Я не участвую в войне...

Будто пьяный, пошатываясь на ослабевших ногах, Барнс медленно осел на мокрый пол под гнётом озвученного признания. По новомодному закону Мёрфи, или древнему как мир закону жизни правда не совпала ни с одним из предполагаемых сценариев, хотя, казалось, своими догадками он уже должен был подготовить себя к худшему. Что их время вместе снова ограничено, что ей суждено умереть так или иначе, что это не её прежнее тело, а лишь клонированная копия… Он готовился услышать и принять один приговор, получил совсем иной, и к такому повороту он не был морально готов, у него не было заранее заготовленного сценария, как должно реагировать на эту вскрывшуюся правду и как действовать. Рядом Диана билась в набирающей обороты истерике, что также было неожиданно и нетипично, притом, что в его собственной голове осталась одна только, уже далеко не новая, но все такая же эгоистичная мысль: «Это ты! Ты жива!» Казалось, только сейчас, не получив страшного опровержения своим нечаянным надеждам, он позволил себе по-настоящему это осознать, пропустить через себя, осмыслить самостоятельно, а не под давлением чужих убеждений. Жива! Всё остальное решаемо. Абсолютно всё можно изменить и исправить, пока ты еще жив. Наполовину ползком, наполовину шаткой неуверенной походкой — кто его сейчас видит, кому какое дело, в какой он кондиции и что, помимо электрического стула, способно вывести его из строя — Барнс добрался до противоположной стены и стащил с крючков висевшие на них полотенце и халат, тот, который выглядел больше, с дурацкой арабской надписью «Падишах» во всю спину. Затем он вернулся назад, к содрогающейся в истерических спазмах, издающей нечеловечески звуки фигурке, преодолевая остервенелую борьбу, насильно поднял её с пола в сидячее положение и, игнорируя слепые попытки отбиваться, прижал к себе, набросив на обнажённое тело слои махровой ткани, для надежности обхватив бионикой поверх. На непрекращающиеся судорожные попытки вырваться, сопровождаемые рычанием и воем, Баки старательно не обращал внимания. — Шшшшш… — он вжался подбородком в её макушку и этим ещё сильнее ограничил в движениях, чтобы увеличить свой шанс быть услышанным. — Эсма, — настойчиво позвал Баки, накреняясь и раскачиваясь под силой сопротивления. — Эсма! Пожалуйста. Послушай меня. Сколько прошло времени вот так, в этой постепенно ослабевающей, но непрекращающейся борьбе, Барнс не имел понятия, но он ни на секунду не мог себе позволить поддаться и ослабить хватку. Лишь когда напряжение чуть спало и его перестало перманентно клонить назад под натиском чужого, напряженного как струна тела, Баки предпринял попытку снова заговорить. — Я здесь! — он сказал с нажимом, запрещая себе думать о том, что «здесь» он нужен был гораздо раньше. — Я здесь, Эсма! Ты не одна. Ты не одна, — он прижался к её макушке теперь уже губами, сцеловывая влагу и растворенный в ней по-восточному пряный, стойкий аромат парфюмированного мыла. — Я с тобой. Все хорошо. Все будет хорошо. Шшш… «Сколько же всё это в тебе зрело…» — с ужасом подумал Барнс, не сумев припомнить ни одного раза, когда она также теряла над собой контроль, позволяя отчаянию поставить себя на колени. Да, слёзы были, да, были крики и злость, были ночные кошмары, но таких страшных звуков, таких… будто ей сердце живьём из груди вырывают, Баки не слышал от неё ещё ни разу. Он бы поклялся себе, что больше не услышит, не допустит, но, к сожалению, клятвы его не отличались надежностью, и он зачастую не мог дать того, что другие ожидали или… заслуживали от него получить. — Прости меня, — он прошептал одними губами, одновременно и желая, и опасаясь быть услышанным. Кажется, смирившись с тщетностью попыток его от себя отогнать, или просто окончательно выбившись из сил, Диана прижалась щекой к его груди, спряталась в его объятиях и затихла, а Баки пока не пытался искать другого контакта. Он расправил ком из сбившейся ткани, далеко не с первого раза, но все-таки нашёл в сплетении тел и узле конечностей, где у халата капюшон, а там уже дело было за терпением и сноровкой — не просто как попало набросить халат, а медленно и осторожно его надеть. Когда всё