться. Сон сморил быстро, и только утром я понял, что не отдал деньги за пряники. А они вкусные, за завтраком весь пакет ушёл - наверное, растолстею. Хах, да что-то не смешно, тело вес не набирает. Всю следующую неделю мы обсуждали новую книгу, которую мы читали: я в тишине квартиры, ожидая Марка, а он по пути на работу и с неё. Чак Паланик написал хороший роман, но экранизация подкачала. И это мы тоже обсуждали. Снова снились кошмары, снова молчали, я словно учился заново дышать, а Марк курил через стенку. Такой привычный уклад жизни - день за днём, но порой кажется, что другого и не надо. Страшно. Потому что страшно. А потом мы обсуждали "Укол зонтиком", смеясь над Ришаром, и стебли глупый сериал, который смотрели одновременно - каждый по своему ПК про псевдо-Бонда-парня, что говорил по ботинку. В такие моменты мне малодушно казалось, что моя болезнь стоит того. Стоит таких вечеров и тёплого общения. Стоит тела, запертого в клетке. Даже в клетушке. Или я просто настолько застопорился в только моей действительности, что стал мыслить слишком узко, слишком замкнуто, векторно. Слишком? Возможно. Но не мне себя судить. Я не знаю другой жизни. Я её не помню. Я настолько привык к своей короткой цепи в стенах квартиры, что не помню того, как жил "до". А жил ли? Сейчас я себе кажусь и вижусь гораздо более живым, чем раньше - тогда, когда ходил на улицу, гулял под дождём, видел людей и не видел в них угрозы. Потому что был загнан - чёртов потрёпыш, пытающийся из социопата стать личностью, а стал сломанной куклой. Может, это судьба. Или мне проще так думать? А может... Да, знаю, сам виноват - всё во мне, внутри. Но не могу исправить. Или не хочу? У меня есть стимул. Есть. Но нужен ли я этому стимулу так, как он нужен мне? Если нет, то нет смысла биться головой о стены. Ради чего? Чтобы вновь быть одному? Чтобы растоптали? Нет. Увольте. Пусть так, но я с ним. Не рядом, но близко. Просто есть, и этого достаточно. И больше не о чем мечтать. Звучит горько. А никто и не обещал, что жить будет просто. Что будет мягко и сладко. Что будет... Знаю, что ошибаюсь, но не признаюсь в этом даже себе. Из-за страха быть непонятым. Отвергнутым. Ненужным. Я и так всегда один. Не хочу лишаться последних крох самообладания и тёплой улыбки. Пусть и из-за стены. Главное, что она существует. А за окном снег кружит. А я всё пытаюсь вспомнить его запах - мне больно даже форточку открыть, в квартире есть климат-контроль, так что нормально. Но улица - манит, зовёт, а я дрожу зайцем за замками. Звуки с улицы меняют направление, но я не вдумываюсь - мне неинтересно. Я снова сижу у стены, смотрю на вновь проигранный "бой" и жду, просто жду привычные шаги - Марк скоро должен вернуться. Тишина. Боюсь, переживаю, мечусь в объятьях позднего вечера. Шаги-голоса нарушают моё беспокойство, но всё не то, всё чужое. И этот приторный бредовый смех, словно веселье на героине, а не... А откуда мне знать, отчего там ржут мимопроходящие? И мы с Марком как-то не озадачились обменом номеров или мыла, потому что - электронного общества мне и так за глаза. А Марк другой, иной - живой, реальный. Два часа, уже на два часа опаздывает. Немыслимо. Меня рвёт и выворачивает, ломает, гнёт, душит. Не плачу, не скулю, не вою - просто схожу с ума. Скребусь в стену и пытаюсь уловить хоть что-то в ответ. Но тишина. Шаги. Его шаги - Марка. Я их узнал, хоть и поступь неровная, а снег, не обитый о ступеньки, кричаще скрипит по плитке лестничного пролёта. - Приве-е-ет, - кричит Марк мне в дверь, и я вздрагиваю, понимаю, что Марк так же, как и мимокрокодилы ранее, навеселе. Что ж, он тоже человек, которому надо отдыхать, расслабляться, жить. Это я не умею, а он - должен. - Привет, - притворно-радостно, а на душе грусть. Скребутся под кожей мурашки обиды на себя - колючие, как ёжики, и понимание - я безличная, смехотворная шушваль - не добавляет решительности моей закомплексованной индивидуальности. - Не куксись, сегодня же повод, - без слов понимает меня Марк. Какой же он проницательный. - Какой? - спрашиваю и готовлюсь поздравить его, неясно с чем, то ли повышением, то ли свадьбой друга, может, лотерею выиграл или повод вообще не значительный для всех, кроме него. Да какая разница, если Марк счастлив? - Блин, Киф, - вваливается в свою квартиру, опять сшибая полочку в коридоре, матерится, а я смеюсь, он забавный, - ты в пещере родился, что ли? Так, дни рождения друг друга мы отметили уже. Какие-то серьёзные и глупые общественные: день улыбки\космонавта\огурца\ВДВ (не наша всё это тема, но по приколу чокались со стеной-друг-другом чашками с чаем-кофе под невозможные тосты из интернета). А что ещё может быть? - Родился в роддоме, но в пещере живу, - отвечаю соседу и сам над собой потешаюсь. Почему-то именно это высказывание становится для меня переломным, и начинаю откровенно ржать. Нервное. - Правильно, живёшь, - сетует Марк, и я уверен, что он едва-едва касается стены ладонью (его ритуал), - тебе на воздух надо! - кричит счастливо он, и я понимаю, что Марк просто на эмоциях, что он не так уж и пьян, речь-то чистая и ровная, просто ему хорошо. И меня отпускает. Я тоже просто радуюсь с ним и за него. И тут, как по заказу, за окном свистит, шумит, взрывается, горит красками, и мне кажется, что от криков счастья с улице на моих губах оседает порох праздничных утех. - Ма-а-а-арк, - тяну я и понимаю, что я настолько ушёл в себя, что забыл о таком. Как так можно? - Что, зараза законсервированная, - говорит ласково, нежно, и я смеюсь в ответ, так открыто и непринуждённо. Блин. Хорошо, что подарок купил ещё летом. Пф, смешно, летом... - Поздравляю, - кричу я во всю силу лёгких, распахнув руки, как крылья, и кружусь на месте. Сил придумать нормальное поздравление нет, а стихи, как на зло, вылетели из головы, хотя я ещё с детства помнил какие-то прикольные. - И тебя с Новым Годом, бессовестный, - так же громко кричит мне Марк. Громко, мягко, бархатно, чувствительно... так откровенно. - Почему бес... совестный? - запинаюсь на простом слове, потому что эмоции через край, во мне всё и сразу. Я как шарик, вот-вот лопну, но мне правда хорошо. - Потому что я давно уже хочу, чтобы ты вылез на свет, - беззлобно, подтрунивая. Укол реальности под седьмое ребро справа. - Значит, бессовестный, - тут же соглашаюсь, и мы оба смеёмся. Опять отшучиваюсь. - Так, я сейчас буду готовить салаты и закуски, и ты, пещерный человек, будешь жрать и пить шампанское со мной. Ясно? - звучит заботливое из-за стены. - Слушаюсь, кэп. Мне кажется, или нам даже обои завидуют? Странно это - ощущать себя полноценным, будучи разрушенным до основания - в балки, в куски, щепки, пыль. Понятно, почему животные сбиваются в стаи - не ради силы количества, а ради заботы. Желание заботиться и чувствовать заботу - присуще всему живому. И мне. - Отлично, - цокает языком, разводя бурную деятельность. Следующие три часа Марк готовит, подробно описывая процесс, и я чувствую, что зверски проголодался, о чём и сообщаю ему, на что Марк подло ржёт, подкалывая мои аппетиты. Тянет едой, вкусно. И клубникой - странно. Откуда ей взяться в декабре? Но у дверей коробка - салаты в хрустале, бутерброды со шпротами и кетой на фарфоре, тарталетки с икрой, мандарины с запиской "запах детства", шампанское, бокал, красочная открытка "Поздравляшки-обнимашки", салфетки с рисунком снежинок, печенье-олени и... клубника. Свежая, яркая, ароматная. Я