Эра Мориарти

Текст содержит сцена сексуального и насильственного характера и может нанести психологическую травму морально неподготовленному читателю. Хайд постучал. — Да, прелесть? — отозвалась изнутри шлюха. Хайд толкнул дверь и вошел. — О! — изумилась Розалин. — Инспектор! Хайд улыбнулся так, что краска на окнах принялась облезать быстрее обычного. — Не двигаться! — сказали за спиной, и Хайд тут же поступил иначе — обернулся. Уэллер с сурово нахмуренными бровями наставила на него пистолет. — Детка, ты от недосыпа умом тронулась? — ласково спросил Хайд. — Перестань целиться в своего инспектора. Уэллер упрямо мотнула головой: — Не знаю, кто вы, но точно не Лестрейд. Весь вечер вы вели себя странно: не помнили о предыдущих событиях, хамили начальству… а инспектор Лестрейд — очень добрый и вежливый! Лестрейд — вежливый и добрый?! — Мы точно говорим об одном и том же Лестрейде? — сухо просил Хайд. — Это еще не все! — возразила Уэллер, слегка покраснев. — Настоящий инспектор пришел бы в ярость, услышав, что его поставили на дело только из-за знакомства с Шерлоком Холмсом. А вы… ты даже глазом не моргнули! Уэллер взвела курок, и пальцы ее побелели от напряжения. — Кто ты и что сделал с инспектором?! Хайд тяжело вздохнул, его плечи поникли. — Всю ночь… — пожаловался он. — Всю эту чертову ночь я вел себя как примерный подданный Ее величества. Нашел пропавшего человека. Даже двух. — Двух? — нахмурилась Уэллер. — Я, можно сказать, раскрыл преступление, — плаксивым голосом продолжал Хайд. — Неужели в итоге мне нельзя немного, — он развел руки, — поразвлечься? Из рукава скользнул взятый со стола нож. Уж что-что, а прятать холодное оружие Хайд умел. Почти так же хорошо, как и метать. Уэллер среагировала слишком поздно. Сталь ударила плашмя по ее ладони, и выпавший из руки револьвер повредил лак на паркете. — Начну с тебя! — гаркнул Хайд и сшиб девушку с ног. Однако Уэллер не запаниковала. Лихо извернувшись, она отбросила руки Хайда от своей шеи, а сама рванулась к пистолету. Хайд двинул ее кулачищем в живот и, схватив за рубашку, оттащил назад. — Зачем тебе пистолет? — просипел он. — Нам и так будет весело. Девушка вцепилась ему в ногу, поддела другой рукой ботинок, и они оба грохнулись на пол. — Я помогу! — заревела писклявой коровой шлюха. — Я сейчас! — и залепетала: Моя ладонь… В ней твой трепещет взгляд. И лев смирен, и не прожорлив кречет… Здесь вырос дом, а вскоре хлынет сад, И ветер нежно в кронах защебечет. Тут уже заревел и Хайд, сообразив, что это стихотворение он услышал перед тем, как проснуться. И сомнений в том, что именно оно усыпило хорька-инспектора, тоже не возникло. Спать Хайду не хотелось совершенно. Ему хотелось убивать и одновременно не хотелось. Но сейчас нужно было себя заставить, а в этом Хайд был мастером. Заставлять! Ты долго брел и обретешь приют. Останься, странник, преклони колени, И обратится мир грехов и смут В далекий шепот, шорохи и тени. Голос Розалин наполнился силой, завибрировал, зазвучал многоголосием, будто откуда-то из шкафа ей принялись вторить железнощёкие карлики. Хайд почувствовал, как крупицы былой мощи стали испаряться с быстротой разлитого спирта. Удерживать руки Уэллер становилось все труднее. Останься, странник. Что же ты стоишь? Песок истому наградит прохладой, И век твоих прикрытых тьма и тишь Душе смятенной явятся усладой. Уэллер навалилась на него, прижалась, будто доведенная до исступления любовница, оплела его ноги своими. Вот только на лице — напряжение и ярость. И кровь, брызнувшая из хрупкого носика, когда Хайд врезался в ее лицо своим лбом. А затем еще разок, для порядка. Девушка ойкнула, и хватка ее мигом ослабла. Был