посильное было сделано, больше нельзя было отвлечься на возню и приложить руки хоть к чему-нибудь. Осталось только сидеть и держать её в своих объятиях. И Баки был не против просидеть так вечность. Но, к сожалению, вечностью они не располагали. — Диша моя… — он ласково погладил ее по голове через наброшенный капюшон, стараясь привлечь внимание, но когда она не ответила и даже не вздрогнула под его прикосновением, Баки посидел ничком еще пару минут, прислушиваясь к выравнивающемуся ритму дыхания, а затем бережно спустился руками вдоль тела, сверяя позу и окончательно определяясь с наиболее удобным способом перемещения. Вероятность её потревожить была небольшой при любом, учитывая степень истощения, но Баки все равно хотел свести смену положения и любую встряску к минимуму. Он положил ее голову себе на плечо и прижался к ней своей щекой, фиксируя, затем подсунул одну руку под её бедро, осторожно заведя её ногу себе за талию и распределив часть веса таким образом, чтобы появилась возможность подхватить её под второе бедро с другой стороны и как бы посадить себе на руки. — Вот так… — он прошептал и оттолкнулся опорной ногой, чтобы медленно встать, выравнивая и стабилизируя положение за обоих. Неудобство позы и ненадёжность фиксации сполна компенсировала практически отсутствующая тяжесть, и именно в этот момент Баки подумалось, что, наверное, не стоило позволять ей засыпать вот так, голодной. Утишало то, что подходящую еду ещё предстояло найти, а пока суть да дело, она хоть немного собьёт сон и успокоится. Он отнес её в спальню и бережно опустил на застеленную кровать, замешкавшись с тем, чтобы расцепить её судорожную, даже в бессознательном состоянии не ослабевшую хватку. — Мм… страшно… — услышал Баки слабый, но достаточно осознанный шёпот, решив, что всё-таки разбудил её. Но ее глаза оставались закрытыми, а с разомкнутых губ не сорвалось больше ни звука, только её пальцы с новой силой вцепились в его запястье. Казалось, даже этого не осознавая, она тянула его за собой, но Барнс не был готов подчиниться. Хотя всё человеческое в нем буквально изнывало от желания лечь рядом, обнять её, прижать к себе, собой согреть и от нее согреться. Но прямо сейчас, впрочем, как и в большинстве случаев, это была непозволительная роскошь, и все, что Баки мог себе позволить — это недолго посидеть рядом. Дать ей то, в чем она так отчаянно нуждалась даже во сне — чувство присутствия и защищенности. Хотя бы это, раз он не мог так легко и просто развеять её страх. И пусть истинные масштабы этого страха всё ещё оставались скрыты от Баки, как истинные размеры айсберга, теперь он хотя бы знал, что именно её так пугало. Знал, что страх этот не надуман и не напрасен. И уж точно не преувеличен. — Мы найдем решение, — Барнс поцеловал ее судорожно сцепленные пальцы, прежде чем принялся аккуратно их разжимать. — Все будет хорошо. Освободившись, он подгреб покрывало с незанятой стороны кровати. Бархатное, в помпезной вышивкой, оно было тяжелым и, с учетом площади покрытия, манипуляциям поддавалось с трудом. Баки дернул сильнее, и как только в его распоряжении оказался приличный кусок полотна, он согнул его конвертом, чтобы укрыть, а из остального соорудил подобие валика и подоткнул ей под бок, визуально уменьшая пугающие габариты кровати, просыпаться в которых было всё равно, что посреди минного поля. Несмотря на объёмный махровый халат и надетый на голову капюшон, укутывал он основательно, под самый подбородок, осторожно обмяв ткань по контуру лица. Снаружи Баки временно оставил только её правую кисть, чтобы проверять пульс и следить за прогрессом согревания. С их напрочь сбитой терморегуляцией раз на раз не приходилось, иногда сделать это оказывалось непросто. Надеясь на лучшее, но не забывая о худшем, Барнс осторожно обхватил её по-прежнему холодное запястье и прижал ямку у сухожилий кончиками своих пальцев — под кожей зачастили ритмичные толчки. Раз, два, три… Баки считал про себя, другой рукой рассеяно поглаживая её расслабленную ладонь. У неё были длинные, тонкие пальцы, Баки знал их очень хорошо и был уверен, что опознает среди сотен других рук, даже если она наденет перчатки. Её обычно