Первое правило

Первое правило каждого уважающего себя гея — никогда не влюбляйся в натурала. Каждый второй это правило нарушает, а тот, кто самонадеянно, совсем как я, только и твердит о том, что вот он точно никогда и ни за что — тот наивный мудак. Я, в общем-то, сам не понял, как это произошло. Люди вообще в большинстве своем не способны понять, почему выбрали того или иного человека. Позавчера он был для меня лишь случайным человеком из толпы, лишь каким-то парнем из параллельной группы в универе, а сегодня у меня весь мир сузился до его глаз, я не могу оторвать от него взгляда и готов ходить за ним по пятам, как привязанный. Это ещё не тот запущенный случай, когда «я готов целовать песок, по которому ты ходила», но очень близко к нему. Имя у него дурацкое и какое-то, по моему мнению, девчоночье — Май. Он почти всегда улыбается, много шутит и часто смеется, а ещё смотрит на свою девушку так, как я смотрю на него — с благоговением и обожанием. По шкале от одного до ста он натурал на все сто десять, и мне бы биться в истерике от осознания этого факта, но как-то не выходит. Его девушка мне нравится, чисто по-человечески, естественно. Не одна из тех однотипных красоток с бровями в пол-лица, а симпатичная простая девчонка, из тех, что кличут провинциалками. Ее заниженную самооценку я чую за версту, она, кажется, сама не понимает, чем заслужила любовь такого парня как Май, и это совершенно очаровательно, как и то, что, несмотря на неуверенность, она держится с ним на равных, ни единым жестом или словом не показывая того, насколько ей важно его присутствие рядом и как она млеет от каждого ласкового взгляда. Когда я вижу ее, мне хочется крикнуть: «Так держать, девочка!» — и предложить ей дружбу. Думаю, она согласилась бы — девчонки ведь любят геев. А о том, что я тайно мечтаю отыметь ее парня на всех подходящих и не подходящих для этого поверхностях, что хочу держать его за руку, заглядывать ему в глаза и проводить каждую минуту свободного времени с ним, ей знать совсем не обязательно… Конечно, никакую дружбу я никому не предлагаю. Привычно выискиваю Мая взглядом, любуюсь им — и этого почти достаточно. *** Он впервые заговаривает со мной через пару недель. Подходит, как к старому знакомому, и просто говорит: — Привет. Он явно напряжен, тяжело дышит, взгляд его мечется туда-сюда, и я невольно думаю, что какая-то глазастая сука заметила мои тоскливые взгляды в его сторону, попалила всю контору, и сейчас на меня обрушится лавина гомофобного гнева. — П-привет, — чуть заикаясь, отвечаю я, прикидывая в уме, помогут ли пиздюли от предмета обожания стать этому предмету чуть менее обожаемым. — Слушай, я понимаю, Вера классная девчонка, она очень милая, красивая, такая, что нельзя в нее не влюбиться, но, парень, она моя. — Чего? — изумленно переспрашиваю я. — Вера, — повторяет Май. — Моя. — Спасибо, что сообщил, мне как раз не хватало этой информации для счастливой жизни. — Я вовсе не собирался язвить, только не с ним, но вышло как-то само собой и, судя по всему, очень к месту, потому что до Мая медленно начало доходить, что я не имею видов на его девушку. Он смущенно трет нос и бубнит: — Чувак, ты все время на нас пялишься, серьезно… — Чувак, — копируя его интонацию, произношу я. — Вы самая популярная парочка в универе, на вас все пялятся. — Бля, — сокрушенно выдыхает он. — Я ревнивый мудак. Теперь мне как-то стремно… А ты точно просто так смотришь? — Могу поклясться на Библии, хочешь? Май отрицательно качает головой и смеется. У меня от его смеха внутри всё теплеет, разгорается пожаром, мне чертовски хочется если не прижать его к себе, то хотя бы дотронуться до его лица, провести ладонью по щеке, но я не смею. — Извини, что я так на тебя набросился, просто Вера… Мне башню от нее сносит, понимаешь? У тебя такое было? — Ага, — киваю я. — Можно сказать, оно у меня и сейчас есть, но это не счастливая история. — Это не взаимно? — Нет, — качаю я головой. — И таковым не может быть. Без шансов. — А мы точно не о Вере говорим? — насторожился