Я не участвую в войне...

На пути, которым они шли, вместе и порознь, чужих следов замечено не было, не считая идущих в противоположном направлении следов двух пар армейских сапог, протекторы которых один в один совпадали с отпечатком израильского пограничника. Это значило, что кто бы ни проник сюда до них, проник другим путём и передвигался, что вполне логично, не пешком. Никто не стал бы напрасно расходовать силы на марш-бросок в восемь километров, имея менее энергозатратные варианты передвижения. Значит, они перегнали сюда технику через те пункты, где разрешён въезд… Значит, у них имелось ещё и это преимущество. После того, как они с Роджерсом разделились, Хартманн наконец-то смогла себе позволить двигаться в собственном темпе: до первой линии построек, разрушенных, разграбленных и уже знатно помеченных природой, она добиралась меньше десяти минут. Очевидно, некогда здесь начиналась городская черта, теперь она сдвинулась вглубь, оставив за собой полосу препятствий в виде потерянных, неразорвавшихся снарядов, забытых мин и… огромного количества потенциальных снайперских позиций. Впереди постройки уплотнялись и возвышались, что обещало противникам ещё более обширные поля деятельности. Присев на корточки возле бетонных блоков, заграждающих въезд… некогда заграждающих, потому что теперь один из них был сдвинут на обочину, у него не хватало одной из граней, куда пришёлся удар при таране, а половина мешков с песком, исполняющих роль дополнительных заградительных элементов, была разорвана и раскидана, Хартманн оценила простирающееся впереди полотно дороги, его состояние, расстояние до ближайших зданий, их высоту и положение относительно солнца. Был почти полдень, солнце поднялось в зенит, и тени временно исчезли. Ей хотелось во все горло выкрикнуть его имя и звать, не переставая, до немоты, чтобы все, кто идут за ним, отвлеклись на неё, и ему было легче их всех… перестрелять. Ей отчаянно до безрассудства хотелось, чтобы он её услышал, чтобы знал, что она здесь… Но даже если бы в эту самую минуту он оказался где-то рядом, гарантий не было, что он откликнется, что он захочет её услышать, а, услышав, поверить, что это она. Не поверит и не должен. Не после стольких обманов, не после всего, что было. Приладив к автомату тепловизор, Хартманн взглянула сквозь него на ближайший крупногабаритный объект. Большой удачей стало бы, если бы именно в этот момент поблизости прошмыгнула какая-нибудь безродная псина или кошка, чтобы она смогла откорректировать под себя настройки, но даже если тут и водились животные, их уже перестреляли, а у выживших сработал инстинкт бегства. Не было слышно даже птиц, даже жадных до мертвечины ворон, и эта территория всё сильнее напоминала зону отчуждения. Держа наготове автомат, Диана вышла из своего условного предстартового укрытия, сделав первые шаги ровно по центру широкой полосы асфальта. Дорожная разметка, если когда-то существовала, давно была стерта, асфальт островками пророс травой, в некоторых местах она была характерна примята и пожухла под солнцем. Общая картина выглядела целой, более того, хоженой, значит, мин можно было пока не опасаться. Она передвигалась в быстром темпе, не бежала, но старалась не быть статичным объектом на открытой местности. И каждый миг ей подспудно хотелось, чтобы что-то произошло: свистнула пуля упреждающего выстрела, раздался взрыв, боевой клич, крик, угроза… Ей хотелось поскорее встретиться с противником и начать эту азартную игру в пейнтбол, где вместо шариков с краской у каждого участника было боевое оружие. Как акуле, почуявшей кровь, ей хотелось убивать. Еще до того, как строительный мусор, неосторожно потревоженный кем-то в ближайшем заброшенной пятиэтажке, достиг земли и издал при падении звук, Хартманн сорвалась в погоню… Первая короткая очередь выстрелов легла косо, угодила в стену, выбив бетонную крошку и подняв пыль. Диана мысленно прокляла себя и свою несдержанность, вынудившую её ошибиться и столь опрометчиво расходовать боеприпасы. Два выстрела на одного, не более! Таково