короткие, ухоженные ногти сейчас были длиннее, чем Баки привык видеть, неравномерно отросшие и… обкусанные. Не в угоду вредной привычке, не в попытке успокоить нервы — Баки знал, что это вынужденная, продиктованная обстоятельствами мера, к которой иногда приходилось прибегать из соображений практичности. Это волосы сбрить и состричь при должной сноровке можно было хоть первым попавшимся ножом, хоть осколком. С ногтями обстояло сложнее: росли они быстро, а отрастая, мешали куда сильнее растрёпанных волос. В полевых условиях решалось это дело обычно зубами, так сказать, без отрыва от производства. Пульс постепенно приходил в норму, пальцы медленно теплели и основания ногтей переставали быть пугающе синими. Предлог держать её руку снаружи быстро себя исчерпал, но Баки все не мог себя заставить отстраниться. Приподнявшись на локте, он осторожно, опасаясь придавить, перегнулся через неё, чтобы дотянуться до сенсорной подставки светильника, но замер, так и не погасив света. Ночной мрак съедал подробности даже с его зрением, а ему так хотелось смотреть и… видеть. Ему это было так нужно, хотя бы то ограниченное время, что у него было, ему так хотелось просто… наблюдать. Рассмотреть, наконец, все то, что он упустил или сознательно не захотел заметить, боясь погрязнуть в домыслах. У неё была бледная кожа везде, кроме кистей рук и лица. Лицо было загорелое. Сейчас правильному восприятию цвета мешали не до конца сошедшие багровые пятна, но по краевой линии волос был заметен ровный, золотистый цвет, контрастный с выгоревшими добела корнями. У нее всегда были четкие скулы, но сейчас они стали ещё более выражены, чем Барнс помнил. А еще подбородок заострился за счёт впалых щек и тени под глазами углубились, в приглушенном свете создавая пугающее впечатление ввалившихся глазниц. С близкого расстояния хорошо просматривался сосудистый рисунок в местах, где кожа была особенно тонкой. Казалось, стоит коснуться, и она порвется, как пергамент. Потому Баки не искушался. Он было поднес палец, чтобы провести тыльной стороной, стереть влажный след от одинокой слезы, но в последний момент остановил себя. Это была одновременно слишком пугающая и слишком желанная картина. Женщина, которую он оплакал и отпустил, зная, что у неё никогда не будет могилы, к которой он мог бы прийти, оказалась живая, рядом с ним, в обстановке, ему бесконечно чуждой, но от этого не менее необходимой. Ночь за окном, точнее, судя по часам, уже было раннее утро, тишина, богатый номер со всеми удобствами и иллюзия безопасности, ради которой Барнсу пришлось пойти на сделку с человеком, с которым он зарекся иметь дело. Но теперь, если трусость Шарифа и его неопытность не спутают карты в самый неподходящий момент, если этот отель простоит до рассвета, и им каким-то чудом не придётся прорываться отсюда с боем, Баки придется сыграть с подонком честно. А пока вычурная лепнина на потолке не начала обваливаться под силой штурма, пока сирен, вертолетов и усиленных громкоговорителями приказов сдаться не было слышно даже на расстоянии в этой гипнотической предрассветной тишине, Баки просто хотелось лежать, смотреть и слушать её дыхание, попутно пытаясь сопоставить в голове болезненно острые кусочки цветного витража из фактов, причин и следствий. Ведь услышать и понять базовый смысл слов, к тому же сказанных под принуждением, отнюдь не то же самое, что их осмыслить и принять. Да после услышанного за всё время он даже ни разу не обратил внимание на то, на что первым бы делом посмотрел любопытный семилетка, которому сообщили: «У тебя будет сестричка». Или братик… Во внезапном порыве наверстать упущенное Барнсу захотелось откинуть покрывало и проверить. «И? Что ты собираешься там увидеть? — Баки раздраженно остановил сам себя. — Огромный содрогающийся живот и лезущего на волю Чужого?» Хотя стоило ей не уточнить, и воображение Барнса, подпитанное наполовину истлевшими образами поврежденных воспоминаний о бытности Солдатом на поруках «Удара», между миссиями от нечего делать смотрящего боевики, вполне могло дойти до чего-то подобного. Беременна… Наверняка, это признание, высосавшее из неё все моральные силы, многое способно было