Май, вглядываясь мне в глаза. У него, кстати, глаза очень красивые, синие, как море. Яркие до неестественности. — Ревнивый мудак, — повторяю я его слова. — Вера даже не в моем вкусе. Я, знаешь ли, — я окидываю Мая взглядом с головы до ног, — предпочитаю брюнеток. — М-м-м, — тянет Май и неожиданно спрашивает: — Слушай, а ты курсач у Ковича же пишешь? — Ага, — киваю я, млея от его голоса и ловя себя на мысли, что готов разговаривать с ним даже о популяции редких видов кузнечиков. — Он говорил о тебе, сказал, что очень интересная тема, всячески восхищался и велел мне попросить у тебя материалы для ознакомления, потому что моя тема является ответвлением от твоей. — Без проблем, могу скинуть на электронную почту или завтра принесу распечатки. — А как насчет того, чтобы после пар посидеть в кафе? Моя натура, естественно, тут же видит в этом тайный смысл, а извращенная фантазия подкидывает мозгу картинки обнаженного Мая. — Зачем? — не очень убедительно протестую я. — Хочу извиниться, поподробнее узнать о результатах твоих исследований, да и Вера очень хотела с тобой познакомиться, я, собственно, чего к тебе и подошел… Но она бешеная фанатка Ковича-ясно солнышко и очень хочет лично познакомиться с его любимчиком. Не отказывайся, я угощаю. — Это не очень удобно, — всё ещё пытаюсь возражать я, заранее зная, что сдамся. — Неудобно шубу в трусы заправлять, авторитетно, кстати, заявляю — я пробовал, на спор. Всё, давай, встретимся в фойе после пар, никуда не уходи. Всё оставшееся время я думаю о Мае, запихивающем шубу в трусы. В моей фантазии это выглядит эротично. *** Мы находим общий язык с Верой сразу же, как я и предполагал. Её, правда, в основном интересуют мои достижения в науке и отношения с завкафедрой Ковичем, снискавшим славу неподкупного гения-преподавателя, который считает, что на пять знает только бог, на четыре — он сам, а все остальные едва ли тройку заслуживают. Любимчиков среди студентов у Ковича не было, пока не появился я. Все считают, что это из-за моего исключительного ума, и только я знаю, что ум мой здесь ни при чем. Вряд ли те три раза, что Кович настойчиво приглашал меня к себе в гости, дабы познакомить с редкой монографией, действительно бы превратились в посиделки над научным трудом. Вообще-то, это не тот случай, когда престарелый сластолюбец-препод клеит молоденького парнишку-студента: Ковичу едва ли стукнуло тридцать, и он вполне хорош собой, не говоря уж об уровне его интеллекта, а все мы знаем, что интеллект — это очень сексуально. Но я не чувствую к нему ровным счетом ничего, кроме бесконечного уважения. Я тот ещё наивный мудак, но этого мне недостаточно для того, чтобы решиться хоть на какие-то отношения. — Мы, кстати, собирались с Маем в кино, хочешь с нами? — предлагает Вера. Я осторожно кошусь на Мая. Его всего перекосило, но тем не менее он попытался выдавить из себя приветливую улыбку. Мне бы очень хотелось поцеловать его, вот такого. — Нет, не думаю, что это уместно, — качаю я головой. — Когда твой парень звал тебя в кино, он явно рассчитывал провести время вдвоем. — Нам не помешает компания, — стоит на своем Вера и хватает меня за руку. — Ну же, Даня! — Детка… — начинает Май, глядя на Веру, и я, не сдержавшись, смеюсь в голос. «Детка»! Подумать только… Отсмеявшись, я наклоняюсь к Вере и шепотом, но так, чтобы Маю было слышно, произношу: — Он тебя ко мне ревнует. Он мне сегодня чуть в горло не вцепился, думая, что я влюблен в тебя до беспамятства. А ты в кино меня зовешь, хочешь, чтобы он все-таки где-нибудь тайком меня удавил? А я-то думал, что тебе понравился и ты хочешь со мной дружить. — Май! — возмущенно выдыхает Вера. — Это что, правда? — Малыш, я… — Увидимся, — подмигиваю я ему. *** Теперь каждую свободную минуту в универе я провожу с Верой и Маем и описать испытываемые чувства от осознания этого факта я не в силах. Мне одновременно очень классно, потому что я могу любоваться Маем в режиме нон-стоп, хреново — оттого, что я каждый день вижу его благоговейное отношение к Вере, его к ней любовь, — и