её личное, многолетним опытом выведенное правило. Одна пуля в сердце, вторая, контрольная — в голову, чтобы воскресать, пусть даже в самых зверских и передовых экспериментах, было некому. Исключений не существовало, их не должно было существовать, во имя эффективной и чистой работы. Перекрытия между этажами были частично разрушены, и сквозь одну такую воронку в бетонной плите Хартманн спрыгнула вниз. Щебень под подошвами ботинок издал скрипучий звук, почти… почти поглотивший глухой хлопок выстрела. Диана обернулась с прогибом, вращательным движением роняя себя на землю — воздушный след пули скользнул в дюйме от её изогнувшегося тела. Завершив контролируемое падение кувырком через плечо, она погасила инерцию коленом о землю, для баланса опершись на вытянутую руку. Стрелявший в неё уже бежал в укрытие, но он сглупил — потратил заветные мгновения, чтобы осознать, что цель не поражена. Понимая, что выстрелить в ответ не успеет, а если и успеет, то в этом бетонном лабиринте пули снова лягут рикошетом, она выхватила из ножен на бедре клинок и одним мощным движением метнула в нужном направлении. Противник прыгнул на бегу, спеша уронить себя на землю и скрыться за очередными обломками стены. Нож, запущенный по предсказуемой траектории, угодил ему в бок. По инерции начатого движения он всё же скрылся за преградой, вне зоны прямой видимости, и у Хартманн мелькнула шальная мысль… потянуть время, насладиться чужой обреченностью, зная, что он уже никуда не денется, подойти к нему медленно, крадучись. Но она одернула саму себя почти с яростью, вскочила на ноги и в одно мгновение оказалась перед противником, неуклюже завалившимся на землю и держащимся за рукоять торчащего из тела ножа, словно только-только пытаясь осознать произошедшее… Она ногой перевернула тело правого бока на спину, переступила через грудь и встала над ним, давая время увидеть и осознать, затем медленно присела. — Где Марид? — она спросила по-арабски, наклонившись к самому лицу и шумно выдохнув в респиратор. — Вы нашли его? Обросшее густой бородой лицо исказили боль и страх, начисто стерев за собой любые другие эмоции, всё, что могло бы послужить для неё подсказкой. Жив Баки или нет, нашли его или нет и где он на данный момент? Если палач, только что ставший жертвой, знал ответ хотя бы на один из этих вопросов, он умрёт, не дав ответа. «Что ж… будь по-твоему». Резко выдрав нож, силой броска загнанный в плоть почти на всю длину, Хартманн оседлала вопящего в агонии, ограничивая тем самым в движениях, и прижала окровавленное лезвие к его шее, надавила одной рукой на рукоять, затянутыми в перчатку фалангами другой — на противоположный обоюдоострый конец, выгнувшись, чтобы добавить силу корпуса. До хрипов и характерных булькающих звуков, до заветного хруста — сперва гортанных хрящей, а затем и шейных позвонков. Всё это время, каждое мгновение она смотрела на свою жертву, зная, что он смотрит на неё. Что он видит её. И осознаёт. Всего лишь визуальное сходство, либо же полную идентичность — это уже неважно. Умирая, он должен понимать, на кого замахнулся. Должен смотреть на неё. И осознавать. — Ма̀рид — это не сказка. Обыскав обезглавленный труп на предмет возможных наводок или любой другой информации, которую ей следовало знать, она вытерла кровь с лезвия прямо о тело и, спрятав клинок обратно в набедренные ножны, продолжила двигаться дальше. Только уже без настороженности и оглядки — свежая кровь и азарт в зародыше заглушали инстинкты. Она всё еще не знала, сколько их было и где они прятались. Их могло быть двое, или десятеро. Это неважно. Рано или… поздно, она отыщет всех, одного за другим. — Эни, мини, майни, мо… — обнаружив, что на заброшенных улицах между заброшенных полуразрушенных домов гуляет эхо, она запрокинула голову и вслух, так громко, насколько позволял ей респиратор, произнесла: — Поймай Солдата на слабо. Если выживет, вы — трупы, — под маской её губы растянулись в безумной улыбке. — Эни… мини… майни… мо. В окрестностях было пыльно, даже там, где по плотности