объяснить, вот только у Барнса, стоило задать мыслям соответствующее направление, вопросов было больше, чем времени, чтобы их формулировать. И сил, чтобы искать ответы. Венчал бесконечный список тот, что должен был быть очевидным. Тот, который не принято, да и незачем задавать, если только не имел место перепихон под градусом в ближайшей подворотне. Градус его уже лет семьдесят как не брал, вот только память от этого, похоже, лучше не стала. И он все еще достаточно уважал любимую женщину, чтобы не унижать её подобным вопросом. Но правда была в том, что Баки, к своему бесконечному стыду, не помнил и не знал, когда это могло случиться. Вопрос о том, возможно ли это, обсуждался между ними всего один раз. Оба прекрасно знали, что возможно, оба знали о последствиях. Оба изучили столько способов их не допустить, сколько нет поз в известном древнеиндийском трактате. А теперь он блядь не помнил, когда и где присунул и вовремя не высунул! Это было совершенно не смешно, даже по меркам его крученного-перекрученного мозга, проблем с памятью и раздвоения личности. Не может же быть, чтобы она пережила Кронос, Шмидта и всё, что эта мразь с ней сотворила, будучи… беременной? Он сам… недели две после тех злополучных событий выплевывал добросовестно переваренные радиацией внутренности. Что живого могло в ней остаться… после пребывания в такой мясорубке, Баки было невдомёк. А если даже осталось, то в какую мерзость это что-то, впитавшее в себя одновременно и радиацию, и вирус, и все это на фоне жесткого избиения, должно было мутировать, чтобы выжить?! Свесив ноги с края кровати, Барнс уперся локтями в колени и обеими руками схватился за голову. Когда раздалась настойчивая трель телефонного звонка, Баки потребовалось время, чтобы понять, что звенит не у него голове, что это не мобильник, перманентно поставленный на «беззвучно» и не браслет, который вне режима голограммы вообще звуков не издавал. Звонил внутренний радиотелефон, судя по направлению звука, откуда-то из столовой. Баки не собирался отвечать, однако, если спустя столько времени тотального игнорирования на том конце еще не догадались о его намерениях, вероятно, стоило популярно пояснить. Или отключить. Или даже разъебать трубку ко всем хренам. Не успел Баки принять решение, как на его левом запястье в полумраке достаточно ярко засветились неоново-голубым бусины Кимойо, пустив по бионике знакомую волну вибрации. Заученным жестом Барнс раскрыл ладонь на уровне взгляда, чтобы активировать полупрозрачную картинку — часть конференц-зала с входной дверью. Электронный замок мигнул зелёным, и раньше, чем Баки вспомнил про оружие, в проёме появилась одна-единственная фигура. Знал Стив про то, что вход находился под наблюдением или нет, но он дежурно поднял руки к голове и крикнул так, что Баки огорошило двойное эхо — голоса реального, и голоса, транслируемого через оставленную в зале бусину: — Баки, это я, Стив! — через голограмму Барнс наблюдал, как визитёр медленно, почти крадучись, прошёл ещё буквально на пару шагов вглубь зала и замер, озираясь по сторонам: — Бак, дай знать, что ты слышишь. Барнс собрался крикнуть, но вовремя остановил себя, скосив извиняющийся взгляд на кровать. Активировав на браслете обратную связь, Баки произнёс практически шепотом: — Не ори, Стив. Все ж не дома… На три часа, — всё тем же шёпотом в браслет он помог Роджерсу сориентироваться. — Под столешницей, видишь? Магнитная бусина, — терпеливо дождавшись, пока Стив направит взгляд в нужную сторону, Баки продолжил: — Ага, точно, горячо… Только не трогай, ещё пригодится. Роджерс последовал совету и оставил хитроумное изобретение в покое. В конце концов, прошли те времена, когда его можно было сбить с толку и отвлечь бесплотным голосом из стен. — Бак, не хочу вторгаться… — Стив критически осмотрел себя. Прямо сказать, не худший видок за прошедшие сутки, и не в нём было дело, если по-честному, просто он и так уже долго откладывал и много времени взял взаймы. — Мне жаль, что приходится тебя дёргать, но… нужно поговорить. Выйди сюда, если можешь, чтобы я ещё сильнее здесь не натоптал… — Здесь есть уборщики, Стив, — Баки дернул уголком губы. — Им