сердца стук… Умри-усни-забудь. Мгновение понадобилось Хайду, чтобы сбросить ее с себя. Пистолет валялся чуть поодаль, да и хрен с ним. Успеть бы шлюху прирезать, прежде чем она закончит. Молчит теперь уставшее, чуть бьется… Даже ножа не нужно. Один удар по горлу, и никаких клятых стихов. Хайд кинулся к Розалин. Настанет время, и забрезжит путь. Он видел, как шевелятся ее губы, как отхлынула от лица кровь, он чувствовал ее страх. Схватил ее за плечо, другая рука змеей бросилась к гортани. Там все вернется… Или как придется. И мистер Эдвард Хайд Младший уснул. Дьяволенок не унимался. Его замысловатые движения становились все развязней. Ускоряясь, он подергивал задом с куцым хвостом, словно невзначай обжег их о раскаленную кочергу. Строя всевозможные рожицы — от трагической маски отчаянья до истерично хохочущего звериного оскала — он хватал себя за жидкую бороденку, желая, по-видимому, еще более проредить ее, а то и вырвать с корнем. Удары копыт взлетали вверх и, многократно усиливаясь, заполняли собой щедро предоставленное пространство. Но внезапно все изменилось: дьяволенок сгорбился и втянул плешивую голову в плечи. Кривенькие ручки и ножки его некоторое время порывались продолжить пляску отдельно от тела. Однако и они замерли, подобно обрубкам лиан-душителей или же сытым, и поэтому безвольно вялым змеям. Дьяволенок недолго прятал взгляд под опущенным лбом. Шея его стала медленно распрямляться и потащила за собой рогатую голову. Вместе с тем танцор принялся покудахтывать, словно петух, разгребающий кучу поросячьего дерьма на заднем дворе. Наконец он угрожающе протянул руки с синевато-серыми пальцами. Каждый из них венчал маленький коготь… А сам начал быстро приближаться … Вот уже видны стали в его рту желтые изогнутые внутрь и наружу клыки… В несуществующем теле родился крик и, не встретив сопротивления, захватил его целиком. Страх и боль слились и прорвали истончившуюся оболочку небытия. Дьяволенок укусил его за щеку, которой не было! И боль от укуса сделала ее реальной, насильно выпихнув в сущее. Инспектор Лестрейд проснулся как всегда — суровым. Вернее, он не проснулся, он словно вышел из-за занавески, где его держали весь вечер. Все видно, все слышно, но ничего не поделаешь. Уэллер с Розалин не сводили с него глаз, и Лестрейд не смог припомнить, когда еще на него с таким вниманием таращились бы миловидные дамы. — Констебль, вы в порядке? — спросил инспектор, вставая и протягивая руку Уэллер. Та с недоверием посмотрела на его пятерню и встала сама. — Это точно вы? — спросила она. — Он, — обрадовано заявила Розалин. — Я не могла ошибиться. Лестрейд скривился, будто у него заболело полчелюсти разом. — Розалин, в прошлый раз вы усыпили меня таким же способом? — Конечно же, глупенький. И сны наслала, и покой. Вокруг меня все джентльмены становятся кротки как овечки, если я захочу. О, это у меня выходит лучше всего, — она закатила глаза и несколько раз заливисто хохотнула. — Кротки как овечки?.. — повторил за ней инспектор. — Но вы не уснули почему-то, — перебила Розалин, пожав хорошеньким плечиком. — То есть, будто уснули, а потом… — Да-да, я понял, — раздраженно сказал Лестрейд, не желая развивать эту тему. — А зачем вы это сделали? — Вы были такой грустный. Сказали, что хотите спать… — И вы решили мне помочь? — Да, — подтвердила Розалин. — Я ведь фея. Лестрейд закатил глаза. «Убереги меня господь, — подумал он, — от добродетельных шлюх». — Вы кто? — переспросила Уэллер. — Фея, — гордо ответила девушка и слегка подбоченилась. — Я выполняю желания мужчин. Сегодня, например, выполнила целых два. — Надо думать первым был мистер Стокс? — хмыкнул Лестрейд. — Он попросил