milk

У Жана абстинентный синдром всякий раз, когда Юра уходит. По крайней мере он это признает. Потому что Юрий Плисецкий не тот, кого можно выкинуть из головы или заменить кем-то там другим. Его красивые зеленые глаза — холодные, светлые волосы средней длины немного топоршатся на макушке, — а челка часто падает на лоб, скрывая мелкий шрам на молочной коже, — кончики подрагивают над его хрупкими плечами. Жан думает подойти, но останавливается, потому что ничего кроме глупостей он придумать не может. «Ты классный и мне кажется, что я люблю тебя. Я хочу защищать тебя и обниматься с тобой как можно чаще», — да, он бы так и сказал, но… — Зачем ты приходишь сюда? Снова и снова, — интересуется Юра. Его голос звучит тихо и абсолютно индифферентно-безразлично. — Не знаю, — честно отвечает Жан. — Мог бы придумать хоть одну шутку перед тем, как подойти, — Юрий был не напряжен. Наоборот, выглядел максимально расслабленным. Слегка взлохмаченные вихры светлых прядей как всегда не слушались и скатывались с макушки на лоб и концы волос частично прикрывали бровь. — И чего не огрызаешься? Даже нахуй не пошлешь, да? — улыбается Жан и опирается спиной о стену. — Я весь твой, — усмехается и вытягивает руки, словно приглашая, мол, вот он я, бери. Плисецкий вздохнул и в миг его взгляд стал тяжелым. — Надоело, на самом-то деле, — еще тише произносит он. — Ты приходишь сюда почти каждый день, мямлишь что-то пустое, я кричу на тебя и ты все равно приходишь опять и опять — мне надоело, — Юрий повел плечом. — Уходи. Вали в свою Канаду. — Принцесса, ты… — Жан-Жак, — ни Джей-Джей, ни просто Жан, не Лерой, а вот так официально и отчего-то неуместно. — Юра, — Жан тоже умеет произносить имя с мрачной интонацией. — Ничего, — говорит Плисецкий, а после, подумав, добавляет: — Не важно, — Жан не знает, почему стало тягостно неприятно, а под ложечкой засосало. Просто Жан приперся сюда, немного вымотался после выступления, честно говоря. И это все лишь чтобы увидеться снова. Что оказывается «не важно». У Жана дыра в сердце и он часто переживает. Юрию не до дыр в сердце и переживать ему некогда. Тренироваться сложно, участвовать в Гран-При — тоже сложно. Видеть свои ошибки — страшно. Впервые Жан увидел Юрия в Канаде. В преддверии соревнований некоторые фигуристы прибыли немного раньше, и, разумеется, шли тренироваться именно сюда. Потому что этот каток — лучший. Впервые Жан подумал, что есть кто-то талантливее его: так могли кататься только Боги. Он даже не сразу понял парень это или девушка. Просто прекрасное создание с красивым телом, которое не менее красиво (нет, пиздато честно говоря) двигалось в такт музыке. Эта сложная спираль в конце программы — безумие, слишком совершенно, открытый интим на льду. Это нужно запретить, потому что взгляд невозможно оторвать. Когда на Жана смотрят эти глаза, пусть и мимолетно, он ахает. Не может контролировать себя, бестактно пялится, разглядывает. На него пялятся в ответ с нескрываемой издевкой и неприязнью. — Привет, — говорит Жан и улыбается настолько приветливо, насколько он умел. — Свали с дороги, — грубым голосом отзываются в ответ, нагло отпихивают в сторону протянутую руку и обходят. — Принцесса, — да, Жан сейчас почувствовал себя невероятным идиотом, когда это вырвалось и он надеялся, что фигурист этого не услышал. — Пасть закрой, блять, — злобно. — Придурок, — столько яда в словах. — П-прости, — Жан впервые чувствует себя так неуверенно. Он не знает, что ему нужно делать, потому что привык действовать напористо