за это деньги платят. «Поди бо̀льшие, чем правительство Штатов тебе за выслугу». — И ты лучше всё-таки зайди, — Баки продолжал нашёптывать в браслет, а сам не сводил взгляда с бессознательного тела на кровати, сжавшегося во сне и почти теряющегося на общем фоне среди складок покрывала и горы подушек. Он все больше понимал, что не сможет отойти от неё сейчас. О чём честно признался в эфир: — Я не смогу уйти… Не сейчас. Снова зазвонил телефон. Баки рыкнул и с чувством выматерился, на этот раз подскочив на ноги. — Я подойду, оставайся с ней, — опередил Стив, и его в меру настороженный голос быстро отдалился от того места, где был ретранслятор. За пределами спальни Баки на слух улавливал его шаги. Блядский телефон протрещал ещё два раза, прежде чем Стив снял трубку. Баки и так подозревал, что список его благодарностей Стиву запросто покроет расстояние до луны и назад, но он бы с радостью вписал туда ещё пункт, если бы со своей стороны Роджерс потрудился озвучить диалог. Хотя Стив был вовсе не обязан знать арабский, как и каждый звонивший не обязан был говорить по-английски. Баки только об этом подумал, как Стив, после некоторой заминки, словно на миг растерявшись, заговорил… на неидеальном, но вполне удовлетворительном арабском. Он попросил подождать, затем последовала тишина, за время которой Барнсу оставалось лишь мучительно гадать о том, что происходит, после чего, запинаясь, но всё ещё узнаваемо по смыслу Стив стал надиктовывать (зачитывать с переводчика в телефоне, как догадался Баки) звонившему… список блюд. — Бульон из птицы… Да, второй. Процедить. Это важно. Без соли. Без приправ. Нет, мясо подать отдельно. Да, паштет будет хорошо. Тоже без специй. Вода… Фильтрованная, без газа. Без лимона. Безо льда. К набору приборов добавьте соломинку… — на предельно сконцентрированном слуху Баки пальцы Стива лихорадочно перебирали по буквам на сенсоре, ища нужное слово. — Трубочку, да! — обрадованно выпалил Роджерс, когда на том конце наконец-то догадались, чего он хочет. — Нет, это будет всё. Шукран! — сбросив вызов, Стив вдохнул поглубже, но потом вспомнил об отсутствии необходимости кричать и договорил уже обычным своим голосом по-английски. — Все в порядке, это с кухни. Надеюсь, мы друг друга правильно поняли, — а дальше самому себе под нос, но Баки все равно уловил смысл: — И я не пропустил ничего из того, что вам нельзя. «Правильно поняли? Шутишь, что ли?.. Когда только успел так отшлифовать их шакалье произношение, Стиви? И откуда знаешь, что можно и чего нельзя… слипшимся кишкам?» Все эти вопросы мгновенной вспышкой промелькнули у Барнса в голове, но вслух он не озвучил ни одного, потому что по первоочередной важности… они стояли где-то в хвосте бесконечной очереди. — Иди в спальню, Стив, — сориентировал Баки. — Не бойся, здесь всё… в рамках приличия… — окинув себя критическим взглядом, Барнс понял, что несколько поспешил с заявлением. — Ну… почти, — найти себе целую одежду он бы всё равно не успел, поэтому вернулся в ванную и сорвал с крючка второй халат. Тем временем зубодробительно тактичный Роджерс… застыл у двери. — В сороковые ты меня и вовсе на горячем ловил. Заходи уже! — запахнувшись и на ходу затянув пояс, Баки вернулся на свой пост и сел на угол кровати, лицом к вошедшему Стиву. Кивнув себе за спину, он приложил к губам палец, как если бы призыв сохранять тишину всё ещё мог быть не очевиден. — Извини, — Барнс повинно опустил голову и вперил взгляд в свои босые ноги. — Я не… — Порядок, Бак, я все понимаю. От усталого, но отнюдь не потерявшего бдительности взгляда Баки не укрылось, как Стив, едва войдя, просканировал помещение изучающим взглядом, чтобы восстановить для себя цепь пропущенных событий. Кровать, с лежащей на ней Дианой, приоткрытую дверь в ванную, задрапированные жалюзи окна, поочередно все углы. Таким же взглядом сам Баки исследовал помещение, в которое входил. Даже если не впервые, даже если всё уже было не единожды проверено. — Что с теми двумя? — Барнс решил вокруг да около не ходить и сразу начать восполнение своих пробелов с очевидных угроз. — Правительственные агенты. Их послал тот же человек, что связывался со мной на границе. «Ты