Очерки за кружкой чифира

      Человек и домашнее животное. Нить этого альянса уходит еще в глубочайшую древность. И нить эту не оборвать ни проволокой, ни стальной решеткой. А потому и в тюрьме, и на зоне домашние животные — лучшие друзья что зеков, что их охранников.       Я сам испытал это на себе одним морозным январским утром. Морозным, мягко сказано, как мне сказал один из сокамерников — рецидивист по кличке Беломор (о её происхождении будет позже), в последний раз так было холодно когда его еще в советское время сажали в карцер в середине декабря. Не знаю и не хочу знать какая температура в карцерах, но продрог я изрядно. Вся хата была завернута всякий в свое одеяло, еще и чуть ли не всю верхнюю одежду нацепили. К обеду чуть потеплело, да хотя мы и так чифирком кровь разогнали да и если разминку сделать, подвигаться, то можно и так согреться хоть немного. Либо вертухаи прикалываются и отопление выключили, либо баландеры, что в котельных при СИЗО работают, в конец обленились, Бульдозера нет на них.       Замечая, что все чаще стал говорить слова из жаргона всякой блатоты, надо чаще следить за языком.       Ладно, хоть одеяло скинуть можно. Не успел я это сделать, как почувствовал что кто-то гладит меня по ноге, еле касаясь, но постепенно усиливая натиск. На таракана из прошлого случая это вряд ли походило, да и разве могут ни быть такими уж здоровыми! Я посмотрел вниз и, к моему удивлению, увидел кошку, я их еще со свободы не видел, оттого и удивление. На вид ей можно было дать около двух лет, сероватого цвета, с черными полосами. Я аккуратно взял её на руки, нет, я не боялся подцепить от неё что-нибудь заразное, не знаю почему, то ли кошка эта меня очаровала так сказать, то ли я уже до того насиделся здесь, что меня мало что пугало. Как оказалось она здесь частый гость. — Ася! Ася, родная ты наша, где же ты была, красавица наша? — Профессор быстро подошел и нежно, словно младенца взял её на руки. — Я боялся, думал тебя уже сожрали с голодухи.       Ася ответила ему еще большей взаимностью, стала тереться об его руки, довольно мурлыкать и даже не чуралась лизнуть его языком.       Вы когда-нибудь выдели такую сцену: с виду матерый, суровый, потрепанный уголовник бережно держащий маленькое пушистое сокровище, чуть не плачет, и главное кошка-то и не думает вырываться. Не один Профессор был любителем животных. Вскоре все подследственные нашей камеры окружили ее и стали гладить, говорить ласковые слова, и угощать её кто чем горазд: кто салом, кто селедкой, кто-то давал карамельку, разве что чифир не наливали. Когда ажиотаж чуть поутих, я подошел к профессору и спросил: — Я думал здесь запрещены домашние животные, откуда она здесь?       Смотрящий за хатой отпустил животное, которое тут же запрыгнуло на чью-то нару, и, присев на нижнюю шконку, поспешил с ответом: — В советское время осуждённым иметь домашних животных не разрешалось. Поэтому, ими становились зверушки, не совсем для этой роли привычные. Во-первых, самое узнаваемое и неприкосновенное животное, точнее, даже, насекомое, для зэков — это паук. Он по странным арестантским понятиям — хозяин в тюрьме, а сами зэки — гости. Поэтому паук может в тюрьме плести паутину хоть на полкамеры, смахивать её не будут. Разве можно против хозяина идти? — Паук? Ну не такой уж странный выбор, — вслух размышлял я, пожимая плечами, — все-таки он всегда ассоциировался с криминальным миром. — Верно мыслишь, — похвалил меня Профессор.       