паршиво — оттого, что при всём этом мне очень нравится Вера и я прекрасно осознаю, что их отношения с Маем — это очень здорово, очень искренне, очень правильно. Я вроде и счастлив за них, а вроде и каждый раз, когда Май целует свою девушку, представляю на ее месте себя. Иногда я думаю, что, может, то, что я испытываю — это и не любовь вовсе, а так, влечение, желание, похоть, но потом я ловлю на себе взгляд ярко-синих глаз и понимаю, что всё куда глубже, куда серьезней и куда безнадежней. Я бы, наверное, почку продал, чтобы больше не чувствовать этого. Я так отчаянно хочу, чтобы Май был для меня просто другом, но, кажется, это неосуществимо. Май разболтал Вере, что я в кого-то влюблен и эта любовь несчастная. Вера, как и положено всякой романтично-наивной девушке, тут же говорит, что нет ничего невозможного, нет никаких преград для любви, и даже если это любовь не взаимная, то я ещё обязательно встречу свое счастье и она даже может с этим мне помочь — у нее куча свободных подруг. Мне бы сказать, что вряд ли мне понравится хоть какая-то из ее подруг, потому что у них нет члена, мне бы рассказать, кто на самом деле предмет моей любви, но рушить дружбу не хочется. Я уверен, что Вера не осудит моей ориентации, как и уверен, что моей увлеченности своим парнем она мне не простит. Когда я прихожу согласовывать с Ковичем практическую часть курсовой работы, он снова намекает, что было бы неплохо изучить хранящуюся у него дома монографию, потому что иначе он ее может отдать другим студентам. Кажется, это был тонкий намек на толстые обстоятельства — мол, тебя, такого принципиального, я долго ждать не буду. — Вы можете принести ее сюда, — предлагаю я. — И я с радостью с ней ознакомлюсь. Кович внимательно на меня смотрит, вздыхает. — Ну ты же не тупой, Даниил. Всё понимаешь. — Вы тоже не тупой, Игорь Александрович. Всё понимаете. — Тебе я не нравлюсь? Или род моей деятельности? Или то, что я сразу зову тебя к себе домой? Ну, так мы можем пойти в клуб или куда ты захочешь. — Надо же, а ему, кажется, и впрямь надоело ждать. — Дело не в этом. — Но ты же понимаешь, что это глупо? Поверь, ты не сможешь быть просто рядом, однажды тебя прорвет — и ничего хорошего из этого не выйдет. — О чем Вы? — Не прикидывайся идиотом, все мы знаем, что это не так. Он любит свою девочку, Даня. А потом, возможно, полюбит и другую. Это всегда будут девочки. — Что скажете по поводу моего исследования? Всё в порядке? Я могу продолжать? Кович смотрит на меня внимательно, вздыхает и протягивает мне черновик работы: — Смотри, вот тут нужно исправить… *** — Дурацкие матметоды, ни хера в них не понимаю, — сердится Май. — Почему я не выбрал теоретическую курсовую? Нет же, в практику понесло, мучайся теперь. — Дань, а ты уже обработал свои результаты? — спрашивает Вера. — Ага, — киваю я. — Обработал. — Значит, ты можешь помочь Маю? Ну, я бы тоже посмотрела, как ты это сделал. Уже был у Ковича? — Угу, — вяло киваю я, вспоминая свое посещение. — Был. — Что-то случилось? Ему не понравилась твоя работа? Ты какой-то хмурый. — Всё в порядке, Вер. — Оно и видно. Это из-за той девушки? Ну, которую ты любишь. Я гляжу на Мая, который задумчиво уставился в учебник, засунув кончик карандаша в рот, и киваю. Перевестись, что ли, в другой университет? Пошло оно всё к черту… *** Всё рушится одним прекрасным зимним днем. Мы уже защитили курсовые, сдали все зачеты и досдавали последние экзамены, собираясь отметить наступающий новый год где-нибудь в клубе. Вера получила пару экзаменов автоматом и предложила отметить это отдельно, у нее с Маем дома. Я, естественно, как их друг, просто обязан был присутствовать, хотя и сопротивлялся изо всех сил — ну не хотелось мне смотреть на их любовное гнездышко, не хотелось смотреть на очередное доказательство их крепкого чувства, не хотелось делать себе ещё больнее. Проклятый Кович был прав: со временем находиться рядом с этой сладкой парочкой было все сложнее и сложнее, как бы я ни старался, я не мог стать ему — Маю — просто другом. Но и без их компании