устранил их? Они не успели нас вычислить?» — Баки с усилием проглотил эти вопросы незаданными, потому что ответ, который мог дать ему Стив, был до смешного предсказуем. И этот ответ грозил разбудить в Барнсе зверя, охраняющего свою территорию. — Что им нужно? Резкая перемена в интонациях Баки, в самой его позе, подсказала Стиву, что вектор мыслей лучше сменить, начав объяснения с конца. Пожалуй, с самого конца. — Прослушку же ты здесь вычистил? — дождавшись от Баки однозначного утвердительного кивка, сопровождаемого красноречивым выражением: «Я что, похож на идиота, Роджерс?» Стив посмеялся одними губами и продолжил без предисловий: — У тебя есть компромат на Шейха. Они знают, что прикончишь ты его и без этого, но им нужно публичное раскрытие, чтобы можно было прижать к стенке всех его высокопоставленных подручных, среди которых первые люди после президента. — Хорошо присели, а? Сами нихера не могут, зато жар чужими руками гребут будь здоров! — Бак… Среди прочих талантов была у Стива ещё одна суперспособность — произносить одно имя бесконечным множеством различных интонаций так, чтобы в единственное слово из четырёх букв вкладывать личную оценку его поведению — одобрение, неодобрение, осуждение, упрёк, похвалу, сочувствие… Баки половину этих слов в речи не использовал, не то что умел высказать интонацией. Конкретно сейчас его «Бак» переводилось как «понимаю». «Понимаешь, но как обычно не прочь сделать чужую работу так, чтобы непременно обойтись малой кровью…» — И что ты им пообещал? — Баки не хотел всех этих промежуточных пояснений, поэтому намеренно пропускал вопросы, доверяя Стиву сделать то, что он и так уже сделал. — Компромат и арест на законных основаниях. Баки цокнул языком и отвернулся, скрывая лицо, мгновенно исказившееся злостью и разочарованием. Ему потребовалось время, чтобы совладать с эмоциями и убедиться, что голос его не предаст. — А если… — «Убит при попытке к бегству» — отличная формулировка, которая присутствует также и в сирийском законодательстве. Баки накрыли смешанные чувства. С одной стороны, он был безумно рад, что при поиске компромисса Стив учёл и его мнение, наконец-то проявив должное хладнокровие к тому, кто это всецело заслуживал. С другой стороны, Стив, которого Баки знал, никогда не был поборником мнения: «Закон, что дышло, куда повернул, туда оно и вышло». Скорее, он сделает всё, чтобы попытки не случилось, чем позволит кому-то нажать на курок. По крайне мере, так было раньше… Наверное, нужно было что-то сказать, как-то высказать своё отношение к столь очевидным переменам или хотя бы поблагодарить за то, что Стив подменил его на переговорах, которые Баки, за неимением времени, собирался провести пулей между глаз. И провел бы, не подлезь Стив вовремя под руку. А за это, на секундочку, можно было нехило огрести, той самой рукой, что бьёт, не сдерживая силы и черепа раскалывает, как орехи. Слова благодарности упрямо не шли, в голове роились другие вопросы, воюя между собой за первенство, и хваленая мультизадачность с умением одинаково успешно работать одновременно по нескольким франтам… не справлялась с нагрузкой. У Баки едва заметно шевелились губы и бегал взгляд. Он сидел на месте, но постоянно неосознанно чуть вел левым плечом, будто желая обернуться. Он практически не двигался, но Стив видел, как его буквально разрывало. Не только от желания быть рядом, но и от чего-то, о чем он не смел заговорить. Он был сосредоточен и растерян одновременно, он нервничал, но хотел казаться спокойным, он был напуган, но изо всех сил подавлял свой страх… Стиву все это уже было знакомо, он все это уже видел: в молоденьком сержанте перед отбытием на фронт и в познавшем ужасы войны солдате — своем друге, который и сейчас сидел перед ним, словно готовый к допросу пленный. — Бак… — Стив подошел и тронул его за плечо, выражая молчаливую поддержку. Баки вздрогнул под прикосновением, будто от удара током, но ни слова не сказал. В который раз скользнув взглядом по кровати, словно это могло рассказать ему все, чему он не стал свидетелем, Роджерс длинно вдохнул, тяжело выдохнул и вполголоса спросил: — Она… Она сказала тебе? И вот тут или пан, или