застройки и архитектуре отчетливо узнавалась зона заселения, даже непосредственно вблизи зданий. Этому способствовали засушливый климат и, в больше степени, заброшенность территории. Некому и не для кого было блюсти порядок и чистоту. Пустынный ветер выдувал строительный мусор и осколки битых стекол из полуразрушенных строений, проверяя на прочность бетон и кирпич. Медленно, но верно материалы сдавались напору стихии, добавляя бетонной крошки. В итоге это неизбежно вело к тому, что не оставлять следов здесь было практически невозможно, как невозможно прошмыгнуть незамеченной амбарной мыши по тончайшему напылению из муки, просыпавшейся из дырявого мешка. Опустившись на корточки, Хартманн, едва касаясь, провела подушечками пальцев по смазанному следу, настороженно оглянулась кругом себя, напрягая сенсорные анализаторы. Слева от широкой неасфальтированной дороги полуразрушенными стояли ветхие деревенские домики, справа — блочные четырехэтажки с чёрными провалами на месте давно выбитых авианалётами стекол. До Эль-Кунейтры, расположенной ближе к израильской границе, было ещё далеко, но радиус её поисков мог начинаться уже здесь, а в любом из этих домов мог скрываться враг и потенциальный убийца — хозяин этого и множества других следов. Пальцам, соприкасающимся с плоскостью земли, передалась едва ощутимая дрожь, но, как бы она ни пыталась напрячь чуткий слух, слышался ей только ветер, насквозь продувающий чёрные провалы окон. Битый кирпич, наполовину заваливший проём в несущей стене первого этажа, скатывался под подошвами, мешая взобраться туда, где отверстие всё ещё было достаточным, чтобы пролезть. В очередной раз, когда шаткую опору выбило из-под ног, Хартманн рывком подтянулась, ухватившись за выступ. Бетон, нагретый полуденным солнцем, был тёплым, хотя в пальцы его острые края впивались все так же неласково. Внутри следов чужого недавнего присутствия обнаружилось еще больше: местами стёртая пыль, отпечатки протекторов, принадлежащие как минимум двум разным людям, сигаретный пепел… одинокая отстреленная гильза тридцатого калибра. Рефлекторно положив руку на «Беретту», Хартманн запрокинула голову, отслеживая взглядом зигзагообразно виляющие по направлению вверх на четыре этажа лестничные марши. Гильза могла свалиться с любого из трёх, не считая того, что могла быть кем-то зачем-то сюда принесена… В оконном проёме третьего этажа обнаружился смазанный, но по-прежнему узнаваемый отпечаток дистальных фаланг пальцев — кто-то хватался и подтягивался также, как она, юзом снеся всю пыль с пола. На покореженных перилах между третьим и четвёртым этажами был едва заметный, подсохший кровавый след. Крап. Капля летела косо сверху вниз. Бегом преодолев последний пролет, Хартманн вытащила «Беретту» из кобуры. Перед ней простирался целый этаж пустых квартир, враг мог притаиться потенциально в каждой, но она шла по следам, исследуя доступное обзору пространство дулом пистолета. Где-то сохранились даже двери, где-то они даже были закрыты, но к ним следы не вели, и она просто шла мимо, даже не тормозя. Конец коридора был погребён под обломками, очевидно, сюда некогда угодил снаряд. В последней из доступных квартир двери не было. А поскольку линия «светонесущая стена — дверной проём» формировала прямую, перпендикулярно упирающуюся в стену коридора, потоку дневного света ничто не мешало освещать мелкие багряные брызги. Мысленно дорисовывая себе внутриквартирную планировку, Хартманн направила пистолет в проём и осторожно, не высовываясь полностью в потенциально простреливаемую область, заглянула внутрь. Её догадки совпали с реальностью. Узкая прихожая, комната. Окно, противоположное двери, было не просто выбито, в проёме полностью отсутствовала оконная рама, зато обрывки старых выгоревших штор трепал ветер, дергая с одной стороны сорванный карниз. Линолеум с пола был содран, а на частично сохранившейся подложке из опилок лицом вниз лежало тело. Ещё до того, как Диана осознала это умом, её взгляд машинально метнулся к левому боку, к безвольно лежащим вдоль