аж завис. - Марк, ты где клубнику взял? - ору в стену, пищу от счастья. А внутри лишь благоговение. Она такая красивая, крупная, с ярко-зелёными листочками, так невыносимо-аппетитно пахнет, что рот мгновенно наполняется слюной. Но страшно. Страшно её слопать, хотя уже руки зудят, но боязно всё слопать разом. Хочется продлить момент наслаждения. - Это новый год, детка, - шутливо кричит Марк, - в магазинах есть всё, - и снова смех. Я вторю ему. К чёрту всё! Ягоды сочные, вкусные, спелые. Мммм... Ем их и представляю, что именно так я когда-нибудь поцелую его - Марка. Я же ещё в расцвете сил, я часто дрочу (боже, и мне не стыдно! Нет!) на его образ, придуманный мной же - отвратительно, но нет иного выхода, нет другого пути. Мне нравится представлять, как он касался бы меня; мне нравится кричать его имя во время оргазма, мешая тишине пустой квартиры, пока он на работе; нравится быть в иллюзиях, мечтая о реальности, как о сокровенном. Полночь, куранты, загаданное желание, которому не суждено сбыться, - не горько. Привык. Уже привык и всё тут. И я даже не думаю - почему Марк тоже дома. Почему не с семьёй, ведь у него брат и сестра (уже взрослые) и родители с собакой - противный стафф Зик. Но я не задумываюсь об этом, потому что мне хорошо - моя эгоистичность. Нам хорошо. Вот так вот вдвоём, через стену кричать тосты друг другу. Сумасшествие. Но такое приятное, что не отказаться. Я давно не пил, от алкоголя развезло, и я подло отключился, пожелав Марку хорошо провести время, в тайне боясь, что он уйдёт к... К кому? Мы не говорили об этом. Никогда. Даже не знаю почему. Говорили обо всём, но не о связях. - А-а-а-а, - вскакиваю в крике. Телу мокро, холодно, дышу. Не кошмар, не сон - реальность. Холодно, влажно, тянет морозом от открытого балкона, и человек... смеётся голосом Марка - рыжий, с зелёными глазами, тело поджарое, выспавшийся, улыбается трезво, красиво, лучезарно, в домашних серых штанах и растянутой красной футболке - такой свойский и такой красивый. Такой... семейный. - С добрым утром, с новым годом, кофе будешь? - бордо, улыбаясь с добротой, чуть склонив голову. Рассматривает меня. - Ч-что т-ты... я... мы... ты... а... - мой словарный запас кончился ещё на первых буквах. Трясёт. Колотит. Шок. У меня шок, и я пытаюсь сообразить, что к чему, - не получается. Просто стою - сутулясь, просто замер - распахнув до невозможности глаза, и слюна булькает под языком - нет сил сглотнуть. Я не верю. Просто не верю. Трясу-мотаю головой, пытаюсь прийти в себя - да не приходится. - Красноречиво, - подмигивает мне Марк, и я вижу, вижу, как он держится на нитках, на соплях, на силе духа. Марк хочет подойти, вижу, что хочет приблизиться, наверное, коснуться, но стоит, заставляет себя быть на месте, потому что боится испугать. Да куда, блять, дальше-то? - К-ка... к? - в голове помутнение. Дышу и не могу надышаться. Паника, страх, ужас - волной, валом, как лопатой по затылку, так, что кровь фееричными брызгами. Виски вспарывает пульс. Улица. Там - улица. Здесь - он. Всё сломано, разрушено, осквернено, стен нет. Нет защиты. Нет спасения. Нет! - Ты знал, что балконную дверь легко открыть с помощью мощного магнита? - легкомысленно говорит Марк, пристально следя за мной. Я подранок, я скурвился - внутри себя, я, кажется, теряюсь в пространстве. Слёзы по щекам горячими дорожками, а в глазах Марка ужас. Но стоит и смотрит. Но стою и смотрю. Но, сука, замерли, и нет сил двигаться. А мне бы бежать, туда, обратно, куда угодно - подальше. От пространства. И его пронзительных, заботливых глаз. - Н-н-нет, - слитно мычу, мотаю головой и смотрю под ноги, неосознанно, лишь следя за тем, как на ковёр сыплется. Белое. Снег. Он