пропал. Ответный взгляд стал красноречивее любых слов. — Ты знал, да? Баки резко вспомнилось, как все предыдущие разы Стив всеми правдами, вернее буквально неправдами уходил от прямых ответов. «Потому что не я тебе должен их дать, Баки. Не я…» Стив ответил на прямой вопрос движением век, в очередной раз обеспокоенно присмотревшись к спящей фигуре, охранительно скрытой у Баки за спиной. Он бы соврал самому себе, думая, что не видел подобную картину раньше, но… это всё-таки было другое. Кома, аппараты, обстановка стерильного бокса, напичканного оборудованием. Сейчас он надеялся, что она просто спала, и это привлекало внимание своей новизной… Она казалась такой спокойной, расслабленной, полностью и безраздельно доверявшей свой сон… другому человеку. Стив всерьёз начал сомневаться, что она способна на нечто подобное. С ним… даже с ним, не говоря уже о посторонних свидетелях, она никогда себя так не вела, предпочитая засыпать в одежде, сидя, с рукой на рукояти заряженного пистолета. — Могу я?.. — Стив протянул руку и сделал шаг ближе к кровати, но остановился, терпеливо ожидая позволения. Баки не знал, что Стив собрался делать и на что ему нужно было разрешение, но он кивнул, скорее машинально, чем осознанно, а когда сообразил, то резко развернулся корпусом, впился ястребиным взглядом, просчитывая и отслеживая каждое движение. — Что ты делаешь? Сдвинув покрывало с её руки, Стив, также, как до этого сам Баки, осторожно обхватил её запястье, проверяя пульс. Баки хотел сказать, что он это уже делал и назвать последнюю цифру, но это резко стало неважно перед другим вскрывшимся обстоятельством. — Значит, знал… — Баки честно пытался совладать с голосом, с бурлящими эмоциями, во власти которых было бессмысленно что-либо обсуждать, но каждую секунду какой-то маленький пазл из общей картины происходящего вставал на место, подрывая его самоконтроль. — Какого черта ты притащил её сюда в таком состоянии?! Стив ждал подобного вопроса, наверное, с самого начала. Он не раз самого себя об этом спрашивал. Перебирая варианты ответа, он зарекался идти на поводу эмоций, независимо от того, как Баки воспримет ситуацию. Однако, пожалуй, кое о чём ему следовало напоминать с меньшей деликатностью, чем Стив изначально планировал. Так уменьшался риск погрязнуть в дебрях недопонимания. — Она не чемодан, Баки, — не обнаружив в ритме сердца ничего критичного, Роджерс осторожно вернул безвольную руку назад под покрывало, решив пока не нервировать Баки более глубоким пониманием проблемы, в том числе и с медицинской точки зрения. — Кто из нас кого сюда притащил — еще спорный вопрос. На самом деле нет, не спорный. И не сложный. Они оба были здесь из-за него. Блядство! Баки знал, что демоны собственных нескончаемых ошибок, помноженные на пробелы в пропущенных событиях или сожрут его заживо, или доведут до греха, поэтому нужно было начинать контролировать распоясавшийся язык. — Прости… — старательно глядя мимо Стива, Баки буквально силой заставил себя подняться и отойти, начав расхаживать туда-сюда у изножья кровати. Между ними после Кроноса осталось слишком много недосказанностей, которые, казалось бы, обсуждения не требовали. Но сейчас то, о чем они умолчали друг перед другом, медленно, но верно продалбливало и без того немаленькую пропасть между ними, а вдобавок Баки еще и вел себя как бешеная зверюга, готовая наброситься в любой момент. Хуже всего, что именно так он внутренне себя ощущал. В нем одновременно бушевали ярость и стыд, и он не мог ручаться, что из этого победит. — Все в порядке, Бак, ты не должен… Роджерс умолк, не досказав заготовленную заранее фразу, стоило Барнсу замереть в полуобороте и вскинуть на него взгляд. «Ничего! Ничего черт подери не в порядке! — твердили эти глаза. — Все летит под откос! Рушится ко всем хуям, заваливая обломками!» Баки резко отвернулся, и какое-то время Стиву было позволено видеть лишь его спину. — Кто это сделал? — внезапно, без всякого предисловия, спросил Баки, следом за вопросом запрокинув голову и громко втянув носом воздух. — Кто её вытащил? — он медленно обернулся и прикипел взглядом к лицу Стива, как к развороту книги с важным