тела… пальцам из плоти. Конечно, это был не Баки, это не мог оказаться он, и она это прекрасно знала, но взгляд всё равно цеплялся… прежде всего, за отличительные признаки. С целью исключения. Её маска, созданная по подобию мотоциклетной, фильтровала пыль, частично задерживала запахи, сейчас выполняя свою фактическую функцию больше, чем когда-либо. Трупу было около суток, убит… выстрелом в голову, судя по размерам и виду выходного отверстия — крупным калибром. Если прошедшая навылет пуля и валялась где-то там, куда долетел крап из мозгового вещества, искать её Хартманн не спешила. Своей винтовки рядом с убитым не было, так что он, вероятнее всего, не был снайпером, и всё же кто-то загнал его аж на четвертый этаж разрушенного дома. И если бы этот кто-то до сих пор оставался на позиции, она уже была бы мертва. Ей вспомнились два разных следа протектора и гильза тридцатого калибра… Она перевернула тело, обыскивая, нашла всё ту же золотую монету в пять исламских динаров и попутно обнаружила ещё одно, не смертельное огнестрельное в плечо. Рана была скрыта одеждой, и копаться во всём этом в поисках еще одной пули Диана не стала. Картина была ясна и в целом предсказуема: охотясь на крупную жертву, шакалы параллельно охотились сами на себя. Более удачливым везло, остальные гибли. Подобрав в коридоре пулю, Хартманн вернулась обратно к отсутствующему окну и постояла какое-то время в проеме, присматривая и продумывая наиболее вероятные снайперские позиции в радиусе… двух километров, ведь именно такова была максимальная дальность винтовок 50-го калибра, пробивающих черепушки, что гнилые орехи. Вернувшись к главной дороге на прежний свой курс, больше она старалась не сбиваться и на следы присутствия, виляющие по закоулкам, отвлекаться. Тем, кому повезло продвинуться дальше окраин, давно ушли дальше, кому не повезло — остались здесь навсегда, а на призраков Диана никогда не оборачивалась и от них не бежала. Бояться можно и нужно было только живых. Примерно, с учётом того, как далеко и быстро гнали её мысли, весьма и весьма примерно спустя километр вглубь сплошной зоны отчуждения, в которой сохранилась вся та же инфраструктура, исторически присущая любому населенному пункту, она оказалась возле относительно неплохо сохранившегося административного здания с колоннами и широкой эспланадой, отделанной гранитными плитами. Давно треснувшими и поросшими растительностью, но это не изменяло факта наличия столь открытого пространства, вокруг которого напрочь отсутствовали другие высокие строения, не было даже деревьев. Любой, кто выходил на эту площадь (табличка с надписью была далеко, к тому же сильно повреждена, чтобы Хартманн могла рассмотреть, что здесь некогда было) должен был быть готов выставить себя напоказ. Те, кто не был, расплатились жизнью, и даже издалека, ещё не вступив на опасную зону, Диана заметила, по меньшей мере, одно, доступное обзору тело. Вне всяких сомнений, работа снайпера здесь была заметна за версту и ещё дальше, и Хартманн была слишком… вне всякой меры предвзята, чтобы допустить мысль, что снайпер этот — не Джеймс Барнс. Что у кого-то из орудующих здесь убийц могло достать дерзости и смелости потягаться в профессионализме с… величайшим снайпером этого времени. Она помедлила, обдумывая дальнейшие действия, решаясь. Ей не хотелось тратить время на поиск обходных путей, она и так потратила уже слишком много, она слишком долго ждала этой встречи, на многое пошла, не задумавшись ни на мгновение, чтобы осторожничать теперь. Так будет проще, он увидит её в прицел и узнает. По меньшей мере, в нём зародится сомнение и необходимость докопаться до правды, а там останется дело за малым. Он не станет стрелять в неё. Не станет. Она была уверена. Диана улыбнулась в предвкушении, осмотрелась, вновь примечая возможные позиции, те из них, что были доступны обзору или хотя бы узнавались очертаниями вдалеке. Увидеть все в радиусе двух километров не позволял ни рельеф местности, ни взгляд, так что дальше границы зрения ей оставалось лишь предполагать. Она