Странно было слышать от него похвалу, точнее просто непривычно. — Во-вторых, многие зэки прикармливают мышей или крыс. Животные эти неглупые, потому и арестанта-хозяина узнают и неопределённую нежность к нему проявляют. А что дороже этого для человека в неволе? Наконец, раз уж нельзя иметь кошку, таракана-то никто не запретит! В коробочке спичечном. Говорят, даже таракан — существо смышленое и к человеку на самом деле расположенное. Сейчас на российских зонах кошек полным-полно. Есть сыновья, и соответственно, дочери полка, по нашему — отряда, а есть и закреплённые за конкретным арестантом. Само собой разумеется, что подавляющее большинство кошек нарекаются Мурками. Тут один из арестантов, Табурет, резко подскочил, задорно улыбнулся во весь свой рот наполовину усеянный золотыми коронками, и смешно кружа Асю, пропел хрипловатым голосом: — Прибыла в Одессу банда из Амура: В банде были урки, шулера! Банда заправляла тёмными делами — И за ней следила губЧК. Речь держала баба — звали её Мурка. Хитрая и смелая была! Даже злые урки — И те боялись Мурки: Воровскую жизнь она вела!       Мы все дружно зааплодировали, Табурет наигранно, но не менее артистично заулыбался, развернулся и снова присел на кровать.       Я все не унимался: — А почему тогда её, — указал на кошку, — зовут Ася?       Смотрила нехотя ответил: — Да не люблю я банальщину по жизни.       Затем Профессор продолжил свой экскурс в животный мир российских зон: — Впрочем, и в советские время в зонах кошек тайком держали. Одна такая до чего умная была, что ныкалась куда-нибудь при появлении в бараке людей в милицейской форме. А потом появлялась снова. Видимо считала себя «правильной» зэчкой. Впрочем, в особенно «голодных» колониях конца 1980-х—1990-х годов Мурку вполне могли и съесть. Хотя это всё же крайность. И её зэки не приветствуют. Кот — животное в зоне уважаемое. Не зря среди осуждённых популярна татуировка КОТ — коренной обитатель тюрьмы. У меня знакомый есть, работает в Киевском питомнике для бездомных животных, Саня, тоже бывший зэк, у которого за плечами восемнадцать лет горького опыта лагерной жизни. Сам он вот что говоритл об этом: «Животные на воле — это одно, а в колонии — совсем другое. Там к ним особое отношение: кто в зоне будет любить тебя так же бескорыстно, как кошка? Им платят тем же. Лагерный кот — это порода! С ним поделятся последним куском, он проникается таким доверием к человеку, что теряет чувство самосохранения. Не уйдёт с дороги, даже если на него будет надвигаться колонна заключённых. Знает, его не затопчут. В тюрьмах Англии и Германии специально заводят животных, чтобы, привязываясь к ним, заключённые отходили душой. Но у нас вдруг стали запрещать кошек в зоне, а кто на запрет не реагировал — наказывать. Всё это началось после такого случая: приехав в один из лагерей с проверкой, какой-то начальник наткнулся на кота, подошедшего потереться о ноги гостя. У нас стали отбирать котов, в мешок их — и за забор, а то и в топку! Ходили слухи, что однажды двое заключённых затолкали в топку… самого начальника режима, который проявил инициативу и бросил мешок с животными в огонь. А до этого заставлял камнями сбивать из-под крыши гнёзда ласточек с птенцами. Птицы, видите ли, ему, живодеру, мешали! Вот двое заключённых и подкараулили его на промзоне. Потом их, конечно, наказали в соответствии с законом. У моего знакомого так получилось: он вышел на свободу, а его питомец остался в зоне. Вернулся за котом, а охрана его не пускает. Попросил животное отдать, а его прогоняют. Тогда ребята взобрались на крышу цеха, откуда можно было поговорить, видя друг друга поверх шести заборов с колючей проволокой и предзонниками между ними — а это метров двадцать, подняли на руках кота. Мой друг позвал его, и котяра рванул к нему через эти шесть заборов! На колючей проволоке порвал себе лапу — по снегу за ним кровавый след потянулся. Кто это видел — плакали!».       Помолчав, Профессор заговорил снова: — Сейчас почти во всех зонах есть аквариумы. Причём, как я заметил, содержатся они ещё лучше, чем в специализированных магазинах. — А почему нет, — я тоже вставил свое слово, — времени у зеков — навалом, вот и ухаживают на совесть.       