текстом. — Старк? Для Баки это было самое безопасное предположение, отнюдь не лишённое логики. Старк умный, въедливый, технологически достаточно оснащенный, чтобы тягаться с разработками Черепа. А самое главное — у него были личные мотивы, чтобы во что бы то ни стало расколоть этот завещанный Шмидтом ядерный орех. По злой иронии именно эти мотивы не позволили бы ему оставить… Гидру в живых, имея готовую возможность и железное оправдание прикончить её во имя всеобщего блага. Значит… не Старк. Остальные возможные кандидатуры Барнс на подсознательном уровне сопротивлялся рассматривать, потому что они были ещё хуже… Гораздо хуже простой и понятной жажды отмщения… Стив понял, что определённая часть правды останется на его совести, и с этим ничего не поделать. Диана сказала самое важное, то, что имела право сказать лишь она одна, остальные подробности от неё не зависели, их вполне мог рассказать и Стив, не рискуя ничьим достоинством. И тот факт, что Стив не очень-то хотел брать на себя роль рассказчика страшилок на ночь мало, что менял. Других вариантов всё равно не было. — Стив… — Баки продолжал сверлить его взглядом. Уже не требующим, но умоляющим. Его идеально прямые плечи опустились. Словно оборотень, он в один момент сбросил личину зверя, превратившись в побитого жизнью, усталого человека, безнадежно потерявшегося в происходящем. — Если она просила тебя о чём-то мне не рассказывать… — Это были русские, — на одном дыхании ответил Стив, пока контекст вопроса окончательно не затерялся в потоке домыслов. — Смирновы. Быстрее, чем Стив успел продолжить, Баки, до этого стоявший живой статуей в полумраке, пришел в движение, поднял руки к лицу и зарылся лицом в ладони, тяжело и шумно выдохнув, как если бы только что получил подтверждение его худший кошмар. — Господи боже… — Бак… — окликнул Стив, торопясь развеять страхи до того, как они окончательно и бесповоротно сформируют для Баки реальность по образу и подобию того, что он сам пережил десятилетия назад. — Бак, о чем бы ты сейчас ни думал, остановись! — Я был на её месте… — хриплым шепотом произнес Барнс, продолжая машинально удерживать руку у чуть приоткрытого рта. На самом деле, он уже давно признал эту свою ошибку, ещё прежде, чем осмелился допустить, что она действительно жива, поэтому шоком известие не стало, но как же омерзительно и страшно было получить подтверждение. — Я прошел через это сам, но все равно оставил её им… — он поднял на Стива взгляд, но на месте лица увидел замытое расплывающееся пятно, словно его мозг автоматически блокировал информацию со зрительного анализатора. — Я бросил её также, как… как ты бросил меня! Баки не собирался этого говорить, не должен был, но слова прозвучали, выдернутые из таких глубин его личного ада, о которых он и не подозревал, и отказываться от них было поздно. А Стив только кивнул, опустив голову и сжав кулаки, лишь чтобы мгновение спустя их разжать. Слова не стали ни сюрпризом, ни ударом… Глубоко в душе он хотел однажды их услышать. От Баки лично, хотя опосредовано Диана передала ему их ещё в Москве. — Не будучи собой, ты готов был разбиться о стену, чтобы быть рядом с ней, — у Стива заныли мышцы при воспоминании, как он оттаскивал… пытался, по крайней мере, оттащить сопротивляющуюся груду мышц, словно магнит, намертво притянутый к стальной поверхности. — У меня не было и половины твоей настойчивости. Тогда. Но сейчас… — в два шага покрыв разделяющее их расстояние, не боясь ответной реакции, не боясь даже быть брошенным бионикой через всю комнату, Роджерс сперва хотел положить руки Барнсу на плечи, но потом понял, что если сделает так, тот просто-напросто рухнет. Способствовать этому Стив определенно не собирался, поэтому он схватил Баки за предплечья, удерживая на ногах и мешая соскользнуть вниз, в пропасть личной ненависти и самобичевания. — Бак, — для полноты эффекта он даже хотел встряхнуть, но передумал. Смотрел Баки вроде бы осознанно. — Я знаю, после всего, что произошло, у тебя нет причин мне доверять или хотя бы… терпеть мое присутствие, но… если что-то ещё осталось, хотя бы толика доверия ко мне, прошу, поверь, они не делали ничего ей во вред. Я знаю, я был там.