я уже не мог, не умел. Я несколько раз порывался разорвать с ними все отношения, несколько раз начинал готовить документы для перевода в другой вуз, но так и не смог довести до конца ни первое, ни второе — я был для этого слишком слаб и труслив. Мне бы побольше смелости, уверенности, поменьше бы страха. Мне бы заинтересоваться уже кем-нибудь другим, не представляя каждый вечер в душе, что меня ласкают руки Мая — не мои. … Мы с Верой накрывали на стол, когда пришел Май. Взбудораженный весь, взъерошенный, костяшки сбиты. — Ты что, дрался? — ахнула Вера — всегда очень переживает по этому поводу, зная, что у Мая проблемы с контролем гнева, ему бывает сложно остановиться, когда он распален. — Немножко, — выдохнул Май, кончиками пальцев проводя по щеке Веры — очень интимный, нежный жест. Мне непреодолимо хочется подставиться под его ладонь, чтоб он и меня так. — Не волнуйся. Я, можно сказать, отстаивал честь нашего с тобой друга. — И кивает на меня. — Чего? — удивляюсь я. — А что, на мою честь кто-то покушался? — Ага. Здоровенный такой, с четвертого курса, мы с ним вместе на бокс раньше ходили. Встретились, разговорились, а потом он у меня спрашивает, не стремно ли мне, мол, с педиком водиться. Я не понял, о чем он, переспросил, ну, он и говорит, что, мол, твой новоиспеченный дружок голубых кровей, сладкий. Ну, я ему и врезал. — Зря, — еле слышно выдохнул я. — Ну чего зря-то? — фыркнул Май. — Он моего друга пидором называет, а я молчать буду? Не-е-ет, это не про меня! А я вдруг понимаю, что лучшего шанса у меня не будет. Что сейчас я могу со всем этим покончить. Будет больно, но зато раз и навсегда. Кто знает, может, получится вырвать это дурацкое чувство из своей души, может, презрение со стороны Мая поможет… — Зря, — тихо, но твердо произношу я. — Потому что он сказал правду, Май. У Веры глаза становятся похожими на блюдца, а у Мая отвисает челюсть: — Ты гей? — хрипло переспрашивает, будто не может в это поверить. — Ага, — киваю я, а потом подхожу к растерянному Маю и целую его в щёку. — А ещё я тебя люблю, Май. Вот так. Ухожу я в гробовой тишине. *** Естественно, я не смог придумать ничего лучше, чем напиться. Большинство по пьяни звонят бывшим, а я звоню несостоявшемуся. Звоню Ковичу и заплетающимся языком сообщаю, что готов изучать его монографию хоть всю ночь, так глубоко, как он того захочет. Кович сразу диктует адрес и велит вызвать такси. Я приезжаю к нему спустя полчаса и буквально падаю в его объятья. В домашней одежде он воспринимается совсем по-другому, и это здорово — вряд ли бы я смог полезть целоваться к своему преподавателю-Ковичу. А вот к просто парню-Ковичу — запросто. — И-и-игорь, — тяну я и пытаюсь его поцеловать. — Доставай свою монографию из штанов, я готов! — Я вижу, — хмыкает он, уворачиваясь от моих поцелуев. — Прекрати, ты пьян. — И чертовски хорош собой. Ну чего ты, Кович, ты ж меня хотел! До-о-олго… Вот он я, давай, бери! Просыпаюсь я на широкой кровати, один и совершенно голый. Не успеваю я мысленно обозвать себя идиотом, как хрипловатый голос откуда-то сбоку сообщает: — Не переживай, ничего не было. Ну, кроме того, что ты пытался станцевать стриптиз и очень просил тебя трахнуть. — Чего ж ты не согласился? — бурчу я, натягивая одеяло до подмышек. — Неужто в Вас, Игорь Александрович, моральные принципы проснулись? — Едва ли. Просто я не имею обыкновение делить постель с истеричными мальчиками, упорно называющими меня Маем. Я укрываюсь одеялом с головой. Стыдоёбище какое… Пить мне нельзя. — И Игорь Александрович я в университете. Не находишь, что здесь, когда я уже успел восхититься великолепным видом твоей голой задницы, меня называть по имени-отчеству неуместно? — А я думал, тебя это заводит, — бурчу я из-под одеяла. — Вылезай уже, — фыркает Кович. — Рассказывай, как докатился до такой жизни. Терять мне нечего, да и хуже уже быть не может, поэтому я отбрасываю одеяло с лица и пересказываю историю с Маем. — Дурацкий поступок, — тут же реагирует Кович. — Но ушел красиво, ничего не скажешь. — Я такой