разбудил меня, бросив в меня снегом. И все возмущения и страхи от шока исчезают. Снег. Он бросил в меня комком снега - как зациклился на этом. Белый снег. Хлопьями в комке. Хрустящий. Тает на босых ногах, моих ногах - красиво и печально. Снег. Морозный снег. Не верю, не моргнуть - страшно, что окажется неправдой. Всё вокруг окажется обманом. Так страшно и так боязно, так невыносимо, больно, тяжело. Это слишком. Душа визжит в оболочке тела, звук резонирует в рёбрах, выдирается сквозь только что обгрызенные мною губы - стоном. Я стону болью. - Кофе будешь? - как ни в чём не бывало, пытаясь отвлечь меня от саморазрушения. - М-марк? - сипло, хрипло, со слезами. Душит изнутри. Бежать. Я хочу уйти. Мне плохо. - Блин, да. Кофе... - смеётся он, размахивая руками, а у самого глаза, как мёртвые. Марку тоже больно. - К-как... - кажется, спрашиваю лишь губами. - Перелез через балкон, - почти индифферентно, но меня не обмануть. А сердце-то встало - комом в горле. Вновь кричу - молча и про себя, чувствуя, как ноги не гнутся. А то бы убил нафиг. - Как? Там же холодно. Снег. Лёд. Ты мог упасть. Разбиться, - быстро-быстро, громко, обессиленно, болезненно. Это лишь секундное отвлечение, лишь краткая потеря реальности, смена зацикленности - животный страх, первобытный. За него, не за себя. И это говорит о многом. Марк ржёт. Он меня видит насквозь. И что он пытается доказать? Что каждый мой прожитый день - это скорбь по мне же? Я и так это знаю. Я думаю не о том, тут иная подоплёка. - Киф, - дикая радость от смены темы, - мы на втором этаже, сугробы под метр. Какое разбиться? Пара синяков максимум. Хочешь покажу? - и открывает дверь настежь. Вздрагиваю и в ужасе кричу - снова молча, потому что спазм голосовых. Он открыл, Марк - открыл. Открыл! Балконную дверь. Замираю, мотаю головой, готов сорваться в визг, бежать, ползти, сматываться, кричать, выть, скулить - прятаться от пространства. Большого пространства улицы. Слишком много всего. А за Марком свобода: солнце на рассвете, лучи, преломлённые льдом, какие-то птицы и снег, так много снега - белого, светящегося в линиях горячей звезды, морозного, хлопьями. - Я загадал... - тянет осторожно, глядя на меня из-под ресниц. Это слишком... откровенно. - Н-нет, - вою на Марка и пячусь, всё тело сводит, как будто мышцы деревянные. Сбежать. Надо бежать. На кухню, в ванну, закрыться, запереться, отойти. Босыми ногами шлюпаю по полу. Скулю, сжимаюсь. Боюсь. И Марк, он стоит, улыбается, смотрит на меня отчаянно, ждёт, а я отхожу, а он позволяет, потому что видит - перебор. - Киф, хватит, - тихо срывается с его губ. Тихо, но проникновенно, и от этого голоса, от боли в нём - внутри меня что-то трескается, рвётся... лопается щелчками, как выстрелами. Меня и самого простреливает через тело, по прямой, из мозга в пятки, концентрируясь кислой тошнотой под желудком. - М-ма... - Ты зовёшь меня в кошмарах, - голос, как пощёчина, - ты ждёшь меня под дверью, - не укор, а констатация, - ты рассказываешь мне о себе всё, - припечатывает взглядом, и я замираю оленем в свете фар, - ты... - Марк говорит, говорит, говорит, рассказывает наблюдения за мной, складывает картину из кусочков, подводит к итогу, отступает назад, через порог, на балкон, ступает так смело и так уверенно (глаз не оторвать), через голову будто лениво стаскивая футболку, и выходит на балкон полностью. Мой балкон. Открытый балкон. Не застеклённый. Тут же начиная дрожать на холоде, трясётся, но улыбается, подставляя лицо снежинкам, запрокинув голову назад и жмётся поясницей в ледяной железный борт-перила. Меня разрывает, потому что хочу сбежать от него и к нему. Потому что боюсь окружения и переживаю за Марка. И я понимаю, что у