вас его отсюда… выкинуть? — Выкинуть? — с возмущением переспросила Розалин. — Я вам что же — вышибала? Я никого не выкидываю! — Стокс сам просил его … переместить? Розалин сделала серьезное лицо и отвернулась. — Я обещала ничего не рассказывать, — сказала она, но любой бы увидел, что рассказать ей хочется. — И не надо рассказывать, — сказал Лестрейд. — Я и так знаю, что тут произошло. Мистер Стокс забрел сюда по ошибке, но мадам побоялась выставить его. Он, наверное, был выпимши, жаловался на жизнь, а потом сказал что-то вроде «как мне все это надоело, сил нет, убраться бы к чертовой матери». И вы его… переместили, так? — Он был такой милый, — надула губки Розалин, — так лепетал пьяненько. — Отвечайте на вопрос, — вмешалась Уэллер, которая, похоже, не очень понимала, что происходит. — Я и отвечаю! Он такой грустный был. Даже расплакался чуть-чуть. Говорил, что ему все обрыдло. — И вы дали ему возможность сбежать? — хмыкнул Лестрейд. — Да, — вздернула носик девушка. — Случайно. Расчувствовалась. А когда я в слезах, могу и глупость сделать… вот и… переместила. Ресницы ее затрепетали. — В музей? — Не знаю. Я не в себе была, мне его так жалко стало. И вино это… — Хорошо, а что с кальмаром? — С марсианином? Его тоже жалко, — огорчилась девушка. — Я его случайно прихватила… с той стороны. Ну… просто расчувствовалась, говорю же. Он… он такой большой был! Слишком большой… — Так я и думал, — выдохнул Лестрейд. — Инспектор, о чем вы? — спросила Уэллер. — Позже, — ответил тот. — Уэллер, уведи, пожалуйста, ее отсюда и запри. Она важный свидетель, и нельзя, чтобы мы потеряли и ее. — Свидетель? — удивилась Уэллер. — Но ведь дело закрыто! Вы же сами рассказали, где искать Стокса. — Черта с два, — отозвался Лестрейд. — В шкафу клозета сидит труп хозяйки заведения. — Труп маман?! — ужаснулась Розалин. — Именно, — подтвердил Лестрейд. — И преступник все еще в здании. Если мы поторопимся, успеем схватить этого бледнорожего фри… Инспектор еще не успел договорить фразу, а понял, что опоздал. Пистолет Уэллер уже не валялся на полу. Его подобрал тот самый «бледнорожий фриц». Бабкок держал в руках револьвер. Ладони, само собой, были упакованы в перчатки. — Признаюсь, инспектор, — сказал он, — вы почти обманули меня этим цирком. Я даже поверил, что вы хотите убить Розалинду, поэтому и не вмешался раньше. Однако, — он скривился, — хоть убейте, не могу понять смысла этого спектакля. — Убейте, я тоже, — отозвалась неприязненно Уэллер. — Убью, — согласился доходяга, — но позже. Мне интересно, как этот клоун, ваш начальник, так быстро меня вычислил? — Если скажу, отпустишь нас? — попытался Лестрейд. — Даже Розалинда не может быть так наивна, — улыбнулся Бабкок. — Конечно, я вас убью. Но перед смертью вам будет приятно блеснуть интеллектом, а я узнаю, на чем прокололся. — Будто в финале дешевой книжонки, — сказал Лестрейд. — Не тяните время, инспектор, — поморщился заморыш. — Уверяю вас, есть разница, как умереть: мучаясь от пули в животе или быстро брызнуть мозгами на стену. Я бы предпочел второй вариант. — Я тоже, — признал Лестерйд. — И я, — сказала Уэллер. — И я, — всхлипнула Розалин. — Договорились, — сказал Бабкок и добавил зло: — Признавайтесь, инспектор, или клянусь фюрером, я всажу вашей напарнице пулю в кишки, и фрау до самой смерти будет очень больно! И Лестрейд заговорил. — В синей крови на полу лежал пипидастр с инициалами «Бэ Эм» — Британский музей. Кальмар, которого так нехорошо размазало по комнате мисс Розалин, очевидно, работал там, когда какая-то сила выдернула его сюда. Если эта сила могла на расстоянии в милю забрать кальмара и перенести, то верно и обратное. Стокса выдернули