и нагло. Парень хмыкает и-таки обходит Жана, идет быстрым шагом и Жан не предпринимает попытки догнать. А потом Жан узнал значение слов «Иди нахуй», «блять» и «заебал», которые говорил парень всякий раз, когда Жан собирался с ним заговорить. Имя он узнал, что немного странно, из инстаграма. Юрий Плисецкий — прекрасное имя. Когда Юрий подавлен из-за второго места, Лерой пытается успокоить: — Эй, ты молодец, — у Плисецкого скривилось лицо и весь его взгляд кричал: «Жан, ты идиот». — Да пошел ты. — Почему ты?.. Мы не враги, чтобы ты относился ко мне так! Мы соперники и… — Да плевать мне на это, — перебивает Юрий. А после добавляет: — И на тебя тоже плевать. Ладно, Жан соврет, если скажет, что это было не больно. Потому что что-то внутри него треснуло. И сам почувствовал себя поломанным. Жан не знает как себя вести, поэтому ведет себя, как все парни: дергает за косички понравившуюся девочку. За косички в прямом смысле. Стало только хуже. Но это уже не остановить. И Жан плывет по течению. Отдается развитию их взаимной (конечно же, нет) ненависти. Жану больно, потому что между ними нет ничего взаимного. Ему остается лишь смотреть. Жан смотрит. Бестактно пялится и пожирает взглядом. А когда взгляд Юрия и Лероя сталкиваются, Жан усмехается настолько нагло, насколько умел. Жан пытается привлечь внимание, шутит глупые шутки про принцесс, говорит пошлости и предпринимает попытки прижать к стене и провести ладонями по стройному телу. Но он никогда не позволит пересечь границу. Пока что. Юрий считает такое поведение просто возмутительным. Достаточно раздражающим, чтобы вмазать по скуле Жана со всей дури, когда тот сжал свою руку на ягодице Плисецкого. Юра считает себя достаточно умным, чтобы правильно понять эти издевки, смешки, попытки. Юрию плохо, приторно и на каждую едкую фразу хочется сказать вовсе не едкое «Заткнись, Жан». Потому что это заебало. Перед выходом на лед у Юры дрожат колени и в груди неприятно сводит, дышать тяжко. Юре хочется вырвать все это из себя вместе со своей гомосексуальностью и Жан-Жаком Лероем. Какая разница, если он проигрывает. Какая разница, если он опять второй. Юра сидит на лавке в раздевалке: на то, чтобы стоять попросту нет сил. Он смотрит на белый яркий потолок. — Это тебе, — под самым носом оказывается букет красных, розовых и белых роз, а перед глазами — Жан. — Ты прекрасно выступил. — Да, спасибо, — кивает Юрий, отвечая на автомате. Бесстрастным голосом. Уже все равно на эти издевательства. Злиться тоже поздно, он же проиграл. — Это не тот ответ, на который я рассчитывал. — Тогда ты обманулся в ожиданиях, — пожимает плечами Юрий и застегивает куртку. — Тоже, — добавляет. — Хочешь сходить куда-нибудь? И возьми цветы, — пышный букет протягивают снова. — У меня уже есть веник, — Юра кивает на цветы, которые вручают призеру. Валяются на полу, забытые и ненужные. Жан-Жак тяжело вздыхает: — Это из-за второго места? — Нет. — Это из-за меня? — Слишком много чести будет. Розовые очки бьются стеклами внутрь. И твое счастье, если ты вовремя закрыл глаза. Жан-Жак вдыхает очень медленно и сдерживает все то, что разбушевалось внезапно. Вообще не время сейчас. — Я люблю тебя, — вместе с выдохом, тихо и зажато. Грустно и правильно. Нужно и невыносимо больно. В признании слышится едва уловимое «Отпусти». — Я думал ты не скажешь. — Что? — Веник свой, говорю, давай. — Я… — Хочешь поцеловать меня, да? — усмехается Юра совсем беззлобно. — Да. — Честно отвечает Жан. — Вперед. А потом: — Мог бы и не спрашивать. Дурак.