меня есть выбор. Он есть. Марк примет любой, без обид, но я так не могу. Я хочу... Я... - Мне холодно, Киф, - шепчет Марк, пронзительно глядя мне в глаза. - Ты же тоже понимаешь, что я забочусь о тебе не по доброте душевной, а потому что ты мне интересен. Интересен в том самом плане, в каком только возможно. И ты тоже... Ты так смотришь на меня, так дышишь со мной, так тянешься ко мне... Так давай, подойди... - Н-нет, я н... е мог... у... Разрывает, ломает, вырывается новыми слезами - стресс, боль, страх. Всё и много. Сразу и сверху. Давит и оглушает. Звенит в голове, стучит под лопаткой, скручивают спазмы тошноты. Дурно, кружится мир, но тут же встаёт на место - я не успеваю упасть, лишь слепо хватаю пальцами пространство. Марк... - Можешь, Киф, - так же шепчет Марк, и я не могу уйти, хочу, но ноги прилипли к полу (опять), так что не отодрать. Глазами лижу нагой торс, на нём плавятся снежинки, стекают вниз каплями талой воды. И это чертовски крутое зрелище. А волоски на груди редкие и нет дорожки вниз от пупка. Маленький шрам над левой тазовой косточкой - яркий, от глубокой раны. На ключицах родинки, соски коричневые, затвердели - холодно. А Марк как издевается, ведёт вниз ладонями по телу, от груди к животу, по себе - так пошло, так откровенно, так интимно - это, как "только между нами" и всё. И я хочу так же касаться его. Он это видит, он знает. - Смотри на меня. Мне в глаза. И иди ко мне, Киф... Марк знает, что он делает - он ломает меня. Он заставляет меня. Он не использует меня, а помогает. Марк пытается, старается, он даёт мне альтернативу действий. И я выбираю... - Иди... ко... мне... Киф, - сладко тянет Марк, призывая, гипнотизируя, лишая воли и рассудка (я и так уже давно ему всего себя отдал). И я иду. Не хочу, но иду. Боюсь, плачу сухими спазмами и потоками слёз по щекам, ноги подгибаются, и нечем дышать. Тошнит от ужаса всё сильнее и сводит скулы, тошнит от страха, от ситуации. От себя! Но больше я боюсь за него. Марк - мой принцип действия, катализатор, моё смятение и мой покой. Марку холодно. Просто холодно. Очень. Он в снегу. Босиком. Трясётся, но держится, как из последних сил. Ради меня! И я понимаю - это испытание для обоих. Иду на подламывающихся ногах, руками царапаю кожу рук, шиплю, хнычу, но иду. Потому что Марк ждёт. Шаг. Шаг. Шаг. Марк - ориентир, а я в потерянной реальности. Я живой. Я настоящий. Ведь да? Да. Так, значит. Снова всхлип, рык, стон. Марк скрипит зубами, касается себя - ладонями по бёдрам, по бокам, просто водит, то ли согревается, то ли соблазняет. Не важно - это помогает. Я на нём зациклен - и плен его глаз помогает. Падаю. Просто падаю, потому что тело не вынесло стресса, напряжения, срыва внутренних барьеров. Падаю на него, в его ласковые руки - Марк пахнет табаком. Вкусно. Валимся на колени, оба, прямо в снег, на балконе, взметая хлопья вверх, и это самое прекрасное, что было в моей жизни - жар его тела и холод раннего морозного утра. Солнце прекрасно, облака восхитительны. Мне страшно, мне не по себе, я ненавижу себя и его за эту выходку, но я благодарен. И я плачу, снова плачу. Теперь от нестерпимой радости, что вынудил. И рвусь из рук, потому что не могу больше здесь быть. Хватит, достаточно. Не пускает. Дёргает на себя и целует. Так подло. А я робкий. А я не умею. Не знаю, несмышлёныш. И Марк учит - медленно и тягуче. От этого всё внутри перемыкает, искрит, стопарится и несётся галопом - страшно, страшно, страшно. Страшно здесь быть, страшно прерваться. Страшно вдохнуть. Страшно выдохнуть. Страшно смотреть и страшно зажмурить глаза. Всё страшно, но я позволяю, потому что хочу. Обоих трясёт, колотит, знобит. Как пить дать, заболеем оба. Ну и пусть. Всё