идиот… — Если б я был конченым ублюдком, я бы сейчас сказал что-то типа «ну я же говорил!». Я качаю головой: — Что мне делать? Я, блять, так в себе запутался… Наверное, всё-таки стоит собрать документы на перевод. И чего я вообще в него влюбился? Он ведь даже не особо-то и красивый! — Мы не выбираем, в кого влюбляться, — спокойно произносит Кович, сверля меня взглядом. — Это просто происходит, и мы ничего не можем с этим сделать. Кстати, Вера звонила тебе всё утро. — Вера? — встрепенулся я. — Перезвони, — предлагает Кович. — Вдруг что-то важное. Ага, например, она лично решила мне сказать, что я мудака кусок… Первое, что говорит Вера, это: — Даня, с тобой все в порядке? Голос у нее взволнованный, в нем совсем нет злости или ненависти, даже удивления нет, только беспокойство. — Всё нормально, — хриплю я. — Прости, что я так…. Так… — ну вот, когда надо, никогда не могу подобрать слов, да что ж я за хуйло-то такое. — Всё в порядке, — спокойно говорит Вера. — Я всё понимаю, я тебя не виню. — Зато я сам себя виню. — Ты ведь не можешь это контролировать, верно? — очень разумно говорит Вера и со вздохом признается: — Но мне всё равно хочется оттаскать тебя за волосы. — Закономерное желание, — выдыхаю я и спрашиваю: — Как он, Вер? — А сам как думаешь? — фыркает она. — После того, как ты ушел, он вообще на час завис. Потом очнулся, спрашивает, что это такое только что было. Потом бутылку шампанского вылакал и всё порывался пойти тебе твою морду гомосяцкую бить. Я молчу. — Почему ты не сказал сразу? — спрашивает меня Вера, а я не нахожусь, что ей ответить. Как, интересно, она себе это представляет? «Привет, Вера, я Даниил, приятно познакомиться. А ещё я парня твоего люблю!». — Господи, мне тебя и жалко, и очень хочется тебя ударить. Вот уж не думала, что когда-то буду вынуждена ревновать Мая к парню… Но ты-то что за гребаный мазохист? — Не спрашивай меня ни о чем, — прошу я. — Извини, — говорю торопливо и бросаю трубку. *** Кович в очередной раз пресекает мои попытки его соблазнить и твердо говорит, что секс из жалости и в благодарность его не интересует. — У меня для этого есть студенты, — шутит он. Он меня хочет, это очень заметно, а я уверен, что в этот раз у нас бы получилось, всё было бы неплохо, но он был прав — если это и случится, то уж точно не при таких обстоятельствах. Все каникулы я сижу в комнате в общежитии и новый год встречаю там же, соврав родителям, что буду отмечать в дружной студенческой компании. Вера звонит мне пару раз, но я не отвечаю — мне до сих пор перед ней стыдно, а ещё я на нее злюсь, потому что она настолько хорошая и понимающая, что это бесит и раздражает. Будь она сукой, было бы проще. Будь Май сукой, кинься он драться — было бы проще возненавидеть и вытравить из себя дурацкую влюбленность, мешающую жить и спокойно дышать. Я стараюсь не думать ни о нем, ни о Вере, ни о ситуации в целом. Но у меня не получается. *** Седьмого января я прихожу к Ковичу. Без предупреждения, без объявления войны. Он, слава богу, один. Он, слава богу, почти сразу начинает отвечать на мой поцелуй и не пытается закрыться от меня своими принципами. С Ковичем хорошо. Я даже не ожидал такого. Он ненавязчивый, спокойный, неожиданно ласковый и отлично трахается. После секса вместо лекции о морали он начинает говорить о моей курсовой работе, я тут же понимаю, что занимался сексом со своим преподавателем, это, на самом деле, оказывается очень возбуждающим, и я с мыслью, что я конченый извращенец, набрасываюсь на Игоря второй раз. Я живу у него всё оставшееся время каникул. С ним хо-ро-шо. Но всё равно не то. Не так, как должно быть. *** Я опасаюсь, что Игорь не сможет оставаться ко мне равнодушным в университете, и зря — он провожает меня в коридоре равнодушным взглядом, едва ли замечает на своей паре и вообще ведет себя очень достойно, в отличие от меня. Потому что я сначала полдня пялюсь на Ковича, а следующие полдня — на Мая, который делает вид, что меня не существует. Зато Вера меня замечает и даже приветственно кивает, даже хочет