Профессор кивнул в знак согласия. — А вот к собакам арестанты относятся настороженно. Оно и понятно. Собачки-то их тоже недолюбливают. Такая генетика. Были случаи, когда «вертухаевских» овчарок на северных зонах убивали и съедали. Правда, в основном не по злобе. Просто считается у арестантского люда, что собачье мясо лечит туберкулёз. Хотя убивали собачек и из принципа. Как-то один зэк порешил на территории зоны не служебную собаку, объяснив свой поступок так: «Собака — ментовская скотина». Что касается коробочек, то сейчас в них у зэков в основном не тараканы, а черепахи. Последний писк моды. Да и мышей или крыс уже держат не обычных, а декоративных — белых. Прогресс. Рассказывают, что сейчас уже встречаются в колонии и змеи. Вот до крокодилов дело не дошло, врать не буду. Зато в одной из зон Ленинградской области, где я побывал, жил павлин! Даже два, самец и самка, так что их поголовье со временем неизбежно увеличится. На улице стоял крепкий мороз, а павлины помещались в деревянном домике с проведённым туда отоплением. За ними тщательнейший уход. Четверо осужденных были официально закреплены за павлинами. Павлин, как и всякий самец в природе, яркий, с широчайшим и красивейшим хвостом, а самка, естественно, по-серее. Звали их Кеша и Мальвина. Спрашивали начальника оперчасти данной колонии: «Как же павлины попали за решётку?». Тот ответил уклончиво и с хитрецой: «Да вот захотели как-то зэки павлинов… А мы, администрация, что? Хотите, пожалуйста — вот вам и павлины!». Сам до сих пор не пойму откуда они взялись, а впрочем и неважно это. Впрочем, конечно, более распространённая птица за решёткой — попугай. Интересно, что попадаются весьма большие и даже говорящие! По фене ругаются только на «чёрных» зонах. Кроме них, всегда есть птицы и попроще — голуби, воробьи, вороны. Зэки их прикармливают, и те страшно рады, думая, что тюрьма — настоящий рай, наивные. Зимой тем более рады.       Профессор вдруг помрачнел: — Правда, нельзя обойти при рассказе на тему о животных за решёткой, и секс с ними. Некоторые, совсем уж оголодавшие зэки действительно используют животных, скажем так, не по назначению. Писатель Довлатов, который срочную службу в Советской армии «мотал» в качестве вертухая в одной из далёких зон, в воспоминаниях рассказывал, что многие зэки занимались сексом с козами. Дело это было просто-таки обыденное. И вообще — именно коз чаще всего используют для «этого» дела. Объясняется всё это просто: козы менее всего сопротивляются насильникам-зоофилам.       Будь я четырнадцатилетним подростком, чьи гормоны только только начали бурлить, а посему как и остальным подросткам было бы интересно все, что связано с интимной жизнью в сочетании с низменными страстями человеческой души, я бы ржал во всю глотку и слушал в оба уха. Но сейчас мне было противно, но показывать я этого не стал, и не прервал рассказчика, хотя бы из банального уважения к нему. — Помимо коз, при колониях и изоляторах, содержится много и другой живности: куры, гуси, свиньи, кролики. Попадаются и гордые индюки. Как правило, за подобными неблагородными животными ухаживают лагерные «петухи». Поэтому остальные зэки очень забавляются, когда «петух», скажем, с ведром пшена заходит в курятник, и его тут же с радостным кудахтаньем обступают куры. Если курица исправно несёт яйца, то жизни её некоторое время ничто не угрожает. Хотя рано или поздно итог один — в суп. То же самое и со свиньями. Хотя видел я и исключения. Хочешь, Малой, верь, хочешь — нет, но в хозяйстве одного из изоляторов жил колоссального размера свин — килограммов двести! Всех проходящих он радостно охрюкивал. Начальник оперчасти СИЗО рассказал, что его давно пора уже зарезать, пока такой нежный, но рука ни у кого не поднимается. Свина звали ни каким-нибудь Хрюном или Пятачком, а Костей: все с ним уважительно разговаривали. Сотрудники изолятора говорили: «Константин — с греческого значит „постоянный“, так что пусть живет как можно дольше». Как правило, животные так никогда и не выходят из тюрьмы, даже вслед за освобождающимся хозяином. Они передаются по наследству. Так что именно животные, как в одной песне, и есть самые настоящие «бессменные арестанты». А ещё они действительно бескорыстно любят своих хозяев в чёрных робах. Им всё равно, кто они: душегубы, воры, разбойники. Любить человека — такое у них предназначение…