равно. Он касается меня. Касается. По-настоящему, а не через преграду. Касается. Меня. - Не... т, - истерично, на низких тонах. Выдираюсь, забегаю в квартиру и несусь в кухню, трясущимися руками пью почти остывший, но самый вкусный кофе (как долго Марк был у меня, раз успел сварить?), потому что адреналин в крови всё делает прекрасным. - Ты молодец, - говорит в ухо Марк, обнимая со спины. Вздрагиваю, шарахаюсь, чашка падает на пол, разбивается, а Марк смеётся. А я трясусь. Глаза шальные, бегают, не находя, за что зацепиться. Сердце кричит в груди. Сводит бёдра, потому что возбуждён. - Й-а... Со словами у меня теперь реально туго. Но не сказать, не высказать, не озвучить. За меня вещают глаза. Марк видит, он понимает. - Всё хорошо. Я буду рядом. Обещаю, я помогу. И это звучит, как обет на крови. - За... ч... ем? - задушено, вырываясь из рук. Спрятаться. Я не... - Не прячься. Эй, ты не должен. И я знаю твои страхи, мы их обсуждали, поэтому говорю, глядя на тебя, - это не важно. Ясно? М? - Но я... - Любовь? - тихо, словно сам у себя спрашивает Марк. - Любовь - всего лишь слово. Нет, между нами не она, между нами нечто большее. Ощущения важнее, Киф, важнее каких-то наборов из частей алфавита. Главное то, что мы чувствуем. Слова не важны, важны поступки. М? Слова - лишь звуки, а руки не умеют лгать. Но я уверен в том, что ты мне нужен, что я хочу тебе готовить, потому что ты вечно всё сжигаешь, я уверен, что хочу, чтобы моя зубная щётка тусила в твоей ванной, и я уверен, что... Господи, как пламенно он говорит, и я горю. Изнутри сжигает счастье. Любовь - слово-слабость, а Марк для меня, во имя меня, ради меня хочет быть сильным - крепостью, стеной. Чтобы я был рядом - доверял. Щётка? Хмм... Это не животная страсть тел в желании удовлетворить либидо, а прозрачное, тонко-завуализированное по краям предложение серьёзных отношений. Видимо, Марк не всегда умеет говорить в лоб. Это даже мило. Он прав. Марк во всём прав. Но.. - Я болото, - возражаю, так жалобно, так жалко. Глаза в глаза - во взгляде истираются сомнения. - Хм... Значит утонем вместе, - твёрдо заявляет Марк. И я... я верю ему, потому что вижу, как он решительно настроен. - Я не хочу тянуть тебя за собой со своими проблемами, - это глупый выпад, но я должен его озвучить, иначе вопросы останутся без ответов. А если уж что-то начинать, то с чистого листа. И понятно, что я прямо сейчас не побегу в магазин, обнимаясь с прохожими, но если Марк будет рядом, то однажды... однажды я это смогу. - Киф, а у кого их нет? Проблем. У кого-то больше, у кого-то меньше, но они есть у всех, - хмыкает Марк, едва-едва меня касаясь. Вздрагиваю, но позволяю. Всё ещё боюсь, страшусь, не верю полноценно. - Я обуза, - я должен был сказать об этом хоть раз. Вслух. Так почему бы не сейчас? Просто, чтобы услышать и понять. Себя понять. - Щас выкину с балкона, и придёшь в себя уже в сугробе, - рычит Марк. Притворно рычит. Вижу, что не посмеет. Но угроза действует, она срезает рессоры. Что-то заживает во мне, внутри, стягиваясь кровоточащими краями. - Не надо, - мотаю головой. Это действительно? Это ведь происходит? Да! - Эй, мы справимся. Правда? - смущённо спрашивает Марк, потому что понимает, что если я не захочу, то ничего не получится. Но я хочу! - Правда! - это был честный ответ. Он обнял меня и глубоко вдохнул. - Ты пахнешь пряниками, - смеётся в макушку Марк, который оказался выше меня на полголовы. - А ты пахнешь снегом, - говорю ему. Мне страшно быть с ним рядом - боюсь разочаровать, но, глядя на Марка, я понимаю - ему тоже страшно. Страшно не за то, каким я окажусь человеком "без стены", а страшно меня потерять. Это всё меняет. Наверное, это и есть новогоднее чудо.