***
Дождь льет крупными каплями еще с ночи. Ударяется о железные подоконники, отчего в классе стоит не тишина, а громкие постукивания. Учитель молчит. Все что-то пишут. – Что мы делаем? – шепотом. – Упражнение. Вот это, – тыкает в учебник пальцем. Сегодня свой я забыл, а Леви выручает, как обычно. Читаю задание. Какая-то ересь. Но нужно пытаться делать, иначе снова поставят два, позвонят маме, а она снова расстроится. Хотя бы кому-то ведь не нужно ее огорчать. Сегодня папа сказал, что мы поедем в городской парк. Там устраивают что-то типа дня поддержки… Совсем недавно туда привезли разных животных, и за деньги вполне можно посмотреть на них. – Опять в облаках витаешь? – справа шепот Леви. Промаргиваю. – Отстань, Конни. Отворачиваюсь к окну. И как мы поедем в парк, если льет такой дождина? Как обычно – срывает все планы. Тогда мне снова придется делать скучные уроки, играть на телефоне и спрашивать у мамы, как там мой кот. На прошлой неделе он заболел, и мы отдали его в лечебницу. Наверное, исхудал. Но доктор успокоил меня, сказав, что жить точно будет. А я и не думал, что он может умереть. Это ведь мой кот. – Дописываем, у вас осталось пять минут. Со звонком положите тетради на первую парту. Хотя однажды он и правда мог умереть. Я захотел с ним погулять, мы вышли на улицу, но он побежал от меня к дороге. Мама ругалась. А я гладил его против шерсти. Перед тем, как выйти из школы, я снова посмотрел в окно и увидел все то же – сильный дождь. Блин. Ну что за фигня! Натянув капюшон, я направился по дороге домой. Не то, чтобы я не любил дождь, скорее наоборот, но во время него много чего не поделаешь. Не посмотришь на тех животных, например. Не покачаешься на качелях. Не посидишь на лавке. Не позадираешь юбки у девчонок, потому что в такую погоду обычно они приходят в штанах. Зато можно поднять голову к небу, закрыть глаза и представить себя, находящимся в море. Воздух наверняка очень похож на тот, который в самом его центре, где не видно горизонта, как внимательно не смотри и как высоко не залезай. И у которого не видно дна, так, что, посмотрев вниз с какого-нибудь огромного корабля (он может быть полон пассажиров, или на нем путешествуешь ты один), обязательно испугаешься, может, не признаешься себе в этом, но точно почувствуешь, как сосет под ложечкой. Стоит лишь наклониться сильнее… Я не перестану представлять океаном любую человеческую жизнь, а самого человека – кораблем. Когда-то я хотел стать мореплавателем, но мама сказала мне, что я могу заработать морскую болезнь. Я не совсем уверен, что понял ее суть, но это болезнь, а значит это что-то плохое. Существует ли жизненная болезнь? Но если так, то ей обязательно заболеет каждый? – ведь мы все живем. Дома-многоэтажки, высокие деревья, ветки которых царапают стекла окон, низенькие кусты, в которых от человеческих глаз прячутся собаки или кошки, или какие-нибудь мыши. Мимо проезжает машина. Серебряная. Замечаю бездомную собаку возле мусорных баков. Ее хвост опущен к земле, и я снова думаю о том, что никогда не мог понять, как им не надоедает постоянно держать их поднятыми. Однако я встречал уже много таких, которые устали. Как эта, например. Наверное, в их жизни должно было произойти что-то действительно грустное, чтобы они вдруг опустили свой хвост. Интересно, многим ли удается поднять его вновь? То есть, появляется ли у них возможность и желание? Мимо пролетает птица. Приземляется где-то неподалеку. Я даже слышу, как она заговаривает со своими сородичами. Навстречу мне идут люди: хмурые, улыбчивые, задумчивые, скрытные. Непонятные. И я для них такой же – непонятный. Когда-то нам говорили, что нужно уметь понимать другого человека, тогда может оказаться, что вы с ним очень похожи и вам захочется дружить. Но когда я спросил, что делать, если тебе не идут навстречу, мне сказали: «Подойди еще ближе». Но когда я, как мне показалось, достаточно близко подошел к мальчику, играющему на площадке, он заплакал и убежал. Он испугался меня или того, что могло случиться, останься я рядом с ним? А что делать в таких случаях? Сворачивая за угол дома, вижу, что рядом с моим подъездом ошиваются какие-то взрослые ребята. Наверное, им лет по семнадцать. Почему, чем старше, тем они противнее? Я ведь не пристаю к тем, кто младше меня, просто для того, чтобы приколоться. Разве это имеет хоть какой-то смысл? Они что-то говорят мне вслед, пока я быстро стараюсь открыть подъездную дверь. Фух. Ну хоть не придержали ее и не пошли за мной. Тихо напеваю себе под нос. Меня забавляет то, как эхом звуки распространяются по этажам. Иногда, когда есть настроение, еще и громко топаю. Так я точно знаю, что я есть и иду точно в этом подъезде точно в свой дом. Родители еще на работе, поэтому я, как обычно, вхожу в пустую квартиру и навстречу мне