подойти, но я сбегаю прежде, чем она это делает. *** Всё пришло в норму, в хреновую, но всё же. Я бы даже сказал — всё вернулось на круги своя. Я снова стал одиноким парнем-задротом, Май с Верой снова стали для меня далекими, почти незнакомцами. Только у Ковича Игоря Александровича сменился статус: теперь я не просто студент, который пишет у него курсовую, а студент, который пишет у него курсовую в его же постели. Я, честно говоря, лишний раз предпочитал не думать, что между нами происходит, не пытаться как-то это охарактеризовать. С Ковичем мне было хорошо, уютно, спокойно — так, как давно уже не было. Кович был понятливый, он как-то интуитивно каждый раз подстраивался под мои желания и не упоминал произошедшее с Маем. Я и сам вспоминать стал все реже и реже. Сердце все так же болезненно сжималось, когда я видел Мая, но, скорее, по привычке. Я иногда ловил себя на мысли, что и люблю его тоже по привычке. А может, я эту великую любовь сам себе выдумал. *** Впервые за долгое время выходные я проводил один. Кович свалил на какую-то там научную конференцию, сосед по комнате уехал к родителям. Гостей я не ждал. И уж тем более никак не ожидал увидеть Мая. Если честно, то первым моим порывом было захлопнуть дверь прямо перед его лицом, потому что выглядел он как-то странно. По всем законам жанра ему полагается с мученическим стоном вцепиться в мое лицо, процедить сквозь зубы что-то типа «я столько лет бегал от себя, и вот появился ты и разрушил мою жизнь» и впиться в мои губы страстным поцелуем, но Май этого не знает, поэтому просто подозрительно оглядывает пространство комнаты (наверное, чтобы убедиться в отсутствии гей-оргии или чего он там себе надумал) и бурчит: — Меня Вера бросила. — Чаю хочешь? — Я ж, мать его, вежливый хозяин. — Водки хочу, — выдыхает. — Из-за тебя бросила. — В каком смысле «из-за меня»? — удивляюсь я. — Ну ты же из этих, — морщится Май. — Из пид… геев. Ну, а она, как оказалось, очень их… вас поддерживает. Вот я к тебе и пришел. — Чтобы я позвонил Вере и рассказал ей, какой ты молодец? — Ну, типа того, — хмыкает Май. — А ещё я по тебе соскучился. — Да ну? Тебе не кажется, что это по-гейски прозвучало? — подкалываю. — Да пошел ты, — беззлобно ругается Май и жалуется: — Мне даже матч посмотреть не с кем было. — Можем посмотреть сейчас, — предлагаю я. — Даня, а ты что, и правда меня любишь? — Это ты так пытаешься выяснить, не полезу ли я к тебе целоваться? — фырчу я. — Не переживай, такого не будет. — Я серьезно спрашиваю. — Я не знаю, Май, — вздыхаю я. — Тогда мне казалось, что да. — А теперь? — А теперь я с Ковичем сплю. — Что, правда?! Вот это ни хрена себе! Ну, и как он? У него большой? — Май! — возмущенно шиплю я. — Не много ли вопросов для воинствующего гомофоба? — А я всегда знал, что неспроста он так тебя хвалит! — Вот и молодец, — я отчего-то смутился, как девочка на первом свидании. — У вас серьезно? — Май! — А? — Давай я Вере позвоню. — Да, — сразу серьезнеет он. — Давай. Вере я успел сказать только: — Слушай, тут ко мне приехал Май… — после чего она отключается, успев пообещать, что скоро будет. Приехала и впрямь скоро, видно, опасаясь застать Мая с ножом в руке и меня, истекающего кровью, но застала прямо-таки идиллическую картинку: мы с Маем сидим на кровати и смотрим по ноутбуку пропущенный футбольный матч. — Вот придурки! — возмущенно выдыхает Вера. — Я думала, вы тут деретесь! — С чего нам драться-то? — улыбается Май. — Что я, к своему другу в гости зайти не могу? Садись с нами матч смотреть? — Ты идиот! — Зато очень обаятельный. — Да на тебя только парни западают, — ухмыляется Вера, лукаво глядя на меня. Видно, хотела проверить реакцию своего парня. Может, не так уж она и умна, как я думал. — А Даня с Ковичем спит! — ляпает Май. — Да ладно? И как он? Звякнул телефон, извещая о пришедшем сообщении. «Конференция — скукота смертная, свой доклад я уже защитил, еду домой. Приедешь?» Я глянул на целующихся друзей, в кои-то веки не чувствуя никакого желания оказаться на месте Веры, и написал: «Приеду».