скинула капюшон, сняла очки и отстегнула маску, полной грудью втянув душный сухой воздух… Ей хотелось бросить все улики своего присутствия прямо на месте и бежать… бежать вперёд. Но она смирила себя, заставив сперва терпеливо всё скомпоновать и спрятать, рассовать по карманам разгрузки. Затем она ещё раз осмотрелась, вращая головой, как примерный пешеход, и только после этого медленно пошла вперёд, избрав за ориентир центральное здание площади. Но держать себя в узде было невыносимо, поэтому она наращивала темп, сама того не замечая, кажется, с каждым преодоленным метром. Оказавшись примерно посредине, она сбавила скорость, идя танцующей, крутящейся походкой, чтобы максимально продемонстрировать себя со всех возможных углов обзора. «Ну же! — она нетерпеливо раскинула руки. — Смотри, Баки! Ну, смотри же! Это ведь я! Я здесь! И ни одному из этих уродов я не позволю идти по твоему следу!» Дойдя до распластанного на граните тела, которое виделось ей издалека, перерезанное пополам солнечным светом и тенью, падающей от колонны, она легко констатировала всё ту же смерть от пули, прошившей насквозь череп, но, в отличие от предыдущего, пролежавшего на своём смертном ложе сутки, этот… был свежим. Инстинктами влекомая к земле, Хартманн присела рядом с трупом на одно колено, оглянулась, обведя периметр настороженным взглядом. Солнце било в глаза, отражаемое гранитом, снижало контрастность объектов и фона, при взгляде вдаль практически ослепляло. Сложив пальцы козырьком, заученными движениями Диана наскоро обшарила тело одной свободной рукой, умышленно в лицо не глядя. Ей было всё равно, как он выглядел. В этот раз монеты не нашлось. Кем бы ни был убитый, ИГИЛ он не представлял. Метрах в двадцати, почти у самого, некогда парадного входа в здание лежало ещё одно тело. С более дальнего расстояния его не было заметно. Форма в цветах песчаного камуфляжа, чёрный вихор обагренных кровью волос и всё то же… неаккуратное в виду своих размеров пулевое отверстие. Оба были убиты в затылок, это сужало абсолютные 360 градусов радиуса до сегмента, с которого возможно было, при имеющемся расположении тел, выстрелить сзади. Хартманн резко, с внутренним нарастающим трепетом обернулась лицом в том направлении, откуда, по её расчётам, прилетели пули. «Баки!» По направлению взгляда не было ничего примечательного. Вокруг, как вблизи, так и в отдалении, находилось множество гораздо более подходящих позиций, но направление выстрела отметало их все разом. По крайне мере, те из них, что она физически была способна обозреть. Разочарованная и отчасти сбитая с толку, она обернулась обратно к телу, вглядываясь прямо в обезображенное лицо, но не видя, не идентифицируя, словно на нём был зернистый фильтр обезличивания… Она не хотела опознавать его или что-то дополнительно выяснять, она просто закрыла глаза, медленно выдохнула и стала ждать. Сердце, начав с умеренной тахикардии, теперь исступленно колотилось в груди, так, что эхо пульса отдавалось в висках, притупляя слух… Её тело, её обострившиеся до предела инстинкты, казалось, предвидели то, чему ещё не было объективных, физически осязаемых предпосылок, но что неминуемо должно было произойти… «Увидеть в прицеле… тебя — мой худший кошмар». «Он не станет стрелять. Он не выстрелит. Он не…» В одно мгновение словно кто-то другой занял её место в теле, дёрнув, швырнув её в сторону, словно чья-то чужая рука толкнула её… прочь с траектории, роняя навзничь рядом с трупом. Баки. Никогда. Не выстрелит. Бешеное эхо пульса в висках достигло своего пика, обернувшись болью удара, прошившего правый висок. В ушах оглушительно зазвенело, стирая все прочие звуки, зрительная картинка резко вышла из фокуса, размыв текстуру камня под руками до эффекта боке, с ярчайшими пятнами вспышек… Она коснулась виска на стороне, где звенело сильнее всего, а когда вернула руку к лицу — размытую и нечеткую — пальцы окрасились влажно-красным. «Баки?!» — мысль встрепенулась в ее голове, как птица в стальной клетке, по которой методично ударяли молотком.