nox

Я выполощен каждым утром без исключения. Его детское свойство перерождения уже не работает, память не обновляется, как и запас сил. Моё зеркало мне говорит «ц» и, я знаю, само хочет отвернуться. Не лучшая ему работа – меня отражать. Кофе давно невкусный, вода давно не горячая (не достаточно), но это не худшее из моих повседневных каприз. Солю бутерброды на завтрак глазами. Совсем недурно. Дайте мне, кто-нибудь, оправдание, чтобы никуда не идти. И ничего не думать. Мелькает странная мысль: хочу, чтобы меня забрали на эксперименты. Чтобы сбой завершился летаргическим сном, и я был в ловушке – для вас, для себя – в спасении. Наедине с Чанелем, забирающим, лечащим всё. Ищите меня среди самых обидевшихся на мир дураков. Как же всё может достать, даже толком не трогая. В смысле – не убивая. По правилам стоиком, можешь жить – значит всё происходящее допустимо, но мне сложно назвать свою деятельность «живёт». Больше похоже на «доживает». А до чего – история умалчивает. Я приплюснут со всех сторон возможными силами, вмятины неплохие и уже даже заржавелые. Их игнорируют ВСЕ. Игнорирует МОЙ ЛЮБИМЫЙ НАЧАЛЬНИК, льющий мне кофе за шиворот, желчь – в лицо, и считающий, что интервал в возрасте в левую сторону дарует мне безграничные силы. Игнорируют МОИ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ КОЛЛЕГИ, кладущие мне свои полупустые планы как праздничные открытки на стол уже даже без просьб, а как должное, а в лицо – «что-то ты вялый сегодня, Бэкхен». Игнорируют МОИ ОБОЖАЕМЫЕ КЛИЕНТЫ, как я их называю, орущие в глотки о лопнувших шариках или оторванном у машинки руле; мне даже на пальцах им не объяснить, что право содрогать стёкла здесь должно быть предоставлено мне. Мне! И вместо этого я их успокаиваю. Меня – никто. Со. Всех. Сторон. Еще следует плюсом добавить погоду, с которой нереально выбраться из кровати, не то что из дома – нереально не сворачиваться до лица в колени, просто невозможно не проваливаться в бессознательное. И такое сладкое. - ОНО НЕ ДОБРОЕ, НЕ ДОБРОЕ, НЕ ДОБРОЕ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, - кричу я с порога, слыша сквозь возглас его славное «тшшш», и следом – руки на плечах, заскользившие по лопаткам для объятий. Чанель по своей успокаивающей шкале оценивает ситуацию ровно в два поцелуя в веки и в одну дольку зефира. Я сажусь на пол в позу поверженного и обхватываю себя ладонями. - Я не знаю, где я, и что со мной, - вздыхаю, следя за шагами парня ко мне и каждый – как подорванный момент истины, - знаю только, что мне тут очень хорошо. - Тебя это не устраивает? – спрашивает Чанель, садясь рядом, скрестив ноги в коленях и голенях. - Не должно, - я растянулся на собственных капканах и петлях, - сюрреализм не вечен. Но я не распахиваю глаза, не стремлюсь возвращаться, я даже боюсь пути обратно. Здесь теплее. Чанель накрывает мне глаза ладонью, потом пускает пальцы в волосы, творит какие-то махинации, точно угадывая мои внутренние «хочу» и ставя галочки у каждого «приятно». Невесело знать, что мой мозг меня поощряет, как бы говоря «не рассчитывай». В настоящем, будущем, мир не даст тебе этого уюта, такого спокойствия, он не оставит тебя в покое, не разожмет тиски. И то, что здесь тебе исполняют любые желания – там всем решительно плевать. Это вечно и принципиально. - Это решительно жестоко, - смотрю я в черные, мягкие глаза. – Я так устал. Снова. Я повторил это снова. - Всё чувствую, Бэкхен, всё вижу, - Чанель водит на моей ладони круги. – Ты знаешь, они плохие, а ты – хороший. - Говоришь со мной как с ребенком, - усмехаюсь, - знаю я все эти трюки. - Но они работают, - подмечает парень, вскидывая густые брови, - и всем нам порою нужны. Проделывай со мной всё, что требуется. Я сам себе не знаю действенной помощи. Что идти. Куда делать. Почему жить. Как плохо. - Даже если я тебе отвечу, - говорит Чанель, - разве от этого что-то изменится? Как же жутко и сильно он прав. Я бросаю взгляд за окно, обрамленное красными огоньками. - Уже скоро, - вздыхаю, чувствуя время в наспинных мурашках. Меня обнимают и ничего не говорят, потому что я прав. Только греют сильнее и ближе. Темнота – вечный индикатор. В этот раз еще и стук за окном. К слову, вместо снега дожди. Я открываю глаза. И снова здравствуйте МОИ. И снова до встречи,

друг.