отсюда и отправили в музей за доли секунды. — Что? — поразилась Уэллер. — Но это невозможно! — Пока неинтересно, — не впечатлился Бабкок и бросил взгляд на часы. — Сейчас будет, — пообещал Лестрейд. — В комнате была только кровь кальмара, и значит, Стокс улетел без проволочек. А почему? Из-за разницы в весе или объеме. Иными словами пользоваться этой силой может человек низкого роста или же ужасной худобы. Стокс был… то есть, он почти карлик. С другой стороны — вы, Бабкок, вполне могли бы весить столько же, сколько упитанный, но низкорослый Стокс. — Та-ак, — протянул Бабкок. — Когда я обнаружил труп хозяйки борделя, стало ясно: ее убили, чтобы она о чем-то не проболталась. О чем она могла проболтаться? Возможно, ей настойчиво посоветовали взять на работу Розалин. Ту самую, которая, допустим, обладает уникальной силой перемещать людей — и не только — на большие расстояния. Насколько большие? Может ли она отправить человека, скажем, — Лестрейд усмехнулся, — в Берлин? Бабкок усмехнулся тоже. Лестрейд заметил, что Уэллер усмехаться было некогда, она медленно тянулась за ножом, который выронил во время борьбы Хайд. — Кстати, о борделях, — продолжал рассуждать инспектор. — Я все думал, почему именно бордель? Почему не поселить Розалин на окраине? И понял: все дело в… — Лестрейд замялся. — В? — с интересом спросил Бабкок. — В? — повторила Розалин, а Уэллер ничего не сказала. — В … совокуплении! — преодолев смущение, сказал Лестрейд. — Чтобы переместиться, с Розалин нужно … — Совокупляться? — хмыкнул нацист. — Трахаться! — твердо сказал Лестрейд. — В этом все дело. А чтобы переместить с собой что-то еще, нужно держать это в руках. Например, саквояж. — Что за бред! — не выдержала откровений Уэллер. — Не бред, — качнул головой Лестрейд. — Вспомни платье Розалин. Оно было грязным только снизу. А по идее она должна была изгваздаться вся. Значит, ошметки кальмара появились прямо из… — Фу! — сказали одновременно все. Инспектор пожал плечами: — «Фу» или «не фу», а разветвленная шпионская писько-сеть с налаженной доставкой информации— это серьезно. Нацист непроизвольно улыбнулся. — То, что вы, Бабкок, и есть убийца, — продолжил инспектор, стараясь завладеть вниманием заморыша единолично, — стало ясно, когда вы сказали о девушке, к которой все время ходите. Если у нее выходной, что вас задержало? Да еще и ваш саквояж, который то ли был с вами, то ли не был. — Саквояж, — кивнул Бабкок. — Да, саквояж. Я тут подумал, если Розалин обладает такой могущественной силой: перемещать карликов и дистрофиков в пространстве, то, скорее всего, ее сила должна иметь какой-то предел. Иначе мир бы давно ходил к шлюхам, чтобы быстро путешествовать. Скажем, она может этим заниматься раз в день. Именно поэтому вы и ждали. Хозяйка сказала вам, что у нее посетитель, это вас разозлило, вы хотели уехать из Лондона как можно быстрее. По крикам и суете вы поняли, что ничего не выйдет, и сделали две вещи: убили хозяйку и спрятали саквояж. Осталось разобраться: что было в этом саквояже. — Что? — выдохнули одновременно Уэллер и Бабкок. Раз Уэллер решила принять участие в беседе, значит, нож подобрала или уже близка к этому, решил Лестрейд и сказал: — По законам жанра, в вашем саквояже просто обязаны лежать чертежи, украденные из Тауэра. *** Слова появлялись на свет зря. Весомые и убедительные, они сотрясали воздух и разлетались по комнате хлопьями пепла. Что могли изменить слова? Что они вообще в состоянии переиначить? Ведь главное — их злопыхатель вооружен, и значит, всем им уготована незавидная участь: получить по пуле — кому в голову, кому в грудь или куда притащит свинец шальная судьба. Некоторым достанется