бросается тишина. Мне нравятся те дни, когда мама на больничном и встречает меня после школы. Дело в том, что такое может быть только тогда, когда я еще не стал взрослым. То есть очень мало времени. Снимаю мокрую куртку, вешаю ее в шкаф подальше от другой одежды, чтобы не намочить мамину дубленку. Она как-то переживала, что могла испортить его, когда попала под несильный снегопад. Но снег ведь тоже вода. Я занимаю себя уроками, просмотром телевизора, вкусной едой, приготовленной мамой еще вчера вечером, игрой в телефоне и коротким сном. Входная дверь открывается, и я слышу голоса родителей. Соскакиваю с кровати и бегу в коридор. – Мама, папа! Они все мокрые, такие смешные. – Эрен, ты чего такой растрепанный? – мама улыбается мне и взъерошивает мои волосы еще сильнее. – Нет, мам, тебе кажется. – Мама и так считает меня маленьким, поэтому она не должна знать, что я иногда сплю днем, ведь днем спят только маленькие! – Папа-папа, – хватаю его за руку и начинаю трясти, – мы поедем смотреть животных? Дождь же уже закончился, – и делаю свое фирменное выражение лица. Я точно знаю, что оно вызывает жалость у моих родителей. – Эрен, там сыро и холодно, ты можешь заболеть. – Но ма-ам-а. – Сынок, съездите завтра. – Но завтра они могут уехать! – Они тут до воскресенья, Эрен, – папа вставляет свое словечко. А я ведь так и знал, что никуда мы сегодня не поедем. – Ну хорошо… Только на этот раз точно поедем, хорошо? – Да, да, а теперь дай нам раздеться, хорошо? – подмигивает. Киваю. Возвращаюсь в свою комнату, сажусь за стол, прижимаюсь щекой к его поверхности и слушаю, что происходит в коридоре. Родители о чем-то тихо переговариваются. Мое настроение теперь окончательно испортилось. Сегодня четверг – третье октября. И сегодня опять не произошло ничего интересного.***
Когда мои руки задрожали и биение сердца отдавалось в висках, а дыхание стало предельно учащенным, я в третий раз поднял на кого-то руку, но впервые именно на нее. Сначала я был по-прежнему зол, но потом пришло осознание, а за ним последовал испуг. Я смотрел в ее выпученные от удивления и обиды глаза. Я видел, как она поднимает руку не для того, чтобы ударить меня в ответ, а – чтобы прикрыть свою щеку, уже налившуюся яркой краской. Я отступил на шаг назад и наткнулся на что-то холодное. «Стена» – понял я. Стена. Лучше бы я разбил себе об нее голову. Мама смотрела на меня очень долго, пристально, испуганно, непонятливо, явно перебирая множество причин, множество исходов, множество обид и слов. Множество-множество. Огромное множество мыслей, которые никак не могли определить точно, что это и почему это случилось. А меня будто парализовало. Я тоже не знаю ответа, мам. Я просто на секунду тебя возненавидел. Она медленно отвернулась и побрела в комнату. Отец не ночевал дома уже третьи сутки.***
Я увидел своего мертвого кота и подумал… нет, не так. Я, скорее, просто удивился, как необычно он теперь выглядел. Он стал… страшным. Но вместе с тем интересным. То есть это не было тем, что я видел каждый день, и оттого мне стало любопытно. Когда мама увела меня оттуда, я спросил у нее: «Почему он умер?». Она ответила, что «он устал». От меня? Или от того, что жил? Особенно вечерами мне его не хватало. Но потом я сказал себе, что нет смысла убиваться по тому, кого уже нет, и тогда стал приходить в норму. Я говорил себе это каждый день, пока на самом деле не поверил в это. – Пап, а что, те, кто умер, всегда выглядят так некрасиво? – К сожалению, это закон природы. – Она, наверное, призывает нас ценить живое? – Ты абсолютно прав. – А если я не хочу?.. Я завел разговор, в котором Конни должен был рассуждать вместе со мной о том, что находится за пределами жизни. Но он пожал плечами, ответив: «Умрем – узнаем». Все потому, что Спрингер идиот, и никогда не интересовался вещами, находящимися дальше его носа. Ведь мы пока что молоды, а молодые не должны умирать, поэтому, наверное, он не думал об этом. Но по телевизору я услышал новости, в которых говорилось, что нашли давно пропавшую девочку, которой было восемь. От нее остались чуть ли не одни кости. – Пап, а зачем жить, если мы все равно умрем? – Сынок, отстань от папы, он устал, этот день выдался трудным. Мне стало интересно. Вообще все это, что связано с противоположным жизни. Я днями напролет ищу всю информацию, которая могла бы помочь мне разобраться в этом вопросе. Почему так происходит? Можно ли этого избежать? А потом мне надоело. Но прежде я сидел с выпученными глазами, глядя на экран папиного телефона и судорожно листал картинку за картинкой. Все, что было мне интересно, я смог увидеть глазами. Наверное, это послужило причиной. – Пап, а что это за чувство, когда смотришь на что-то и слюни текут, голова вроде едет, глаз оторвать невозможно и улыбаться хочется? – Эрен?..