по две, вот и вся разница. А затем, барахтаясь в лужах крови и корчась от боли, они будут ждать визита неразборчивой безносой дамы в белом саване. Или же, если рясоносцы в Вестминстере лгали о вечной жизни, просто наступления тьмы и забвения. — Что ж, — сказал Бабкок. — Вы почти все угадали. Розалин — наш проект по старым разработкам еще времен первого вторжения. Срабатывает в момент оргазма. Для серийного производства не годится, слишком низкий КПД. Но для экстренных случаев подходит. — Надо же, — без энтузиазма протянул инспектор. — И насчет писько-сети вы попали в точку. — Угу. — А теперь пора умирать, — сказал Бабкок и мило улыбнулся. Смерть Лестрейда совсем не пугала. Так или иначе, они уже терлись друг о друга задами, а то и засыпали в обнимку. Но вот валяться бесполезным куском мяса и размазывать по груди отвратительно хлюпающие и пахнущие карминовые лужицы… противно, глупо и… и приятно? Приятно?! Откуда это взялось вообще?.. «Конечно приятно, — просочилось из тайников души прямо в мозг. — Особенно, когда кровища чужая». Инспектор вздрогнул, и Бабкок это заметил. Его бесцветный тускловатый взгляд забегал от одной потенциальной жертвы к другой. Мерзавец не зря беспокоился, его чутье безошибочно определило — к их компании только что присоединился некто. И этот гость… «Вязкая, тягучая! Разводишь пальцы, а между ними натягиваются тоненькие провисающие нити. Паутина жизни, и плетешь ее ты!» Лестрейд чуть было не взвыл от отчаянья. Нет, снова это проклятье! «Куда ты без меня, дурашка? Слаб и беззащитен. Уступи». Нет же, на этот раз ему не вырваться! Только чудо не дало сегодня свершиться непоправимому. А чудо — капризная вещь, где там повторить. «Скорей… — взрыкнуло под сердцем обеспокоенно. — Скорей, или будет поздно». Враг не дремал. Причем сейчас их стало вдвое больше: один держал всех на прицеле. А второй бился о прутья клетки, и те прогибались под его напором. Еще удар еще… Не сдержать… Нужно было что-то делать, не откладывая ни на миг. Что-то неожиданное, сбивающее с толку. То, что позволит выиграть время. На все остальное Бабкок, наверняка, отреагирует предсказуемо — нажмет на курок. Или же ничего не делать, закрыть глаза и молиться, чтобы вершители пронесли чашу мимо. «Молиться? — издевательски хохотнул зверь. — Не сметь! Или уж лучше молись, чтоб я не выбрался…» Но было поздно: инспектор смиренно сложил руки перед грудью и медленно опустился на колени. Фашист удивленно вскинул одну бровь, палец его на спусковом крючке напрягся. Но стрелять он не стал. Вместо этого презрительно выплюнул: — Феррюкте, ты думаешь, я куплюсь? Лестрейд не ответил. Держа руки на виду, он плавно опустил их на пол и покорно склонил голову. — Шайзе! — выругался их несостоявшийся палач. — Нихт бевеген! Он окончательно перешел на немецкий. А значит, Лестрейд добился, чего хотел — Бабкок смутился не на шутку. — Не убивай, не нужно, — прочувственно залепетал инспектор. И, преодолевая тошноту вперемешку с отвращением к самому себе, он сделал короткий шаг в сторону явно растерявшегося нациста. Мелькнула шальная мысль — чтоб вот так переступить через себя, нужно не меньше геройства, чем под пулю нырнуть. Каждый миг он ожидал услышать звук выстрела, представляя, как свинцовая капля войдет в затылок и размозжит череп… Еще шаг. Снова тишина. …доберется до мягкого мозга. Еще один… …разбросает его ошметки по стене… Шаг… И нацист не выдержал — мгновенно сократил расстояние и взмахнул ногой. Удар пришелся ровно туда, где должна была вгрызться пущенная им пуля. На мгновение Лестрейд лишился сознания, выворачиваемый наизнанку нестерпимой болью. Но только на мгновение. Ударом его отбросило к дальней стене и впечатало в диван… С изогнутыми подлокотниками. Из прошлой жизни. Связующее звено! Жизненно необходимое!!! Рука нырнула под диван, и пальцы нащупали холодный вытянутый предмет. Металлическую сардельку или нечто подобное… Он сжал ее покрепче и потянул на себя. Ме-е-е-дленно, чтоб не заметил нацист. Хорошо бы, чтоб этот доходяга попробовал перевернуть его. Конечно, не руками, до этого не додумается и полный идиот. Хотя бы снова сапогом приложил. В противном случае просто не успеть. А значит, купание в собственной крови все еще было одним из самых вероятных вариантов развязки. «Дай мне! Я смогу! — заревело внутри. — Если нас прикончат, я тебе этого так не спущу!» Лестрейд не слушал. Он был занят подсчетом ударов собственного сердца. В голове гремело — Уэллер, она же тоже все понимает. Когда нацист поднял пистолет, все остальные оказались у него на виду — стреляй не хочу. А теперь инспектор той самой грудой бесполезного мяса валялся в стороне. И нацисту придется выбирать — кого отправить на тот свет мгновенно, а к кому вернуться позже. Конечно, если только им с Уэллер не начать действовать одновременно. А как это сделать, лежа спиной к происходящему? Сдаться и позволить зверю доделать начатое? Уж он-то непременно выкрутится! И попутно выкрутит ноги нескольким десяткам попавшихся под руку. А еще инспектору было ясно — нацист долго раздумывать не станет. Одним выстрелом выключит его из игры. Во всяком случае, он бы, Лестрейд, сделал именно так. Но Уэллер решила за них обоих. Инспектор продолжал лихорадочно перебирать варианты, когда за его спиной раздалось: — Но-о-ож! А затем пронзительное звяканье металла по металлу. Не попала. Но все равно, девочка все сделала правильно. Пускай и раскрыла перед нацистом все карты. Зато Лестрейд теперь знал, что она задумала. И не стал терять драгоценные мгновения — резко повернулся и покатился по полу. Нацист выстрелил, но то ли пуля прошла мимо, то ли предназначалась Уэллер. Еще один оглушительный хлопок. Звон в ушах и боль в бедре. Повтор оказался более точным. Третий закончит его мучения, к гадалке не ходи! Но Лестрейд уже смотрел нацисту в лицо. Дело за холодной стальной сарделькой! В прошлый раз, теряя контроль над собственным телом, он в отчаянии швырнул револьвер под диван — чтоб не достался Хайду. И теперь его потерянное и вновь обретенное оружие глядело нацисту между глаз. Глухо клацнул курок, и со шпионом стало все плохо: пуля зарылась тому в лицо, превращая его в кровавое месиво. Для негодяя этот беспокойный вечер закончился, как, впрочем, и жизнь. Но не это сейчас было главное: одного взгляда инспектору хватило, чтоб понять — с Уэллер тоже все неважно. Она ползла к нему, подтягиваясь на руках, незрячими глазами зыркая по сторонам. Наверное, первый выстрел нашел цель. На ее боку расплылось темное пятно… Точно, нашел… Все честно, каждый получил по пуле. Теперь осталось выяснить, для кого из них этот презент окажется последним. Уэллер упала ему на грудь и хрипло выдохнула. Давай, дуреха, дыши!!! Еще, нужно еще! Не терять сознания, не терять, не терять. Пес с ним, с чемоданом, дьявол — танцующий дьяволенок на табакерке — с секретами! Их и без него найдут, главное самому выжить и девочку спасти. Дышать, дышать. — Давай, Уэллер, не вздумай умирать!.. — Хрип. — Должна ж ты научиться… швырять ножи! Уэллер не ответила, но, похоже, умирать бросила. Лестрейд, проваливаясь в темноту, слышал грохот сапог по гулким половицам. Наверное, констебли услышали с улицы пальбу и прибежали. Может, и врача сейчас позовут. Перед тем как мир исчез, инспектор успел подумать, что все просто обязано закончиться хорошо. И оказался прав. ***